Такаббир Эль Кебади
Трон Знания. Книга 1
– Никому нельзя верить.
Малика вновь приникла к щели. Отскочила:
– Идут. – Подбежала к Адэру. В глазах лихорадочный блеск, на щеках нервный румянец. – Пообещайте, что сделаете в точности так, как я скажу.
Он заволновался. Не хватало, чтобы его подруга по несчастью повредилась рассудком.
– Малика, успокойся.
– Это наша единственная возможность вырваться отсюда! – вскричала она.
– Хорошо. Что я должен сделать?
– Скажите ракшадам: «Йола». Одно слово. И вас не тронут. Меня сбросят в море. Меня должны сбросить в море, – говорила Малика взахлёб. – Вы не бойтесь, я выживу. Я могу нырять с любой высоты. И я отлично плаваю, так никто не плавает. Вам надо сказать «Йола». Сказать так, чтобы ракшады услышали и поняли, что вы сказали. А я приведу Крикса.
Тарабарщина пугала Адэра сильнее, чем шаги за стеной.
– Пожалуйста, пожалуйста, – частила Малика. – Сделайте, как я сказала.
Неожиданно уткнулась лбом Адэру в плечо:
– Я боюсь.
Он отпрянул:
– Возьми себя в руки!
Открылась дверь. Порог переступили двое бандитов.
Оса установил посреди лачуги табурет. Натянув цепь, вынудил Адэра согнуться в три погибели. Хлыст сбил Малику с ног, пятернёй вдавил лицом в бурое пятно. Адэр посмотрел ей в затылок и подавился воздухом. В Ракшаде женщина, как низшее существо, в присутствии мужчин должна лежать лицом вниз.
Снаружи зашуршали камни. Хлыст и Оса скрутили спины кольцом.
Превозмогая боль в шее, Адэр приподнял голову. Прежде он рассматривал ракшадов разве что на фотографиях. Теперь воочию видел могучего темнокожего человека. Это был воин, о чём свидетельствовали выбритые виски. Крайне необычный человек с пугающей внешностью: голый мускулистый торс; от мизинцев до впадин над скулами татуировки; миндалевидные тёмно-карие глаза; длинные чёрные волосы, стянутые на затылке в конский хвост. Образ завершали дымчатые кожаные штаны и сапоги из шкуры серого льва.
Поигрывая тонким металлическим прутом, воин сел на табурет. За его широкой спиной застыли двое ракшадов – тени своего хозяина, такие же рослые, мощные. От воина их отличали татуировки лишь до локтей, замшевые штаны и сапоги из рыжей, как огонь, кожи.
Ракшады равнодушно взирали на Адэра – так смотрят на унылый ландшафт, проплывающий за окном автомобиля.
– Сколько? – спросил воин неимоверно низким голосом, от которого загудели стены.
– Десять моров, – заискивающим тоном проговорил Оса.
Воин поджал тёмные, красиво очерченные губы.
Бандит запустил пальцы Адэру в волосы, задрал ему голову:
– Посмотрите хорошенько. Это редкостный товар. Светловолосый, синеглазый. Зубы все на месте. Лично проверял. Вы за него в пять раз больше выручите, чем мы просим.
Воин указал прутом на Малику:
– Сколько?
– Да нисколько. Не ест, не пьёт. Чахнет как скошенная трава.
– Намучаетесь с ней в дороге, – подключился Хлыст. – Братва нижайше просит оставить бабу: бельишко заштопать, супец сварить, напряжение снять.
– Развяжи его, – приказал воин.
Хлыст и Оса забряцали цепью, стянули с рук Адэра верёвку. Ракшад небрежным кивком велел бандитам убраться.
Несомненно, это был не рядовой воин, а важная в своей стране персона. Об этом говорили татуировки, сплошь покрывающие руки, плечи, шею и скулы. Что ещё знал Адэр о Ракшаде? Только то, что знает нерадивый студент, прослушавший вполуха курс лекций по международной политике.
В той далёкой и таинственной стране укоренились дикие традиции и царят безжалостные законы. Там продают своих дочерей, а сыновей забирают у матери, как только та перестаёт кормить их грудью. Там правителя называют хазиром, а Совет – Хазирадом. Там в кресле старшего советника сидит верховный жрец, ибо для любого ракшада Всевышний был, есть и будет на первом месте. Там многочисленная армия и не имеющий себе равных флот. Ракшада – страна, по величине не уступающая Тезару – подписала всемирный пакт о разоружении и заменила каждый клинок воином, обученным убивать. Страной правит хазир Шедар Гарпи, который ради престола сжил со свету отца и четверых старших братьев.
Адэр неотрывно смотрел на воина. Такой не воскликнет с искренним удивлением: «Эй! Парень! Ты как тут оказался?» Не выведет за порог и не похлопает по плечу: «Ну, бывай здоров!» В его мужской красоте не было ничего человеческого: лицо походило на выточенную из камня маску, великолепно сложенное тело напоминало изваяние из шоколадного мрамора. И только мерцающие глаза подсказывали: это нечто – живое.
Адэр надеялся, что всклокоченные волосы, пятидневная щетина и замызганная одежда собьют ракшада с толку. Не потому, что боялся разоблачения. А потому, что какой-то воин восседал на прогнившем табурете, как на троне, а он, правитель страны, как презренный раб, еле держался на ногах.
– Жалкое подобие великого отца, – произнёс воин.
Узнал…
Адэр вздёрнул подбородок:
– Кто тебе дал право топтать мою землю?
– Ты не знаешь, кому принадлежит эта земля? Похоже, не знаешь. – Воин подошёл к Адэру. – Теперь я понимаю, почему Моган выдворил тебя из Тезара. Ты не бился с обидчиками насмерть, не вгрызался в их глотки, не пытался сбежать. И сейчас ты сжимаешь кулаки вместо того, чтобы наброситься на меня. Ты – позор своей отчизны. Ты настолько ничтожен, что я даже в насмешку не склоню перед тобой голову.
– Придёт время, и ты встанешь передо мной на колени.
Прут рассёк воздух, сбоку мелькнула тень, и Адэр, сбитый Маликой с ног, упал. Всё произошло так быстро, что несколько долгих секунд он лежал, тупо наблюдая, как на рукаве серого платья расплывается тёмное пятно. Опомнившись, столкнул с себя Малику, вскочил. Приятели воина уложили его на живот. В подбородок вжалась лоснящаяся шкура серого льва. Адэр трепыхнулся. Ракшады коленями вдавили его в пол.
– Поцелуй великому воину ноги, и он подарит тебе лёгкую смерть, – прозвучал шипящий голос.
– Поистине великий воин дарит жизнь, – сказала Малика.
– Молчи, – прохрипел Адэр.
По диким законам Ракшады за слово, обращённое к мужчине без его позволения, женщину приговаривают к смерти.
– И если ты действительно великий, – наперекор ему вновь заговорила Малика, – то отпусти нас.
Воин сел на табурет. Закинув ногу на ногу, принялся что-то выводить прутом на полу. После недолгих раздумий подал своим сообщникам знак пальцами. Те сползли с Адэра и позвали Осу и Хлыста.
Адэр поднялся, расправил плечи и замер в ожидании приговора.
– Даю за обоих двадцать моров, – обратился воин к бандитам. – Ей привяжите на шею камень и скиньте с обрыва. Его скормите пещерным крысам.
~ 4 ~
Слова ракшада не давали Адэру покоя. Несмотря на конфликт между двумя сверхдержавами, воин недружелюбной страны называет Могана великим, а его – жалким подобием.
Отец взошёл на престол в шестнадцать лет во времена относительно тихие и спокойные. Народ жил ровно, без особых потрясений, и Тезар походил на пруд со стоячей водой, покрытой ряской и тиной. Моган с юношеским максимализмом расшевелил тяжёлое на подъём высокородное сословие, робкое перед новыми и трудными делами, выдернул народ из безмятежного пруда, очистил и оживил воду.
Он действовал с полным произволом. Его имя произносили сквозь зубы, смеялись над ошибками, злорадствовали при неудачах. И только через долгие девять лет, увидев первые результаты произвола короля, подданные заговорили о нём с неподдельным почтением. А ещё через пять лет Могану дали второе имя – Великий, ибо его знают современники, его не забудут потомки, ибо его ошибки и неудачи временны, а заслуга перед отчизной вечная.
Почему же он, престолонаследник могущественного Тезара, в свои двадцать пять лет ничтожен и жалок? Потому что у него клочок карты, а не богатая и сильная страна? Потому что у него грубая и неотёсанная голытьба, а не сплочённый и преданный народ?
Адэр посмотрел на Малику. Опустив веки, она неподвижно сидела возле стены. На лбу бисеринки пота, пересохшие губы плотно сжаты. Окровавленная ткань платья, вспоротая прутом, открывала на плече глубокий дугообразный разрез с вывернутой по краям плотью.
Адэр словно раздвоился. Его восхищали смелость и выносливость Малики. Он столько дней черпал из этих далеко не женских качеств собственную силу и понимал, что стержень внутри него – это она, девица из низшего сословия. И в то же время смотрел на неё, как смотрят на грязь под сапогами, боролся с презрением, но ничего не мог с собой поделать.
– Ты ждёшь от меня благодарности? – спросил Адэр.
Малика открыла глаза:
– Нет. Не жду.
– Правильно, что не ждёшь. Ты поступила очень глупо. Прыгнула под прут, заговорила с ракшадом. Будь ты немного умнее, он сохранил бы тебе жизнь. Продолжала бы ублажать мужиков. Как я понял, ты уже нашла общий язык с Жердяем. Ну и как он? Силён в мужских делах?
Лицо Малики покрылось красными пятнами.
– Я вас прощаю.
– Разве я просил у тебя прощения?
– Вы не такой, каким хотите показаться.
– Меньше всего меня волнует, каким я тебе кажусь.
– Сейчас говорит ваша тёмная сторона. Вы боитесь смерти и за гнусными словами пытаетесь спрятать страх.
Адэр запрокинул голову. В дырах крыши серебрилось небо, а на душе выл ветер. Если ему не связали руки и не пристегнули к цепи, значит, неминуемая смерть близка. Чем заняты бандиты? Провожают ракшадов? Или делят деньги? Безусловно, важное занятие.
– Пока мы здесь сидели, я сотню раз умер. Теперь я знаю: намного легче умереть один раз, по-настоящему.
– Вам надо продержаться одну ночь, – проговорила Малика.
– Я попрошу крыс поедать меня медленнее.
– Мне нужна всего одна ночь. На рассвете мы с Криксом придём за вами.
Адэр сел рядом с Маликой, вдавил затылок в стену:
– Сколько метров до моря? Сто? Двести? Ты, вероятно, не знаешь, что при прыжке с большой высоты удар о воду всё равно что удар о бетон.
– Я знаю, как надо нырять.
– А вдруг там подводные скалы. Ты об этом не думала?
– Я не думала, что вы так быстро сдадитесь.
– Ты пытаешься подарить мне надежду, но не понимаешь, что навязываешь ещё одну ночь кошмаров и мучений.
– Вам так не терпится умереть?
Адэр посмотрел в чёрные глаза, как в зеркало. Увидел себя изнутри и снаружи. Отражение не нравилось: с виду он этакая заумная ехидна, а душа трясётся зайчонком.
– Я не боюсь смерти в глобальном смысле этого слова, мы все когда-нибудь умрём. Но не хочу умирать долго и мучительно. Если мне суждено умереть сегодня, хочу, чтобы смерть была мгновенной.
За дверью послышались голоса.
– Это за мной, – сказала Малика и поднялась. – За вами придут, когда стемнеет. Днём пещерные крысы не нападают на людей.
Адэр схватил её за руку:
– Постой. – Сжал холодные девичьи пальцы. – Обещаешь за мной вернуться?
– Обещаю.
– Я буду ждать.
Когда Жердяй вывел Малику из лачуги, Адэр уткнулся лбом в согнутые колени и обхватил голову руками.
***
Малика всё поняла.
Скользнула взглядом по пенным облакам. Мун говорил, что даже у белого цвета есть оттенки, а небо бывает ярко-синим, бирюзовым, лазурным или серебристо-голубым.
Посмотрела на солнце, зависшее над горной вершиной, похожей на горлышко бутылки. Цвет солнца зависит от высоты над горизонтом. Интересно, какое оно сейчас?
Малика, как и любая незамужняя моруна, различала цвета, но видела мир сквозь мутную плёнку, которая странным образом делала краски тусклыми, будто разведёнными грязной водой, и при этом не искажала чёткость окружающей картины. Лишь познав плотскую близость с любимым и любящим мужчиной, моруна постигает всё разнообразие цвета и его великую силу.
Взгляд Малики перескакивал с костра на горы, с торчащего из расщелины кустика на шумную стайку пичуг. Она старалась сохранить в памяти все размытые краски без оттенков. Скоро она погрузится в серый мир, ибо принесёт себя в жертву. Только так она сможет отомстить бандитам.
Жердяй толкнул её:
– Пошла!
Малика вдохнула солёный воздух и направилась к крайней лачуге, возле которой её ждали обитатели лагеря.
Внутри хибары вдоль стен лежали горбатые тюфяки, валялись рваные одеяла и грязное тряпьё. На перевёрнутой бадье сидел седой ребёнок.
– Уйди, Вайс, – попросила Малика.
Мальчуган сполз на землю, втиснулся в угол и сжался в комок.
Хлопнула дверь. В лачуге сгустился и потемнел воздух. Малика повернулась к мужикам.
Молчат и прерывисто дышат. Глазеют слащаво, с вожделением. Жердяй облизнулся, покосился на пижона в кепке и алом платке на шее. Лысый голодранец сплюнул через губу. Хлыст толкнул локтем Осу. Оса кивнул человеку в брезентовом плаще и капюшоне, скрывающем лицо.
Пока похотливая братия, удерживаемая силой взгляда, переминалась с ноги на ногу, пыхтела и потерянно мялась – Малика считала. Шестеро… Один дежурит возле лачуги Адэра. Двое, сидя у расщелины, сторожат пленников. Один прячется на вершине утёса. Наверное, ещё двое засели где-то на подступах к лагерю. Итого двенадцать. Достаточно свести с ума четверых, чтобы они перегрызли остальным глотки.
С двумя будет покончено здесь же, в этой лачуге. Следующими будут сторож Адэра и надзиратели горемык. Затем испустят дух караульные. Тот, что дежурит на утёсе, вероятнее всего, бросится в бега. Ну и чёрт с ним. Потом четверо безумцев передерутся. В конечном счёте останется один. Она сама убьёт последнего.
Адэр отправится на поиски машины, а она, ссылаясь на недомогание, останется в лагере, чтобы привести в исполнение свой смертный приговор. Только прыгнет не в море, а на камни. Она сама остановит своё сердце, ибо совсем скоро её чувства умрут, исчезнет смысл бытия.
Ей суждено пробыть в сером мире всего пару часов. Два часа из двадцати двух лет – вычет невелик. А значит, жизнь прошла не зря.
Оса похрустел пальцами, приблизился с показной бравадой. Растянув рот в ехидном оскале, так и замер, приоткрыв изреженный ряд жёлтых зубов.
– Не смотрите ей в глаза! – гаркнул человек в плаще. Подскочил к Осе и оттолкнул его в сторону. – Не смотри ей в глаза!
Слишком неожиданным и сильным был удар в лицо. Всхлипнув, Малика отлетела назад, затылком впечаталась в стену и сползла на пол. В ушах загудело.
«Твою мать…» – «Какого хрена…» – «Бурнус! Совсем сдурел?»
– Это моруна, – произнёс человек в плаще и опустился перед Маликой на корточки.
– Брось, – насмешливо проскрипел Оса. – Моруны все сдохли.
Бурнус скинул капюшон и открыл взору Малики смоляные волосы, правильное, с тонкими строгими линиями лицо и серые, как сталь, глаза. Перед ней сидел ветон – представитель древнего народа.
– Хотела обуть нас на обе ноги? Не выйдет, – процедил он сквозь зубы и бросил через плечо: – Такая, как она, свела моего прадеда в могилу.
– Хватит лясы точить, – возмутился прыщавый голодранец. – Хочешь быть первым – давай. Не задерживай очередь.
– Стадо идиотов, – прошептал Бурнус и поднялся. – Моруны превращают мужиков в рабов. Вы хотите стать её рабами?
Бандиты переглянулись.
– Сказки всё это, – отозвался Жердяй. – Не встаёт на девку, отвали.
– Моруну нельзя брать против её желания, – встрял в разговор пижон с платком на шее. – Слышали о проклятии? У того, кто её изнасилует, крыша едет.
– И ты отвали, – выпалил Жердяй.
– И отвалю, – огрызнулся пижон и вышел из лачуги.
– Я слышал, что у морун светлые волосы, – сказал прыщавый голодранец.
– А глаза? – спросил Бурнус.
– Ну, чёрные. И что? – Хлыст пожал тощими плечами. – У нас в Горном баба жила. Глазищи были как два угля. Мужики к ней через одного бегали. И ничего, никто не чокнулся.
– Мужики бегали, а она принимала, – упирался Бурнус. – В проклятии говорится о насильниках.
– Да разве ж баба лежит как стелька, коль не по желанию? – прогнусавил прыщавый.
– И то верно, – согласился Оса. – Девка ждёт, а мы яйца парим.
– Ага, ждёт, когда ты вдуешь, – усмехнулся Бурнус. – Если уж проклинать, то наверняка.
Хлыст навис над Маликой:
– Эй! Шалава! Рассуди нас с братками: ты моруна или нет?
Прыщавый почесал в паху:
– Так она тебе и скажет.
– Брехня всё это, – обозлился Жердяй. – Нет морун и баста! А если у вас кишка тонка, не мешайте. – За лодыжки оттащил Малику от стены. Навалился сверху. – Да что ж ты трясёшься? Неужто под мужиком не была?
Малика запрокинула голову. Мальчишка, глядя на неё, беззвучно шевелил губами.
– Вайс, отвернись.
Жердяй заёрзал, втискиваясь между её ног:
– Дурочка, расслабься.
– Сынок! Отвернись! – взмолилась Малика.
Жердяй оттянул ворот её платья, уткнулся носом в шею:
– А пахнешь-то как! – Лизнул. – Ах, ты ж моя сладость.
Прижался щекой к её груди:
– Сердечко бьётся… – Заскользил пятерней по ноге Малики, приподнимая подол платья. Выдохнул: – Ох, ты ж Боже мой…
Скрипнула дверь.
– Я вспомнил! – прозвучал от порога голос пижона. – На спине моруны должны быть письмена.
– К чёрту письмена, – простонал Жердяй.
– Жердяй! – сказал Бурнус. – Давай посмотрим.
– К чёрту!
– Жердяй! – гаркнул Хлыст.
Взвыв, бандит сполз с Малики. Перекатил её на живот. Рванул платье.
Она знала, почему мучители затаили дыхание. На её пояснице не просто письмена. По телу бегут строчки, бледнеют, на их месте появляются новые фразы на разных языках и наречиях. Она не могла их прочесть и тем более запомнить, но чувствовала, как ежесекундно раздвигаются границы её сознания, и понимание многих вещей возникает непостижимым образом из ниоткуда.
«Дьявол!» – «Что это?» – «Ведьма…» – «Ну её на хрен!»
Жердяй перевернул Малику на спину:
– Ладно… Насиловать нельзя? Не будем. – Развязал ей руки. Встал на колени, спустил штаны. – Возьми его. Бери, говорю!
Разжал её пальцы. Вложил ей в ладонь липкую плоть. Под крышей лачуги пролетело надсадное «ох-х-х». Подёргался взад-вперёд:
– А теперь возьми конфетку в ротик. – Обхватил пятернёй её челюсть. – Рот открой!
Попытался всунуть пальцы между стиснутых зубов:
– Открой рот, сука! – Заехал кулаком Малике в нос. – Ори, падла!
От следующего удара лопнули губы.
– Я ж тебе, сука, всю морду расквасю. Открой рот!
От очередного удара заложило уши и загасило свет.
И тут как ахнуло ботинком в бок! Малика скрутилась клубком. Пинок в спину заставил выгнуться и открыть для удара живот. Каждая новая боль заглушала предыдущую. В глаза впивались искры – разве искры не должны вылетать из глаз? И дышать можно только в себя – выдохнуть не получается. Вдруг накрыла единая сокрушительная боль и потащила за собой в чёрный водоворот.
Хлыст стиснул Жердяю локоть:
– Хватит.
Тот нанёс ещё удар, который с глухим звуком отскочил от тела пленницы.
– Хватит! – крикнул Хлыст.
Жердяй вытер лоб, посмотрел по сторонам:
– Где все?
– Ушли.
Жердяй схватил Малику за щиколотку:
– Тёплая. А если мёртвую моруну отхарить?
– Кто-то идёт. Верхогляд уже два раза свистел.
– Вот дьявол! Остынет, – с досадой сказал Жердяй и постучал по телу окровавленным ботинком. – А с ней что делать?
– Пусть лежит. Потом выбросим.
Жердяй вытер руки о майку и вслед за Хлыстом выскочил из лачуги.
Вайс подполз к Малике. Прижался щекой к вогнанным в землю пальцам:
– Мама…
~ 5 ~
Поисковый отряд, наспех сколоченный Криксом, первым делом обыскал заброшенный алмазный прииск. Вдруг инспектор захотел убедиться воочию, что месторождение действительно иссякло? Сегодня пришла очередь ущелья Испытаний.
Анатан сомневался, что Яр и Малика, услышав грохот воды, забыли о благоразумии и отправились посмотреть на водопады. Они не походили на идиотов, которые ищут приключений на свою голову. К ущелью Испытаний вела ровная, широкая долина. По идее, машина инспектора должна стоять на виду. А машины нигде не было. Однако Крикс, руководствуясь какими-то своими соображениями, решил всё-таки проверить.
Анатан не пошёл с отрядом, ему хватало испытаний и риска на работе. Оставшись один, посидел в тени Великкамня, прижимая ладони к ушам – рёв водопадов разносился на всю округу. Потом подумал, что мог бы провести время с пользой. Поднялся на пригорок; на горизонте долина резко обрывалась. Вскарабкался по ребристому склону горы, увидел за долиной море и похолодел. А вдруг инспекторы, посетив заброшенный прииск, решили сократить обратный путь и поехали другой дорогой? Вдруг автомобиль слетел с обрыва? Вдруг им удалось спастись? Множество «вдруг» заставили Анатана побежать к обрыву.
Шум водопадов здесь был еле слышен, зато волны неустанно били в утёс с нескончаемым воем и визгом. От сумасшедшей высоты закружилась голова. Анатан сделал шаг назад. Тяжело дыша, затоптался на месте. За спиной низменность, покрытая травами. Справа горный кряж. Слева скальные нагромождения. Там же, слева, на волнах что-то покачивалось. Что именно – разглядеть не удалось. Слишком далеко.
Первая мысль: дождаться Крикса. Анатан стиснул кулаки. Это неправильно, не по-человечески! И двинулся по краю обрыва, сглаженному ветром и ливнями. От блеска волн слезились глаза, от напряжения по лицу струился пот, от страха подгибались ноги. А вдруг его догадка окажется правдой?
Спустя какое-то время Анатан остановился и с облегчением выдохнул. Он ошибся. Вокруг рифов вздымались и оседали шапки серой пены, принятые им за всплывших утопленников.
Анатан решил повернуть назад, как вдруг потянуло дымком костра. Принюхался, послюнявил палец, чтобы безошибочно определить направление ветра, и торопливо пошёл между глыбами.
Неожиданно взору открылся длинный межгорный провал, усеянный камнями. В крутых склонах чернели пасти пещер. Скальные карнизы отбрасывали на плато угрюмые тени. У подножия покатого косогора просматривались… Анатан напряг зрение – там стояли лачуги.
Донёсся крик перепуганной птицы. Вновь пахнуло костром, над округлым камнем, похожим на памятник, появился полупрозрачный дымок. Анатану бы тихонько уйти и чуть позже привести сюда Крикса с его ребятами, но он не задумываясь направился к ветхим постройкам.
Возле огня сидели трое. Один – седой, косматый – затолкал кнут за пояс рваных штанов, с озадаченным видом поднялся:
– Анатан? – Изуродованная шрамами физиономия расплылась в улыбке. – Анатан! Дружище! Не узнаёшь?
– Асон?
Мужик раскинул руки:
– Собственной рожей.
– Бог мой! Не верю! – Анатан заключил друга в крепкие объятия. – Жив бродяга. Жив!
Держа Асона за плечи, отклонился назад:
– Дай-ка, я на тебя посмотрю. Нет, иди-ка сюда. – И снова прижал друга к груди.
Когда шквал эмоций немного поутих, Анатан глянул на лысого мужика с прыщавой мордой, на парня в кепке и алом платке на шее, вновь устремил взгляд на друга:
– Я не знал, что ты освободился.
– Я сам не знал, – ответил Асон и рассмеялся. – Шучу.
– По амнистии?
– По ней самой.
– Давно?
– Чуть меньше года.
– Ай да Таша! И ни слова ж никому, ни полслова!
– Видел её?
– Видел. И пацанов твоих видел. И дочку. На похоронах Лабичи.
Асон потёр уголок глаза изуродованным подагрой пальцем:
– Не думал я, что братишка помрёт раньше меня.
– Почему на похороны не пришёл?
Асон покосился на приятелей:
– Мы здесь незаконно. В смысле незаконно добычей занимаемся. Горный хрусталь ищем, малахит. А что? Вышли с братками на волю, посидели, покумекали. Кому мы, уголовники, нужны? У всех семьи, дети. Кормить как-то надо. Но ты – могила!
– Ты ж меня знаешь.
– Знаю. Потому и жалуюсь. Нельзя мне светиться в Горном. Сразу попаду под колпак. На заработке придётся крест поставить. Семья на полку зубы сложит. Вот такая цепь получается.
– Понимаю, – кивнул Анатан.
– Вот и живу здесь с братками, глажу пузом пещеры. – Асон тяжело вздохнул. – Да что мы всё обо мне да обо мне. Ты лучше о себе расскажи.
– За пять лет ничего не изменилось. Жена, детишки, работа, будь она неладна.
– Слышал, ты начальником прииска заделался.
– Заделался. – Анатан посмотрел на клонившееся к горизонту солнце. – Вот я балбес. Мне ж идти надо.
– А чего приходил?
– Людей ищу. Мужчину и девушку. Может, видел? Он высокий такой, волосы светлые, хорошо одет. Она простолюдинка…
– Черноволосая, черноглазая, – перебил Асон. – Они были здесь.
Анатан вытер о штаны вспотевшие ладони:
– Были?
– Ну да. Искали ущелье Испытаний.
– Когда?
Закатив глаза, Асон задумался. Хлопнул себя по лбу:
– Дней пять назад. Точно! Сегодня пятый день.
– Куда они пошли?
– Туда, откуда ты пришёл.
Анатан закрутился на месте, озираясь:
– Далось им это ущелье.
Асон свёл брови:
– Чего высматриваешь?
– Понять не могу, как их сюда занесло. Ну да ладно. – Анатан протянул руку. – Бывай, дружище. Даст бог, ещё свидимся.
Крепко сжимая его ладонь, Асон прошептал в ухо:
– Не приходи сюда больше.
Кивнув, Анатан побежал по межгорному провалу. Чем ближе становилось солнце, трущееся о край обрыва, тем тяжелее поднимались ноги. Анатан перешёл на шаг, оглянулся. Костра не видно. В солнечных лучах блестят валуны. Вокруг тихо и спокойно, а на душе кошки скребут, и сердце слёзы льёт. Разбередила встреча с другом? Конечно, встреча. А что же ещё?
Анатан побрёл между камней. Неожиданно что-то ударило в спину. Он обернулся. На земле лежал женский башмак.
Озираясь, Анатан попятился. Сбоку прозвучал тихий стук. Ещё один башмак… Анатан поднял. Обычный женский башмак, серый, стоптанный, в тёмных точечках и пятнах. Плюнул на носок, потёр рукой, посмотрел на пальцы – кровь.
***
Избегая смотреть на приятелей, Хлыст подсел к костру.
– Ну, что там? – проскрипел Оса, прячась в крайней лачуге.
– Подожди. Пусть отойдёт подальше, – ответил Хлыст.
– Зря ты его отпустил, – прозвучал из-за камня голос Жердяя.
Хлыст опёрся локтями о колени, уставился на огонь. С вершины вихрастого утёса долетел тоненький свист.
– Кого ещё нечистая несёт? – пробурчал Пижон и поворошил хворостиной угли в костре.
Через пару минут донеслось:
– Асон!
Увидев у подножия скалы Анатана, Хлыст поднялся:
– Чего тебе?
– Иди сюда.
– Уходи, Анатан!
– Мы с тобой больше не увидимся, Асон. Хочу обнять тебя напоследок.
Хлыст посмотрел по сторонам, подтянул штаны, поправил кнут за поясом:
– Тронете его – убью. – И пошёл к Анатану.
От крепких объятий запершило в горле. Хлыст не помнил, чтобы его кто-то так обнимал – искренне, горячо. И это сипение в ухо было таким трогательным и в то же время по-мужски скупым.
Хлыст довольно хохотнул:
– Да ладно тебе, Анатан. Жмёшься как баба.
– Они у вас. Я знаю, – прошептал друг детства, щекотнув губами щёку. – Ты обманул меня, Асон. Ты никогда меня не обманывал.
Хлыст опустил ладонь на рукоятку кнута.
Анатан ещё крепче прижал его к себе:
– В миле отсюда Крикс с ребятами. Помнишь Крикса?
Хлыст заскрипел зубами. Ещё бы он не помнил Крикса, этого треклятого ублюдка, засадившего его за решётку на долгие двадцать лет. И только чудом попав в каменный котёл, Хлысту удалось прервать свой срок. Спасибо брату, земля ему пухом.
– Он знает, куда я пошёл. Если через час не вернусь, он заявится сюда. И не один.
– Я ничего не боюсь, Анатан. Мне уже нечего терять.
– Тебе – нечего. А твоей семье? Твоим детишкам?
– Почему-то пять лет назад об этом никто не подумал.
– Давай подумаем сейчас. Асон! Давай подумаем!
– Пустой разговор.
– Я заплачу за них.
– Я сказал…
Анатан стиснул Хлыста так крепко, что слова застряли в глотке.
– Я дам тебе двадцать сапфиров. Двадцать изумительных сапфиров. По сапфиру за каждый год, что ты получил. Целое состояние, которое ты не заработаешь за тысячу тюремных жизней.
– Зачем мне камни? – выдавил Хлыст.
– Продашь в Партикураме. Купишь дом. Заберёшь семью. Выучишь сыновей. Дочку выдашь замуж. И пролежишь остаток жизни писькой кверху в обнимку с Ташей. – Анатан отпустил Хлыста. Широко улыбаясь, похлопал его по плечу. – Думай, Асон. Думай быстрей. Ещё немного, и твои братки заподозрят неладное.
Хлыст расхохотался. А в голове запрыгали мысли: как обвести братву вокруг пальца? Делиться с ними желания не было. Надо провернуть дельце так, чтобы комар носа не подточил.
Анатан протянул руку:
– Ну как знаешь.
Хлыст торопливо сжал его ладонь:
– На рассвете возле Великкамня. И никаких Криксов с ребятами. Ты один.
– Договорились.
– Если кинешь меня… Я выживу, я живучий. Я убью твою жену.
Анатан высвободил руку. Вытер ладонь о рубаху и быстро пошёл в сторону обрыва.
~ 6 ~
Жизнь лагеря, забившая ключом после ухода Малики, не могла выдернуть Адэра из мрачных дум. Он размышлял над словами воина, которые не задели – изувечили самолюбие так, что вряд ли удастся его воскресить. Адэр прокручивал в уме фразы, вызывал из памяти образ ракшада. А может, воин прав? Но если согласиться с главарём ничтожной шайки, потеряется смысл пережитого, выстраданного.
Вдруг перед внутренним взором встал собственный образ – с опущенной головой, с поникшими плечами и подавленным взглядом, беспомощный, сломленный. В серёдке всё взбунтовалось: мысли, чувства.
Не-е-ет… Нет! Он ещё увидится с ракшадом. Обязательно увидится! Не сегодня, не завтра, чуть позже, когда будет смотреть на мир сквозь лучи своей славы. Обессмертить имя поможет ему не Тезар, разбуженный и возвышенный не им. И не тезарский народ, слагающий о Могане песни. Он должен собственноручно выточить своё величие из ущербного камня под названием Порубежье. Он должен не поднять страну с колен, а заставить её взлететь.
Сколько потребовалось отцу, чтобы стать Великим? Четырнадцать лет. Он должен сократить этот срок как минимум вдвое.
Должен… Не используемое в свою сторону слово вырисовывало цели, ставило задачи. Оно обратилось стимулом и возбудителем стремлений, удививших новизной и высотой.
Приход Жердяя вернул на землю. Долговязый выродок пристегнул Адэра к цепи и затолкал ему в рот окровавленную майку. Извиваясь, Адэр давился желчью и желудочным соком. Жердяй натянул цепь. Адэр вжался грудью в колени и уткнулся лбом в пол. Вязкая жидкая масса забила нос.
Адэр задыхался; перед глазами вращались спирали. Гаснущим рассудком понимал, что в лагере нежданный гость, но никак не мог совладать с телом. Когда изо рта вытащили кляп и окатили водой, долго кашлял и отплёвывался. Ещё какое-то время пытался вспомнить, что произошло. А потом о нём снова забыли.
До рези в глазах всматриваясь в темноту, Адэр висел на цепи и слушал песню сверчка, засевшего между досками крыши. В другом месте – на балконе замка Грёз или даже на крыльце Анатана – под монотонный мотивчик он предавался бы мечтам, но здесь, в ненавистной лачуге, молил Всевышнего заткнуть эту тварь. Сверчок способен стрекотать без перерыва в течение ста минут. Сейчас каждая невыносимо долгая минута прожигала душу как капля расплавленного железа. Адэр торопил время. Желание вернуться в замок и наконец-то приступить к работе достигло высшего предела.
Пришёл Хлыст. Мгла скрывала его лицо, но Адэр узнал бандита по запаху. У каждого подонка настолько специфично воняли волосы, одежда и тело, что уже на третий день неволи Адэр безошибочно угадывал, кто войдёт в лачугу, намного раньше, чем открывалась дверь.
На фоне сумрачного проёма замерло нечто в длинном плаще и накинутом на голову капюшоне. Адэр невольно усмехнулся: а вот и смерть, только косы не хватает.
