Sunon Boy
Хроники Ламмеры: Летучий Фрегат
Глава 30 "Верни им небо, тоску по дому утоли"
Долгожданная битва, что с минуты на минуту развернётся в трапезном зале Лакшата, близилась с каждым шагом героев, что пробивались к месту грядущей схватки, и когда те добрались до огромных богато украшенных дверей, то мощным пинком все трое выбили их и наконец увидели своего злейшего врага! Однако знать успела покинуть эту комнату и уйти в безопасное место, и рядом с Маликой Лакшата остались лишь мамелюки и музыканты, что заканчивали играть на инструментах, пока императрица в роскошном фиолетовом сари медленными движениями руки рисовала им дирижёрской палочкой круг. Вперёд к воротам, из которых вышли агенты с повстанцами, стояла стража султаны, что прикрывала музыкантов, внимательно следящих за каждым движением музыкального жезла императрицы, что завершала свою композицию и заглушала собственную энергию войдерума, после чего под ярким светом канделябров двинулась сквозь толпу мамелюков, дабы лично поприветствовать вторженцев.
Базиль и Мариам застыли от страха и ненависти, ибо к ним приближался человек, которого долгие кольца презирали и искали тому возможность нанести смертельный визит и расставить все точки над "и". От каждого её шага кровь агентов стыла в жилах, пока стража и музыканты смиренно кланялись, не только потому что требовалось оказать честь – они желали этого. Ибо даже человек с самым мелким войдеровым потенциалом мог почувствовать мощь и ауру человека, что просто должен стоять над ними и подчинять своей невообразимой силе. Могущество – именно это было источником покорности, ибо сильнейший в мире войдер звука из ныне живущих на инстинктивном уровне заставлял слабых отринуть свои амбиции и уверенность, но гнев Базиля, Дзина и Мариам всё-таки не давал прогнуться под мощью Малики, ощущаемой каждой фиброй души.
– Уж кого, но точно не вас я ожидала увидеть. – спокойно сказала Малика, сдерживая эмоции, пока они вовсю буйствовали в настороженном Базиле, Мариам и Дзине. – Кто бы мог подумать, что дети пойдут войной на матерь? – горько улыбнулась Малика, вспоминая день фальшивой казни, пока глотки агентов Летучего Фрегата наполнялись словами, что на протяжении всего приключения собирались там, чтобы при встрече вырваться – но что-то вставало поперёк горла, посему императрица, получив немой ответ из смешанных эмоций на лицах детей, продолжила говорить. – В последний раз, дочерь, я видела тебя на розыскных листовках в Хондруфере: "Мариам Лакшата, Гибельный Резонанс" – как глупо. Ты царила иллюзорными пустынями, но твоё царствие здесь, в Лакшата! – разочарованно и гневно произнесла Малика. – Я надеялась, что ты станешь носить эту фамилию с гордостью… – сжала ладонь в кулак и вновь почувствовала ту старую рану на душе, что до сих пор кровоточит, но травму не должно было видеть детям, посему она спрятала её за колкой фразой. – Но ты пошла по пятам своего брата и становилась прислужницей всякого сброда! – после этих слов Базиль не сдержался и выступил вперёд, обрушив на мать всё, что накопилось за долгие кольца скитания.
– А из-за кого всё это началось?! – взорвался Базиль, после чего его жар ослаблялся с каждым последующим вопросом. – Кто сломал наши судьбы? Кто стал причиной кошмаров? – закончил говорить за двоих Базиль, после чего выставил указательный палец к материнскому лицу, что когда-то было символом любви и заботы. – Ты сломала меня и тысячи жизней ни в чём не повинных людей, и всё ради чего? Ради… чего? – начинал чуть ли не выть в гневе и печали, вспоминая, как корил себя каждую ночь за то, что не смог спасти Мариам и рабов Лакшата, после чего, похрипывая, прокричал. – Ради чего всё это, а?! Какая к херу цель стоит стольких жизней?! Ты, мразь! – со слезами на глазах, Базиль в порыве ярости вытащил кинжал и намеревался воткнуть его матери по самую рукоять, но сестра сумела его остановить, схватившись за запястье брата.
– Базиль… – печально глядела Мариам на Базиля, что, скрипя зубами, остановился и начал контролировать свои эмоции. – Злоба ничем нам не поможет, прошу, успокойся… – проговорила Мариам, пока в её сердце тоже горело пламя ненависти, но печаль от того, каким стал Базиль, была сильнее.
– Я сделала свой выбор двадцать колец назад, и ты, Базиль, имеешь полное право меня ненавидеть за это. – едва ли не кусая губы в кровь, Малика сказала это, но потом сумела скрыть эмоции. – Оставлять тебя в живых после того, как ты спас раба, было бы непозволительно. И, чтобы сохранить репутацию перед высшими чинами, я согласилась на радикальные меры, а ты – жертва этого лишения, как и моя дочь.
– И ты смеешь после всего называть её дочерью?! – не мог держать себя Базиль, а его нервы были натянуты как струна. – В тот день, когда Мариам пришлось увидеть, как голова её брата отделилась от тела, ты бросила её и меня! И ты ещё можешь называться нашей матерью? Ты?! – чуть ли не разрывал себе Базиль горло, сумев высказать в лицо всё.
Малика после этих слов с трудом смотрела Базилю в очи, после чего взглянула на Мариам и увидела в её алых глазах словно вековую печаль. Она помнила беззаботное детство, родительское тепло и уют хоть и пёстрого, но родного, уютного дворца, однако всё это разрушилось временем и трагедиями. Только Мариам, хоть и без слов, но смогла понять и разделить печаль матери, которую императрица всеми силами скрывала: "Время не вернуть назад." Так продолжалось пару мгновений, пока Дзин не выскочил вперёд и ободрил героев своим звонким голосом: "Мы здесь, чтобы дать людям свободу – за неё придётся бороться, вы со мной или будете дальше стоять?"
За минуту до того, как агенты заявились в трапезный зал, Малика, ведомая самоуверенностью, отозвала войска в столице и потребовала сложить оружие, чтобы лично дать бой лидеру освободителей и обезглавить тем самым Летучий Фрегат, дабы избежать лишних жертв со стороны солдат Лакшата. Однако той же самой стратегией хотели воспользоваться агенты, поскорее покончив с императрицей, чтобы та капитулировала35, однако в трапезном зале лишь Малика и её слуги знали, что в городе уже не ведутся бои.
Малика вернулась к музыкантам и достала музыкальный жезл, и, закрыв глаза, резко ударила им по воздуху, словно по гонгу в Таньшан, после чего приспешники начали играть простую мелодию на скрипке, со временем дополняя новым инструментом, чья громкость контролировалась свободной протянутой рукой, смотрящей ладонью вниз. И пока Малика занималась оркестром, Мариам и Базиль воспользовались музыкой и пошли в наступление, обрушивая на мамелюков мощные звуковые техники, а Дзин, контролируя потоки ветра, мог с лёгкостью уклоняться от выпадов стражи и контратаковать, поведя за собой в бой повстанцев, что помогали удерживать фланги и массы вооружённых людей. Мариам и Базиль комбинировали свои приёмы друг меж другом, пока их поддерживал воздушной аурой Дзин, отчего те могли быстро расправиться с третью солдат, но Малика только начинала играть свою музыку – скоро композиция должна прийти к кульминации! Каждое её движение руки было словно буквой закона и определяло слугам и то, что им нужно играть и как жить сейчас, и что потребуется воспроизвести в будущем, опираясь на действия Императрицы. Певцы мало чего стоили по отдельности, но под управлением Малики они сумели слиться в едином хоре и петь слова Золотого Гимна, что в начале песни лишь говорили о величии Лакшата, дабы не дать возможности вражеским войдерам звука пользоваться песней, в тексте котором идёт речь о смерти врагов клана; позже, ближе к середине, их пение прижилось к лязгу стали и взрывам пороха, став с ним единым целым, полностью наполнив собой трапезный зал. Кровь хлестала на инструменты, безупречные стены с арабесками и богато расшитую мебель, но оркестр продолжал играть, а солдаты сражались всё более ожесточённо, совершенно не обращая внимания на потери.
Когда вдохновение от песни Лакшата перестало как-либо действовать на Базиля и Мариам, стало некому поддерживать повстанцев техниками войдерума звука, и единственным эффективным войдером на стороне Летучего Фрегата остался лишь Дзин, что изрядно вымотался в непрерывном бою, где одна волна яростных бойцов старалась перекрыть собой другую, пока в один момент оркестр Малики не перешёл к кульминации, взорвавшись буйством звука, что проникал в уши врагам и заставлял их терять всякую надежду на победу, пока соратники давили их как букашек.
Агенты глядели на то, как мамелюки рвут повстанцев как крокодилы, в чьи лапы попалась дичь, и ужасались, ибо энергия войдерума иссякла, а обстановка битвы говорила сама за себя – они были слишком самоуверенны, когда нападали на сильнейшего войдера звука. Казалось, что поражения не избежать, и Базиль с Дзином не хотели с этим мириться, ибо не для этого они проделали весь этот путь, пока Мариам лишь смотрела на окровавленные тела павших людей с обеих сторон, и теперь место, где Мари когда-то ела с матерью и прабабушкой, стало пристанищем смерти. Неужели здесь же Мариам, Дзин и Базиль увидят свой конец?
Не дождавшись окончания композиции, Малика сжала ладонь в кулак и резко ударила им вверх-вниз по воздуху, дабы взять резкую паузу, после чего она двинулась в эпицентр битвы, дабы сблизиться с агентами. Те, кто расступался перед ней, либо преклонял колено, либо без сил ронял своё оружие, а те храбрецы, кто осмеливался напасть, моментально получали в упор мощной звуковой техникой, с лёгкостью отталкивающей неприятеля прямо в стену. И лишь когда Малика Лакшата оказалась в самом стане врага, она дала полную свободу своему войдеруму, что будто создал вокруг неё ореол. После чего оркестр вновь продолжил играть, и мелодия с помощью техники звука Малики приобрела особую мощь, доселе невиданную ни одному войдеру этой стихии: ни немота, ни иллюзия, ни удар, ни воодушевление – ничего из этого не проявилось в конце композиции, и лишь мелкий отголосок словно в самом нутре людей начал всё громче и громче раздаваться эхом, пока людям не казалось, что это – их собственный голос. Эта самая мелодия заставила раненых повстанцев пасть на колени. Воины, что были готовы пожрать Малику с потрохами, не могли более уверенно держать оружие в руке и сломились, почувствовав, как всякие силы покидают их. Более в их сердцах не пылало мужество или жажда победы, а вся схватка казалась суицидальным походом, словно маленькой лодкой, намеревающейся дать отбой цунами, а их амбиции вместе с тем превратились в не более чем пустой звук, никоим образом не способный перекричать собственный лже-голос, что под шумы боя и всплески крови в истерике бил слова: "Я слабее."
И когда Малика Лакшата, спокойно проходя мимо поражённых Золотым Гимном повстанцев, оказалась всего лишь в метре от агентов, она закрыла глаза, проявила всю свою энергию войдерума и наполнила уши своих детей и Дзина едва слышимым звуком, что будто гулким ветром проносился по мышцам и ослаблял их, заставив чувствовать совсем малую ноющую боль. Обессиленная Мариам не могла спокойно стоять на ногах, и мало ей было время от времени колющих шрамов, которые она получила во время путешествия, так из свежих ран медленно текла кровь и закрывала опущенные глаза, заставляя видеть перед собой проблески тьмы и маленьких огоньков.
И лишь когда Мариам с великим трудом подняла голову, она во всей красе увидела сильнейшего войдера звука, что возвышалась над ней и всем своим видом говорила: "Глупо было бросать мне вызов." Однако сама Малика не собиралась добивать врагов, посему лишь погрузилась в раздумья в попытке найти ответ на вопрос о том, где лидер Летучего Фрегата. Тогда Дзин, будучи сильно раненым, собрал последние силы и еле вставал, пока пальцы скользили по окровавленному полу, но не сдавался, ибо всем сердцем желал подняться и урвать победу зубами: "Если не сможем мы, то кто тогда сможет дать рабам свободу? Нам нельзя… никак нельзя проиграть!" – С полным решимости лицом сказал Дзин, пытаясь одним уцелевшим глазом исподлобья смотреть на Малику хищным взглядом так, чтобы противостоять мощной ауре войдерума и не упасть ниц. Однако после этих слов только нависла тишина, а затем горький смешок Малики, после чего та, смотря на Дзина свысока, ответила: "Не я построила рабскую систему, но она помогает моему народу жить счастливо, пользуясь чужим трудом. И раз вы считаете меня злодейкой, то вас как минимум можно назвать врагами народа."
Глядя на Малику, в Дзине эхом раздавались слова тёмного разума, ломающие былую решимость: "Союзники не смогут сейчас бороться, я один. Один. Один… Один против сильнейшего войдера звука. Один против страны. Я слаб. Свободе не бывать." Но все эти мрачные слова перестали раздаваться в голове, когда сзади еле-еле поднялись Мариам и Базиль, после чего поддержал слова Дзина сначала брат, потом сестра:
– Малец, ты сражаешься за нужные вещи… кха… – кашлянул кровью, после чего продолжил. – Держи эти слова как знамя – давай покажем Малике! А-а-а! – Выдал Базиль, после чего стал кричать без устали боевой клич.
– Дзин, ты не один – я дала обещание сражаться с тобой плечом к плечу, а значит мы победим! А-а-а! – присоединилась Мариам, придерживая рукой кровоточащую рану на плече.
Дзин Пан сумел прогнать прочь пораженческие мысли благодаря соратникам, после чего неосознанно присоединился к их боевому кличу, чуть ли не разрывая себе горло, и этот крик придал войдерам энергию и силы, чтобы с лёгкостью встать и сражаться дальше – держись, Малика!
Пока наша троица обрушивала на Малику неистовый крик, с лестницы послышался точно такой же боевой клич, после чего меньше чем за минуту в трапезную ворвались пираты Генри Эвери – хоть и без капитана, но подкрепление прибыло!
Малика вернулась на свою начальную позицию, и вновь начался бой, где музыканты под руководством императрицы играли ту же самую композицию. Тогда Мариам, Базиль и Дзин предупредили новоприбывших союзников о том, что нужно как можно скорее обезоружить музыкантов, пока не кончилась песня, однако Золотой Гимн было невозможно прервать из-за опытных мамелюков, один из которых мог с лёгкостью перебить десяток пиратов, и плюсом к тому композиция Малики с самого начала потихоньку заставляла приверженцев Летучего Фрегата слабеть и терять боевой дух, отчего пробираться к музыкантам приходилось по трупам союзников – ход битвы снова ведёт к поражению…
Энергия войдерума Мариам вновь падала, и силы покидали её, пока Дзин и Базиль через боль кричали: "Вперёд!" В голове Мари всё больше и больше звенел звук приближающейся смерти и поражения, что двигался к ней с лязгом металла, предсмертными криками пиратов, выстрелами и всплесками крови. Словно хрустальный скарабей из её горьких снов стал рассыпаться и трескаться, и тогда она оказалась окружена грядущим поражением – в голове все мысли были лишь об этом. Однако в этом мраке появился маленький огонёк вдали, когда в один момент Мариам услышала отчаянный крик брата: "Мы будем жить!" Действительно – жизнь, за которую Мариам цеплялась всеми силами, когда сражалась в Ан с Нопперабо, спасала Дзина на Жестоколе и Пике Древних, отбивала нападение на Суру, оборонялась от солдат в трактире, после чего увидела его… живого брата.
Именно после этого горькие сны перестали досаждать ей, ведь тогда же и появилась непобедимая, стойкая надежда. И когда Мариам достигла этой мысли, в голове внезапно появилась новая: "Я хочу поделиться этой надеждой!" Мариам наполнилась смелостью и решимостью после всех этих мыслей, после чего будто нащупала чрезвычайно редкий звук, способный пробраться в душу человека и кружить в безудержном танце. Именно этим звуком Мари решила воспользоваться, когда в её теле ключом стала бить энергия войдерума звука. Она заполнила сердца соратников, отчего те слышали шелест невероятно гладкой и почти невесомой шёлковой ткани, что кутала собой тела воителей и шептала на чудесном языке слова, усиливающие боевой дух, – слова надежды из гимна Мариам Лакшата, Гибельный Резонанс, и гимн сей – Шёлковая Песнь!
Секрет контроля войдерума звука, передаваемый в династии Лакшата из поколения в поколение, и сила, черпающая энергию от поднятия боевого духа – всего этого Мариам сумела постичь в этом бою. Ибо чем отличается храбрость от безрассудства? Храбрость есть преодоление страха, и обратной стороной этой силы пользовалась Малика в Золотом Гимне, заставляя врагов отринуть свои амбиции и предать своё мужество сомнениям и пораженчеству, но теперь перевес сил на стороне освободителей!
Абсолютно все союзники, услышавшие Шёлковую Песнь, совершенно не обращали внимания на Золотой Гимн, и под слова Мари: "За каждым поражением будет победа, храбрость даст нам сил схватиться за неё!" – сражались с необычайной силой и прытью. Люди ощутили себя настоящими воителями, и теперь им не повернуть назад – только победа сулит им сейчас! Базиль, ощутивший такой огромный приток сил от абсолютной техники войдерума звука сестры, подумал: "Эксодий, жаль, что ты не слышишь эту песнь. Вот бы рассказать тебе обо всём за кружечкой, как вернусь отсюда с победой!" И когда Малика поняла, что теперь её поражение становится лишь вопросом времени, а энергии войдерума более не хватит на контратаку, то во всеуслышание приказала остановить битву и сказала агентам: "Нет больше смысла проливать кровь наших людей, я готова капитулировать…"
Однако Генри оказался невероятно удивлён, когда Дзин отказался от предложения и сказал, что Малика уже сдалась – победы достаточно. Мариам обрадовалась выбору Дзина и поддержала его, пока Базиль с лёгкостью выдохнул – этот тёуган-пират всё-таки оказался хорошим человеком, и теперь начнутся светлые времена для Ламмеры, и останется ждать лишь её процветания. Но чего не мог сейчас ожидать никто из Летучего Фрегата, так это того, что пистолет, предложенный Дзину, будет направлен на него же – Генри Эвери схватил ослабевшего тёугана и взял того в заложники, приставив оружие к виску, до смерти напугав и рассердив тем самым Мариам, но Базиль и Малика ожидали подобного хода. Битва ещё не окончена, и ход её сильно изменился.
– Что вы делаете, Капитан? За что?! – не понимал до смерти напуганный Дзин.
– Отпусти его сейчас же, дажвог! – яростно прокричала Мариам – казалось, она никогда ещё не была так зла.
– Подлый пират, я знал, что тебе нельзя доверять! – обозлился Базиль от мысли, что пиратам не жаль даже своих.
– Молчать, собаки! – крикнул нервный Генри. – Даже если убьёте меня, снаружи вас ждут мои люди! Так что давайте будем друзьями, да? Ха-ха-ха! – выскочили слова из гнилых зубов.
– Перкеле36! Да срать я хотела, хоть там миллион твоих хуесосов – я от тебя живого места не оставлю, свинья ебаная! – еле держала себя Мариам, чтобы не убить Генри, ибо единственное, что её останавливало, – пистолет, приставленный к виску Дзина.
– Не горячитесь так, я предлагаю вам и хороший вариант: уходите с глаз долой и никогда не возвращайтесь в Ламмеру, и я сохраню ваши жизни, а трон Лакшата заберу себе! – сильнее надавливая дулом пистолета висок Дзина, сказал Генри.
– Н-но почему… Ведь ваша дочь… – в слезах говорил Дзин, ибо начал понимать, что с самого начала пираты не желали спасать рабов, а значит, всё было в пустую, и друзей ждёт смерть, а безвольных навсегда лишат свободы. – Как же ваша дочь?! – не мог понять Дзин, ибо знал, как дорог Генри один лишь амулет с её фотографией, так почему? Почему он повёл себя так? Дзин ещё верил, что есть веская причина, какой-то план!
– Ах… Она… – вспомнил Генри. – Не подумай, Дзин, что всё это время я напоказ хранил и лелеял эту безделушку на шее. У меня правда была дочь, но она погибла ещё до того, как Малика трон потеряла. – жестоко разбил Генри всякую надежду и веру-стекло Дзина в Летучий Фрегат, дав мраку меж трещинами в осколках пробраться тёугану в душу.
– Что?.. Нет… Этого не может быть! – тьма, всепоглощающая, холодная тьма стала поглощать Дзина целиком, пока Мариам видела в его детских глазах, как всякая вера и надежда уходит от него, и её ярость от этого сменилась на бессилие и страх за друга.
Базиль с самого своего начала работы на Летучий Фрегат был предельно осторожен с её членами и никому не доверял кроме Эксодия, но даже так вся эта картина заставляла его испытывать невероятное отвращение, злость и шок, но его эмоции затихли, когда Малика, глядя Генри Эвери в глаза, во всеуслышание раскрыла всю его личность:
– Я знала, что капитана Генри Эвери куда более интересует дворец и моя власть, нежели свобода незнакомых ему людей. Именно власть сподвигла его прийти сюда, ибо как ещё объяснить то, почему он так яро защищал южные границы от чужеземцев? На протяжении долгой истории этой страны сюда протягивали ручонки множества жадных империалистов, Турнадау с жаром отстаивала эти земли ценой жизней тысяч матросов. Слишком уж искренняя и верная служба для пиратов, не так ли? Ты, низкосортный пират, был на посту старпома на корабле Робина Ньюгейта и служил ему верой и правдой.
– Да, служил, чего ты добиваешься своими словами? Просто покончи с собой и избавь меня от твоего пиздежа! – потребовал Генри, стараясь скрыть своё беспокойство.
– Твоя верность Робину Ньюгейту закончилась ровно тогда, когда его бухта возымела власть и силу на мировом океане. Это ведь ты своими руками скормил морским чудищам тело своего капитана, не так ли, Генри Эвери? – этими словами Малика заставила всех пиратов утихнуть и прислушаться, ибо всем было известно, что в последнем бою Генри был единственным, кто видел своими глазами смерть легендарного Робина Ньюгейта.
– Эй… что ты такое несёшь, мразь? – в поте лица еле проговорил Генри от волнения. – Я? Да ни один адмирал и гроша ломаного не стоит перед ним, как я мог по-твоему его убить?! – нащупал крепкую почву, чтобы люди доверились ему.
– Но если в последнем бою при Турнадау его убил не адмирал, то кто? – фатально парировала Малика, собираясь нанести последний удар, полностью разоблачив подлого пирата. – Только самый близкий ему человек, нанеся удар из тени, исподтишка! – после этих слов пираты медленно, будучи полными сомнений, прицелились в своего же капитана и лидера клана Турнадау, а сам Генри настолько сильно испугался от разоблачения, что весь вспотел и не мог ничего сказать, а Малика забивала последний гвоздь в крышку гроба. – Мне жаль лишь от того, что не сумела выудить информацию о том, что именно ты стоишь во главе Летучего Фрегата. Из-за тебя первым делом мне пришлось сразиться с собственными детьми, и сейчас я не имею возможности положить конец твоим низшим амбициям и подлым отговоркам. Твоя дочь умерла десятки колец назад, но ты делаешь из неё благородный умысел. Хочешь её спасти от моей тирании? Она – безвольная этой страны? Твоя дочь – раб лишь твоих оправданий, и движим ты не чистыми намерениями, а честолюбием, жалкий пират! – в этих словах Малики словно сияло золотое знамя, осветившее собой неведение, скрывающийся мрак и мерзость капитана – теперь ему не укрыться!
Однако насколько эти слова были критичными для Генри, настолько же они были острыми для Дзина, что всем сердцем доверял капитану в своём путешествии. Всё с самого начала было ложью, и убийствами этот пират не боялся проложить дорогу к собственной эгоистичной цели, прикрываясь благородством. Человек, за которым так яро шёл Дзин, – гноящаяся рана с запахом трупного яда, и в глубине души в мальчика под этот гнилостный портрет пирата просочились слова: "Не только он – весь мир такой, и ему подобает быть жестоким, чтобы выжить и жить." Тогда тьма, окутавшая парня, начала необратимо менять его личность.
Когда Генри Эвери осознал, что никакая ложь не сможет заглушить все нападки и свет правды Малики, его полностью наполнила злоба и беспомощность, словно тот был крысой, загнанной в угол. В такие моменты остаётся лишь два пути: сдаться и умереть, поддавшись страху, или же самый опасный – открыть душу отчаянию. Именно второй вариант выбрал Генри, после чего дрожащими руками нервно закричал: "Будь ты проклят, Робин Ньюгейт!" – именно его в последний раз обвинил Генри, ибо, когда он стал новым главой Турнадау, уничтожение культа личности Робина Ньюгейта было не то что невозможным – оно было опасным для самого Эвери. На протяжении долгого времени он делал вид, будто отдаёт должное основателю Турнадау, отчего у пиратов до сих пор сохранился к Робину Ньюгейту почёт – он же и стал причиной того, что в решающей битве во дворце Лакшата Генри остался против своих же людей, что держали своего капитана на прицеле. Всё пошло не по его плану: Дзин отказался добивать Малику, Мариам осталась в живых, а Базиль оказался её братом. Он уже пытался настроить Дзина против Мариам, но даже этого не вышло, а доверие Базиля невозможно было купить, и теперь Генри осталось только одно – биться в отчаянии из-за поражения.
Бросив проклятия Робину Ньюгейту, Генри быстро наставил пистолет на Базиля и выстрелил, после чего послышался звук чавканья плоти – пуля достала цели, и рана стала медленно кровоточить. Генри нервно сдавливал дулом пистолета висок Дзина, показывая настороженным пиратам и повстанцам, чьей жизни может стоить ответный выстрел по нему. Однако после выстрела сам Базиль был цел, и лишь перед ним лежала мать, успевшая прыгнуть под пулю. Еле дыша и придерживая рану на животе рукой, она говорила с сыном: "Сильный правитель должен быть хладнокровным… но я не смогла не пожалеть о том, что выбрала вместо детей трон… А сильная мать не должна прогибаться ни под кого… Увы, Базиль, Мариам, я не сумела стать ни хорошей императрицей, ни достойной матерью…" – на пару секунд она умолкла, отчего Базиль испугался, после чего в состоянии шока и страха подумал и поймал себя на мысли: "Не умирай, только не умирай!" Тогда Малика смогла посмотреть сыну в глаза, и тот впервые увидел слёзы на лице несгибаемой и волевой женщины, что, перед тем как отключиться, сказала: "Я так рада, что вы живы." Пока Малика падала без сил, Базиль и Мариам наконец поняли, почему она совершила именно показную казнь собственного сына много колец назад и почему в её речах не было искренней враждебности. И когда оба осознали, что единственным врагом здесь является Генри Эвери, Базиль поймал мать и не дал ей удариться о пол, после чего Мариам, пустив слезу, попросила брата прикрыть её от атак.
Настоящий враг был выявлен, и теперь осталось только направить все свои силы на него, но в глазах Мариам Дзин видел отголоски страха: одно неверное движение – её друг будет мёртв. Все в этой комнате словно сидели на иглах, и лишь Базиль в таком состоянии решался что-либо говорить обезумевшему Генри: "Опусти оружие, и мы сдадимся! Только и всего, успокойся!" Но каждое слово воспринималось капитаном вовсю бушующей паранойей: "Никто в здравом уме не выпустит меня отсюда живым!" – и он был прав.
Дзин видел и слышал всё это действо и думал, что именно из-за него сейчас все страдают. Он – причина всех несчастий. "Убийца, лжец, слабак." – эти слова раз за разом гремели в голове Дзина, словно бьющейся друг о друга сотни мечей, разрезающие плоть и жадно пьющие кровь стенок мозга. Абсолютная тьма и ночь, пустота, сравнимая с великим отсутствием, темницей без какого-либо света, где можно выколоть себе в отчаянии глаза. Ничто в этом мире не сравнится в силе с отчаянием, пробирающим плоть и кости, заставляя зубы стучать друг о друга и издавать рваную и дёрганую мелодию испорченной скрипки. Дзин проходил двоичную гармонизацию37, становясь войдером тьмы. Возможно, в этом бою это придало бы Дзину преимущество, однако войдерум света и тьмы являются самыми сложными и опасными в постижении, и лучше всего, когда такая стихия становится у войдера первой, иначе, в худшем случае, человек сходит с ума и после прохождения двоичной гармонизации не способен контролировать силу. Именно этого так сильно боялась Мариам, что заметила медленные метаморфозы в ауре тёугана.
И пока в памяти Дзина всплывали моменты, где он неосознанно использовал зачатки войдерума тьмы, Мариам постаралась с помощью войдерума звука добраться до глубин души мальчика, словно голос её был стрелой света, пролетающей сквозь клубы грозовых туч: "Ты не один, Дзин! Мы вместе победим!" – крикнула отчаянная Мариам, но тем самым она взбесила Генри, отчего тот нацелился на неё и собрался выстрелить.
Оставалось лишь мгновение до выстрела, скоро снаряд долетит до цели, но итог этого действа дал о себе знать, когда Дзин спокойным взглядом окинул напуганную Мариам. Тогда снаряд воткнулся в цель и разорвал её на куски, отринув всё слабое, вот только то была не пуля, а голос Мариам! Дзин преисполнился решимости и здраво оценил ситуацию, после чего сделал свой ход. Тёуган схватил Генри за руку, которой тот держал пистолет, и пустил в неё энергию своего нового войдерума: потоки немыслимой силы, обитающей в каждом живом существе на Ховаке; нить, соединяющая ткани этого мира, была вдета в иглу – оружие Дзина, чтобы нанести контратаку и вырваться из пут! Мороз войдерума хлада двигался и лишал тепла руку пирата, заставив ту замёрзнуть и ослабеть до той степени, что запястье полностью покрылось коркой льда, причиняя сильную боль колким холодом. "Выкуси, подлый капитан!" – сказал Дзин, после чего освободился от рук Генри, что не смог замёрзшей рукой спустить курок, после чего капитан закричал от боли.
Мариам взглянула на Дзина со спины и не могла понять, тот ли это теперь мальчик, которого она знает, пока тёуган не повернулся к ней и с улыбкой весело сказал: "Я думал, тут всё и кончится, а теперь смотрите, Мари, Базиль, я задам ему!" Тогда Мари успокоилась и вместе с Базилем стала подбадривать друга, пока тот излучал прохладную, но свободную мощную ауру, словно снежинки кружились на лёгком ветру. Дзин готов к финальной атаке!
"Запомните моё имя, все вы! Я Дзин Пан, Зимний Вихрь, разделаюсь с ним!" После этих громогласных слов комнату наполнило мощными потоками ветра, что свистели, сталкиваясь с колоннами и прочими препятствиями, развивая собой длинные волосы Мариам, Малики и дреды Базиля, а в этих землях впервые люди почувствовали такую прохладу. Тогда Дзин Пан, Зимний Вихрь, встал в боевую стойку и с радостным лицом ровными взмахами ладоней контролировал огромные холодные потоки, после чего полностью окутал ими Генри Эвери, создав на его месте леденящий буран, что своим морозом обездвижил пирата. Когда враг оказался бессилен и не имел возможности уклониться, Дзин выставил пальцы обеих рук пистолетами и делал вид, будто их очень тяжело держать, после чего сказал: "Выкуси пулемётов, я-я-яху-у-у!" Тогда из воображаемых пулемётов вырывались с огромной частотой морозные воздушные потоки, что решетили пирата, раскалывая его замороженную кожу, затем плоть, пока лёд не добирался до костей. "Ну и отдача, да! Выкуси!" – Сказал Дзин, когда заметил, как тяжело ему стоять с такой скорострельностью на одном месте. И когда от Генри остался скелет с обрывками плоти и одежды, Дзин выставил руки винтовкой и одним невероятно мощным воздушным потоком отправил этот труп уродца на ногах в полёт, разбив его телом даже толстые стены особняка – тёуган вышвырнул его куда подальше с Ламмеры. "Катись отсюда!" – победно прокричал Дзин и прыгнул от радости, пока пираты и повстанцы ужасались силе войдерума, но, тем не менее, делили ликование вместе с героями!
