Светлана Александровна Захарова
Прививка против любви
26.Расцвела сирень.
Удивительный октябрь выдался в этом году. Тёплый, сухой, нетипичный… Не верят синоптики, не помнят старожилы, чтобы когда-нибудь в это время года была такая благодать.
Лето началось с дождей. Несмотря на высокое московское небо, тучи висели над головой, не давая солнечным лучам ни малейшего шанса пробиться на землю. Вместо того, чтобы загорать, люди кутались в плащи и куртки, не забывая захватить с собой зонты.
И вот октябрь. Золотая осень в разгаре, небо радует пронзительной голубизной: ни облачка, ни тучки. А ведь через неделю уже Покров, пора первого снега. Видимо, лето берёт реванш за недостаток солнечных дней, отбирая их у осени.
Татьяна шла пешком по проспекту Мира к Нине, где договорилась встретиться с подругами по поводу её отъезда за границу. Теперь, когда закончились чёрные дни и за Андрея можно было не беспокоиться, она могла подумать и о себе. Приятно провести время в женской компании, послушать их милую болтовню и вернуться домой заряженной новой энергией – что может быть лучше?
Она уже подошла к дому Нины и хотела набирать код у двери подъезда, как услышала за спиной радостное слово “привет!”, произнесённое с такой особой интонацией, что можно было не сомневаться: это Ирина Витушкина. Татьяна оглянулась и, несмотря на знакомый голос, не сразу узнала одноклассницу. Перед ней стояла экстравагантная, не лишённая некоторой вульгарности женщина – вамп с огненно- рыжей и неимоверно взбитой причёской. Татьяна смотрела на неё, не говоря ни слова.
– Ты что, Танька, не узнаёшь меня? Разве мы давно не виделись?
– Я смотрю, ты сменила имидж, – ответила Татьяна, улыбаясь, – что это у тебя за причёска? “Я у мамы дурочка”?
– Как ты отстала от жизни, подруга! Я просто удивляюсь. Теперь такая причёска называется по-другому. Слушай и запоминай: “Я свалилась с самосвала, тормозила головой”.
– А цвет?
– Цвет самый модный, называется” бешеный апельсин”. Тебе не нравится?
Татьяна расхохоталась, и не сразу ответила на вопрос подруги. Да, с Ириной не соскучишься, всегда преподнесёт что-нибудь новенькое.
– Я в восторге. Жаль, что мужчин сегодня не будет, они бы тебя заметили.
– Как это, не будет мужчин? А Фёдор где, опять на гастролях? Что-то она темнит… Он, наверное, давно с ней не живёт: съёмки, гастроли, зарабатывание денег… Он ей из жалости алименты платит.
– Не знаю. Какая разница?
– Разница большая, – Ирина сделала мечтательные глаза, – я бы им занялась с большим удовольствием. Ты помнишь, как я споткнулась на той тропинке, когда мы к колдунье ездили, а он меня подхватил? Я сразу почувствовала особую близость между нами. Когда передо мной мужчина, а не стог сена, я это чувствую на расстоянии.
Татьяна кивнула, не желая разубеждать одноклассницу, и открыла наконец-то дверь подъезда. Через пару минут они уже обнимались с Ниной. Ирина огляделась по сторонам и, не почуяв мужского духа, выразительно посмотрела на Татьяну. Взгляд должен был означать: “А я тебе что говорила?” Фёдора дома не было. Лариса с Дусей тоже ещё не подошли.
Женщины отправились на кухню, чтобы помочь Нине накрыть на стол. Они выгрузили содержимое своих сумок, обменялись впечатлениями о принесённых салатах и нарезках, поставили на стол вино в предвкушении его дегустации, и тут-то подоспели недостающие дамы. Вечер встречи, прощания, воспоминаний и дискуссий можно было начинать.
– А где у тебя Фёдор? Совсем его из дома выжила? – спросила Ирина Нину, опять оглядываясь по сторонам.
– А зачем он нужен? – ответила та, – только мешать нам будет.
– Как? – Ирина, успевшая уже занять почётное место за столом, не поверила своим ушам, – мужчина будет нам мешать?!
– Я сегодня петь хочу, наши школьные песни хочу вспомнить, а при нём стесняюсь. Он мои вокальные данные не признаёт, – улыбнулась Нина.
– Странно. Ты же у нас в десятом классе солисткой была, – не без иронии заметила Лариса. – Я даже песню помню, которую ты исполняла. “Царевна Несмеяна” называется.
Нина не обиделась, посмеялась и призналась, что это были счастливые для неё времена.
– Ещё бы! Самого Финка чуть не захомутала, – вспомнила Ирина, – и ведь вовремя остановилась, Лариске его сбагрила. Знала, подлая, что из него выйдет.
– Ничего я не знала, – начала оправдываться Нина,– просто с Ларисой у него была любовь, а со мной дружба.
– О мёртвых – хорошо или ничего, – вставила Дуся.
– Это почему же? – не согласилась Ирина, – ему разве не всё равно, что мы сейчас о нём говорим?
– А вдруг он явится к тебе отношения выяснять? – предположила Татьяна, – придёт и скажет: “Кто это тут про меня всякие гадости говорит?”
– Царство ему небесное, – испуганно перекрестилась Ирина, – так давайте, наконец, есть и пить. У меня уже слюнки текут…
– Я недавно узнала одну интересную вещь, – снова вступила в разговор Дуся, не обращая на Ирину внимания, – есть, оказывается, чудотворная икона, которая исцеляет алкоголиков. Если бы знать об этом раньше, Финка можно было спасти.
– Как? Иконой? – послышались голоса.
– Да. Икона называется “Неупиваемая чаша” и находится в подмосковном Серпухове, в Высоцком мужском монастыре. Надо туда съездить и постоять перед ней, помолиться. Лучше самому алкоголику, но иногда помогают молитвы жён и матерей, их слёзы, если они искренние.
– Откуда ты знаешь?
– Я лечу людей, как же мне не знать?
Лариса, врач по образованию и сторонница традиционной медицины, к сообщению Евдокии отнеслась недоверчиво. Да и сама тема разговора, судя по всему, ей была неприятна.
– На бога надейся, сам не плошай, – сказала она, а потом поддержала Ирину, – хватит болтать, давайте есть и пить.
Во время трапезы Татьяна с удовольствием смотрела на лица своих ровесниц, замечая следы увядания, но в то же время радуясь их умению не в самом молодом возрасте выглядеть ухоженно и моложаво. Лучше всех была, конечно, Лариса. Её волосы были покрашены дорогой краской оттенка “сверкающий гранат”, что не только скрывало пробивающуюся уже седину, но и придавало неповторимый шарм её облику. Блузка из глянцевитой материи тоже шла ей и так оттеняла лицо, что вопрос о возрасте просто не возникал – она была красивой женщиной без возраста.
У Дуси, напротив, наряд был непродуман. Зелёный цвет выбран неудачно, лицо казалось излишне бледным, а потому усталым. Покрой костюма подчеркивал недостатки фигуры, хотя их по возможности надо скрывать. “Вот только себя мы не всегда оцениваем со стороны, – подумала Татьяна, – а на других сразу всё видно. Хотя, если Лариса молчит, наверное, у меня всё в порядке”.
Она рассказала подругам о своём несчастье с сыном, публично поблагодарила Ларису за помощь в его поисках и начала отвечать на их многочисленные вопросы, потому что её рассказ вызвал бурную дискуссию.
– Я подумала, что он сбежал от этой подозрительной Майи, – сказала Ирина, – баба с ребёнком, не первой свежести, а туда же, хорошего мужика ей подавай!
– Он на ней жениться собирается, – сказала Татьяна, – и очень обрадовался, когда узнал, что она беременная.
Ирина долго и недоуменно смотрела на Татьяну, прежде чем произнесла следующую реплику.
– Он у вас блаженный что ли?
– Ты сама-то с ребёнком сколько раз замуж выходила? – спросила Дуся, – хуже ты стала, когда дочь родила?
Ирина расплылась в довольной улыбке, взбила ладонью и без того взбитую причёску и принялась считать пальцы на руке.
– Я, ей богу, не помню, – скромно начала она, – шесть или семь раз. Но я ведь после родов расцвела так, что мне просто проходу не давали. А вы меня решили с какой-то Майей, с замухрышкой этой сравнить.
– Ты же её не видела.
– Ну и что? Прекрасно знаю, что она из себя представляет.
– А зачем он ездил в Петербург? – перебила Ирину Нина.
– Он туда не ездил. Его туда как бы отправили для отвода глаз, чтобы милицию запутать. Грушин взял у него из кармана паспорт и купил билет. А если субъект выехал в другой город, пусть его там и ищут! Я уже собиралась туда ехать, но один мой знакомый меня просветил.
– Вы слышали? Один её знакомый… Я даже знаю, какой. Я умная, – вновь подала голос Ирина. Но женщин больше интересовал другой вопрос.
– Куда делся этот Грушин? В следственном изоляторе сидит? – почти хором спросили они.
– Нет. Дядя Петя обещал его отпустить – и отпустил. Он как бы обменял бандита на моего сына. Такие штучки и на международном уровне делаются, – ответила Татьяна.
– Зря. Таких надо сажать и сразу расстреливать, – вынесла свой вердикт Ирина, – ну да бог с ним. Лучше скажи, как живёт твой знакомый, встречается он с Ленкой из Жуковского?
– К сожалению, Лена умерла. Но я не успела вам рассказать об этом, случай не представился.
Одноклассницы недоумённо переглянулись. Они не поняли, что она сказала. Кто умер? Зачем? До них сразу не дошёл весь смысл этой страшной информации, как когда-то он не дошёл и до самой Татьяны.
– Лена Ткаченко, моя приятельница с детских лет, умерла от аппендицита. Недавно отметили сорок дней… Я присутствовала, помогала её сыну.
Наступила пауза. Недоумение на лицах женщин сменилось печалью.
– Умирают не от аппендицита, а от перитонита, вызванного воспалением аппендикса, – пояснила Лариса, – попросту говоря, от воспалительного процесса в брюшной полости.
– С ума все посходили, что ли, – откликнулась Ирина, не вняв объяснениям врача, – уже и от аппендицита начали умирать. Нам же в школе объясняли, что это ненужный отросток кишки.
– Ничего ненужного не бывает, – предположила Татьяна, – я недавно, уже после смерти Лены, в школьном учебнике анатомии прочитала, что он, отросток, участвует в процессе пищеварения и вырабатывает некоторые витамины. Я же думаю, что аппендикс не воспаляется просто так. Он, как сгоревший предохранитель в технике, сигнализирует, что в организме не всё благополучно. Потом могут вылезти и другие болезни.
– Да, я понимаю тебя, я согласна, – закивала головой Дуся, а потом повернулась к Ларисе, – а что скажет на это официальная медицина?
Лариса пожала плечами, задумалась на минуту, а потом начала заполнять рюмки вином.
– Такой официальной статистики нет, – сказала она между делом.
– Это потому, что никто эти данные не собирал, – сделала вывод Дуся.
– Ну, давайте Лену помянем. Всё-таки мы с ней были знакомы, – сказала Лариса и встала. Остальные поднялись вслед за ней. Нина, знавшая Лену больше других, приняла известие о её смерти особенно близко к сердцу. Она долго молчала, переосмысливая случившееся, и только потом решилась высказаться.
– Странно устроена жизнь, – произнесла она, наконец, – более молодая, чем я, менее больная, чем я, а, может быть, и более достойная, не мне судить… Покинула этот мир раньше меня, не успев даже осмыслить, что такое смерть. Почему?
– Не надо себя хоронить раньше времени, – строго заметила Лариса, – да и о чужой смерти не стоит особо сокрушаться. Всех нас в конце концов ждёт то же самое.
– Успокоила, называется, – недовольно пробурчала Ирина.
– Хватит о грустном, – приказала Лариса, – нам Нина спеть обещала. Давай, начинай свою “Несмеяну”. А как распоёшься, будем петь наш школьный фольклор хором.
– Я не собиралась солировать. Я не Лариса Долина. Будем петь вместе, – предложила Нина.
Песня “Царевна Несмеяна” была спета довольно нескладно, хотя голос Нины выделялся среди других – и не в худшую сторону. Слаженный ансамбль получился только к последнему куплету, к оптимистическому концу.
Всё пройдёт, всё пройдёт
Или поздно, или рано.
Станет сном, чудным сном
Этот вечер голубой.
Не грусти и не плачь,
Как царевна Несмеяна,
Это глупое детство
Прощается с тобой.
– Неплохо, я считаю, – сказала Татьяна, которая тоже любила петь, особенно на кухне поутру, – теперь давайте споём нашу любимую, самую глупую из всех песен, которая всегда поднимает настроение – “Расцвела сирень”!
Солидные женщины, вообразившие в этот миг себя девчонками, задорно засмеялись, закричали Ура и захлопали в ладоши. Предложение было принято. Ансамбль из пяти голосов затянул:
Расцвела
Сирень в моём садочке.
Ты пришла
В сиреневом платочке.
Ты пришла
И я пришёл-
Как тебе, так и мне
Хорошо!
Я тебя
В сиреневом платочке
Целовал
В сиреневые щёчки,
Целовал ещё, ещё –
Как тебе, так и мне
Хорошо!
Отцвела
Сирень в моём садочке,
Ты ушла
В сиреневом платочке.
Ты ушла, и я ушёл –
Как тебе, так и мне
Хорошо!
Расцвела
Сирень в садочке снова,
Ты нашла,нашла себе другого.
Ты нашла, и я нашёл –
Нам с тобою весной
Хорошо!
– Вот вам и вся философия жизни, – сказала Лариса, когда песня закончилась, – а вы расстраиваетесь!
– Мы эту философию очень даже применяем на практике, – с удовольствием констатировала Ирина, – вот только Лунина, то есть Полякова, у нас какая-то неправильная. Татьяна Ларина наоборот.
– Почему наоборот? – оживились все.
– Да потому, что никакого Онегина она в своей деревне не встретила. Хотя и мечтала об этом. Но утверждает то же самое: “Я другому отдана, я буду век ему верна”. Не дура ли? Сто лет уже не в деревне, а в Москве живёт, а всё провинциалка.
– Дура, дура, – согласилась Татьяна.
– У неё этот другой, которому она отдалась, вполне приличный мужчина, – возразила Дуся, – а от добра добра не ищут.
– Да нет среди них приличных, – пошла в наступление Ирина, – это мы приличные, а не они. Вот я, например… Красавица, умница, а достойного кавалера найти не могу. Почему? Да потому, что нет их в природе. -Однако жизнь ещё не закончилась,– вступила в разговор Нина,– и приходится довольствоваться тем, что есть.
– У меня дочка наконец-то нашла себе жениха, – поделилась радостью Лариса, – пока живёт с ним в гражданском браке. Я сейчас покажу фотографию.
Она встала и пошла за своей сумочкой. Дуся начала убирать со стола грязные тарелки, чтобы подготовить его к чаепитию. Время стремительно летело вперёд, за окнами уже потемнело, но подругам не хотелось расходиться.
– Я не понимаю, что такое гражданский брак, – сказала Татьяна,– для мужчин особого склада, не желающих себя ничем обременять, это, возможно, и хорошо. Но для женщины унизительно.
– Иногда гражданский брак складывается удачнее, чем законный, – возразила Лариса, показывая фотографию, – мужчина и женщина проверяют друг друга на совместимость, это очень важно. Дело ведь не в штампе в паспорте.
– Да, дело не в штампе, а в сути. Если мужчина любит женщину или парень девушку, всё равно, если он считает её своей избранницей, то не боится этого самого штампа, он их десять поставит, лишь бы она была с ним. А когда начинает рассуждать о том, что надо быть свободными, как птицы, то тут обязательно скрыта какая-нибудь муть. Такой будет свободен от всего, и от ответственности за семью тоже, – высказала своё мнение Татьяна.
– А что хорошего в том, если молодые люди расписались, а через месяц, полтора поняли, что не подходят друг другу? – задала вопрос Нина.
– Ничего хорошего, – согласилась Татьяна, – но несовместимость проявляется сразу: после первой прогулки вдвоём, после первого поцелуя. Чтобы это понять, не надо выходить замуж.
– Вы только посмотрите на неё, – возмутилась Ирина, которая стояла в эту минуту в дверях с чайником в руке, – всё ей известно заранее. Уж не экстрасенс ли она у нас, не ясновидящая ли?
Ирина сердито посмотрела на Татьяну, дожидаясь, когда Дуся расставит на столе чашки, потом принялась разливать чай. Нина принесла из кухни вазочку с конфетами и печеньем.
– А что, торта сегодня нет?
– Нет, мы худеем, – сказала Лариса.
– Девчонки, да вы что! Ни мужчин, ни торта – весь вечер насмарку, – ещё больше возмутилась Ирина.
– Зато Полякова у нас – гвоздь программы, – сказала Нина, – она наверняка все секреты знает, можно её начать пытать. Как, например, приворожить мужчину? Да не на вечер, не на год, а навсегда. Давай, рассказывай.
Татьяна даже не улыбнулась, потому что думала в это время совсем о другом. Какой она экстрасенс? Никакой! Она никого не смогла спасти, хотя хотела. Погиб брат, пострадал сын, умерла Лена, а она ничего этого не предвидела, ничего не смогла предотвратить. Везде распоряжался кто-то другой, тот, что скрывается за словом судьба. А она всего лишь маленькая песчинка, от неё в мире ничего не зависит.
– Так ты откроешь нам секрет или нет? – повторила Нина, – я не для себя стараюсь, мне теперь уж всё равно…
Татьяна услышала, наконец, что от неё требуется. Ирина по-прежнему смотрела на неё неодобрительно, Дуся улыбалась, а в глазах Ларисы просматривалась нескрываемая ирония. Уж не тебе меня учить, казалось ,думала она.
– Секрет? Ну что же… Этот секрет был известен ещё в древности. Вот я нашла один рецепт, могу поделиться. Поэт А. Эроэ, шестнадцатый век.
Он хочет красоты –
Прекрасной стану.
Ума – божественной
Пред ним предстану.
Всё, что он хочет,
Что любовь желает,
Что видит он
Иль слышит, иль читает –
Все радости во мне
Находит он.
Так чем в других
Он будет соблазнён?
А если трудно
Верным быть одной,
Он тысячу найдёт
Во мне самой.
Коль хочет,
Пусть меняет их беспечно,
Всё ж от меня
Не отойдёт он вечно.
Татьяна закончила чтение. Собеседницы немного помолчали, переваривая информацию. Несколько минут было слышно только позвякивание ложек в чашках. Потом молчание нарушила Нина.
– Ой, Татьяна, жаль мне твоей загубленной жизни, – сказала она, – не пошла со мной поступать в МГУ на журналистику, ударилась в авиацию – разве это дело? Да там же не раскрывается твой потенциал даже на десять процентов. Если бы ты хотя бы в школе преподавала литературу – и то было бы больше пользы.
Татьяна кивнула головой, соглашаясь с подругой. Она и сама об этом не раз думала. Что было бы, если бы в своё время вместо технического вуза она выбрала гуманитарный? А было бы всё по-другому. Она защитила бы диссертацию или стала членом Союза журналистов России. У неё был бы другой муж или не было вообще, потому что всё время ушло на работу над диссертацией. А зачем она ей нужна? Да и друга Мезенского вряд ли она бы встретила.
– Мне потому и интересна литература, что сижу я на заводе, – сказала она смотрящим на неё с интересом подружкам, – сидела бы в школе, может быть, возненавидела её. А преподавательский дар у меня действительно есть – я несколько лет на заводе вела курсы по повышению квалификации молодых рабочих. Получалось. Ещё я могла быть неплохим юристом. Но жизнь-то одна, и теперь уже поздно жалеть о бесцельно прожитых годах.
Барышни солидного возраста допили чай, вымыли посуду и начали собираться домой. Немного прослезились, когда желали Нине счастливого пути и крепкого здоровья, но разошлись всё-таки оптимистками.
27.Прощание.
Дома Татьяна застала Андрея за странным занятием: он почти с головой залез в шкаф и, роясь а тряпках, время от времени что-то выбрасывал на пол. В углу спальни уже образовалась куча тряпья, как в лавке старьевщика.
– Мама, как хорошо, что ты пришла. Ты не знаешь, где моя джинсовая куртка?
– Она висит в другом шкафу, в прихожей.
Андрей тут же помчался туда и, вытащив куртку, облегчённо вздохнул. На лице появилась блаженная улыбка.
– Слава богу, – сказал он, – а то цветы любимой женщине не на что купить. Тут у меня заначка…
– Собираешься делать предложение? – спросила Татьяна, испытывающее глядя на сына.
– Слово предложение звучит так же глупо, как и законный брак, – сказал Андрей, – просто мы вместе что-нибудь решим. Ну а ты как погуляла? Встреча прошла на уровне?
– Да. Подружки сказали, что я не так прожила жизнь, потому что не использовала свой потенциал. Но мне почему-то хорошо и легко на сердце.
– А-а… Чего от них ещё ждать-то? У них самих потенциал не использован, а критикуют тебя. Разве не так?
Татьяна не ответила, прошла в спальню и спросила сына, что за погром он там устроил.
– Это всё надо выбросить, мама. Я ведь теперь не мальчик, чтобы такую одежду носить. Не солидно. Давай я сам…
Он сложил одежду, завязал её в узел и направился к выходу. У двери оглянулся и помахал рукой.
– До свидания, родители, – сказал он, глядя на вышедшего его проводить отца, – ещё увидимся. Но сегодня не ждите.
Татьяна и Сергей, пока не веря тому, что они без пяти минут бабушка и дедушка, улыбнулись друг другу. Они радовались тому, что сын вырос и принял собственное решение.
Правда, с этим решением была категорически не согласна его бабушка Римма Степановна. Но когда она начала делать ему внушение, он не стал её слушать.
– Ты должна спокойно доживать свой век, – сказал он, – никому не мешать, никого не раздражать, чтобы оставить о себе светлую память. А ты что делаешь? Советы восьмидесятилетних бабок уже никому не нужны.
Бабка обиделась. И хотя после замужества она стала менее агрессивной – видимо часть её энергии обрушивалась на бедного Николая Трофимовича – всё-таки Сергея крепко отчитала.
– Я не понимаю, как можно всё пустить на самотёк? Никакого внимания сыну! – возмущалась она, – своими детьми надо руководить, иначе они испортят себе жизнь. Что они понимают? А у нас всё-таки жизнь прошла, опыт есть. Андрей же ничего слышать не хочет! Надо было воспитывать его лучше, а вы с Татьяной только о себе думали.
Римма Степановна забыла, что и её собственный сын Сергей когда-то женился, не спросив её разрешения. Она ещё долго объясняла, что внук Андрей делает непоправимую ошибку, но изменить уже ничего не могла. Жизнь текла по своим, не терпящим вмешательства законам. И это ещё не последний сюрприз, который она им преподнесла.
На следующей неделе Татьяна спокойно занималась своими делами на работе, но в субботу случилось несчастье. Позвонила соседка матери Любовь Дмитриевна и сообщила, что Таисия Михайловна оступилась на лестнице и сильно ушиблась. Вызвали “Скорую помощь”, но она ещё не приехала.
Татьяна тут же, не дожидаясь мужа – Сергей по субботам работал – помчалась в Медведково. Как же мама могла так упасть? Не стало ли ей плохо с сердцем? Таисия Михайловна никогда не жаловалась на здоровье и не позволяла дочери делать за неё домашние дела – это её унижало. Она считала себя ещё крепкой, и это действительно было так. Татьяна не помнит, чтобы мать когда-нибудь болела даже гриппом, хотя эпидемия этой противной болезни в Москве случалась ежегодно.
– Ты слишком рано ко мне не приходи, – говорила она Тане, – я долго делаю зарядку. Это мне помогает быть в тонусе.
Татьяна, которая никогда не делала зарядку, потому что с утра чувствовала себя почти бессильной, только удивлялась. Не спешила она подражать матери и тогда, когда та всю зиму жевала лук и чеснок, пила настои трав вместо чая. Необязательным ей это казалось, да и невкусным. По утрам она предпочитала кофе, в чае любого сорта вообще не чувствовала вкуса и пила его только для того, чтобы запить только что съеденное печенье, конфетку или пирожное. Мать же принципиально не признавала сладкого.
Да, разные они с матерью люди, и вкусы у них разные. Наверное, поэтому у матери никогда не было камней в почках, а вот Таню увозили на “Скорой”. Кстати, и драгоценных камней у матери тоже не было. Прожив молодость в другой эпохе, она никогда не носила ни колец, ни серёжек.
Подходя к дому на улице Широкой, Татьяна ещё издали увидела стоящую у подъезда машину “Скорой помощи”. Таисия Михайловна лежала уже на своей кровати – с лестничной клетки её пришлось транспортировать на носилках. Рядом сидела Люба – первая свидетельница всех несчастий семьи, за столом что-то писали врач и медсестра, которые уже успели осмотреть больную и ждали, видимо, приезда её дочери. Увидев входящую Татьяну, Таисия Михайловна слабо улыбнулась, как будто даже улыбка вызывала у неё нестерпимую боль, и тихо сказала: “Вот я как… Опять заботы…”
– Мы уже ввели ей обезболивающее, – сказал врач, – но положение серьёзное, видимо, перелом бедра. Кость будет срастаться с трудом, возраст, вы понимаете? Надо вести её в больницу.
Татьяна кивнула головой в знак согласия, но Таисия Михайловна неожиданно выразила протест.
– В больницу не поеду, – сказала она, и в глазах появился испуг, – ни к чему это.
– Ты что, мама, не понимаешь? Надо делать снимок, накладывать гипс. Здесь же нет рентгеновского кабинета…
– Нет, в больницу не поеду, – повторила Таисия Михайловна, и лицо её приняло выражение непреклонной решимости.
– Ладно, подождём, – согласилась на компромисс Татьяна.
– Если будет хуже, вызывайте нас, – посоветовали медики и пошли к выходу.
Таисия Михайловна спокойно вздохнула и закрыла глаза, не произнеся больше ни слова.
– Она хочет уснуть, – сказала Люба.
– Хорошо бы. Может быть, у неё и не перелом вовсе? Бывает, врачи ошибаются, – предположила Татьяна. -Кто знает,– неопределенно ответила Люба, – жалко её, прямо сердце разрывается.
Люба тяжело вздохнула и устремила на больную печальный взгляд. Таисия Михайловна лежала с закрытыми глазами и не принимала участия в разговоре. Под глазами у неё легли чёрные круги, цвет лица был бледно-жёлтым. Может быть, она и не дышит? Татьяна подошла поближе, наклонилась и услышала ровное дыхание матери.
– Пусть поспит, – сказала Люба, – я, пожалуй, пойду.
– Как твой зять, не приехал из-за границы? – спросила Татьяна и встала, чтобы проводить соседку.
– Нет, ждём со дня на день.
Когда Люба ушла, Татьяна позвонила мужу и он, узнав о несчастье, обещал приехать. Потом она набрала номер телефона двоюродного брата Василия, отца Владимира Деревянкина, и поставила его в известность. Василий, который считал тётку Таю второй матерью, очень расстроился.
– Приезжай, – сказала ему Татьяна, – надо перевести её ко мне домой, поможешь. Не оставлять же одну.
Примерно через час, услышав мужские голоса, Таисия Михайловна открыла глаза.
– Тебе лучше, мама? – спросила Татьяна, внимательно наблюдая за матерью.
– Да, – ответила она, – как там Андрюша?
– Хорошо. Пошёл к Майе, наверное, скоро женится. Она беременна.
– Что? – в глазах матери появился интерес.
– Майя ждёт ребёнка.
– Вот как? – Таисия Михайловна улыбнулась, – это хорошо. На каждую смерть – новая жизнь.
И потеряла сознание.
