Таня Лаева
Т9
Глава 5. Царица
Смотрю в длинное узкое зеркало на ножках и маскирую темные круги после бессонной ночи и голодного дня.
Не бывать мне в этом городе сытой.
С утра не лезет ничего кроме воды. Желудок наполнен пустотой и волнением. Сердечная мышца сокращается до онемения, а когда ее отпускает становится невыносимо больно.
Сзади подходит высокий шатен с такими же, как и у меня большими глазами, в расстегнутой белой рубашке и темно-синих идеально отглаженных брюках. Он целует мою макушку и обнимает меня локтями, мягко покачивая.
– Не слишком ли вызывающе, гуська? – колко произносит брат, а я ощущаю его бешеное сердцебиение затылком.
Осматриваю себя с ног до головы и улыбаюсь одним уголком губ.
– Можно было бы и покороче.
– Поможешь? – протягивает мне гель для укладки.
Ну прямо босс мафии, – проносится в моей голове, когда Антон исчезает в дверях с моей любимой прической.
Еще раз любуюсь невероятной красотой ультракороткого серебряного платья, расшитого стеклярусом, бисером, стразами и пайетками, срезаю тонкие лямочки, которые так и норовят скатиться по хрупким плечам, и надеваю туфли в цвет маленькой красной сумочке. По-ма-да… Я была похожа на развратную русалку, потерявшую где-то свой хвост и моральные принципы.
******************************
– Кто все эти люди? – крепко сжимаю локоть брата, оставляя на хлопковой ткани влажные следы от потных ладошек.
Мне не нравится здесь.
Уверенная стерва из Северной столицы, успешнейшая бизнесвумен потеряла свою прыть, невольно возвращаясь в прошлое, где приходилось каждый день бороться за выживание. В моем классе не было ни одного пионера, парни были либо гопниками, либо лохами, а девки – либо хабалками, либо давалками, а иногда все и сразу.
Так что, либо ты, либо тебя…
И сейчас я чувствовала будто снова надо вставать в защитную позу, выпускать свои острые клыки и когти.
Эту провинциальную жестокость и внутреннюю готовность к борьбе не выбить из нас ничем.
Сегодня слово отморозок и дегенерат заменили на красивое слово маргинал и подменили истинное его значение. Девяностые годы воспитали орду горлопанов, не способных теперь приспособиться к жизни, где унижение достоинства другого человека больше не является нормой в обществе.
Сейчас у нас буллинг, нападение стаей на одного. Раньше один гопник чморил орду ботанов, а сегодня они бы собрались и устроили бы ему «темную». Элитой были единицы, ее все боялись. Сегодня элиту презирают. И прямо сейчас я вижу, как неуверенные в себе дамочки хватаются за своих мужей в джинсах и рубашках с коротким рукавом словно в зал вошла не женщина, а распылитель импотенции, ну или холеры.
– Ты производишь фурор, Наська, – шепчет Тоша и удаляется в направлении бара.
А я обвожу пытливым взглядом помещение, где я никогда не была прежде.
Неплохо, очень даже ничего.
Цвет темного шоколада прекрасно сочетается с молочным, барельеф храма на стене придает атмосферности месту, которое будто является неотъемлемой частью истории нашего городка. Даже тяжелые аляповатые шторы смотрятся вполне сносно и дополняют разноцветные окошки. Просторный зал с танцполом, но столы расставлены, как на поминки.
Сажусь за единственный отдельный столик, бросаю сумку на стол и подзываю завороженного мной официанта.
– Мальчик, пепельницу принеси.
Малыш в униформе белый верх, черный низ убегает, будто я попросила скрученный доллар.
– Женщина! У нас не курят! – подлетела гундосая администраторша с малиновой помадой и настолько высоко уложенной стрижкой, что ее голова казалась длиннее торса, – И этот стол для Джи Джея.
Джи Джей… надевай быстрей!
– Я его покупаю, – убираю пачку обратно и достаю банкноты, кладу их в маленький карманчик фартука, и мадам расплывается в вежливейшей улыбке.
Через пару минут передо мной стояло ведро с вполне сносным алкоголем и закуска.
– Я смотрю ты обжилась уже.
Поднимаю голову на брата, что-то отвечаю, но он меня уже не слышит, ибо по небольшому коридору за руку с темно-серым бегемотом шла Ниночка. Такая же хрупкая и утонченная, в нежно-голубом платье и светлыми убранными волосиками. Ее крохотные белые туфельки цокали металлическими набойками.
Тоша поплыл, он смотрел на нее с таким восхищением, что я даже не сразу заметила плотоядный взгляд откуда-то из глубины затемненного зала.
– Привет, Настюха – шприц те в ухо!
Рифмоплет хуев.
Поворачиваюсь на до боли знакомый голос.
– Коноплев! Я думала ты сдох от передоза.
Бывший стоял и лыбился, а мой братик уже усвистал к своей зазнобе.
– Ну что ты, королева, я чист, как слеза девственницы, – его засаленная одежда и висящие кудрявые патлы не вызывали ничего кроме отвращения.
Как его вообще сюда пустили, еще и в первых рядах.
– Здравствуй, Анастасия.
С другой стороны меня подпирало брюхо мужа Ниночки, и в заплывших глазках я начала узнавать одного из своих ухажеров.
Нина… как же ты могла…
Любовь всей жизни Антона вышла замуж за самого мерзкого слизняка, сыночка богатеньких родителей, Романа Домнина.
– Здравствуй, здравствуй.
– Слыхал, ты у нас большая шишка, – язвит пухлый, а рядом юлит вонючий Коноплев.
– Большая шишка у моего мужика, так что возвращайтесь к своим женам, мальчики, – выпроваживаю королевским взмахом скоморохов, и один из них отчаливает в кучу подоспевших девушек, одетых не менее презентабельно и откровенно, чем я.
– Что-то я не вижу твоего полового гиганта, – не сдается Домнин.
– Рома! – раздается из заднего прохода.
– Еще увидимся, красавица, – целует мою руку, оставляя влажный теплый след и приятное послевкусие.
Так-то он даже симпатичный, ухоженный, под стать Ниночке. Красивая пара… боюсь, Антону не светит ничего.
Народ все прибывал, я практически никого не узнавала, а, может, и вовсе не знала. Мы не общались между разными возрастами, только в своей параллели. Вдруг на мои глаза упали чьи-то ладони, пахнущие матерью троих детей.
Ленка…
– Угадай кто? – она не стала дожидаться ответа, а просто плюхнулась рядом и залпом осушила мой бокал – Я на свободе! Усынин дал мне три часа, и я хочу получить от них все.
Все так все.
Если вы хотите оторваться по полной, берите с собой мамочку в декрете. Чем больше детей, тем мощнее отрыв.
Школьная подруга плясала, как оголтелая, ну и я вместе с ней. Она накачала меня так, что я с трудом различала лица на танцполе. И, к своему стыду, оказалось, что я знаю наизусть слова таких песен, как «Женщина, я не танцую», «Валера», «О, Боже, какой мужчина». Но апогеем того вечера стала песня «Угонщица» Аллегровой, когда мы едва не пробили пол своим топотом, а потолок визгом.
Мои босоножки улетели в ошалелого брата, который каким-то чудесным образом усадил к нам за стол Нинку и ее питбуля с каким-то пацаном в черной кожанке и белой кепке. На «Бигудях» Тоша вывел Ниночку подышать на улицу, пока Роман изволили отдыхать в салате.
Мы с Ленкой придумывали песни и неслись к барной стойке наперегонки, заказать бармену очередную хитовую композицию. Мы почти переваливались за деревянную стойку к нашему «Джи Джею».
Кстати, нанятый так и не пришел, и музыкальным репертуаром управляли мы с Ленусиком. Я даже не представляю, сколько мужиков перелапало меня за тот вечер. Я никогда не крутила задницей с такой амплитудой. Я и знать не знала, что на такое способна. Даже Коноплев удостоился медляка под «Behind blue eyes».
Я оттанцовывала всю свою боль под треки любимой исполнительницы и ощущала себя той самой декретницой, что скакала рядом, а иногда мы даже пытались изобразить развратный танец друг с другом. После «Царицы» я провалилась в Нарнию, как гребанная попаданка.
******************************
– Тише, тише…
Слышу где-то вдалеке. Голова запрокидывается. Меня кто-то несет… пытаюсь открыть глаза. Вижу то потолок, то пол в клеточку.
Вытрезвитель? Что так холодно?
Меня привели в огромный холодильник и бросили на металлический стол лицом в холодную сталь. Своего рода пощечина помогла мне прийти в себя и обернуться.
О, бармен.
Вспомнила, как мы с ним лепили соски у него за стойкой, как он вбивал мое пьяное тело в полки с дорогим алкоголем, как стискивал грудь.
Фу…
Меня вырвало то ли от своего поведения, то ли от запаха прокисшей капусты, то ли от крохотного члена насильника, а может даже от вертолетов, что оглушали меня своими лопастями.
С утра скажу, что съела лишнее пирожное. Но сейчас кто-то обесчестит нас, поэтому надо что-то делать…
Я не нашла ничего умней, как заверещать и свалиться на пол, пока работник месяца сокрушался над забрызганными тарталетками.
Я засмеялась.
В этой дикой агонии словно в тумане мелькнула черная тень и снесла с ног маньяка из ресторанного бизнеса.
Грубые огромные руки подняли меня за плечи и встряхнули как тряпку.
– Очнись же, ну!
Взмах, и я парю где-то в невесомости и упираюсь в чью-то аппетитную задницу лицом. Пытаюсь ее ущипнуть.
– Вот пьянь!
Еще пара шагов, и меня вывернет наизнанку, – но сказать я этого не могу, просто хихикаю, как умалишенная.
Но шаг оказался один. Бам! Удар! Хлопок! Меня обдало свежим воздухом. Мой носильщик вынес меня на улицу, где была глубокая ночь.
– Эй?
На мои плечи легла теплая куртка, пахнущая кожей и свежим парфюмом, чертовски приятным. Обнаруживаю себя сидящей на бревне, между моих широко раздвинутых ног все, что я сегодня съела, то есть две дольки мандаринки, и выпила. По спине бьют мелкие капли летнего дождя, и я дрожу то ли от холода, то ли от отходняка.
Ммм… я в туфлях…
– Сигарету дай.
Не узнаю свой голос, и мне становится безумно страшно, что сейчас он так похож на голос матери.
– Не курю, – звучит мягкий тембр с легкой хрипотой.
– Сумку мою найди, придурок.
– Генеральша тоже мне. Спасибо скажи для начала. Иначе распяли бы тебя всем трудовым коллективом.
Пытаюсь разглядеть лицо, но, сука, фонарь светит мне во влажную рожу.
– Пошел ты!
Сдвигаю ножки и перебрасываю на травку позади, вытираю под глазами, деловито забрасываю волосы назад и громко икаю.
– Алкашня синюшняя, пошли до дома доведу.
Смеясь, протягивает мне мою сумку. Психованно вырываю, резко встаю, сажусь обратно, матерюсь, встаю снова и сталкиваюсь лицом к лицу с… ну с ним… парнем в белой кепке.
Невысокий, явно моложе меня, немного кудрявый, кареглазый. Выемка на подбородке.
Значит девочка будет у него, – думаю какую-то ересь. Прикуриваю.
– Да ты хоть знаешь, кто я такая? – глубоко затягиваюсь ароматным дымом от быстро сгорающего табака тонкой сигареты.
– Знаю, моя будущая жена.
– Пф! Гуляй, сопляк, – выпускаю сизое облако в наглую симпатичную мордаху.
Вероятно, мальчишка не привык получать отказ. В этой дыре под названием Родина он наверняка звезда среди разведенок и старых дев. Жду ушат очередного дерьма от отвергнутого неудачника, но он лишь улыбается, и я вижу ямочки на его гладко выбритых щеках.
– Гулять будешь ТЫ с коляской, в которой будет сладко спать наша дочь, – не отчаивается никчемыш.
– Тебя как зовут хоть, нищеброд?
– Алексей, – цедит сквозь зубы, а я слышу, как они крошатся, вижу, как он злится и жду… жду, когда же его прорвет.
– Алешенька, значит… ну, счастливо оставаться, – едва сдерживаю смех, снимаю высоченные шпильки и красиво удаляюсь по мокрому асфальту в дождливую ночь.
Прохожу пару шагов и спотыкаюсь об острый камень. Полет и провал.
Глава 6. Визитка
Алешка.
– Леший, бабочку поправь, – получаю по удавке, и она прокручивается вертолетом, останавливаясь вертикально.
Старший брат с диким гоготом доходит до зеркала и прилизывает свои высветленные добела волосы ладонями. Подбегает мамочка и замазывает своему ненаглядному пасосынку гнойные прыщи на висках и скулах.
– Красавец ты наш! Жених! – отходит в объятия такого же, как и она, упитанного отчима, смахивает слезку с нарощенных пластмассовых ресниц.
Мама и Гена поженились и свели нас с Ромой под одной крышей. Я, конечно, всегда мечтал о братике, но не такой ценой, и не о таком наглом борове. Батя уже давненько ушел к другой бабе с двумя детьми и заделал ей еще столько же.
Видимо, в замкнутом пространстве из десяти тысяч человек хочется попробовать каждого.
В нормальных семьях обычно появляется младшенький, а тут старший, толстый, да еще и такой долбоеб. Сначала я думал… ладно, будет меня защищать. Хер там был! Сам топил меня, ссылаясь на то, что пытается сделать из меня человека. Любимая забава – исподтишка расстегнуть портфель, из которого сразу сыпалось все содержимое. А на перемене заехать по щеке лизуном с оттяжкой на виду у всего этажа – святая обязанность.
Вроде все невинно, но очень унизительно.
Родители игнорировали шалости пухлого отличника, и наказанным всегда оказывался я. Но в один день все изменилось, я вымахал за лето, перешел в восьмой класс, где и происходит все самое интересное между маленькими девственниками и зрелыми старшеклассницами.
Меня никогда не прельщали ровесницы ввиду их тупости и легкодоступности. Моей первой женщиной, как и у большинства из нас, была местная расхитительница мальчиковой невинности. Мы ее называли Жмыха, ибо жмыхалась она со всеми подряд, особенно с пацанами вроде меня, и выжимала из них все возможные соки. Впоследствии она сошла с ума и сейчас бегает топлес по трассе со своей маленькой собачкой.
Так вот, начались первые полноценные стычки с братом, в одной из которых я вывихнул себе плечо, когда перекидывал этого свинатра через себя. С тех пор, денег семьи я не видел, Мамочка не работала, каталась обрюзгшим мягеньким сыром в масле из бабла и роскоши, а ее муженек – датупет, все сбивал и сбивал людское молоко, набивая свои бездонные карманы.
Ну короче, все понятно, излюбленный слизняк из 11А и оборванец из 8Д идут на выпускной, где ботан получает свою купленную золотую медаль. Уже на подходе к обшарпанному дому культуры модного тогда цвета желто-оранжевой аскорбинки… все психушки, дкашки и пожарки так красили (этот цвет предшествовал легендарному персиковому)… я отщепился от нашей дружной семьи и перебежал к пацанам на остановку.
Они передали мне пакет, и я скинул с себя это клоунское одеяние четы Домниных. Моя девичья фамилия, кстати, Быков, и я ее вернул, когда мне исполнилось восемнадцать. Темно-синие трубы, белый джемпер мелкой вязки, красная рэперская кепка козырьком назад, деревянные бусы на шее и небольшое колечко в ухе. Такое сочетание с моей чертовски привлекательной внешностью заставляло телочек ссать по ляжкам. Зато летом у меня почти не было личной жизни, ибо я работал практически сутками несмотря на уровень жизни ОСТАЛЬНОЙ семьи.
Итак, в новом виде я заявился на торжественное вручение аттестатов не для того, чтобы склеить одну из разодетых фиф с дурацкой диадемой на пустой башке в свадебном платье, иногда даже в белом.
Вообще-то мы хотели сорвать сие мероприятие и бросить пару петард в толпу расфуфыренных выпускников и их родичей, как вдруг из зала поднялась ОНА… ее платье, в отличие от всех, едва облегало ее песочные часы, оно струилось и ниспадало до самого пола по круглым бедрам, переливалось словно чешуя от черного к изумрудному.
Как заколдованный я пошел по забитому людьми проходу по темно-бордовой ковровой дорожке навстречу той северной звезде, что ослепила меня ледяным свечением ее холодных голубых глаз.
Кристально чистый лед.
Словно примерзший к лазелке язык я не мог оторваться от нее, ибо одно неверное движение, и все будет разодрано в кровь, к херам, в клочья, в хлам, разбито вдребезги. В тот момент моя жизнь раскололась на до и после, и я четко осознал, что именно в ту секунду я повзрослел, и что я пронесу сквозь всю свою жизнь это чувство.
Я летел на этот притягательный свет, завороженный ее пленительной красотой, и в тот момент я понял, как хочу быть романтичным, как мечтаю совершить подвиг ради нее. Я подошел к подножию ступеней и протянул ей руку.
Большего презрения я никогда не видел в своей жизни, и тогда мое сердце окончательно разорвало самым удивительно сильным чувством в мире – ЛЮБОВЬЮ. И мне хотелось заорать это слово, как в дождях-пистолетах. Я ощутил всем нутром то, о чем были все наши песни.
Она была так похожа на Наташу Королеву, что я чуть не запел про лето кастаньет и побежал за желтыми тюльпанами.
– Тебе чего, дрищ? – произнесла она своими коралловыми пухлыми губками, и это было самое прекрасное, что я когда-либо слышал.
Моя рука потянулась выше, а она поднялась на одну ступеньку вверх и встревоженно позвала.
– То-ош!
За плечо меня рванул типа секьюрити и потащил обратно к выходу.
Я вижу Кузю, кидающего в зал целую стопку зажженных петард, вырываюсь из цепких лап бугая и несусь за товарищами на улицу с диким ржачем.
Помню наш стремительный побег и полет об асфальт, который стесал добрую часть моей кожи на ладонях. Помню тот самый вопрос лучшего лысого друга с челкой на лбу и под носом.
– Ты эт, че, втюрился что ли?
Тот вечер я провел в обезьяннике. После этого я не видел ее, она словно провалилась сквозь землю. я как долбанный принц искал свою русалку, но безуспешно. Мои парни ее не знали, а у брата я и спрашивать не стал, он бы все равно не сказал бы.
А потом девятый, училище, армия, завод…
И вдруг грянула встреча выпускников, на которой я чудом оказался.
А не хотел, ведь Кузьма бросил меня и остался на подработку.
Жена брата уговорила меня. Вообще-то поставила перед фактом: или в няньках с тремя спиногрызами, или на встречу.
И как же удачно я попал. Да еще и за один стол с любовью всей своей жизни.
Она стала еще лучше, еще красивее, чем в тот день нашей единственной встречи. Я полюбил ее с первого взгляда и наконец-то нашел. Я не сводил с нее глаз весь вечер, любуясь ей из-под козырька. Но стоило отлучиться всего на несколько минут, оттащить свиное рыло до тэшки, как едва не произошло непоправимое.
Возвращаюсь, а мою любовь уже тащат в подсобку целый кружок по интересам.
И сейчас ОНА в моей постели. И ее зовут На-астя…
Нежно провожу по бархатной слегка впалой щечке.
Настя, подари мне счастье.
Пушистые угольно-черные ресницы распахиваются, и меня испепеляет небесно-голубой свет.
– Слышь, ушлепок?! – вещает сладким ротиком моя звезда, а я практически теряю дар речи, когда она бьет меня по рукам и уже почти рычит на меня, – Тебе жить надоело? Где я?
******************************
Настя.
Вместо ответа выходит на кухню и возвращается с подносом. Ставит на столик рядом с моим лежбищем и улыбается своими щенячьими глазками.
Ну что за идиот? Хотя ответ очевиден.
Вдруг острая пика копья диаметром с мою голову сносит мне мозги и размазывает их о светлую стену скромного жилища настоящего холостяка.
Твою мать, Лебедева, такого позора мы еще не переживали никогда… во рту вывалили мусоровоз, на платье и волосах кусочки частично переваренного мандарина, в голове профилактика на телевидении.
– Сколько времени? – я смягчилась и даже улыбнулась, удобно усаживаясь и укутываясь в толстенное, но такое невесомое одеяло.
– Пять часов вечера, – отвечает и садится рядом со мной, протягивая мне мой клатчик, – Я Леша.
– Я помню, – становится ТАК стыдно, когда открываю сумочку, достаю визитку и сую парню, – Слушай, я хочу тебя отблагодарить. Вот, свяжись с моим помощником, я распоряжение ему отдам. Он заплатит.
Парень даже глазом не моргнул и схватился за визитку, едва ли не вырывая мои пальцы.
Вот это желание наживы…
Воцарилось неловкой молчание. Мальчик нервно жует губы и щелкает костяшками. Смотрю на съеденный мною за минуту завтрак и понимаю, что нужно тикать. Осматриваю себя и в ужасе молю моего странного спасителя.
– Дай мне, пожалуйста, рубашку свою, и я пойду. Меня очень ждут.
Боже, представляю, как Антон мысленно меня убивает. Он же, наверное, места себе не находит.
Алешенька исполняет просьбу и провожает меня до двери, неловко прощаясь и немного заикаясь.
А вчера был такой решительный и храбрый…будущая жена, говорит, пффф… как еще не воспользовался моим состоянием, а может и воспользовался… впрочем, это уже все неважно. Завтра это забудется, как страшный сон, и я больше никогда не вернусь сюда.
Я в последний раз обернулась на стоящего в дверях парня в обтягивающей его мускулистый торс майке-алкоголичке. Он все еще крепко стискивал мою визитку.
– Я позвоню тебе, Настя.
Я киваю и захожу в лифт.
В нашем городе всего три девятиэтажки, и меня угораздило попасть в одну из них.
Зато до дома пару шагов.
Захожу в магазин и покупаю воду, на улице жадно осушаю половину бутылки и корю себя за содеянное. Белая рубашка, завязанная под грудь, элегантно скрашивает мою мини-юбку. Легкий ветерок гуляет в не расчесанных склеенных патлах, что у меня сейчас вместо волос.
Мне срочно надо в душ… надеюсь, я не встречу Ленку… хотя скорее всего она под домашним арестом после вчерашнего отрыва.
Заворачиваю во двор и замираю, не зная, что мне делать, спасаться бегством или убиться об ближайшую кирпичную стену.
– Ну, здравствуй, звезда ютуба!
На тротуаре стоит черный наглухо тонированный автомобиль, с его кожаных сидений свесил ножки никто иной, а Сергей Вечный.
– Садись. И без разговоров.
