Тамара Шаркова
Тринадцатый сонет
Глава 2
« Назад ПО РЕКЕ ВРЕМЕНИ…»
« …Не веря переменчивой судьбе,
А только часу, что еще не прожит,
Я говорил: «Любовь моя к тебе
Так велика, что больше быть не может!»
Сонеты. Уильям Шекспир.
Вероника услышала, как недовольно проскрипела свое приветствие хозяину дома новая железная дверь и обрадовано распахнулась старая – с полуслепым глазком и истертой мягкой обивкой. Услышала, но не сдвинулась с места, только рука с томиком стихов безвольно опустилась на диван.
Алексей Иванович Нелинов поставил кейс на крышку шкафчика для обуви, аккуратно повесил на плечики замшевую куртку, снял недавно приобретенные в Праге добротные полуботинки, вынул из внутреннего кармана расческу и стал приводить в порядок намокшие под дождем и потому потемневшие густые русые волосы.
Большое зеркало, разделяющее старинную вешалку из темного дерева на два крыла, было мутным с радужными разводами и сколами по краям, напоминающим створки раскрытых мидий. Но Вероника просила не заменять его новым. Зеркало нравилось ей именно таким, безразличным к настоящему, но хранящим в своей многослойной глубине отражение безымянного прошлого, следы чьих- то улыбок, слез и раздумий. В серебряных отражениях больших новых зеркал она боялась не узнать себя прежнюю. Вероника всегда храбро сражалась с физической болью, но с той, от которой страдала ее душа, справлялась с трудом. И все- таки она отважно стремилась к выздоровлению. Нелинов понимал это и ждал. Он был счастлив, когда видел в глазах Вероники любое желание, устремленное в будущее. Потому что многие ее желания десять лет назад улетели в теплые края прошлого стаей перелетных птиц, а возвращались медленно, поодиночке.
Алексей Иванович вздохнул, нагнулся за тапочками, еще раз взглянул на себя в зеркало и, не опуская головы, а сверяясь с отражением, взялся за ручку кейса. По дороге в кабинет заглянул в детскую. Жека сидел за компьютером. На экране монитора лучники в средневековых доспехах дружно осыпали стрелами со стен замка каких- то монстров. Нелинов поднял руку, чтобы коснуться его плеча, но мальчик оглянулся сам.
– Папа!
Вскочил с кресла, уткнулся лицом в безрукавку отца. Алексей Иванович руку с кейсом приподнял, а другой прижал голову сына к груди и прижался губами к спутанным прядям давно не стриженных темных волос. Полы распахнутого пиджака крыльями охватили хрупкую мальчишескую фигуру.
«Уже не посылает эсэмэски « Па ты где», «Па ты скоро». Не сторожит в коридоре», – подумал Нелинов с легкой печалью. Но увидел на лице сына привычную радостную улыбку, и ему стало неловко.
– Отнеси в кабинет, – протянул кейс сыну и направился в спальню переодеться.
– Добрый вечер, детка, – сказал он, склоняясь над Вероникой для того, чтобы поцеловать ее в подставленную щеку. – Ужинали?
– Ужинали, – ответила она после недолгого молчания, не меняя позы.
– Опять спина?
Вероника не ответила, только прикрыла на секунду свои фиалковые глаза.
– Сейчас приведу себя в порядок и займусь тобой.
– Нет! Потом, перед сном. Иди, поешь. Я только- только удобно пристроилась. Передохну.
Нелинов быстро переоделся и в серых домашних брюках и голубой рубахе навыпуск с широкими редкими полосками в тон брюк вышел из комнаты. Вероника еще немного помедлила и опять принялась за чтение. Иногда она отрывалась от страницы и прислушивалась к голосам, доносившимся из кухни. Жека, разумеется, не упускал возможности лишний раз поужинать. Его аппетит в последнее время не давал о себе знать весь день, но зато разыгрывался вечером.
«Ты с ногами сидишь на тахте,
Под себя их поджав по- турецки.
Все равно, на свету, в темноте,
Ты всегда рассуждаешь по- детски»…
Из кухни перезвоном бубенчиков донесся детский смех. https://selfpub.ru/books/763218/ Вероника оторвалась от страницы. Улыбнулась. У Жеки был особый талант: если он смеялся – у всех расплывался рот до ушей, а кто- нибудь обязательно начинал фыркать или хохотать, безо всякой казалось бы причины.
Вероника перевернула страницу.
«…слишком грустен твой вид, чересчур
Разговор твой прямой безыскусен.
Пошло слово «любовь», ты права.
Я придумаю кличку иную.
Для тебя я весь мир, все слова,
Если хочешь, переименую…»
Последнюю строфу она читать не стала. Перевернула несколько страниц:
«Дождь дороги заболотил.
Ветер режет их стекло.
Он платок срывает с ветел
И стрижет их наголо…»
Вероника посмотрела на окно, которое умывалось холодными слезами темных туч. Она любила позднюю осень. Короткие серые дни, похожие на сумерки, печальный вид темных от дождя деревьев, которые еще помнили свои яркие одежды, помогали ей прятать собственную грусть, которую могла излечить разве что утрата памяти прошлого.
После ужина, осторожно укрыв растертую лечебной мазью и освобожденную от приступа боли Веронику, Нелинов отправился в детскую. На темном экране монитора крутились цифры 22:15:15. Женька лежал животом на полу и целился из детского пневматического пистолетика в погнутую жестяную мишень с тигриной пастью.
– Ба- бах! – воскликнул он, нажимая на курок, и стрела с присоской сбила с полки пластмассовую подделку под нэцке.
– Спать, Жека! – сказал Алексей Иванович. – Не добудишься тебя завтра! Тоже мне, впал в детство! Давай поднимайся и убирай учебники в рюкзак. Устроил на столе бардак! Ты что, всеми предметами занимаешься одновременно?! И, кстати, дневник покажи.
Женька нехотя поднялся с джутового покрытия, которое сеточкой отпечаталось на его левом локте.
– Представляешь, па, – сказал он, небрежно бросая пистолетик на кровать, – мы с Коськой в прошлом году всю комнату обшарили, искали стрелы, а они преспокойно лежали на полке за Киплингом.
– Ну, и зачем же они вам понадобилась?
– Мы хотели на физре в девчонок пострелять. Знаешь, как они визжат?! Пару раз стрельнешь, и урока, как не бывало.
Нелинов тотчас же наклонился за пистолетом и сунул его в карман.
Женька только плечами пожал.
– Так это же в прошлом году было. Они сейчас такие дылды здоровые, с ними связываться себе дороже.
– Занимайся рюкзаком! И про дневник не забудь.
Жека пристроил свой видавший виды «бэг» на стуле (от нового он в этом году категорически отказался) и стал швырять в него все, что лежало на столе. Алексей Иванович стоял рядом, ждал, когда дело дойдет до дневника, но он так и не появился.
– Ну! – требовательно сказал Нелинов. – В чем дело?
– Не знаю я, куда он делся! Кажется, Римма …Николаевна их собирала. И ничего интересного там нет. Ты же знаешь нашу классную. Если что, она телефон оборвет. Нормально все!
– Этого еще не хватало! Дожидаться, пока позвонит классный руководитель.
Завтра же, чтобы был дневник!
– Па, а как ты узнаешь, что твои научные сотрудники в институте хорошо работают?
Брови Нелинова взлетели вверх.
– Зачем это тебе?
– Ну, у них же дневников нет.
– Есть письменные годовые отчеты, конференции.
– Они тебе отчитываются, да?
– Они отчитываются перед Ученым советом, в состав которого входит директор и я, как его заместитель.
– А тебя директор обсуждает, да? А директора кто?
– Директор докладывает о работе института в Президиуме Академии Наук…
– А Президиум…
– Общему собранию действительных членов академии. Академикам и членам корреспондентам.
– А общее собрание?
– Президенту Академии Наук! Все! Не заговаривай мне зубы, Ежик. Ты лично завтра будешь отчитываться передо мной и мамой отметками в дневнике.
Женька тяжело вздохнул.
Нелинов улыбнулся:
– Что так печально?
– Ну, как же, па. У тебя столько сотрудников, отделов всяких, и еще мои отметки. Давай в этом году дневник мама будет подписывать.
– В душ, братец Лис, и спать.
– А ты посидишь немного со мной?
– Посижу, посижу.
Женька помчался в ванную, на ходу стаскивая с себя футболку.
Алексей Иванович снял с кровати плед, заменяющий покрывало, достал из- под подушки скомканную Женькину пижаму, аккуратно расправил ее и понес в ванную. По дороге заглянул в спальню. Вероника лежала, закрыв глаза: не то отдыхала от боли, не то уже спала. Нелинов прикрыл дверь и, стараясь ступать как можно тише, направился к Жеке.
– Держи, торопыга.
Сколько помнил себя Женька, если отец не возвращался с работы за полночь, то всегда приходил к нему в комнату, когда наступало нелюбимое время укладываться спать. Даже, когда мама хорошо себя чувствовала и еще жива была тетя «Гаша». Что бы ни было днем, как бы Жека ни проказничал и сердил взрослых, и как бы сам ни злился на них за какое- нибудь наказание – он никогда не ложился спать обиженным. Отец умел сделать так, чтобы «примирение сторон» всегда происходило до того, как буйная Женькина голова касалась подушки.
Сейчас, когда ему было тринадцать, он далеко не всем мог поделиться с родителями. Но все равно ничто не могло заменить Жеке те минуты, когда папа укрывал его одеялом и присаживался на край кровати.
Выйдя из детской, Нелинов отправился в кухню, заварил себе крепкого чая и с чашкой в руке отправился работать с документами. В последнее время он оставлял для сна не более четырех- пяти часов. Время годовых отчетов совпало с «перестройкой» в системе Академии. Государство решило «отделить научную деятельность от хозяйственной». «Кит», как называли за глаза директора института Никиту Гордеевича Богуславского, реформаторов не поддерживал, демонстративно устранился от участия в выполнении принятых ими решений, а аббревиатуру федерального агенства научных организаций – «ФАНО» – приравнивал к нецензурной брани. Еще год назад он собирался отойти от всяких дел, но его уговорили остаться «на время перемен», чтобы институт – один из флагманов науки – не потерял остойчивости или не превратился в паром для перевозки бесконечных отчетов и планов на месяц, квартал, год или пять лет от каждого сотрудника, лабораторий, отделов и всех вместе. И вот теперь Нелинов и заведующие отделами пытались без него справиться с головоломкой, похожей на Женькину задачку для начальной школы о перевозчике: как и кого оставить в лодке, чтобы и волкам угодить, и козлят не обидеть. Но на «Кита» никто не обижался. Его любили. Он был умница и в восемьдесят с гаком генерировал идеи, как атомный котел. Если бы не два инфаркта… То, что он согласился возглавлять институт в этом году, было с его стороны подвигом. Приди на его место Николай Тужилин, тот бы не задавал им задачки на дом. Сам бы все решил, особенно проблему с увольнениями.
Вероника на следующий день осталась дома. Нелинов поднял себя за два часа до рассвета, принял ледяной душ и до ухода на работу успел приготовить всем завтрак и вовремя отправить Жеку в школу. Возвратился он сравнительно рано и застал своих домочадцев у телевизора. Смотрели…вернее слушали в «Ночном полете» «две головы». Вероника полулежала на диване, Женька по самурайски сидел на полу. О дневнике, к великому сожалению Жеки, Алексей Иванович не забыл.
Получив в руки красочное, но весьма потрепанное издание «Дневника московского школьника», Нелинов просмотрел его и, глубоко вздохнув, аккуратно положил на стол.
– Кто из твоих приятелей аккуратно ведет записи? Костя?
Женька не ответил, только плечами повел и голову в сторону повернул.
– Попросишь на субботний вечер и заполнишь все пустые строчки. Ненужное сотрешь или заклеишь. Потом принесешь, и я подпишу.
– Зачем?!! Это же все уже прошло!
Алексей Иванович молча смотрел на него в упор.
– Ну, па! Я теперь буду нормально все записывать!
Пауза затягивалась.
– Пап! Ну, как я объясню какой- нибудь Ирке Сафроновой, зачем мне ее дневник понадобился?!
Нелинов поднялся со стула.
– Это твои трудности.
Сказал и, не добавив ни слова, вышел из комнаты.
Жека виновато посмотрел ему вслед, потом подошел к столу и сам стал просматривать свой «кондуит», на котором была наклейка «Родителей не беспокоить». Хорошо хоть оценки были приличными. Двоек еще не было. Троек было две – по ОБЖ и географии. Первую он получил, потому что дрался с Коськой из- за обладание «Обитаемым островом», растерялся и ответил с места невпопад. Вторая была поставлена справедливо. Урока не знал, выехал исключительно благодаря смутным воспоминаниям о передаче по телевизору. Записи внизу страниц тоже были, на взгляд Жеки, лишь с легким криминальным уклоном: «Забыл…», «Не сдал…», «Разговаривал…». С «ненужным» было сложнее. В графе каникулы было написано «осенние 1 сентября – 30 ноября», «зимние 30 ноября – 30 февраля». Первая запись – Женькиным почерком, вторая – Костиным. Традициями и праздниками класса и школы назначались дни рождения всей Женькиной компании в правильном порядке: Боба, Жеки, Коськи и майские Машки.
То, что отец не высказался по поводу этих записей, не значило, что «вопрос закрыт». Отец лишних слов никогда не говорил, но то, что скажет, мимо ушей не пропустишь. Придется заклеивать!
Расстроенный Женька с горя привел в порядок свой письменный стол и сложил в рюкзак учебники точно по расписанию. Отец, как обычно, позвал его ужинать вместе с собой. Мама чувствовала себя еще не совсем хорошо и вышла в кухню ненадолго. Налила себе воды на ночь и напомнила Жеке, чтобы не забыл надеть утром чистую футболку.
Потом до десяти вечера Женька не знал, чем себя занять. По кабельным каналам шли повторы передач, а по остальным – отечественная «бытовуха», упакованная в сериалы.
Мама, как всегда, лежала на диване с книгой, попросила принести ей плед. Принес. Сел на корточки, прочитал название толстого тома: «Сталин и писатели».
– «Он» что, любил читать?!
– Особенно о себе…между строк…
Пока Вероника возилась с пледом, заглянул в оглавление.
– Горький, Маяковский. О! Пастернак! Демьян Бедный? «Кто такой, почему не знаю»?
– Жека! Откуда в твоем лексиконе это изречение?
– Передачу о фильме «Чапаев» смотрел, с папой. А что?
– Папа уже забыл, наверное, но он в школе часто повторял эту фразу. И еще однажды сценку разыграл, в которой Чапаев объясняет, где место командира в бою. Только вместо картошки каштаны в строй выстроил. Среди них один был смешной, как человечек. Наверное, два вместе срослись – большой и маленький. Наш физик засмеялся и сказал Леше: «Пародистом станешь или большим начальником».
– А папа не стал.
– А ты бы хотел? – иронично улыбнулась Вероника.
– Да нет, – Жека рассеянно пролистал несколько страниц. Потом поднял голову, неожиданно спросил:
– Ма, а папа «большой ученый»?
– Тебе недостаточно, что он «ученый»?! Можно ведь всю жизнь быть научным сотрудником, но ученым так и не стать.
Женька пожал плечами и не ответил. Эта проблема его, в сущности, не волновала. «Большой начальник», «большой ученый» – какая разница.
У себя в комнате Женька вставил в дисковод «Тайную комнату», взятую у Боба, но заходить в Хогвартс передумал, выключил компьютер и остался сидеть лицом к экрану.
Ровно в 22:00:00 пришел папа, спросил, шутливо:
– «Ваши дети дома?» – и развернул кресло.
– Па, – задумчиво сказал Женька, – я вот думаю, почему вы так поздно с мамой поженились. Вы ведь в школе вместе учились.
– Ну, очевидно, именно из- за этого. Надоели друг другу, вот и ждали, когда соскучимся.
– Я серьезно, а ты…
– Ладно, сколько времени отпускаешь для исповеди? Пять минут «до
отбоя»?
Жека разочарованно вздохнул и отправился в душ.
К концу недели Веронике стало лучше, и в четверг вечером она объявила, что завтра выйдет на работу.
– Никуша, – забеспокоился Нелинов, – давай подождем до понедельника. Ну, обойдутся как- нибудь без тебя еще денек!
– В понедельник зарплата, Алеша. Надо помочь девочкам. Им без меня и так от нового главбуха достается.
– «Бухгалтер, милый мой бухгалтер…» – печально пропел Алексей Иванович, – ты в первый день хотя бы домой приди пораньше. Рановато тебе восемь часов подряд спину держать, как сторожевому суслику.
Женька фыркнул и получил от отца легкий подзатыльник.
– Па, – сказал он, уже уютно устроившись с книгой в постели, – почему ты не заберешь маму с работы? Или ты не смог бы прокормить нас на свою зарплату?
– «Прокормить» мог, – улыбнулся Нелинов. – И даже карманных денег давал бы. Только, как ты это представляешь себе – «забрать»? Мы же не о «предмете» говорим.
– Но до пятого класса вы с мамой всегда вечером договаривались, кто будет «забирать» меня из школы. Значит, до десяти лет я был для вас «предмет»?
– Вот болтун! Ты же прекрасно понимаешь, в чем разница!
– Маме не нравится ее работа. И ты об этом знаешь. Вот, что я понимаю, – ответил Женька обидчиво. И вдруг растерялся, увидев, каким серьезным и даже чуточку чужим стало лицо отца.
– Не читай долго, сынок, – сказал Нелинов, как- то очень механически потрепав Жэку по волосам. – И завтра утром помоги маме сапоги надеть.
Вероника, разумеется, домой пришла позже, чем обычно, есть не стала и из ванной направилась в спальню.
Женька подождал немного, потом пошел посмотреть, как там она. Вероника в легинсах и свободной блузе лежала на специальном коврике у кровати. Жека лег рядом на живот.
– Болит? – спросил сочувственно.
– Не очень, – ответила мама, повернув к нему голову. – Это я так, для профилактики. Ты папе не говори, что я поздно пришла.
– Не скажу, – вздохнул Женька. – Ма, я по телику передачу смотрел. Ну, не смотрел, а так, глазами немного зацепился. Там одному мужику, бизнесмену,
стилист Зайцев и компания подбирали одежду для дома. Просто …ц!
– Женька!
– Ладно- ладно! Хотя это теперь «нормативная» лексика. Есть даже фильм с таким названием. Но давай о другом. Представляешь, этой важной персоне какие- то спортивные брюки выбрали и обычную куртку на молнии. Вот посмотрели бы они, какую ты для папы одежду шьешь! Помнишь, к нам в воскресенье соседка зашла. Увидела папу и сказала: «Ваш муж даже дома одевается, как на подиум».
Вот я и подумал. Может, ты не будешь ходить на работу, а станешь шить всякую одежду не только нам с папой, но и другим людям. Кому тебе захочется, только за деньги.
– Женька, тебе что, «средним классом» захотелось стать?!
– Вот еще, – надулся Жека. – Я просто не хочу, чтобы ты на работу ходила и с больной спиной целый день за компьютером сидела! Я люблю, когда ты меня дома из школы ждешь!
Вероника повернулась на бок и прижала к себе его вихрастую голову, потом услышала шорох, посмотрела на дверь и увидала Нелинова .
– Что это вы за «полежалки» на полу устроили, а? – спросил он шутливо, поднимая жену за протянутые ему руки.
– Твой сын решил поддержать развитие малого бизнеса. Предлагает устроить в нашем доме пошивочный цех.
– Вовсе и не цех! – возмутился Жека.
Сел, охватил руками худые острые коленки.
– Я предложил маме не ходить в свою бухгалтерию, а заниматься дома тем, что ей нравится и когда захочется. Ей ведь нравится шить всякие красивые вещи.
– Ну, что же, Ника, если ты поддерживаешь идею молодого человека, то я готов сию минуту сесть за написание бизнес- плана! – сказал Нелинов, помогая Веронике подняться и прижимая ее к себе.
– Я серьезно, а вы…– Женька прыжком вскочил на ноги и ужом проскользнул в коридор мимо родителей.
– Я, между прочим, тоже серьезно, – после паузы сказал Нелинов, вздохнув и выпуская Веронику из объятий. – Но жаль, не нам с Жекой решать.
Днем в субботу Женька отпросился во двор к своей компании, которая сложилась еще в те времена, когда они все вместе играли в одной песочнице. Теперь, когда Женька стал учиться не в гимназии, а в своей родной районной школе, все друзья оказались в одном классе: Коська, Боб и Мария Розанова.
Погода была отвратительной. Мелко игольчатый косой дождь доставал даже в куртках с поднятыми капюшонами. Посидели на детской площадке под грибком спина к спине, позлословили о завуче, который девчонок с черным маникюром потащил к директору, как запрещенных в школе «готов», потрепались о последнем альбоме Бибера и начали перемывать косточки новой «русичке».
– Откуда ее директор выкопал, из каких исторических пластов? – простонал Коська. – Компьютер, мобильник, плейер – все у нее «от дьявола»!
– Может она и «крэйзи», но стихи классно читает, – возразила Маша.
– Ну, да: «В белом венчике из роз впереди Иисус Христос…»
– Я вообще- то не против того, что русичка в конце урока нам «Онегина» наизусть читает. Я только этих ее моралей терпеть не могу. По- христиански – не по- христиански. Надоело, – покачал головой Костя. – Это уже перебор. Она бы еще посоветовала Александру Сергеевичу перед дуэлью записаться к психологу на прием.
– А я вот не понимаю, как можно подставлять себя под пулю только из- за того, что на твою подругу кто- то не так посмотрел. Или, как в «Онегине», твоя девушка с кем- то, кроме тебя, танцевать согласилась, – пожал плечами «Настоящий полковник». – Но Онегин тоже тот еще гад. Мог бы в воздух выстрелить.
– Взгляды, Василевский, бывают разные, – ехидно сказала Мака. – Вот наш Женечка и Витька Тужилин на новенькую и друг на друга вчера та- ак смотрели, что двести лет назад точно бы стрелялись на берегу какой- нибудь речки «Поганки».
– Ладно, ребята, – сказал Жека, вставая. – Давайте Пушкина не трогать. Мама говорит, что Онегин согласился на дуэль с Ленским на автомате. Его уже совесть заела, и он не хотел стреляться. Если бы Зарецкий предложил – факт согласился бы помириться. Но тот же домой торопился. Ну, а раз слово сорвалось – все. Обратной дороги не было, «время улетело». Вот он и стал «мячиком предрассуждений». А выстрел в воздух – это позор для обоих. И потом, кто его знает, как поведешь себя, когда на тебя с десяти шагов дуло пистолета глядит. Палец на курке сам дернется. Мама говорит, что судить людей нужно по законам того времени, в которое они жили, и еще, что Онегин и Ленский были очень молодыми. Отсюда и все эти безумства. Ленскому в Америке не продали бы и бутылки пива. Он же был несовершеннолетним. А вообще, я предлагаю обмен колкостями перенести на территорию моей гасиенды. Эта морось меня уже достала.
– А у тебя все дома? – простодушно спросил Коська.
– В каком смысле? – фыркнул Боб.
– Ну, я про родителей спросил.
– И они дома, и у меня все дома, – скаламбурил Женька. – Пошли, они рады будут, что мы не стали мокнуть под дождем.
– Не скажи, не скажи, – вдруг выпела Мака. – Может твоей маме наше нашествие не понравится.
– Почему именно маме? – удивился Жека.
– Ну, потому что она у тебя, как это сказать, себе на уме.
– Еще чего! Она разве когда- нибудь сердилась, если мы у нас собирались?
С чего этот базар?
– А я всегда ее побаивалась, даже в детстве. Никогда не понимала, рада она нашему приходу или недовольна. У нее взгляд как бы со стороны. Она даже на тебя Жека так смотрит, как будто удивляется, откуда ты у нее появился.
– Во «зависла»! – возмутился Костя. – У Тужилина «взгляд» какой- то не такой, у Женьки – тоже, теперь до тети Ники очередь дошла! Давай, Мака, «перезагружайся» и пошли к Нелинову.
На шум в коридоре вышел отец. Поздоровался радушно, помог Маке раздеться и все куртки развесил так, чтобы они поскорее просохли.
Спросил Женьку: «Чай на кухне будете пить или у тебя в комнате организовать?»
– У меня, па. Я тебе сейчас помогу, только музыку включу.
Пока Женька с Костей возились с компьютером, Мака и Боб сняли с полки настольный хоккей, пристроили его на письменном столе и принялись азартно дергать ручки.
Алексей Иванович заварил чай в большом прозрачном чайнике, и сам разлил его по разноцветным чашкам, доставленным Жекой. Затем принес плетеную корзинку с овсяным печеньем. Поставил все на журнальный столик и с удовольствием стал наблюдать, как замерзшая детвора накинулась на нехитрое угощение. Потом тихо вышел.
– Ой, – воскликнула Мака, обнаружив, что Нелинова уже нет в детской, – а мы даже спасибо не сказали! Обожаю твоего отца, Жекинс. Просто «Капитан Америка»! Ничего общего с тобой!
– «Не в мать, не в отца, а в проезжего молодца!» – не к месту сказал Боб и получил от Жеки пинка.
Нелинов вернулся за рабочий стол.
– Все «мушкетеры» в сборе? – спросила Вероника, которая, уютно устроившись в кабинетном кресле, вязала Женьке свитер с высоким воротом. Зима была не за горами. И Маша пришла?
– Да…и Маша…– рассеянно ответил Нелинов, внося какие- то поправки в только что набранный на компьютере текст.
– Как все- таки по- разному растут ребята. Мальчишки все еще дети, а Маша меняется на глазах. Скоро заневестится.
– Маша? Да нет, по- моему. С прошлого года почти не изменилась. Ну, Жеку чуть- чуть переросла.
– И так же влюблена в тебя? – опуская на колени спицы с вязанием, с мягкой улыбкой спросила Вероника.
– В меня?! – изумился Нелинов.
– В тебя, в тебя, Лешенька. С младенческих ногтей, можно сказать, со старшей группы детского сада. И на Женьку все время дуется, оттого что ревнует. И меня не жалует по той же причине.
Алексей Иванович от души расхохотался.
– Вот уж эти женские фантазии! Я – такой «зубр» с седыми висками – могу нравиться девочке, которой едва тринадцать исполнилось?!
– Представь, милый. Именно такой! Думаю, она и доброго волшебника в тебе видела, и Короля из Средиземья, да и отца наверняка.
– Отца?! – больше всего поразился такому предположению Нелинов.
– А чему ты удивляешься? Она же своего ни разу не видела. Кто он, даже Машина бабушка не знает. А она, собственно, внучку и вырастила. Мама у Маши прелестная, но очень молодая. Я ее за Машину сестру долго принимала.
– И все- таки, откуда у тебя такое точное знание, что там Маша обо мне нафантазировала? Она что, делилась этим с кем- нибудь?
– Не делилась, конечно, и не собирается.
– Удивительно все же, почему я сам об этом не догадывался, родной мой экстрасенс?
– У тебя, Лешенька, очень тонкая «настройка» на Жеку. Все остальные у тебя «не в фокусе».
В это время в детской красно- белая команда Маки обыгрывала синеблузых хоккеистов Боба.
– Женька! Выключи свою японку! Твоя Origa у меня уже в печенках сидит! – закричала Машка, загоняя очередную шайбу в ворота противника. – Ты же говорил, что только для тети Ники ее записал.
– Ну и что! Она мне тоже нравится. И потом она не японка, а русская. «Ольга». Только в словах японского происхождения, этот звук отсутствует, и они его на «р» заменяют. Вместо Лондон говорят «Рондон»
Мака оставила игру и, оттолкнув Женьку от компьютера, нашла в «библиотеке» нарезку для хип- хопа. Потом подняла с кресла Костю, и они принялись бодро прыгать, махать руками и дергаться. Боб тоже присоединился к ним. Один Жека сидел на корточках у шведской стенки и наблюдал. Бесились так до тех пор, пока не зазвонили мобильники у Маки и Кости. Пришлось собираться домой.
– Па, – задумчиво спросил Жека у Нелинова, уже лежа в постели, – ты сразу понял, что мама красивая и полюбил ее или постепенно замечал в ней то, что тебе нравилось?
– Ты пытаешься разобраться в своих отношениях с Макой, да? – мягко спросил Нелинов, еще не пришедший в себя после откровений Вероники.
– Вот еще! – возмутился Женька. – Какие такие могут у меня быть отношения с Машкой!
– С чего это такая реакция?! – с едва заметной обидой в голосе возразил Алексей Иванович. Неожиданно для себя он вдруг почувствовал некую ответственность за девочку, которая, возможно, действительно проявляла к нему особый интерес.
– У нее, между прочим, прекрасная улыбка, волосы… – продолжил он.
– Да, да! И два уха не на затылке! Кстати, как ты разглядел ее волосы?! Они у нее короче, чем у меня!
– Жека! Мне не хотелось бы продолжать разговор в таком тоне. И потом, уже поздно.
– Вот- вот, ты теперь всегда уходишь от серьезных разговоров! Насчет тона я согласен. Но Машка постоянно меня доводит. Мы можем хотя бы сейчас о ней не говорить?! А что касается того, что уже поздно, то я не младенец, могу хоть целую ночь не спать. К тому же завтра воскресенье. Сейчас скажешь, что тебе нужно работать. Но когда я могу с тобой поговорить, если ты в этом году все время занят какими- то неотложными делами?
– Женька, это несправедливо, – возмутился Алексей Иванович. – Мы с тобой весь июль были вместе. Могли говорить о чем угодно хоть ночи напролет. Но ты весь день проводил в море или на песочке. И серьезных разговоров не заводил.
– Па, ну это когда было!
– Три месяца назад, сынок!! Всего три!
– Целую вечность!
Нелинов вздохнул. Он вспомнил, как медленно тянулось в детстве время школьных занятий, каким долгим был день. Сейчас по ощущениям, в такой день вмещается вся рабочая неделя.
– Па, понимаешь, сколько я себя помню, меня всегда кто- то цеплял. Но ненадолго. Может, я вообще не способен на более глубокие чувства?
Нелинов тихонько откашлялся, маскируя улыбку, которая невольно раздвигала его губы в ответ на спутанную Женькину речь.
– Пап, вот за то время, когда ты ждал маму, у тебя были другие женщины?
Нелинов вздохнул, поднял брови и в некотором смятении чувств потер колени руками. Женькино доверие он ценил очень высоко и ни в коем случае не хотел его потерять. Но и серьезно говорить на такую тему с мальчиком, который совсем недавно превратился в подростка, не мог.
– Как ты понимаешь, сынок, в монастырь я не уходил, – ответил он после паузы, – но мама была моей первой любовью и всегда занимала в моем сердце особое место. Такой ответ тебя устраивает?
Помолчали.
– Мне хотелось бы, – сказал Жека с некоторой торжественностью, – чтобы и у меня так было.
Нелинов грустно улыбнулся и встал.
Веронике о Женькиных откровениях он не рассказал. То ли Веронику берег от воспоминаний, то ли сына ограждал от излишней женской проницательности.
А Жека лежал в наушниках и под музыку Энио Морриконе думал, что еще целый воскресный день не увидит Элю… Эвелину. Почему она позволяет называть себя «Линой»?! Это ей совсем не подходит. «Эля» – гораздо лучше. В этом было что- то эльфийское. «О, Элберет!»
Появление новенькой осталось в памяти Женьки, как стоп- кадр, который продлился в ритме замедленной съемки. Физик пропустил ее вперед и на какое- то время задержался в дверях. А она, совершенно не смущаясь, остановилась у доски лицом к затихающему классу, потом улыбнулась и оглянулась на учителя. Длинные пряди золотых волос, подобранные по бокам заколками, спускались сзади ниже плеч. На ней была темно серая юбка до колен и простая белая блуза с расстегнутой верхней пуговицей, а на узких ступнях … нет! не ужасные кроссовки, а маленькие черные туфельки. Тогда у Женьки промелькнула мысль, что, наконец, в классе появилась ДЕВОЧКА! Потому что и Мака, и многие другие девчонки были одеты и вели себя так же, как пацаны. Их джинсы едва удерживались на бедрах, и у всех поголовно, когда они садились и наклонялись к столу, открывалась голая поясница. Была еще, правда, компания подружек с какими- то цветными пятнами вокруг глаз. Но они были чем- то вроде островка саргассовых водорослей, который, шелестя, покачивался во время занятий за последними столами, а на переменах и после уроков уносился невидимыми течениями в какие- то другие пространства.
