Такаббир Эль Кебади
Трон Знания. Книга 1
Адэр осушил бокал и уже спокойно спросил:
– Куда сегодня ездил?
– Хотел найти хоть одну нормальную дорогу.
– Нашёл?
– В окрестностях замка – нет. Дальше поехать не рискнул, в двигателе появился… – Устремив взгляд поверх плеча Адэра, Вилар умолк на полуслове.
Адэр оглянулся. Из-за куста на край лужайки вышла Малика. Её лицо вытянулось, руки, приподнимающие подол, мелко задрожали.
– Прошу прощения, – пробормотала она после секундного замешательства и попятилась.
– У Малики сегодня день рождения, – прозвучал охрипший голос друга.
Адэр нахмурился. У Вилара свидание с Маликой? Ну и дела… Как же он, правитель, может уследить за тем, что происходит в стране, если не видит, что творится под самым носом?
– Малика! – позвал Адэр и вновь наполнил бокал.
Прошуршала ткань платья, сбоку замерло серое пятно.
– Сколько тебе исполнилось?
– Двадцать три, мой господин.
Адэр не мог взять в толк, почему друг так нервничает. Сидит мрачнее тучи, на скулах ходят желваки. И этот стол… вино, конфеты, фрукты… Неужели Вилар испытывает какие-то чувства к девице без роду без племени?
– Полагаю, нужен ещё один стул, – произнёс Адэр.
Вилар тяжело поднялся и побрёл через лужайку.
– Сядь, – приказал Адэр серому пятну.
Малика опустилась на краешек сиденья. Идеально ровная спина, расправленные плечи, голова опущена. Сама невинность. Артистка!
– В огромном саду, в одном и том же месте, в одно и то же время я, маркиз Бархат и ты… Не находишь странным?
– Вельма сказала, что здесь меня ждёт сюрприз.
Сюрприз ждал, но только не её. Из окна кабинета Адэр видел, как Вилар приехал с сиделкой Малики. Затем ввели в заблуждение слова Гюста и путаная беседа с другом. И теперь Адэр мысленно смеялся над своей невесть откуда взявшейся завистью к чужому успеху у какой-то сиделки. Ведь в сад его заставило ринуться не что иное, как нежелание делить с Виларом свою избранницу на ближайшую ночь.
– Но я не думала… – Малика смутилась.
– Что сюрприз – это я, – закончил фразу Адэр. – Ты надеялась найти здесь одного маркиза.
Она зарделась:
– Я пришла сюда не по своей воле.
– Разве?
– Конечно! – с непонятной горячностью воскликнула Малика. – Вельма обманом выпроводила меня из комнаты. Она считает, что мне надо больше находиться на свежем воздухе. Но я люблю гулять рано утром, когда только-только встаёт солнце.
– Странная причуда.
– Это не причуда.
Адэр изогнул бровь.
– Вы вряд ли меня поймёте, – тихо вымолвила Малика.
– Всё зависит от того, как ты объяснишь.
– Хорошо. Я попытаюсь. Моя жизнь идёт по кругу. Днём, как любой человек, я допускаю промахи…
– Промахи в чём?
– В поступках, суждениях или мыслях, – сказала Малика и умолкла.
– Продолжай.
– Днём допускаю промахи, вечером о них жалею, ночью набираюсь ума, утром радуюсь новому дню и возможности исправить ошибки. Именно этот кусочек моей жизни мне нравится больше всего. Поэтому я люблю встречать рассвет.
Адэр допил вино, со стуком поставил бокал на стол:
– И странное мировоззрение. Впервые вижу человека, для которого восход солнца является символом сомнительных возможностей.
– А что для вас значит рассвет?
– Абсолютно ничего. На рассвете я сплю.
– Неправда. Каждое утро, возвращаясь из сада, я вижу вас в окне вашей спальни.
Адэр откинулся на спинку стула. Рассудок возмутился – плебейка уличила его во лжи.
– Я наблюдаю, как одна полоумная особа нюхает траву и обнимается с деревьями. И жалею, что не отправил её вместе с Вайсом в психиатрическую клинику.
Малика улыбнулась.
Захмелевший разум заставил впиться глазами в девичьи губы. Совсем некстати вспомнился спор между сокурсниками. Одни утверждали, что пухлые губы у женщины – признак строгости и умеренности. Другие твердили о признаке истеричности и доминирования. Третьи говорили о страстных натурах, притом страстных до крайностей. Кто-то доказывал, что обладательница пухлых губок воспринимает окружающий мир чувствами и чувствами живёт.
Так кто же Малика: холодная, расчётливая змея или искусно завуалированная блудница?
– Ты спишь с ним? – спросил Адэр.
– Что?
– Ты спишь с маркизом?
Малика вскочила:
– Кто дал вам право…
– Сядь! – перебил Адэр.
– Как только вернётся Йола…
– Сядь!
Малика опустилась на стул и вздёрнула подбородок:
– Как только вернётся Йола, мы с Муном покинем замок.
– Это уж как я решу.
– Людям, которые вместе пережили страшную ситуацию, нельзя быть рядом. Они вызывают друг у друга неприятные воспоминания.
– В этом ты права. Я никогда не забуду, как ты обещала за мной вернуться и не сдержала слово.
– Простите, – сказала Малика тоном, с каким люди не извиняются, а бросают вызов.
– Слушай внимательно. Я вынес из лагеря не тебя, а нечто замотанное в грязную дерюгу. Это нечто я хотел оставить в долине, но пожалел мальчишку. И только в клинике Ларе я решил украсть тебя у смерти. И ты уж постарайся, чтобы я никогда не пожалел об этом. – Адэр взял бутылку. – Можешь идти.
За спиной затихли шаги, где-то в зарослях тоскливо засвистела пичуга. Не отрываясь от горлышка, Адэр допил вино, облокотился на стол и уткнулся лбом в кулаки.
***
Рука скользила по старой скамье. Надо же, сумели отремонтировать! Витиеватый рисунок – листочек к листочку, лепесток к лепестку – без каких-либо видимых изъянов выглядел так, как было нарисовано в старой книге. Только в те далёкие времена скамья стояла под раскидистым деревом с яркими листьями. Мун говорил, что они бархатисто-изумрудного цвета. Он часто рассматривал рисунки вместе с Маликой. Она тыкала пальчиком, а он пытался объяснить, чем отличается один цвет от другого.
Будучи маленькой девочкой, Малика не расставалась с этой книгой. Стоя на аллее перед высокой лестницей, перелистывала истёртые страницы, находила нужную картинку и не верила глазам. Неужели замок когда-то выглядел именно так? Лестничную площадку перед центральным входом украшали вазоны с пёстрыми цветами, по обе стороны двери светились фонари в кованых оправах, на крыше развевался флаг Грасс-Дэмора, стены без разводов и пятен были по-настоящему серыми – единственный цвет, оттенки которого различала Малика.
Она бежала в сад, усаживалась на каменные обломки скамьи, открывала очередной рисунок и печально вздыхала, поглядывая на искорёженный пень.
Детство пролетело незаметно, давние привычки отошли в небытие, старая книга затерялась в библиотеке. Сейчас, спустя много лет, Малика вспомнила о ней. Замок постепенно принимал былой внушительный вид, сад радостно шуршал листвой, пень выкорчевали и на его место посадили молоденькое деревце, его тонкие ветви отбрасывали паутину теней на восстановленную скамью.
Малика провела пальцами по каменным бабочкам и пчёлам и подняла глаза. Солнце спряталось за деревьями, но последние лучи ещё озаряли кроны. Когда землю укроют сумерки, краски станут размытыми, именно такими, какими она их видит. И от этого на душе становилось тоскливо. Лишь восходящее солнце дарило надежду, что скоро наступит день, когда она встретит того, единственного, кто вырвет её из тусклого бытия. Только взаимная, чистая и беззаветная любовь позволит ей постичь всё великолепие мира. Теперь надежды нет…
Раздался треск ветки. Малика напряглась. Ей незачем оглядываться – она знает, кто стоит за спиной.
– Что тебе сказал Адэр?
– Ничего.
– Он тебя чем-то обидел?
– Нет. Мы почти не разговаривали.
Вилар обошёл скамью и встал перед Маликой:
– Почему ушла?
– Я себя неловко чувствую в обществе мужчин, – сказала она и поднялась.
– Я тебе неприятен?
– Как такое могло прийти вам в голову?
– Я не мужчина твоей мечты.
– О вашем внимании мечтают многие женщины, но ваш интерес к простой девушке, как я, ни к чему хорошему не приведёт.
Вилар притянул Малику к себе:
– Тебе мешает мой титул?
Она упёрлась ладонями ему в грудь. Под пальцами чувствовалось сбивчивое дыхание и сильные удары сердца.
– Я хочу уйти.
– Могу ли я надеяться, что ты рассмотришь во мне обычного человека?
– Отпустите меня.
Вилар ещё крепче прижал Малику к себе, еле ощутимо коснулся губами её щеки:
– У меня есть надежда?
– Нет, – ответила она. Высвободилась из объятий и торопливо пошла по саду, тусклому и размытому, как её будущая жизнь.
~ 7 ~
В конце огромного холла, возле входной двери, рядом с Гюстом и охранителем стояли трое селян в поношенной пыльной одежде и стоптанной обуви: молодая женщина и два старика. Один старик щупленький, маленький; второй – краснощёкий бородач.
Заметив спускающегося по лестнице правителя, женщина поправила на голове выцветший платок, толкнула спутников. И все трое низко поклонились.
– Что за люди? – спросил Адэр у подбежавшего Гюста.
– Просят встречи с вами.
– Что им надо?
– Говорят, ищут справедливость.
Адэр посмотрел на согнутые в три погибели фигуры. Им не к нему – к Малике. Она выслушает их со вниманием, вместе с ними погорюет, а потом скажет, что в Порубежье справедливости нет.
– Выгнать? – спросил Гюст.
Ничего не ответив, Адэр проследовал в кабинет. Взялся было за очередные отчёты, но, немного подумав, приказал привести селян.
Стоя возле двери и глазея то на Адэра, то на охранителя, старики мяли в руках фуражки. Селянка теребила уголки платка.
– Слушаю, – сказал Адэр.
Бородач толкнул приятеля в плечо и что-то шепнул ему на ухо.
Щупленький старичок сделал полшага вперёд:
– Мой правитель! Нижайше прошу рассудить моё дело по справедливости. Я живу в Истве, в землях графа Вальбы. Селение маленькое. Пять улиц. Улицы длинные, прямые, широкие.
Адэр придвинул к себе документы и принялся выискивать выписки из банка.
– От дома к дому через улицу двадцать шагов будет, – говорил мужик. – Далеко видно, и можно объехать любую яму. А граф Вальба не объехал.
Адэр вытащил из стопы два листа:
– Что не объехал?
– У меня собачонка есть. Малюсенькая такая, в любую щель пролезет. Только заделаю дырку в ограде, она другую найдёт. Выбежит на улицу и так звонко лает.
– Граф Вальба сбил твою собачонку? – спросил Адэр, пробегая взглядом по цифрам.
– Я кричу ей, мол, давай назад. А она, знай себе, звенит колокольчиком, внука на улицу кличет.
Адэр перевёл взгляд на старика.
– Внучок выскочит за ней, на руки подхватит и айда на двор. И так ему весело было. А тут не успел. – Селянин вытер фуражкой глаза. – Положили мы внучка в холодную землю. Могилку оградкой обнесли. Теперь у него свой двор. Теперь собачонку к нему в гости приносим.
– Когда это случилось?
– Аккурат в День Встреч.
– Когда?
– В последний день зимы, когда зима с весной встречается.
Адэр застучал пальцами по столу. Граф Вальба… Граф Вальба… Он был на приёме! Значит, избежал наказания.
Словно прочтя его мысли, мужик продолжил:
– Пошёл я в суд. Сын-то мой аккурат перед этим на заработки в Бойвард подался и ничегошеньки не знал, а у невестки от горя ноги отказали. Я сам пошёл. Потом ещё пять раз ходил. Хотел, чтобы повинился граф. А ещё хотел, чтобы он по нашей улице больше не ездил. У соседки двое детишек. Напротив – четверо, мал мала меньше, от земли не видать. Через дом ещё двое. Так вот, ходил я в суд, а графа всё не было. А потом мне дали бумагу.
Старик вытащил из рукава рубахи сложенный лист, нерешительно переступил с ноги на ногу. Адэр подозвал его жестом.
Покосившись на охранителя, селянин пересёк кабинет и положил лист на стол:
– Вот эту.
Адэр развернул документ. Несчастный случай…
– Я не пересматриваю решение суда.
– Получается, граф не виноват? Ямки объезжает, а тут, получается, не виноват?
Адэр ещё раз пробежался взглядом по строчкам:
– Тебе надо было обжаловать решение. Сейчас уже поздно, сроки истекли.
– А мне ж никто не сказал, – пробормотал селянин и попятился.
Бородач обхватил его за плечо и что-то прошептал на ухо.
– На суд можно пожаловаться? – спросила женщина, и в заплаканных глазах вспыхнула надежда.
– Можно. За судом первой инстанции идёт высший суд. Затем верховный суд.
– Чё-то я не разберу. Я могу пойти и пожаловаться?
Адэр потряс в руке документом:
– Я непонятно сказал? Сроки истекли.
– А я не по этому делу. По другому.
– Когда вынесли судебное решение?
Селянка глянула на мужиков:
– Когда?
– Два месяца и неделя, – напомнил бородач.
Женщина повернулась к Адэру:
– Два месяца и неделю назад.
– Поздно жаловаться.
Селянка поникла.
– Рассказывай, – велел ей бородач. – Забыла, зачем пришла?
Она вытерла уголком платка нос, шагнула вперёд:
– Я выросла в Истве, живу с мужем в Топале, что в землях графа Вальбы. У нас была лошадь. И телега была. Муж всякую всячину возил, на жизнь зарабатывал. А тут вёз хворост. Забыла сказать, как раз сильный дождь прошёл, колею размыло, ноги не вытащишь.
– Ты по делу давай, – прикрикнул на неё бородач.
– Так я по делу, – огрызнулась селянка и сделала ещё полшага вперёд. – Хворост лёгкий, но, когда много и мокрый – тяжёлый. Телега и увязла. Лошадь дёрг, дёрг, а тронуться не может. Муж раз огрел её вожжами. Ещё раз. Лошадь как рванула, телегу по глине как понесло. А тут, как назло, граф на своей машине навстречу ехал. Ну и зацепило жердиной ту самую машину. Совсем чуток. Только грязь сбоку смазало. Пока крику-шуму, прибежали графовы холуи. Лошадь забрали, телегу забрали и хворост забрали. Сказали, после суда отдадут. А на суде сказали, что и лошадь, и телега… – Женщина на секунду умолкла и с трудом выговорила: – Кон-пек-сакция за ущерб. Но этого мало, и мой муж должен три года отрабатывать на конюшне графа.
Достала из кармана сложенный листок, положила на край стола. Шмыгнула носом.
– Я не пересматриваю решения суда, – тихо повторил Адэр.
Селянка с пришибленным видом вернулась к двери.
Краснощёкий старик крякнул, пригладил бороду:
– Смерть ребёнка – несчастный случай. За царапину – имущество забрали и мужика в рабы записали. А обокраденного человека на пять лет в искупительное поселение отправили. Где же справедливость? Где её искать?
– Какого человека? – спросил Адэр.
– Хворост-то ко мне везли. А тот хворост моего сына был. Он сначала к ним кинулся, – бородач кивком указал на селянку. – За компенсацией. Да что с них возьмёшь? А потом уж пошёл к графу. А тот, мол, не было хвороста, и всё тут. Ну и обозвал мой сын графа вором. Погорячился, да, согласен. Но ведь сын прав! А через два дня его в суд. И за клевету на пять лет. Вот я и спрашиваю: где ж нам ту справедливость искать?
Бородач тяжёлым шагом прошествовал через кабинет, вытащил из-за пазухи лист бумаги и положил на стол:
– Нижайше просим: пусть по новой судят.
– Это невозможно.
Старик пригладил бороду, покосился на спутников. Выгнул бровь дугой:
– Значит, в Порубежье справедливости нет? – И потянулся к лежащим на столе листам.
– Оставь, – сказал Адэр.
Бородач отдёрнул от бумаг руку.
– Можете уйти.
Озадаченно переглядываясь, селяне покинули кабинет.
Адэр посмотрел в окно; по дороге уныло брели три серые фигуры. Вытащил из стола родословные книги дворян. Немного погодя приказал Гюсту вернуть в Порубежье, а затем вызвать в замок доктора юридических наук, профессора университета правосудия в Маншере, графа Юстина Ассиза.
~ 8 ~
За целый день о ней никто не вспомнил. Просидев в библиотеке до вечера, Малика отправилась к Муну. Старика в комнате не оказалось. Пробегающая мимо служанка сообщила, что смотритель занят подготовкой апартаментов для советников. В такие минуты на глаза Муну лучше не попадаться. Погружённый в работу, он становился ворчливым, ко всему придирался и всех понукал.
Малика отправилась к себе. Войдя в унылую комнату, села перед трюмо. Из зеркала на неё смотрели усталые глаза. Лицо, обрамлённое в серо-золотистую рамку, выглядело изнурённым.
Дверь приоткрылась.
– Ты не спишь? – прозвучал голос Вельмы.
– Нет, – сказала Малика. Подошла к окну и раскрыла лежащую на подоконнике книгу.
Вельма в нерешительности потопталась у порога:
– Я вчера не смогла прийти.
– Ничего страшного. Мне не нужна сиделка. Поговори с Муном. Пусть подыщет для тебя другую работу.
– У меня уже есть работа. Я теперь личная служанка правителя.
Малика окинула взглядом стройную фигурку, облачённую в легкомысленное платье – грязно-сиреневое (опять же обман зрения), с глубоким вырезом и множеством кружевных воланов, – и еле сдержалась, чтобы досадливо не сморщиться. Нельзя давать волю чувствам и выплёскивать недовольство на глупую девчонку только за то, что она совершает ошибку.
– У тебя новое платье.
Улыбаясь, Вельма провела ладонями по юбке:
– Нравится?
– Служанки так не ходят.
– Мун занят. Без его распоряжения униформу не выдают. Ты на меня не обиделась?
– За что?
– Я вчера не пришла.
– Не говори ерунду.
– Вот и ладненько. – Вельма умостилась на подоконнике, подышала на стекло, на запотевшем пятачке нарисовала сердечко. – Знаешь, чем я буду заниматься?
– Не имею понятия.
– Всем, – рассмеялась Вельма.
Передёрнув плечами, Малика вытащила из-под неё книгу.
– Всё читаешь, читаешь. Не надоело?
– Нет.
– Чем ты занималась в замке до болезни?
– Ничем.
– Как это?
– У тебя, наверное, много работы, – проговорила Малика. – Не хочу тебя задерживать.
– Да, работы много, – согласилась Вельма. – Поменять постельное бельё… Знаешь, какая у правителя кровать? Огромная-преогромная, как твоих три. Или нет, четыре. Взбить подушки, сменить полотенца, вытереть пыль. Работы много. А хочешь, я попрошу правителя, чтобы он и тебя взял?
– Нет!
– Ну и зря. Накрывала бы в обеденном зале на стол или гладила сорочки. Вчера из Тезара машина приехала. Полная его одежды. В гардеробную зайти нельзя, кругом коробки с обувью, чехлы с костюмами, чемоданы. Подумай. Я могу поговорить.
– Нет!
– Вот заладила: нет да нет. Со своими книжками совсем зачахнешь. Ладно, пойду к Муну. Может, уже освободился. – Вельма соскочила с подоконника, поправила сползший с плеча рукав платья. – Как ты с ним ладишь?
– С кем?
– С Муном. Он всегда такой нервный?
Малика улеглась на кровать и уткнулась в книжку.
Вельма словно только этого и ждала. Уселась в ногах и принялась накручивать на палец белокурый локон:
– Нервный и злой, точно муху проглотил. Целый день ворчит: то с чердака не тот стол притащили, то паутину увидел. Всё ему не так. Хотя сегодня все нервные.
– Кто это – все?
– Да все: правитель, маркиз Бархат, секретарь, охранители. Хотя понятно – почему.
– И почему же?
– Ты ничего не знаешь?
Малика отложила книжку:
– Не знаю.
– Ничегошеньки-ничегошеньки?
– Говори уже!
– Скоро в замок знатные гости приедут. Один… имя такое чудное: без чего-то.
– Безбур. Мави Безбур.
– Точно! А второй какой-то профессор из Маншера.
– Кто тебе сказал?
– Никто. Я слышала разговор Гюста с охранителями.
– Иди, Вельма, – произнесла Малика. – Я хочу спать.
Взглянув на неё с усмешкой, Вельма удалилась.
Малика поднялась с кровати. Сделала круг по спальне, выглянула в коридор. Тихо… А в другом крыле замка бурлит жизнь. Даже Вельма, три дня как приехала, и уже кружит в водовороте событий.
Малика прошла по пустым, затянутым сумраком переходам, спустилась по пыльной лестнице, с третьей попытки открыла скрипучую дверь и ступила на иссохшую от жаркого солнца землю. Возле этого флигеля она ходила очень редко. Здесь ничего не росло, окна в грязных разводах наводили тоску, карнизы в трещинах и разломах грозили свалиться на голову, из расположенного поодаль гаража всегда долетал какой-то специфический душок. Сейчас же под стремительно темнеющим небом покачивались тонкие деревца и поросли кустарника, а со стороны вытянутого здания ветер доносил запах свежей побелки и краски.
Малика двинулась к приоткрытым воротам, из которых вырывалась узкая полоска света.
– Есть тут кто? – крикнула она, заглянув в гараж.
Вдоль стены вольготно стояли несколько машин, среди них в свете белых ламп сиял серебром автомобиль Адэра. В дальнем углу возле полок, тумб и шкафов виднелся автомобиль цвета закатного солнца, с поднятой крышкой капота и распахнутыми дверцами.
Малика хотела уже уйти, когда из глубины помещения прозвучало:
– А кто нужен?
Малика подошла к машине Вилара:
– Добрый вечер.
Из-за крышки капота показался белобрысый человек средних лет, одетый в промасленную робу. Сведя на переносице белёсые брови, глянул на неё, как на шуруп, который странным образом остался после сборки механизма:
– Для кого добрый, а для кого – так себе. Чего хотела?
– Я Малика.
– Знаю. Внучка смотрителя.
– Верно. А вы водитель маркиза Бархата?
– Он самый.
– Как вас зовут?
Мужчина плюнул на руку, принялся тереть тряпкой ладонь:
– Ну, Зульц. Что дальше?
– Ничего, Нузульц. Я на минутку заскочила. Думала…
– Просто Зульц, – перебил водитель. – Без всяких «ну».
– Простите, – смутилась Малика. – Я думала, что в гараже забыли выключить свет.
– Минута прошла.
Малика переступила с ноги на ногу. Шофёр явно был не в духе, каждое слово бросал как подачку назойливой собаке. Но желание хоть чем-то перебить оскомину от разговора с Вельмой не позволило развернуться и уйти, гордо хлопнув воротами гаража.
Малика провела пальцами по царапине:
– Красивая машина, а бок поцарапан.
– Это, девонька, крыло.
Малика рассмеялась:
– Вот уж не знала, что у машины есть крылья.
Зульц бросил тряпку в бак для мусора:
– Не женское это дело – в гараже торчать. Шла бы на кухню, посуду, что ли, помыла.
– Сдалась вам эта посуда.
Зульц расплылся в улыбке:
– Не один я посылаю?
Малика провела пальцем по стеклу:
– Можно я пыль вытру?
– Ветошь в шкафу, – сказал Зульц и нырнул под крышку капота.
Протирая окно, Малика разглядывала салон. В этом кресле сидел Вилар и смотрел на освещённую фарами колею, когда ехал за ней и Муном, чтобы вернуть их в замок. О чём он думал, один среди мрачной пустоши, кишащей дикими собаками и шакалами?
– Давно служите у маркиза Бархата?
– У старшего почти всю жизнь. А младшего привёз сюда, да так и остался.
– Значит, вы хорошо его знаете.
– Как не знать? На моих глазах вырос.
– Расскажите, какой он?
– Тебе-то зачем?
– Просто хочу поболтать, но не могу придумать о чём. В крыльях и машинах я не разбираюсь.
Зульц упорно молчал.
– Мне кажется, он никогда не кричит, – произнесла Малика.
– Не кричит.
– А ещё мне кажется, он никогда никого не оскорбляет.
– Вилар Бархат душевный человек. Добрый, мягкий, совсем как его отец.
– Будто говорите о подушках.
– Глупая ты, жизнью не битая.
Малика невесело улыбнулась отражению в стекле.
– Сидишь под крылом Муна и не догадываешься, какими бывают господа. Есть такие – не господа, а деспоты, тираны. Да ты, поди, и слов таких не знаешь.
– Знаю.
– Да ну? – насмешливо прозвучало из-под крышки капота.
– Тиран – это человек, который мучает, угнетает, лишает свободы и спокойствия.
Послышался тихий смешок.
– Разве не так? – спросила Малика.
– Так, так.
– Почему вы смеётесь?
– Будто о знакомом господине рассказала.
Малика подошла к Зульцу:
– Вы видели настоящего тирана?
Склонившись над двигателем, Зульц хохотнул.
– Неужели Великий?
Опёршись руками на передок машины, водитель рассмеялся.
Малика бросила тряпку в бак:
– Да ну вас. – И направилась к воротам.
– Ладно, не обижайся, – крикнул Зульц. – Малика! Вернись!
– Я уже вытерла пыль.
– Сядь за руль.
– Это ещё зачем?
– Погазуешь, а я послушаю.
Малика с волнением села на водительское место.
– Ключ видишь? – спросил Зульц.
– Вижу.
– Поверни его. Теперь легонько надави на педаль газа.
Малика посмотрела себе под ноги:
– Их две.
– От глупая баба! Ту, что справа.
Мотор глухо зарычал.
– Слышишь скрежет?
– Не слышу.
– Вот и я не слышу. Похоже, всё, – сказал Зульц и закрыл капот.
Представив себя водителем, Малика улыбнулась себе в зеркало заднего вида. Мысль родилась неожиданно…
– Научите меня ездить.
– Не-е-ет, – протянул Зульц.
– Думаете, не смогу?
– Почему не сможешь? Сможешь. Чтобы крутить баранку, большого ума не надо. В Тезаре многие дамы водят автомобиль.
– Тогда в чём дело?
– Во-первых, машина не твоя, а маркиза.
– Если мы будем ездить рано утром, он не узнает.
– Во-вторых, машину сперва обкатать нужно.
– Вместе обкатаем, – не унималась Малика.
Зульц отрицательно покачал головой.
– Вы видели когда-нибудь море? – спросила она.
– Не приходилось.
– Я покажу вам.
Зульц хмыкнул:
– Ладно, прокатимся разок.
Рано утром, пока не проснулся замок, Малика прибежала в гараж. Зульц уже сидел за рулём.
– Только сегодня и совсем чуть-чуть, – сказал он и завёл мотор.
«Только сегодня и совсем чуть-чуть» растянулось на несколько дней. До полудня Малика работала в архиве, затем перебиралась в библиотеку, чтобы никто не видел её и не придумал ей какое-нибудь занятие. Она не служанка и не хотела в неё превращаться. Но пару раз всё-таки столкнулась с Муном. Оба раза его окружали рабочие и прислуга. Старик издали бросал взгляд с немым вопросом: «Как ты?» Малика улыбалась: «Всё хорошо».
А на рассвете Зульц отъезжал от замка, уступал ей место за рулём, и автомобиль, поднимая клубы пыли, летел к морю. Совершив круг, тормозил возле обрыва. Они садились на камень. Зульц глядел на безмятежную, словно спящую, гладь моря, на ленивых чаек и на белый морской песок. О чём он думал? Может, об оставленной в Тезаре семье, а может, о добром господине, которому служил верой и правдой почти всю жизнь.
Малика была благодарна ему за молчание. Она неотрывно смотрела на горы в утренней дымке. Где-то там сейчас Крикс и Йола.
~ 9 ~
Подле Великкамня сидели пятеро. Подойдя поближе, Хлыст рассмотрел среди них командира стражей Крикса Силара. Даже густая послеполуденная тень не могла скрыть ширину плеч и размер кулаков четырёх мужчин в тёмно-серой – под стать скалам – армейской форме. Из голенищ запылённых солдатских сапог торчали рукоятки охотничьих ножей.
Хлыст поставил на землю пустые вёдра, машинально потрогал кнут, засунутый за пояс, и глянул на пятого. Тот разительно отличался от остальных – загорелый, простоватый на вид старик в светлых широких штанах и рубахе навыпуск, в мягкой кожаной обуви без твёрдой подошвы, в белом, повязанном вокруг головы платке, из-под которого выбивались седые космы. Ориент…
Из памяти выплыли изуродованные бронзовые лица, раззявленные рты и непомерно большие глаза цвета морской волны, будто до последней секунды горстка морского народа не верила, что их могут убить из-за корзины рыбы и сетей.
Пятеро… Хлыст зыркнул по сторонам – где остальные?
Словно уловив его мысли, Крикс произнёс:
– Чего озираешься?
– Да так, смотрю.
– Что в лагере?
– Тихо.
– Братки на месте?
– Куда ж им деться? – Хлыст вытер рукавом нос. – Как Таша?
– Лежит твоя Таша.
– А дети как?
– Ты лучше о моём племяннике спроси.
Хлыст потёр грудь. Под рёбрами который день не унимался нестерпимый жар. Его тревожила не жена – он ей ничем не поможет, и не детишки – он им не нужен. Пусть остаются с Богом в прошлой жизни, там беглому убийце нет места. У него было время подумать и понять, как хитро Крикс всё провернул, а он по дурости повёлся, и ловушка захлопнулась. Хорошо, хоть хватило ума подложить палец. И нутро полыхало при мысли, что скоро он полезет в узкую щёлку, совсем не зная, что ждёт его по ту сторону западни.
– Когда появляются ракшады? – спросил Крикс.
– Я уже говорил – около полудня.
– Откуда приходят?
Хлыст присмотрелся к командиру, сидящему в тени Великкамня, а у того глаза… прям не глаза – две трещины, а из них морозом обдаёт. Неужто пронюхал? Или ждёт, когда он запутается и ненароком выболтает, о чём умолчал? Да только память у него отменная, память уголовника со стажем: каждое слово помнит, чтобы потом за базар не отвечать.
Хлыст выдавил подобие улыбки:
– Ты же знаешь, в провал ведут две тропы. По какой-то придут.
– Что с пленниками?
– Один помер, остальные ползают.
Пять пар глаз проткнули его насквозь. Хлыст облизнул пересохшие губы.
– Вот только не надо корчить из себя святых. Вам ведь плевать на каторжников. Вам нужны ракшады. А если не так, чего ж сразу лагерь не накрыли? – выпалил он сгоряча и всполошился – не этого ли добивается Крикс?
– Ориенты есть? – еле слышно спросил старик.
– Я в провале всего год. При мне ни один ориент не попался.
Командир посмотрел Хлысту за спину. Тот обернулся. С пригорка неспешно спускался ещё один боец, и до того он походил на Бурнуса (яма ему пухом), что Хлыст чуть не подавился слюной: такой же крепко сбитый, невысокого роста, с серыми, как сталь, глазами. Даже черты лица такие же правильные, тонкие, и брови точно крылья ворона, вразлёт. Только волосы не чёрные, а нечто среднее между смолью и конским каштаном.
Боец прошуршал сапогами по траве, поникшей на солнцепёке. Нырнув в тень Великкамня, уселся рядом с Криксом.
– Что скажешь, Драго? – обратился к нему командир.
– Он один. Хвоста нет.
– В этом грёбаном провале я стал твоими глазами и ушами, Крикс, – прошипел Хлыст. – Я стал сукой, но не овцой.
– Ладно, продолжим, – на удивление спокойно проговорил командир. – Сколько времени ракшады проводят в лагере?
– Когда нет алмазов и новых пленников, дают нам по мору, чтобы с голоду не сдохли, и сразу уходят.
– На завтра алмазы есть?
– Есть малость.
– А новых пленников нет.
– Откуда им взяться? Вы ж лагерь со всех сторон обложили.
Бойцы переглянулись.
– Значит, ракшады надолго не задержатся, – сказал командир.
– Выходит, так, – согласился Хлыст.
– Иди, погуляй чуток.
Он отошёл к высохшему ручью, опустился на корточки. Вроде бы в мелком, как порох, песке ковыряется, а сам на бойцов зыркает. Сидят, перекидываются невнятными фразами. Старик сцепил на животе пальцы, уронил голову на грудь и будто уснул.
Хлыст вдохнул раскалённый воздух. Вытер рукавом пот с лица. Рубаху расстегнул. Сколько он живёт, а такого пекла в начале лета не помнит. Направил взгляд на горный кряж с другой стороны долины, прислушался. Грохочут родимые, грохочут за отвесной стеной водопады, и от далёких и глухих раскатов даже прохладнее стало.
– Асон! – крикнул командир.
Хлыст юркнул в тень Великкамня. Мазнул взглядом по бойцам, а те как ни в чём не бывало рассматривают свои сапоги.
– С тобой пойдёт Драго, – проговорил Крикс.
– Ещё чего!
– Скажешь: поймал в долине.
– Посмотри на него и посмотри на меня. Я не мог его поймать.
– Тогда скажешь: заманил.
– Да у него на роже написано, что он из вашей братии. Я не мог его заманить. – Хлыст повозил по земле ботинком, поинтересовался вкрадчиво: – Чего ты хочешь?
– Хочу, чтобы мой человек побывал в лагере.
– Меня тебе мало?
– А ночью поможешь ему сбежать.
– Какого хрена, Крикс? – возмутился Хлыст. – Ты велел прийти, я пришёл. Прикажешь рассказать всё заново, я расскажу. Задашь вопросы, я отвечу. Большего от меня не жди.
– Значит, отказываешься.
– Даже если я слеплю легенду, его тут же пришьют.
– Не пришьют. У вас скоро будет некому добывать алмазы.
– Там всё на страхе держится. А такого разве запугаешь? Нет, Крикс, братва рисковать не будет. И я не буду. Я и так по лезвию хожу.
