Станислав Войтицкий
Кто убил Ксению Шумейко?
Я хочу сказать ей, что все не так. Но молчу.
Лиза говорит быстрее, словно старается куда-то успеть:
– Подводя итог – по сути, это ты ее убил. Конечно, ты не хотел, но иногда у наших поступков бывают непредсказуемые последствия. И ради памяти о ней…
Светлая комната вокруг окружает меня, как по щелчку переключателя. Лизы, костра и ночного зимнего леса вокруг больше нет.
Я в Ксениной комнате, она спит на кровати. Солнечный лучик восходящего солнца медленно сползает по стене, собираясь разбудить мою девушку своим теплым поцелуем. Это не воспоминание – за окном золотые березы и красные клены. Наша осень, которой не было. И которая есть у нас сейчас.
Легко думать о необходимости поступать правильно, пока не столкнешься лицом к лицу с возможностью поступить, как хочется.
Она ворочается во сне – похоже, что замерзла. Пытается набросить одеяло своими культями во сне, но у нее не получается. Я подхожу и аккуратно помогаю ей, стараюсь не разбудить. Ксюша сворачивается под одеялом клубочком и довольно улыбается, согреваясь. Боже, есть ведь столько вещей, которые она делать просто не может физически! Мне становится ее безумно жаль, но это не та жалость, которую люди испытывают к постороннему страдающему человеку. Это больше, чем эмпатия. Я страстно хочу быть рядом с ней, разделить все ее тягости и горести. Это не просто влечение.
Это любовь.
Мне нужно подумать. Я встаю с паркета и аккуратно, чтобы не шуметь, подхожу к комоду. Моя девочка вредная и испорченная, так что я почти уверен, что найду в ящике ее комода сигареты. Я вообще-то не курю, но сейчас очень хочется. Как я и ожидал, в ящике лежит аккуратная пачка дамских сигарет. А что я ожидал здесь увидеть – «Приму», что ли?
Я достаю тонкую палочку, увенчанную аккуратным фильтром и понимаю, что мне нечем ее разжечь. Стоп, я же сейчас в Эрхановой «горке», а он ведь охотник, так что в кармане обязательно должны быть спички. Я, конечно, сразу нахожу их, раскуриваю эту дурацкую и пресную сигаретку, сажусь на стул.
Интересно, а как сигареты у нее оказались? Кто ей купил? Как она их курит? Инна Андреевна дает подымить? И придерживает, пока Ксюша затягивается?
Это сигареты ее матери, пачка лежит с прошлого года, говорю я себе, вот и все.
Ксюша видит хороший сон и улыбается. Скоро она потянется, как кошка, откроет свои бездонные глаза и скажет мне «доброе утро». Я заночевал у нее дома, и ее родители не против, вот это да. Она не уедет в Москву, а я не пойду в армию из-за проблем со счетом. Я умею водить машину и смогу зарабатывать. Я вспоминаю, что научился водить в армии, но мне на это плевать. Я уже умею, вот и все. Мы поженимся и будем жить в Энске.
Сладкие розовые сопли.
Я понимаю, что если услышу ее голос, увижу ее улыбку, то не смогу сделать того, что должен. Тушу сигарету прямо об комод, с ненавистью раздавив проклятый окурок, подхожу к окну, забираюсь на подоконник и распахиваю раму.
Не оглядываюсь.
Я не кричу, пока лечу вниз, потому что знаю – во сне умереть нельзя. По крайней мере, таким образом.
***
Я просыпаюсь, продирая глаза через головную боль. Устюгов сидит напротив, у костра рядом с охотничьим домиком – где Эрхан убил фельдшера. Мой спутник зачем-то держит автомат на коленях. У огня стоят две открытые банки с тушенкой, от которых доносится чудесный мясной запах. Я очень голоден.
– Огонь гаснет. Максим, принеси из поленницы четыре полена, пожалуйста.
Я машинально выкидываю из кулака правой руки количество пальцев, соответствующее числу «четыре» и иду взять поленьев по количеству пальцев. Краем глаза я отмечаю, как Устюгов ставит «ксюху» на предохранитель и откладывает автомат в сторону. Ого.
Почему-то мне вспоминается Ксения Шумейко. Имя из детства, не такого, впрочем, далекого. Прошлое, от которого невозможно убежать.
– Больше не засыпай. Здесь легко не проснуться. Первитин закончился. Потерпи хотя бы трое суток, пока мы наверняка не будем в безопасности.
Трое суток? Легче сказать, чем сделать.
– Что ты видел во сне? – спрашивает Игорь.
– Не знаю. Я редко запоминаю сны.
И хотя я действительно не помню, что мне снилось, мысли о Ксюше настойчиво лезут в голову. Чтобы отвлечься, я спрашиваю:
– Недурно было бы получить ответы.
– Как сотрудник органов, я скажу, что ответы относятся к государственной тайне. А как человек, которому ты спас жизнь, я честно скажу – нет у меня ответов. Ни у кого нет.
Разумеется, он лжет. Что-то он точно знает. Но в конечно счете, мне плевать.
Я беру банку с ароматной тушенкой и сажусь поближе к огню, чтобы согреться.
У меня дома есть незаконченные дела, и для меня они важнее.
X
Я подхожу к новому дому Лизы Рудницкой. Новый он для меня, потому что Лиза живет здесь уже три года, после замужества. Собственно, она уже и не Рудницкая. Я иду без приглашения, просто наудачу. Она переехала из квартиры в частный дом, так что идти приходится на край города. Сегодня воскресенье, и мне должно повезти.
К счастью, дома кто-то есть – я улавливаю еле слышный дымный аромат и веселые крики детей из-за забора. Непривычно, что у Лизы есть дети.
Я стучу в калитку и слышу в ответ знакомый женский голос:
– Сейчас подойду.
Почему-то я ожидал, что голос у нее изменится, а он все-такой же, тихий, почти детский. Она открывает калитку и застывает в удивлении.
– Макс?
– Да, это я, – я пожимаю плечами, а она тут же хватает меня за руку и втягивает внутрь, словно боится, что я сбегу.
– Дорогой, – кричит Лиза, – это пришел Максим. Тот самый.
– Ничего себе! Дети, за мной, – улыбающийся и слегка полноватый мужчина берет за руки черноволосых детей и ведет их к нам – мальчика и девочку, удивительно похожих друг на друга – близнецов; Лиза тащит меня навстречу, и мы оказываемся представлены друг другу посреди двора ее дома.
Лизин муж крепко жмет мне руку. Как будто с уважением.
– Жена много о тебе рассказывала.
Она представляет нас друг другу.
– Познакомься, Максим, это моя семья. Самый умный, добрый и сильный мужчина на свете – Илия, и наши прекрасные детки – Яша и Роза.
– Очень приятно, – я киваю детям.
– Илия, дети, познакомьтесь – это дядя Максим, эгоистичный и гадкий человек, пропустивший свадьбу своей единственной подруги и с тех пор вечно занятый, чтобы почтить нас своим присутствием. Хорошо, что хоть сейчас он приперся, пусть и без приглашения. Роза, Яша, скажите: «дядя Максим, спасибо, что пришел».
Дети меня внимательно изучают. Видно, такой речевой оборот им пока не под силу.
– Прости, Лиза. На твою следующую свадьбу я обязательно приду.
Повисает неловкая пауза. Мне приходит в голову мысль, что это немного перебор, и я уже готов быть испепелен молниями из Лизиных глаз, но обстановку разряжает заразительный смех Илии, которому понравилась моя шутка.
– Правильно, ей надо порой давать отпор. Уверен, что у тебя были свои причины.
На самом деле, не было.
– Проходи, – он по-дружески хлопает меня по спине, – садись за стол, через пару часов будет шашлык.
Вряд ли он из свинины, отмечаю я про себя.
– Очевидно, вам есть о чем поговорить, а я займусь детьми, – Илия оставляет нас одних.
Мы с Лизой усаживаемся за стол под уютной беседкой. Я нахожу, что двор сделан очень уютно и правильно, учитывает безопасность детей. Зона готовки с шашлычницей ограждена аккуратным, но непреодолимым для маленького ребенка заборчиком. Во дворе оборудована песочница и небольшая детская площадка. Настоящее семейное гнездышко.
На столе уже стоят овощи и напитки – сок для детей и немного пива для взрослых.
Лиза складывает руки на груди и демонстративно отворачивается от меня, наблюдая за мужем и детьми.
– Привет, – говорю я ей.
– И все?
Она не удостаивает меня своим взглядом.
– Извини, что не приходил все это время.
– Почему не приходил?
– Были причины…
Лиза поворачивается ко мне и смотрит своими большими черными глазами прямо мне в душу.
– Ладно, не было причин. Просто не хотел портить тебе праздник и счастливую семейную жизнь.
– То есть тебе не приходило в голову, что я хотела поделиться с тобой своим счастьем, потому что ты мой друг?
– Я же попросил прощения. Я сожалею, что не был рядом все это время.
Пора доставать заготовленный козырь.
– У тебя прекрасная семья, и я счастлив за тебя. Мазл тов, – примирительно говорю я с улыбкой.
Она снисходительно смотрит на меня и тяжело вздыхает.
– Боже мой, как же с тобой сложно… Ани солеах.
Я не настолько хорошо готовился и вопрошающе смотрю, ожидая перевода.
– Ты прощен, – поясняет она.
Дальше происходит нечто, меня шокирующее. Лиза берет одну из пивных бутылок и мастерски открывает об край стола.
– Пиво? Серьезно? – спрашиваю я.
– Осуждаешь? Серьезно? – парирует она. – Одна наша общая знакомая пила и покрепче, курила, трахалась с кем попало, в том числе и по женской части, но что-то я не помню, чтобы ты ее хоть за что-то осуждал. Я уже не кормлю грудью, так что имею право на бутылочку пивка.
– Зачем ты так про Ксюшу? Ты делаешь мне больно, – я улыбаюсь, чтобы она видела, что это вовсе не так.
– Все сказанное – кристально чистая правда.
– Лиза, порою ничто так не ранит, как правда. К тому же ты не знаешь, как она изменилась.
– Это какое-то дежа вю. Три года прошло с нашей последней встречи, я успела замуж выйти, детей родить, они выросли вон как, а наш разговор вращается вокруг одного и того же.
– Ты первая начала.
– Да я просто тебя не понимаю. Хорошо, что у нас не сложилось, но это не значит, что тебе нужно тянуться к кому-то, столь испорченному.
– Я хотел бы поговорить о ней, но чуть позже.
– Да ну? – она удивленно вскинула брови – Во Вселенной есть что-то еще?
– Да.
Я протягиваю руку к ней, и Лиза без стеснения дает мне свою бутылку, чтобы я тоже мог отхлебнуть. Это Лиза, которую я знаю.
– Пару месяцев назад я попал в большую беду, из которой мог не выбраться живым.
Я делаю паузу, чтобы она могла переварить.
– Да ты не шутишь, – спокойно констатирует она с некоторым удивлением. Я возвращаю ей пиво.
– Я не имею права рассказывать тебе подробности, и даже не могу рассказать, почему не имею права. Просто поверь, я действительно мог погибнуть. Но это был хороший опыт…
– Чего в этом хорошего?! – она восклицает в возмущении.
– Я серьезно. Слушай, я же жив. И произвел некоторую переоценку своего прошлого. Оказалось, есть пара вещей, которые я хотел бы исправить – и мелочи, и кое-что серьезное.
– Я слушаю.
– Давай с мелочи начнем. Помнишь Настю Шестакову?
– Помню. Всеобщая любимица. О, это интересно. В выпускном классе вы были как кошка с собакой. Она не разговаривала с тобой, а за глаза все время злорадствовала над твоей заторможенностью. Что у вас случилось?
– Ну… говоря кратко, я очень сильно оскорбил ее, когда она пришла проведать меня в больницу. Когда я головой ударился.
– А за что?
– Вроде бы за то, что она не захотела быть моей девушкой. Если честно, я точно не помню.
– Да уж, нашел повод, – она показала пальцем на себя. – Меня ты за это не оскорблял.
– Короче, мне хотелось извиниться перед ней. В конце концов, она не сделала мне ничего плохого. Я навел справки через общих знакомых. Высшее образование в Энске ей не очень-то пригодилось, и она устроилась продавщицей в дорогой бутик в центре города. Что логично – с ее внешностью и обаянием продавать она должна была неплохо. Так что я пошел к ней в магазин – и извинился.
– И каков результат?
– Она сказала, чтобы я не переоценивал негативного влияния своих слов. Что она через два дня забыла и меня, и мое оскорбление. И никогда на меня не обижалась. А еще сказала, что понимает, почему я сошелся с Ксенией.
– Почему?
– Потому что мне может дать только безрукая.
– Вот же ж сука!
Илия оборачивается на ее голос с тревогой и обвиняющим взглядом – рядом дети, и Лиза прикрывает рот рукой извиняющимся жестом. Затем добавляет шепотом:
– Увижу ее в городе – плюну в глаза.
– Не надо. В конце концов, это не значит, что я был прав.
– Именно это это и значит.
– Забудь, неважно. Потом я решил пойти к тебе. Я очень хочу восстановить нашу дружбу.
– О, Максим, – она улыбнулась. – Редкость наших встреч не может разрушить нашу дружбу.
– Не в этом дело. Я не хочу быть таким другом, который приходит раз в три года пожаловаться на жизнь и пропускает твою свадьбу. Я хочу заходить регулярно и болтать с тобой о всякой ерунде, сходить с твоим мужем на рыбалку – он хороший мужик. Хочу играть с твоими детьми и дарить им подарки. Помогать по ремонту и обустройству. Если у меня будет семья, дружить семьями.
– Самое позитивное, что я от тебя когда-либо слышала… Тебя что, подменили? Только давай так – не если у тебя будет семья, а когда у тебя будет семья – тогда мы обязательно будем дружить семьями.
Я собираюсь возразить, что она несколько забегает вперед, но она жестом прерывает меня.
– Помолчи, не порть момент. Тебя вредно хвалить, ты слишком много о себе начинаешь думать, но иногда надо. Я всегда считала и остаюсь при своем мнении, что для Шумейко было нормально играть с окружающими, а потом выбрасывать, как надоевшие игрушки. И тут что есть руки, что нет – это не могло никак ее изменить. Ксюша без рук – это просто Ксюша без рук. Однако за то время, как развивались ваши отношения, я смогла гораздо больше узнать – не о ней, а о тебе. Как у тебя горят глаза, когда ты думаешь о ней, как ты делишься новостями, как смущенно ты намекаешь на начало… ваших глубоких отношений. При этом тебе было плевать на ее инвалидность, ты просто любил ее всем сердцем, до конца. Такой человек не может быть плохим, вот что я поняла.
Она накрыла своей ладонью мои сложенные на столе руки и слегка пожала их.
– Ты всегда будешь моим другом. И желанным гостем в этом доме.
– Спасибо, Лиза. А теперь пора поговорить о ней.
Она убрала руку и снова взяла бутылку.
– Забудь, что я только что сказала. Ты не хороший человек. Ты идиот.
– Это недолго, это мелочь. Я хочу навестить ее. Ни разу не был на могиле. Поговорить с ней. То есть не с ней, а с самим собой, но как бы с ней.
– Почему не сходил до сих пор?
– Родители Ксении развелись вскоре после ее смерти и продали квартиру. Новые жильцы ничего не знают. К сожалению, с ее сиделкой, Инной Андреевной, контакты у меня не сохранились. Я пытался навести справки, но информации о ней нет. Впрочем, в те лихие годы документацию вели плохо.
– Сожалею, Максим. И чем же я могу тебе помочь?
Я внимательно смотрю прямо ей в глаза.
– Мне остается только бродить по кладбищенским участкам, ориентируясь на год ее смерти. В Энске три городских кладбища. Они очень большие. К тому же она была из хорошей семьи при деньгах, и родители вполне могли обеспечить для ее могилы особое место.
Она молчит. Я не отрываю глаз от ее лица.
– Это займет время, Лиза. И пока я буду занят поисками, то не смогу приходить к тебе в гости. И продолжу дружить с тобой только на расстоянии.
Она вздыхает.
– Ладно. Я предполагала, что тебе это может понадобиться, так что я знаю, где она. Так совпало. У тебя есть где записать?
Я передаю ей ручку и блокнот.
– Вот, я написала номер кладбища и участка. Я знаю, что у тебя проблемы с числами.
– Спасибо, Лиза.
Я получил от нее почти все, что хотел. Остался только один маленький вопрос.
– Лиза, ты только не обижайся… Какая у тебя теперь фамилия?
Она скорчила гримасу и изо всей силы ткнула своим маленьким кулачком мне в плечо, довольно чувствительно.
– Да что ты вообще за друг такой?! Иванова я, – вздохнула она и пояснила. – У мужа отец – русский.
Я посмотрел, как в песочнице возятся маленькие Яков Илиевич и Розалия Илиевна Ивановы.
– Ты знаешь, что когда твои дети вырастут, над ними будут смеяться?
– Да пошел ты, – бросает она, но совсем не злится.
– Правда ведь, смешно.
– Антисемит, – обзывается она, но я-то вижу, как уголки ее губ трогает улыбка.
Я встаю и ловлю удивленный взгляд подруги.
– Прости, Лиза, мне пора.
– Да ладно? Серьезно?
– У тебя никогда не бывало чувства, что перед тем, как начинать новую жизнь, надо закрыть последнюю страницу, доделать последнее дело…
– Значит, ты идешь на свидание с мертвой бывшей, которая ждала тебя шесть лет и может, знаешь, еще подождать, и бросаешь при этом свою единственную подругу и ее семью. И халявный шашлык. Типичный Максим.
– Прости. Это только сегодня. Я приду на следующих выходных.
– Смотри у меня, я за язык тебя не тянула. Илия, – кричит она мужу, – Максим должен идти, торопится по делам. Я его провожу.
– Как, так он уже уходит? – расстроенно восклицает Илия.
– По одному шажочку за раз, не все сразу – поясняет Лиза в ответ. Похоже, что ее муж обо мне многое знает. Ну что ж, не могу винить ее, что она рассказывала обо мне без разрешения. Лиза вполне могла подумать, что больше меня не увидит.
Мы подходим к калитке, и она протягивает мне руку для рукопожатия. Я хватаю ее ладонь и резко тяну Лизу на себя, заключая в объятия. Она несколько секунд пытается сопротивляться, а потом тоже крепко обнимает меня. Я целую ее черноволосую макушку. Мы стоим так несколько секунд. Она поднимает свое лицо ко мне. Это что, слезы?
Лиза поспешно вытирает глаза и отталкивает меня.
– Пока ты пропадал, Ирина, Амалия и Маша вышли замуж. У меня еще остались варианты, но годы идут, знаешь ли.
– Ты очень хочешь меня женить?
Она кивнула в ответ.
– Потому что чувствуешь вину, что посоветовала пойти к Ксюша тогда?
Снова кивок.
– Это так изменило твою жизнь… Я не хотела…
Я жестом прервал ее.
– Спасибо тебе. Пусть это было больно, но это было настоящим. Едва ли я полюблю кого-то еще, но… я не знаю наверняка.
– Правда?
– Да. Через неделю расскажешь о своих «вариантах», мелкая ты сводница.
На этот раз уже она заключает меня в объятия, причем вместе с руками, так что я не могу обнять ее в ответ. Наконец, мы прощаемся окончательно и я выхожу на улицу.
Я вспоминаю Лизины объятья, ее слезы счастья за меня. Да уж… помирился с подругой, открылся для новой жизни – здорово-то как.
Приторно сладко. Аж противно. Розовые сопли. Так не бывает.
Идти придется довольно далеко, но я не сажусь на транспорт – хочу прогуляться и спокойно подумать. Хочется закурить. Пока это не вошло в привычку, только когда нервничаю или надо подумать. Я достаю из заднего кармана джинсов смятую пачку «Явы» и спички.
С наслаждением вдыхаю горький табачный дым, по телу проходит расслабляющая истома, я испытываю легкое головокружение. Закуривая, я напеваю про себя «Сколько лет прошло, все о том же гудят провода…». Новая песня, услышал пару дней назад по радио. Очень понравилась, очень мне сейчас подходит.
Выхода нет.
Я решаю сдаться. Все равно сделать ничего нельзя. Пусть все идет, как идет.
Впервые за эти годы я чувствую себя умиротворенным.
Вытолкнув из легких отравленный воздух, я ухожу по улице прочь.
Грязное окно
I
Вечерний телефонный звонок – случается нечасто, но вполне обычное дело. Это по работе, больше мне никто не звонит.
– Как дела, Дмитрий?
Знакомый, хотя и редкий в последнее время голос. Уже пару месяцев не слышал большое начальство. Деньги начинали потихоньку иссякать.
– Хорошо, Игорь Сергеевич.
– Скучаешь, поди?
– Так точно.
– Есть для тебя работа…
Разумеется.
– …в общем-то, мелочь. Но я бы хотел, чтобы ты занялся и помог. Там молодой сотрудник назначен, пусть набирается опыта.
– Можно подумать, я старый.
– Опыта у тебя все равно больше.
– Думаете, не справится?
– Да нет, дело плевое. Известно, кто и как. Но есть кое-какие несостыковки. Хочу знать, зачем. Мотив непонятен. Нужны твои навыки. Короче, я отправляю парня, он к тебе подъедет через час и доставит на место. По дороге расскажет подробности. Заодно и познакомитесь, вдруг тебе еще с ним работать.
– Принял.
– Добро, – сказал Устюгов и повесил трубку.
Я всегда чувствовал себя неловко, когда разговаривал с полковником. Дело было не только в должности. Мне казалось, ему тоже было не комфортно. Как будто мы хотели сообщить друг другу что-то важное, но не знали, как к этому подойти. Очевидно, что начальник ценил меня за приносимую пользу делу, несмотря на мое странное положение. Мой интерес был прозаичнее – он давал мне работу. И хотя у нас не было взаимных претензий, я бы не стал возражать, если бы он пошел на повышение. Или уволился.
Кинул взгляд на часы. Уже восемь, довольно поздно, чтобы браться за дело. Значит, ночь будет трудной. Даешь кофе! Чай в моем доме – только для гостей.
Включил свет на кухне, зажег газ под чайником. Сыпанул дешевый растворимый кофе в большую чашку – четыре чайных ложки. Чтобы не стошнило от мерзкого вкуса – добавил семь ложек сахара. Рецепт из недавней студенческой молодости – и бодро, и калорийно.
Быстро просмотрел, что сегодня бросили в ящик.
Предвыборная агитация – неинтересно, в мусорное ведро.
Журнал «Пробудитесь!» от Свидетелей Иеговы. Зачастившие в последнее время сектанты предлагали дискуссию о триединстве Бога. В мусорное ведро. Есть куда более принципиальные вопросы. О жизни после смерти. О смерти после смерти. Мне было бы что им рассказать.
Платежки. Надо будет записать показания счетчика. Отложил.
Непонятная маленькая бумажка. Нарисованное будто бы ребенком лицо с третьим глазом во лбу. Под ним странный код из набора цифр и пары латинских букв. Типографские реквизиты отсутствовали. Не мое дело. В мусорное ведро.
Закипел, засвистел на плите чайник. Я залил бурлящую воду в чашку.
Чем бы заняться в ожидании, помимо потягивания этого… «кофе». Я подошел к книжному шкафу. Книг было немного, и по большей части унаследованы от предыдущего владельца квартиры. В основном, старые, классические книги, ценность которых осознаешь лишь с возрастом. Решил выудить из шкафа что-то не слишком тяжеловесное. «На западном фронте без перемен». Считай, тоже классика. Пойдет.
Время прошло незаметно. Звонок в дверь отвлек меня от газовой атаки и вытащил из окопов Первой Мировой. Кофе к тому времени уже был допит, а я – готов выдвигаться.
За дверью стоял молодой мужчина, не больше тридцати – примерно моего возраста. Высокий, гладко выбрит, причесан. Одет по-простому – водолазка, брюки. Улыбается, как будто рад знакомству. Возможно, действительно рад.
– Лейтенант Поварницын, – он протянул мне руку через порог, которую я молча пожал. Не хотелось составлять о себе чрезмерно таинственное впечатление, но специфика моего подхода к делу требовала казаться именно таким. Загадочным.
Я не стал приглашать его в квартиру, молча обулся, накинул куртку, мы спустились во двор. Поварницын водил баклажановую «четверку», он удивительно ловко для своего роста нырнул на водительское место.
– Дмитрий, – представился я, сев на заднее сидение.
Лучше поздно, чем никогда.
– Егор. Я о вас много наслышан.
– Егор, давай на «ты».
– С удовольствием! Ненавижу всю формалистику. Игорь Сергеевич сказал, ты очень выручаешь порой. Но тут дело простое, я думаю, он хотел нас познакомить, просто повод такой. Здесь кое-какие материалы по делу, фотографии, – он протянул мне потертый портфель.
Я раскрыл его и достал содержимое – несколько аккуратных папок. Поварницын завел машину и стал рассказывать на ходу.
– Жертва – Печерская Елена Ивановна, сорок два года. Убийца – ее муж, Логинов Максим Алексеевич, двадцать девять. Дело – обычная бытовуха. Ссора между супругами, муж оказался удачливее.
Зафиксировал фотографию жертвы, ее имя, возраст. Мне нужно это знать.
– Если муж и жена, почему разные фамилии?
– У жены второй брак, возраст за сорок, есть собственность, счета. Муж утверждает, не хотела переоформления разных документов.
Возможно. Распространенный аргумент для сохранения фамилии.
– Когда это произошло?
– Прошлой ночью.
Раскрыл папку с фотографиями места преступления. Все случилось на кухне. Бардак небольшой, значит, драка была скоротечной.
– По пьяни?
– Нет, оба были трезвые.
– Наркотики?
– Тоже нет. Экспертизу не назначали, поведение Логинова адекватное. Нет признаков, что они употребляли. Соседи говорят – хорошая, спокойная пара.
Ох уж эти соседи. «Хорошая, спокойная пара». Ухмыляюсь…
Орудие убийства – обычный кухонный нож – брошено на пол. Рядом с ним брызги и капли крови, большая лужа чуть в стороне.
– Что говорит муж?
– Утверждает, что защищался. Оформили явку с повинной.
Интересно.
– Врет?
Поварницын ненадолго задумался.
– Пожалуй, нет.
– Значит, все очевидно. Убийца признался и уже арестован. Разумных сомнений в его признании нет. Я любил такие дела, когда был на твоем месте. Сшиваешь улики, показания свидетелей, чистосердечное… Зачем меня привлекли?
Мой спутник неопределенно пожал плечами – не знаю, мол.
– Вопрос к Игорю Сергеевичу. У меня это первое убийство. А у тебя?
Мне было чем гордится, несмотря на возраст.
– Девять. Шесть вел сам, по трем консультировал.
Поварницын уважительно кивнул.
Я открыл папку с результатами наружного осмотра трупа. Первый осмотр показал в качестве причины смерти колото-резанное ранение грудной клетки. Пробитое легкое, пневмоторакс, внутреннее кровотечение – нормальный набор. Но были и другие травмы – повреждение мягких тканей носа и гематома на затылке.
Не все тут чисто. То есть, может, и чисто, откуда мне знать. Но исходить надо из обратного.
– Ты сказал, «пожалуй, не врет». Почему ты так думаешь?
– Несколько причин. У мужа тоже есть травма – он получил сковородой по голове. Сотрясение мозга. Такой удар нельзя нанести самому себе. Чуть посильнее – и они бы поменялись местами.
– И было бы так: он напал на нее, она защищалась. Жена оказалась удачливее.
– В его действиях не было ярости или жестокости. На почве ненависти режут так, что все вокруг заливает кровью. А он ударил ее только один раз…
– Это ножом один раз. До этого он успокоил ее прямым ударом в лицо. Ее вес… – я присмотрелся к фотографии жертвы – …килограммов пятьдесят – пятьдесят пять, не больше. От удара она отлетела назад и ударилась затылком. Возможно, кратковременно потеряла сознание и не могла больше сопротивляться. В этом случае ему хватило одного точно рассчитанного удара.
– Отек довольно сильный, так что удару в нос, на мой взгляд, несколько часов на момент смерти. Конечно, экспертиза скажет точнее. И удар ножом пришелся в правую сторону. Расчетливо и хладнокровно бьют в сердце.
Обидно и стыдно. Поспешил, пропустил отек. Иногда забываю промолчать, когда это нужно. А это почти всегда нужно. Умнее кажешься.
– Я, кстати, тебя подвезу, – продолжил Егор, – но остаться с тобой не смогу – сразу поеду на вскрытие, прямо вот ночью… – Я удовлетворенно ответил: «Принял». Оставаться в одиночестве мне было намного удобнее и комфортнее. Хорошо, что не нужно придумывать, как заставить Поварницына оставить меня одного. Егор добавил: – Игорь Сергеевич, как узнал об этом деле, сразу потребовал быстрых результатов.
– А когда он узнал?
– Часа три назад.
Все происходило довольно оперативно. Я решил вернуться к обсуждению дела.
– Мы можем предположить, что муж регулярно распускал руки?
– На теле нет синяков, которые могли бы говорить об этом. В больницу с переломами и вывихами она не попадала.
– Регулярно – не значит часто. Может, избивал регулярно-периодически. Иногда. Время от времени.
– Может быть. Но он сразу вызвал скорую. Пытался оказывать первую помощь самостоятельно.
– Выдернул нож, чем значительно ускорил ее смерть.
– Утверждает, что выдернул не специально, в момент удара. Умерла она по дороге в больницу. Если бы хотел ее убить, мог просто подождать.
– С какого-то момент уже не хотел. Для него очень плохо, что она умерла. Вот почему он передумал и захотел ее спасти – причинение тяжкого вреда здоровью лучше, чем убийство.
Поварницын вздохнул расстроенно.
– Ты так сильно и уверенно настроен против мужа в этой истории, даже толком не разобравшись. Уже и я засомневался.
Стараюсь не улыбнуться.
– Это я так, потому что ты сказал «пожалуй». Если сомневаешься на два процента – приложи все усилия, чтобы развенчать эти два процента. У ошибки слишком большая цена – невинный человек за решеткой и убийца на свободе.
Очень банально и пафосно. Но банально и пафосно – не значит неправильно.
– А возможно, этот Логинов – замечательный мужик, – сказал я. – Как бы мне с ним поговорить, Егор?
– Завтра сделаем, Дима.
– Не обязательно завтра. Пусть маринуется, я скажу, когда буду готов.
Мы въехали во двор обычной, ничем не примечательной панельной многоэтажки. Домофон, обшарпанные стены, ряд гнутых старых советских почтовых ящиков на стене. Лифт не работал. Мы поднялись на седьмой этаж пешком. Неплохая разминка.
Плафон на площадке, разумеется, был без лампочки. У края нужной двери смутными пятнами белели бумажки с печатями. Поварницын посветил предусмотрительно взятым фонариком, и я попытался аккуратно их отклеить. Егор спокойно сорвал.
– Вернусь, новые наклею.
Открыв дверь, лейтенант отдал мне ключи.
– Я вернусь часа через три. Расскажу о результатах вскрытия.
Три часа меня устраивает. Я закрыл за ним дверь и включил свет в коридоре. Пора работать. Повесил куртку на свободную вешалку, надел бахилы и перчатки, достал из бокового кармана брюк небольшое карманное зеркало и зажал его в ладони на вытянутой руке. Теперь я буду не спеша осматривать через него все комнаты, все, что за моей спиной. Не очень-то удобно, но опыт есть.
Коридор – пусто. Кухня – пусто. Зал… Да. Мне здорово повезло, время будет потрачено не зря. Но торопиться не стоит. Мое зеркальце – не очень удобное, надо бы его сменить. Направился в ванную. Опять повезло. Круглое зеркало с подставкой – то, что надо.
Вернулся в зал. Действовать нужно было быстро, но не резко, чтобы не спугнуть. Я всем своим видом излучал спокойную уверенность. Поставил стул перед диваном, на него поставил зеркало. Сел у левого края дивана – потому что Печерская сидела у правого. Поправил зеркало, чтобы лучше ее видеть.
Женщина уже отложила книгу в сторону и смотрела на меня с тревогой и непониманием.
Ну что тут скажешь? «Здравствуйте» – будет крайне неуместно.
– Только не паникуйте, Елена Ивановна.
II
Это был короткий монолог. Можно сказать, хорошо разученная речь. Мне уже не раз приходилось ее произносить. Опытным путем я понял, что стоит быть кратким. Моих собеседников с той стороны, как правило, не интересовали мои личные проблемы и переживания. Они были расстроены, в панике, подавлены. Поэтому я старался поскорее перейти к сути.
Я представился и стал рассказывать о себе.
Все началось в пятнадцать, когда я перестал видеть свое отражение в зеркалах. Любой предположил бы шизофрению, вот и я так решил. Поступил глупо – скрывал от родителей свое состояние и старался вести себя нормально. Потом я узнал, что для шизофрении мне ещё рановато. Я довольно быстро сориентировался, что в отраженном отражении я виден, как раньше. Неудобно, но приспособиться с двумя зеркалами можно – причесываться, бриться. Болезнь не прогрессировала. Других галлюцинаций у меня не было.
