Светлана Александровна Захарова
Прививка против любви
– Не было денег? Ха-ха! За услуги землекопа заплатила? И немало, говорят, заплатила, а тут денег не нашла. Хотя, может быть, и правда не знала, где наркотиками торгуют… Или логика женская подвела, – высказал свои мысли Андрей, – ну да убийцу мы нашли, а остальное – не наше дело. Пусть милиция работает.
Поляковы решили поскорее забыть эту историю, что оказалось непросто. Странный детектив то и дело напоминал о себе.
21.Чёрная речка.
Татьяна никогда не ездила в Санкт-Петербург. Она бывала в Ленинграде много-много лет назад. Но этот город не считала для себя чужим: с ним были связаны приятные воспоминания юных лет, когда она вместе с братом Мишей, живым и здоровым, гостила у родителей Лены Ткаченко. Именно тогда начиналась их любовь – Лены и Миши – и все радовались этому, не догадываясь, что она может закончиться трагически.
Это из-за Лены Миша поехал учиться в Ленинград, даже не подозревая, что его выбор окажется роковым. Если бы брат тогда остался в Москве, не попал бы он на службу в войска противовоздушной обороны Латвии, где потерял здоровье. Только год надо было ему прослужить после института в армии, но именно в это время судьба нанесла ему непоправимый удар. И эти воспоминания – уже не радостные, а печальные – тоже были связаны с прекрасным городом на Неве.
Татьяна давно собиралась посетить Санкт-Петербург, но всё как-то не получалось. Отчасти её сдерживало то, что остановиться там было негде, после демобилизации из армии отца Лены, полковника Ткаченко, семья переехала в подмосковный город Жуковский. А жить в гостиницах она не привыкла: и дорого, и скучно.
Но не зря с годами приходит мудрость. На многие вещи начинаешь смотреть по-другому, и неразрешимая, казалось бы, проблема вдруг становится проще пареной репы. А зачем ей в северной столице жить? Её дом в Москве, а туда она хочет съездить по своим воспоминаниям, по “Мишиным местам”, разве для этого надо так уж много времени? Ведь кто-то умный придумал эти ночные поезда, что курсируют между Москвой и Петербургом! Можно приехать туда рано утром, выйти на Московском вокзале, что стоит прямо на Невском проспекте, и пройти пешком сначала до Адмиралтейства, потом до Медного всадника. Эрмитаж там тоже рядом, а от него рукой подать до Летнего сада, до Марсова поля… Да она, оказывается, всё помнит, не заблудится.
Петербург не такой уж большой город, это не Москва, вполне хватит одного дня, чтобы на него посмотреть, а ближе к ночи можно опять сесть в поезд, чтобы вернуться домой, в Москву.
Идея неплохая, и как только она пришла ей в голову, Татьяна начала думать, как бы поскорее её осуществить. На календаре уже сентябрь, могут начаться дожди, но Татьяну это не смущало. Она решила не дожидаться лета следующего года, когда наступят белые ночи, а ехать в Петербург в ближайший выходной день.
Такому её решению способствовал и тот факт, что сын Андрей опять находился в состоянии апатии, поссорившись со своей Майей. Она хотела взять его с собой, чтобы развеялся, увидел, что мир прекрасен и не сошёлся клином на этой, в общем-то, обыкновенной женщине. Она не собиралась настраивать сына против его пассии, пусть он в своих чувствах разбирается сам, не маленький уже, но поднять ему настроение считала своим долгом. Поэтому мама Таня начала подготовительную работу.
– Вот посмотри, – сказала она сыну, сидящему со скучающим видом у телевизора, – в этой книге я нашла любопытное стихотворение столетней давности. Оно почему-то произвело на меня впечатление. Хочешь, прочту?
– Ну, давай. Опять про любовь?
– А вот и нет. Хотя… Можно считать, что про любовь, только здесь имеется в виду любовь к городу.
– К городу?
– Да. Речь идёт о Санкт-Петербурге. Слушай.
Санкт-Петербург – гранитный город,
Взнесённый словом над Невой,
Где небосвод давно распорот –
Адмиралтейскою иглой!
Как явь, вплелись в твои туманы
Виденья двухсотлетних снов.
О, самый призрачный и странный
Из всех российских городов!
Недаром Пушкин и Растрелли,
Сверкнувши молнией в веках,
Так титанически воспели
Тебя – в граните и стихах!
И – майской ночью в белом дыме,
И – в завываньи зимних пург –
Ты – всех прекрасней, – несравнимый,
Блистательный Санкт-Петербург!
Татьяна закончила чтение и собралась было отложить книгу в сторону, но потом передумала и положила её сыну на колени. Он с любопытством посмотрел на стройные ряды четверостиший.
– Николай Агнивцев, “Странный город”, – произнёс он с некоторым недоумением,– а почему странный? Что там такого странного? Хотя его и называют Северной Венецией, но на гондолах никто не передвигается. Все люди ходят, как и в Москве, по асфальту.
– Наверное, призраки летают, – предположила Татьяна, – Пушкин, например… Это же там, на Чёрной речке, состоялась его дуэль с Дантесом.
– Вот на Чёрной речке я хотел бы побывать, – заявил Андрей, – надо же убедиться в том, что она действительно чёрная…
– Я тоже подумала об этом. Давай съездим на выходной…
Договорённость была достигнута удивительно быстро, и вечером в пятницу они начали собираться на вокзал, чтобы уехать в северную столицу ночным поездом. У Андрея заметно повысилось настроение, что не могло быть не замечено его родителями. И Сергей Алексеевич, не одобрив поначалу эту “глупую поездку” на один день, признал, что жена права.
До поезда оставалось совсем немного времени, когда Татьяна, сложив в сумку необходимые мелочи (багаж с собой они не брали), вдруг не обнаружила там кошелька. Она ещё раз перетрясла содержимое сумки, обшарила карманы своей куртки и брюк, но бумажник как в воду канул.
– Я, кажется, потеряла кошелёк, – сказала она, – без него ехать как-то неудобно…
– И что, в нём было много денег? – спросил Сергей.
– Да нет… Деньги на всякий случай я положила во внутренний карман, а в кошелёк мелочь на дорогу. Но она мне нужна.
– Ах, только мелочь? – хитро спросил Андрей, – значит, твой кошелёк непременно найдётся. Пустые кошельки не пропадают. Помнишь, как в мультфильме Винни Пух поёт?
Горшок пустой – он никуда не
денется,
А потому горшок пустой
Гораздо выше ценится…
Родители засмеялись, отметив про себя, что к сыну вернулось остроумие, а это значит, что он излечился окончательно.
– Так вот он, твой кошелёк. Я же говорил, найдётся. Лежит почему-то в ванной, на полочке у зеркала.
– Я туда действительно заходила, – вспомнила Татьяна, – у нас в ванной висит просто волшебное зеркало, я в нём всегда отражаюсь молодой. Не знаю, в чём тут секрет…
– Ты и так у нас молодая, – вставил муж, внимательно посмотрев на неё, – я старею, седины всё больше, а ты всё такая же…
– Да, да, я верю тебе. Я верю всем интересным сообщениям. Но почему-то разные зеркала выдают разный возраст…
– Это зависит от освещения, – предположил Андрей, – в ванной зеркало висит напротив лампы, поэтому на твоё лицо падает отражённый свет. В этом всё дело.
– Только в этом? Как ты меня разочаровал! Однако, мы опаздываем.
Приехав на Ленинградский вокзал и сев в поезд, они тут же легли спать. А проснувшись в шесть часов утра, уже ступили на петербуржскую землю. Расстояние между столицами оказалось просто ничтожным.
Татьяна с сыном вышли на ещё не проснувшийся и не погасивший огни иллюминации Невский проспект – прямой, как стрела и прекрасный, как сказка.
– Я всегда считала этот город холодным, – сказала Татьяна, – поэтому особой любви к нему у меня нет. Для меня Москва теплее, поэтому ближе и родней.
– Сейчас что-то особенно холодно, – ответил Андрей, поёжившись.
– Пошли быстрее. До Адмиралтейства – километра три.
Их пеший путь не был утомительным. Они только собирались идти быстрее, на самом же деле шагали не спеша, любуясь архитектурой старинных зданий. А когда дошли до Адмиралтейства, где, собственно, и начинается Невский проспект, то заметили, что небо заметно посветлело.
– Ещё только наступает утро, а мы с тобой уже многое увидели, – заметила Татьяна, – и Невский проспект, и Аничков мост, и знаменитый Казанский собор… Так что, я думаю, до конца дня уложимся и программу выполним.
– А где же Чёрная речка?
– По- моему, есть станция метро с таким названием. Но я там тоже не была, как-то не успела, хотя Пушкина очень люблю, тема его женитьбы на Наталье Гончаровой и последующей дуэли меня интересует. На эту тему я прочла много литературы.
– Странная история, скажу я вам. Женился на красавице, а потом умер от ревности. Зачем же на красавице-то жениться? Нашёл бы себе Матрёну какую-нибудь, на которую никто не позарится, и жил бы спокойно, – ответил Андрей.
– Он стрелялся не только за честь жены, но и за честь России. Да и не вдохновляют поэтов некрасивые женщины.
– А в ней что такого красивого? Я видел её портрет.
Татьяна была готова к вопросам такого рода, поэтому ответила быстро.
– Во-первых, каноны красоты меняются, и в каждой эпохе свой идеал. А во-вторых, мы просто люди без воображения. Ты представь, что вот такая, как Натали, сошла с портрета и пришла к нам. Представил? Открылась дверь, и вошла она.
– Да, пожалуй, – нехотя согласился Андрей, – она действительно привлечёт к себе все взоры.
– И потом её портрет надо сравнить с другими портретами той эпохи, с изображениями женщин донжуанского списка Пушкина. Он всех их считал красавицами, всем стихи посвящал, но как они проигрывают по сравнению с Натальей Гончаровой! Возьмём хотя бы Анну Петровну Керн – ту, которой он посвятил “Я помню чудное мгновение” и которую назвал “гений чистой красоты”… Помнишь? Так вот она Наталье просто в подмётки не годится.
– Да? Ну убедила, убедила.. Пора на Чёрную речку.
За разговорами они не заметили, как пришли на Сенатскую площадь, к Медному всаднику. В советское время она называлась площадью Декабристов, потому что именно здесь их казнили.
– Я чувствую себя частью истории. Интересно побывать в прошлых веках, – сказал Андрей.
– Я вспоминаю историю не такую древнюю. Где-то здесь рядом находится улица Декабристов, а на ней институт физкультуры имени Лесгафта, где учился Миша. Давай пройдём, посмотрим.
Улица Декабристов оказалась длинной, и они долго искали нужное здание, потому что его номера Татьяна не помнила. Спросить же было не у кого – в этот утренний час город был совершенно пуст. Но наконец им повезло – ещё издали Татьяна заметила знакомый фасад, который видела когда-то, возле которого специально останавливалась. Но института как такового уже не было. Огромные светящиеся буквы наверху сообщали: Академия физкультуры и спорта имени Лесгафта. Они долго смотрели на них, не говоря ни слова.
– Ничего не стоит на месте, всё меняется, – вымолвила, наконец, Татьяна.
– Почему он выбрал такой странный вуз? – спросил Андрей.
– Он хотел защитить диссертацию на тему человеческих возможностей. И тема, и руководитель у него уже были, но… Заболев во время службы в армии, он вынужден был вернуться домой, в Москву.
– Всё-таки судьба – жестокая штука. Неизвестно, что от неё ждать.
До Чёрной речки они добрались уже к концу дня, когда полюбовались аристократической красотой оперного театра имени Кирова, величием Исаакиевского собора, побродили по Эрмитажу и даже не забыли посетить стоянку легендарного крейсера “Аврора”. До последнего пришлось топать довольно долго, потому что на другой берег Невы они перешли по Дворцовому мосту, полюбовавшись заодно стрелкой Васильевского острова и ростральными колоннами – своего рода символами Петербурга, которые не увидишь больше нигде.
Минуя Петропавловскую крепость и домик Петра 1, они увидели наконец-то “Аврору”, которая качалась на волнах, такая же молодая, как во времена революции. Три огромных трубы тянулись к небу, а пушки смотрели прямо на них.
– Крейсер первого ранга “Аврора”, – прочёл Андрей, – неужели та самая?
– Трудно сказать. Может быть и обновленная, очень уж молодо выглядит.
Вернувшись на Дворцовую набережную уже по другому мосту, они полюбовались решёткой Летнего сада, которая тоже считалась произведением искусства, и решили наконец-то искать метро, чтобы ехать на Чёрную речку. Сначала их разочаровало петербуржское метро, которое было гораздо хуже московского, а потом и сама речка.
– Речка как речка, обычная серость в это время года, – сказал Андрей, – за что её Чёрной обозвали?
– Кому-то она такой показалась, вот и всё. А вообще-то здесь мрачновато, народу совсем нет.
– Я здесь людей вообще не видел, не считая редких прохожих. Какой-то пустой, вымерший город, совершенно не сравнимый с шумной Москвой. Нет ни одного киоска с пивом или хот-догами. Если бы не “Макдоналдс”, мы бы умерли здесь с голоду.
– В кинофильме “Брат” Петербург называют провинцией. Наверное, так и есть.
– Тем не менее, я рад, что мы его посетили. Приобщившись к истории, я почувствовал, что мои собственные проблемы – сущая чепуха. Пушкин убит на Чёрной речке, а мы о своих глупостях убиваемся. Но почему всё-таки судьба так жестоко с ним обошлась?
– Есть мнение, что он уже написал всё, что мог, все свои мысли поведал миру, потому и умер рано. Дальше пошла бы тягомотина…
– Ну и что? Вторую половину жизни можно было бы совсем не писать, наслаждаться уже написанным. Отдыхать.
– Значит, нельзя было. Гении живут по своим законам.
– Как хорошо, что мы не гении. Хотя ревность процветает и в наши дни. Глупо, не правда ли?
– Очень глупо, – ответила Татьяна, уже догадываясь, куда он клонит, – лично я глупее ревнивого мужа ничего не видела, а противнее ревнивца – только пьяница.
– Но что делать, если вокруг неё всё время кто-то крутится. В библиотеке ведь сидит, у всех на виду.
– А что же ты себе Матрёну не нашёл? Ту самую, на которую никто не позарится?
– Ну вот, поймала на слове, и довольна.
– Ты знаешь, ревность как порок осуждалась давно, ещё в древности. Шекспир назвал её чудовищем с зелёными глазами, а Бернард Шоу предостерегал: “Никогда не ревнуйте к настоящему живому мужчине, ведь каждого из нас вытесняет вымышленный идеал”. А недавно я вдруг поняла, что и Маяковский говорил то же самое. У него есть такие строки: “…ревнуя к Копернику, его, а не мужа Марьи Ивановны, считать своим соперником”.
– И что же это значит?
– Любишь, значит должен становиться лучше, подниматься выше, стремиться к идеалу. Ревновать же к себе подобному, к тому же мужу Марьи Ивановны, просто смешно.
– Да, в этом что-то есть. Так вы с папой, что же, и не изменяли друг другу никогда, и не ревновали?
– Не изменяли, это точно. Ревновали, наверное, по глупости. Но не делали из этого проблему, не устраивали скандалов. Мы предоставили друг другу право на свободу в чувствах, право выбора. Наверное, поэтому никуда друг от друга и не делись.
Смеркалось. Вода в реке становилась всё темнее. Надо было уходить из этого мрачного места, но Андрей решил задержаться и побросать в воду камешки.
– Здесь хорошо думается, – сказал он, – голова очищается от дурных мыслей. На некоторые вещи начинаешь смотреть совсем по-другому.
Он всё швырял и швырял небольшие серые камешки в реку и молча смотрел на расходящиеся по воде круги.
– Так что же мне теперь делать? – заговорил он, наконец, – идти мириться?
– Если она тебе нужна, то да, конечно. Зачем мучить себя и её из-за глупой ссоры?
Андрей отряхнул руки от прилипшего к ним песка и направился к метро. Татьяна медленно пошла за ним, думая о том, что её парень, наверное, серьёзно влюбился. Во время размолвки не бегает к другим женщинам, не отрывается по полной программе, не пускается во все тяжкие. Он думает о ней и старается сохранить себя в форме. А это уж явный признак серьёзного отношения к женщине.
– Ты её любишь, что ли? – спросила она, хотя и не надеялась получить честный ответ.
– Откуда я знаю? – рассеянно ответил он вопросом на вопрос, – сколько раз в жизни можно любить-то?
– Я думаю, один раз. Увлечений может быть много, а любовь одна.
Татьяна на минуту задумалась, не слишком ли категорично прозвучал её ответ, но решила, что отступать не стоит. Это правда, любовь одна, и этому есть масса доказательств. В конце концов даже у такого ловеласа, как д,Артаньян, на многие тома произведений Дюма была одна – единственная любовь, Констанция Бонасье. Но когда она напомнила об этом сыну, он возразил.
– А как же Дон Жуан? У него одних только испанок было тысячи три…
Татьяна посмотрела на сына укоризненно и в то же время недоумённо. Как можно приводить такой неудачный пример?
– Дон Жуана выдумали мужчины, чтобы воплотить в этой выдумке свою сокровенную мечту – нравиться абсолютно всем женщинам. Но так не бывает, всем нравятся только червонцы. Да и физически ни один из вас такого количества красавиц не выдержит. Так что враньё всё это. А вот д,Артаньян существовал на самом деле.
– Да ну тебя, – отмахнулся Андрей, – говоришь, как будто и правда этому веришь. Время идёт, до поезда осталось три часа; надо подумать, куда ещё сходить.
Вернувшись домой, они наперебой рассказывали папе Серёже о красотах Петербурга.
– Я была права – мы вернулись оттуда обновлёнными, – подмигнула она мужу, – всякие мелочи жизни для нас уже не существуют. Мы теперь будем думать и мечтать только о высоком.
Она покосилась на сына, который размешивал ложкой сахар в чашке с чаем. Супруги понимающе посмотрели друг на друга. Сергей вдруг спохватился.
– Я совсем забыл, – сказал он сыну,– тебе звонила Майя.
– Что?!
– Майя звонила, чего ты так испугался. Говорит, что ты ей очень нужен. Просила зайти, когда у тебя будет время.
– Когда она звонила?
– Когда, когда… Естественно, когда ты гулял по Петербургу.
– А-а… Ну, я пошёл.
Андрей встал и направился к выходу. Хлопнула дверь, послышались его удаляющиеся шаги.
– На что это похоже? – спросил Сергей.
– Наверное, на любовь. Всю поездку он только о ней и думал.
– Вот нам и сюрприз. Бывает, что родители беспокоятся за дочь – вдруг ребёнка в подоле принесёт? А у нас сын нашёл себе жену с готовым ребёнком. Это, по-твоему, не в подоле?
– В подоле, в подоле, – согласилась Татьяна, – но ты же не собираешься отправлять его на войну, чтобы он забыл о ней?
– Боже упаси, пусть сами разбираются. Ему уже не восемнадцать лет.
– Не понравилась девушка, понравилась женщина… Со времён “Евгения Онегина” это общеизвестно. Мы думали, что живём первый раз, что проходим свой, никем ещё не пройденный путь, а в жизни-то всё уже было, – философски заметила жена.
– Так что же нам делать, к свадьбе готовиться? – спросил муж.
– Поживём, увидим. А пока надо Ленке Ткаченко позвонить, о поездке рассказать. Мы её и Мишу там вспоминали. Или рано ещё? Она в выходные спит до обеда, потому что накануне у телевизора сидит или читает до рассвета.
Татьяна посмотрела на часы: они показывали десять утра. Пожалуй, рано. Лена – барышня безалаберная, неправильная, режим никогда не соблюдала. Надо было и её с собой в Петербург взять, как она раньше не догадалась? Ну да ладно, в следующий раз.
Она подошла к телефонному аппарату уже после полудня. Ей ответил мужской голос.
– Здравствуйте, – сказала Татьяна, – мне бы Елену Викторовну.
– Кто её спрашивает? – строго задал вопрос тот же голос.
– Одна из её знакомых. Татьяна из Москвы, – доложила она и подумала, что страшно не любит этого вопроса – кто спрашивает? Не вам же звонят, ваше дело передать трубку, кому следует. Или у неё ревнивый кавалер появился, который изучает её окружение?
–А-а… Это её сын Виталий, – более мягким тоном пояснил голос на другом конце провода, – у меня для вас плохие новости.
Плохие новости? Татьяна вздрогнула. Мысли заметались, как в лихорадке. Что случилось? Родители Лены давно умерли. Разве что с её братом Валерием случилось несчастье, и она уехала туда же, в Петербург, где он жил с семьёй?
– Она умерла, – тихо сказал Виталий.
– Кто умер? – не поняла Татьяна.
– Елена Викторовна, – пояснил он.
Татьяна не поверила своим ушам, но внутри у неё всё похолодело. Умерла в сорок восемь лет? Этого не может быть! У неё вырвался непроизвольный крик.
– Ах! Что случилось?
– Она не лечилась. Обратилась ко врачу, когда было уже поздно… У неё был аппендицит.
– Умерла от аппендицита?! – опять закричала Татьяна.
– Да.
– Когда же это случилось?
– Неделю назад. Я хотел вам сообщить, но не нашёл телефон. Дядя Валера приезжал, он мне очень помог.
– Как ты теперь будешь жить? Совсем один?
– Да, один. А что делать?
Действительно, а что тут поделаешь? Отца нет, мать умерла. Нелёгкое испытание выпало парню, которому всего девятнадцать лет. Да что же это за жизнь у Елены такая, что за судьба! За что она её так наказывает? За то, что в молодые годы посуду за собой не мыла? Смешно!
Татьяна вытерла слёзы, рассказала о случившемся мужу, и вместе они долго не могли успокоиться, обсуждая эту нелепую смерть.
– Аппендицит – болезнь коварная, – пояснила бабушка Римма Степановна, когда узнала о случившемся, – я всю жизнь медсестрой в хирургическом отделении проработала, всякое видела. Если в животе появилась острая боль, надо “Скорую помощь” вызывать. А мы что думаем: поболит и пройдёт. Если гнойный аппендикс лопнет, инфекция распространится по всему организму, человека в этом случае спасти бывает трудно, почти невозможно. А боль-то острая проходит! Ничего не болит, человек успокаивается и не обращается к врачу. Когда же ему становится совсем плохо, бывает поздно.
Да, Лена всегда была безалаберной. И всё-таки она не заслужила такого удара судьбы. Ведь её жизнь-то могла только начаться… Вдруг Татьяна замерла от неожиданного открытия. Сорок восемь лет? Так её брат Миша тоже умер внезапно, тоже несуразно и в том же самом возрасте! Что это, случайность или какой-то неведомый перст судьбы?
Татьяна не была ясновидящей, не находила у себя способностей экстрасенса, поэтому на этот вопрос ответить не могла.
