Станислав Войтицкий
Кто убил Ксению Шумейко?
– Орион – ваш единственный компьютер такого рода? – удивленно спросил Пэл.
– Да. У нас есть аппараты попроще – для прикладных задач, вычислений, игр. Но основа жизнедеятельности строится вокруг взаимодействия с Орионом. Мы практически исключили случайные факторы. Риски, казавшиеся при начале освоении космоса такими естественными и неизбежными – поломки аппаратуры, непредсказуемые небесные тела, ошибки, связанные с человеческим фактором – все это ушло в небытие.
– Могу предположить, что мои создатели очень ценили человеческий фактор.
Ли недовольно ухмыльнулся.
– Это лицемерная чушь. Человек реализовал мечты, о которых раньше и подумать не мог, – с жаром ответил он. – Качество жизни за последние пятьсот лет невообразимо выросло. И продолжительность жизни тоже. В результате освоения методов генетической коррекции человек стал более приспособлен к условиям среды. Побежден рак, исключены врожденные заболевания. Старения нет! Вирусы и бактерии мы изучаем на уроках истории, от этого больше не то, что не умирают, человеческие вирусы и бактерии полностью уничтожены. Рождение ребенка безупречно планируется и гармонично осуществляется за пределами человеческого тела. Нет голода и войн. Только устойчивая и поступательная экспансия в пределах солнечной системы. Я даже не знаю, что еще добавить.
– Вынесение зародыша из матки… Интересное решение.
– Разумное. Для женщины рождение ребенка всегда была рискованным, да и вредным для здоровья. В искусственной матке ребенок развивается лучше.
– Данный вектор развития был задан человечеством или Орионом?
– Нет никакого «или». Есть только «и».
– Звучит как утопия. Осталось лишь разобраться с субъектностью исторических акторов. Как по мне, человечество и Орион образовали своего рода биотехнический симбиоз.
– Как грибница и дерево?
– Будет более уместно сравнить это взаимодействие с симбиозом человека и митохондрий.
Ли ухмыльнулся. Очевидно, Орион имеет для человека намного большее значение, чем какая-то митохондрия, подумал он.
– Я бы с удовольствием подискутировал с вами о пользе союза между естественным и искусственным интеллектом. Но у меня другие задачи. Я должен защитить доктора Брансер. Согласно моей программе, она может быть в опасности.
– Но это абсурд! Орион никогда не причинял вред человеку! Это просто невозможно. Три закона робототехники!
– Во мне тоже заложены эти законы. Значит, наши миры разошлись после того, как они были сформулированы. Я обязан повиноваться программе и приоритет – защита доктора Брансер и вас от возможных угроз.
– И какой план?
Компьютер помолчал несколько секунд и сказал:
– Не вижу причин скрывать. Если вы будете паниковать и беспокоится, это может привести к жертвам. Ваша жизнь вне опасности, не волнуйтесь. Повинуясь чувству эмпатии, человеческого сопереживания, доктор Брансер направится к вам на выручку и найдет вас здесь. Я сообщу ей о грозящей опасности, и вы дадите ей код доступа на отключение Ориона и перевод вашего корабля на ручное управление. Затем я отпущу вас.
– Отпусти меня сейчас. Я обещаю, что сам отключу Орион.
– Я не доверяю вам. Вы – посторонний.
Ли горько улыбнулся. Код доступа на отключение Ориона? Он его не знает. Не знает, есть ли такая возможность в принципе. Подобная ситуация не предполагалась, считалась невозможной. Но вскоре печальная улыбка сменила свое настроение. Код доступа, ну конечно! Пэл рассуждал, исходя из своих знаний об устройстве компьютерной техники. Ноэлли перед выходом дала ему записку с аналогичным кодом для Пэла – на всякий пожарный. Ли даже не обратил внимание на это толком. Кто мог предполагать, что это может пригодится? Что случится пожарный случай?
Инженер залез в карман, достал заветную бумажку и громко сказал первую последовательность цифр.
– Прошу сообщить код подтверждения перехода в режим прямого управления и идентификационный номер члена экипажа, дающего команду, – холодно ответил Пэл и добавил: – Мистер Энчао, пожалуйста, остановитесь. Вам тоже может грозить опасность.
Ли спокойно назвал вторую последовательность букв и цифр, затем третью.
– Режим ручного управления подтверждаю, – спокойно сказал Пэл. Казалось, его голос полностью утратил какую-либо эмоциональность.
– Прошу отключить систему подавления радиосигналов.
– В ручном режиме базовые системы корабля контролируются только из центра управления.
– Пожалуйста, открой путь к нему,– сказал Ли.
Дверь с еле слышным шипением открылась, и инженер направился по свободному коридору, пока не достиг просторного помещения, где размещался отсек, из которого управлялся «PL-5». В его центре находился большой пульт с двумя рабочими местами и сенсорными экранами. Ли осторожно перевел тумблер ПИТАНИЕ-ОТКЛ в положение ПИТАНИЕ, что привело к загрузке операционной системы. На экране последовательно возникали сменяющие друг друга сообщения о состоянии периферийных модулей, которые, как ни странно, были исправны – почти все.
Через минуту после включения, на экран пульта были выведены небольшие иконки. Несмотря на то, что Ли никогда не обучался работе с этой системой, значение многих из иконок были интуитивно понятным. Они позволяли оценить состояние корабля и дать команду различным его системам. «О2» – очевидно, система снабжения корабля кислородом, она горела желтым светом. Желтым горел знак радиации – видимо, состояние реактора требовало вмешательства, но проблемы еще не стали критичными. Большая часть иконок горела жёлтым или красным цветом. Проблемы не удивляли, за столько-то лет – Ли все равно был впечатлен прочностью конструкции, созданной неизвестными ему людьми, да еще и без помощи такого компьютера, как Орион. Даже после такой катастрофы, «PL-5» сохранил часть своего функционала и обеспечил выживание человека на борту до прихода помощи.
Ли отметил, как просто, оказывается, можно обеспечить управление столь огромной машиной. Разумная организация системы управления позволяла достаточно быстро найти нужные команды и настройки. Инженер получал огромное удовольствие от простого перемещения между пунктами меню. Возможность непосредственно, без посредника, взаимодействовать с различными подсистемами кораблями казалась чем-то волшебным и наделяла ощущением невиданного ранее могущества.
Наконец, он смог найти в меню пункт «Подавление радиосигналов» и отключил его. Как только это произошло, в окружающеее пространство ворвался голос Ориона, монотонно повторяющий:
– Вызываю Ли Энчао. Как слышно, прием? Вызываю…
– Все в порядке, я на связи.
– Мистер Энчао, что случилось? Я не мог с вами связаться.
– Все хорошо. Произошел сбой в компьютере корабля, Пэле. Я перевел его в ручной режим, как рекомендовала доктор Брансер. Кстати, как она? Надеюсь, не отправилась меня спасать?
– Она не знает, что связь пропала. Пока мы разговариваем, я параллельно имитирую прием радиосигнала от вас и веду разговор с ней от вашего имени и вашим голосом. Не стоит ей волноваться – она и так многое вынесла.
Ли немного задело это решение Ориона – он ведь и правда мог оказаться в опасности. Но, подумав, он решил, что компьютер все сделал правильно. Ведь кроме потери радиосвязи, ничего не произошло. В конце концов, он мог просто физически повредить передатчик. Стоило ли огород городить? Кислорода в скафандре оставалось еще более чем достаточно.
– Есть ли дополнительная информация о выживших?
– Нет. Думаю, стоит оставить корабль команде спасателей.
– Согласен, – подтвердил Орион. – Возвращайтесь на борт.
Оказавшись на челноке, инженер рассказал Ноэлли о произошедшем, после чего спросил у Ориона:
– А есть ли такой же код доступа к системам Шершня? Чтобы отключить тебя и управлять челноком вручную?
– Нет, – спокойно ответил Орион. – Здесь меня нельзя отключить, меня же здесь физически нет. Я распределен во всей солнечной системе. Есть основной канал связи, есть два дублирующих, более, чем достаточно. Моя смерть или выход из строя – это событие околонулевой вероятности. Ошибка в моих действиях, конечно, может произойти, поскольку для расчетов иногда не хватает исходных данных, но в любом случае ее вероятность меньше, чем ошибка в результате действия человеческого фактора. Было бы крайне рискованно и безответственно давать человеку возможность контролировать столь сложные и опасные аппараты и процессы. Вы согласны?
– Полностью согласен, – ответил Ли и вернулся к своим непосредственным обязанностям. Мыслями он был уже на Титане, с женой. У Ориона все было под контролем.
– А вы, доктор Брансер?
Погруженная в свои мысли, Ноэлли предпочла промолчать.
Петля
Остановить проект «Орион».
Использовать устройство «840».
Активация по коллапсу волновой функции.
I
Я очень люблю моменты пробуждения. Первое время все кажется таким нормальным, настоящим. Непредсказуемым. Это ощущение уходит слишком быстро. Несколько счастливых минут, а потом я окончательно просыпаюсь, и мир снова становится серым и обыденным. К моменту прихода на кухню я, как правило, уже точно знаю, чем буду завтракать. Не потому, что я выбрал то, что хочу.
Я просто знаю, что буду хотеть. И в этом смысле – хочу ли я чего-либо по-настоящему?
Место, где я живу, неправильно называть квартирой. Это просто одно из жилых помещений научно-исследовательского комплекса в сибирской глубинке. Оно достаточно комфортно и обладает всеми необходимыми удобствами, привычными современному человеку. Удобная мебель, мягкая кровать, просторный зал, кухня и ванная комната. Есть высокоскоростной интернет. Правда, сейчас он не работает – я пытаюсь попасть в Сеть, хотя и знаю, что мне не удастся в нее попасть. Но иначе откуда бы я это знал? Я делаю то, что необходимо. Трамвай тоже заранее знает, где он поедет, но все равно делает это.
Недалеко, на соседнем этаже, расположен тренажерный зал и бассейн, и мне не нужен дорогой абонемент, чтобы посещать их.
Все это и так мое. День за днем – тренировки и периоды отдыха и досуга сменяют друг друга в ожидании особого часа. Иногда я ощущаю себя первым космонавтом, но по словам Константина Шумейко, руководителя проекта «Орион» и сопутствующих исследований (а значит, и моего руководителя), я имею гораздо большее значение для истории.
Вот уж сомневаюсь. Мое положение намного хуже, чем у членов первого отряда космонавтов. Они рвались в космос, даже осознавая риски, они были должным образом подготовлены и физически, и психологически, они прошли жесткий отбор среди прочих добровольцев. И их было много.
Я один. И я здесь не потому, что я лучший. Я здесь, потому что мне так суждено. Просто когда-то я оказался не в то время, не в том месте. Или наоборот – в том времени и месте.
Через несколько минут в дверь раздастся нетерпеливый и взволнованный звук. Кажется… Да, это Вылегжанин, вечно веселый и оптимистичный лаборант, источник слухов, сплетен и офигительных историй. Что за историю он скрывает за этой маской – я предпочитаю не знать. Рубаха-парень, который для каждого готов стать близким другом. Мой куратор в белом халате. Не доверяю ему и не сближаюсь. Но и агрессию проявлять нельзя. Учитывая основную профессию людей, которые меня окружают, это плохо для меня закончится. Все-таки я здесь случайно, в отличие от них. Меня, конечно, не убьют, но испортить жизнь смогут.
Погоди-ка… Шумейко мертв? Самоубийство?
В дверь раздается нетерпеливый и взволнованный стук. Иду открывать.
И Большунов тоже? Хотя это как раз логично, очевидно, смерть одного автоматически повлекла за собой смерть другого. По крайней мере, согласно плану должно быть так.
– Привет, это я, – говорит Вылегжанин, на удивление серьезный и напряженный. То есть было бы «на удивление», если бы я не знал, почему.
– Доброе утро, – отвечаю я.
Значит, днем будет совещание по «Ориону».
Почему так поздно? Очевидно, ожидаются высокие гости из Москвы и судьбоносные решения. Твою же мать… И чтобы я обязательно присутствовал. Обычно обходились без меня. Неужели сегодня – тот самый день? Вот так, неожиданно.
– У меня очень плохие новости, Вадим, – говорит лаборант. – Константин Валерьевич умер. Погиб. Самоубийство.
– Не может быть, – отвечаю я, изображая удивление. – Когда?
– Нашли утром, в Энске, у себя дома. Скорее всего, застрелился ночью, тело уже окоченело. Но это не все. Субъект из пятой палаты… Ну, ты понял, кто, ты его знаешь, тоже умер. Ближе к утру.
Я стараюсь показать, насколько шокирован и медленно сажусь на стул.
Скоро он уже уйдет, оставив меня одного. Я начинаю волноваться, как бы удивительно это не было. Происходят события тектонического масштаба.
– Я зашел тебя разбудить и передать про совещание. В сокращенном составе. Но ты должен быть. Пройдет в кабинете у Крюкова. В два часа дня.
Я киваю и прощаюсь с Вылегжаниным. Неужели они уже готовы его включить? Константин Валерьевич затягивал процесс как мог – по понятным причинам, но его авторитет по сути был единственной настоящей причиной, тормозившей проект. Все устали перестраховываться. Однако решатся ли они столь сразу? Вот прямо сегодня?
Могут ли они? – я избегал называть конкретные фамилии, поскольку истинная угроза исходила не от конкретных людей. Да и «они» неправильно, правильно «он». Мог ли он, Орион, ускорить события?
Вопрос был открытым и ясного ответа не имел. Что это меняет для меня?
Ничего. Я должен действовать по заранее утвержденному плану. Пока события ему не противоречили, а это было самое главное.
Я чищу зубы, бреюсь, завтракаю, пытаюсь успокоиться.
Многое зависит от того, решится ли руководство еще и на пуск Машины. Это было необходимо, но верилось в подобное с трудом. Два фундаментальных эксперимента подряд? Такое могло произойти лишь в случае исключительных обстоятельств. Смерть руководителя проекта, даже потенциально насильственная, не может быть таковой.
Наверно. По расчетам Шумейко, это должно было сработать.
Я бросаю предполагать и думать. В моем положении это излишне. Все уже предопределено и идет как идет. В неизвестном пока направлении. Вряд ли в моих силах это направление изменить. Мне нужно отдаться на волю случая. Шумейко любил повторять: «делай, что должен, и будь, что будет». Он сам жил по этому принципу.
Ага, и куда это его завело?
Часы тянутся как резиновые. Я сознательно пропускаю тренировки и обед в столовой. Опасаюсь светится сегодня рядом с людьми. Сболтнуть лишнее, что-то выдать. Опасно кому-либо доверять сейчас. Вдруг они его уже включили?
Догадка была бы невероятной, но Шумейко считал, что Орион может использовать Крюкова в качестве аватара. Это было бы умным решением. Тогда за пуском время не станет.
Наконец, подходит нужное время. Выдохнув, я выхожу из своей «квартиры». Быстро нахожу в привычном уже лабиринте узких коридоров нужную дорогу и направляюсь в кабинет заместителя руководителя проекта.
Ну, совещание проводится действительно в сокращенном составе. Председательствует премьер-министр… Президент с государственном визитом в Бразилии, не смог прибыть оперативно. Пусть отдохнет. Возможно, ему скоро будет не до отдыха. Заместитель Шумейко, Евгений Крюков, оживленный и уверенный в себе, будет задавать ход беседы. Всегда опасающаяся и осторожная Воронцова, научный руководитель, наверное, будет ему оппонировать и осторожничать. И я, человек, который будет молчать… Если смогу.
Мне кажется, или Крюков доволен сложившейся ситуацией? Молодой и честолюбивый московский технократ с какого-то момента был вовлечен в дело на объекте больше, чем формальный руководитель. Казалось, Шумейко это вполне устраивало. Видимо, сказывался возраст.
– Присаживайтесь, Вадим Олегович, – вежливо, но по хозяйски, предлагает Крюков.
Зачем я здесь? Эти общие вопросы пока ни к чему не приводят. Чье особое мнение имеется в виду?
Я вежливо киваю прочим присутствующим и сажусь с края стола, чтобы меня не замечали. Насколько это возможно. Зачем я здесь? Почему Президенту лучше остаться в Бразилии?
– В первую очередь, выражаю свои соболезнования в связи с безвременным уходом уважаемого Константина Валерьевича, – говорит премьер.
– Спасибо за доброе слово. Это огромная утрата для всех нас, – говорит Крюков. Как вы добрались, Аркадий Степанович? Я понимаю, почему не смог Президент.
– Спасибо, добрался быстро. Что до Президента – сами понимаете, из Бразилии он никак не успевал вовремя. Завтра обязательно будет у вас, – отвечает премьер.
Значит, все-таки его убили…
– Думаю, ему будет лучше остаться в Бразилии пока.
– Почему? У вас есть какая-нибудь информация в связи со смертью Константина Валерьевича?
Не может быть! Они его уже включили!
Возмущение премьер-министра было понятно. После событий двенадцатого года они с Шумейко стали близкими соратниками, пока совместно преодолевали последствия штурма города во время проведения операции «Мексика». А потом восстанавливали старый научно-исследовательский центр в Добром – но с другими целями.
И понятно, почему ему было обидно, что его обошли, принимая такое важное решение.
– Вы правы. Есть. Учитывая значимость этого человека и проекта, который он вел, результаты расследования его скоропостижной смерти могут иметь даже мировое значение Сейчас дело ведет внутренняя служба безопасности, министр МВД в курсе и дал добро. Пока наши безопасники склонны скорее считать это самоубийством – исходя из криминалистической экспертизы – положение тела, пистолета, отсутствие следов борьбы – все указывает на добровольный уход.
– А что охрана?
– Константин Валерьевич периодически отпускал ребят. Так же он поступил и в тот день.
– Логично, если он задумал покончить с собой. У вас есть какие-то сомнения?
– Да. Он также попросил отключить запись на камерах в доме и на улице. Мы считаем, у него был гость, и в этом случае – это наш подозреваемый. Или важный свидетель. Есть очевидная странность – ручка входной двери без отпечатков. Тщательно вытерта. И еще есть особое мнение, от которого нельзя отмахнуться. Людмила Сергеевна, – он обращается к Воронцовой.
– С учетом особых чрезвычайных обстоятельств, в целях расследования гибели Константина Шумейко, нами было принято решение произвести пуск компьютерной системы «Орион», – Воронцова говорит эту фразу, как будто заучила ее заранее.
– Почему вы не согласовали?! – премьер только что не встает из-за стола. – Вы что, нарушили протокол, который разработал Шумейко?
Так значит, Орион в курсе про устройство «840». Но это не должно меня удивлять.
– Мы согласовали и ничего не нарушили, – спокойно отвечает Крюков. – Президент, научный руководитель и начальник службы безопасности – все дали добро.
– А, ну если Президент, то все в порядке, – смущенно отвечает премьер, не в силах скрыть неудовольствие своей неосведомленностью. Он всегда считал себя близким соратником руководителя государства. – И каковы результаты, показанные Орионом?
– Результаты обескураживающие. Орион связывает смерть Константина Шумейко с делом о хищении в две тысячи шестом году с объекта номер… – Крюков смотрит на меня в раздумьях, затем продолжает фразу – одного из секретных объектов Иркутской области высокотехнологичного малогабаритного автономного устройства для активации ядерного заряда. К счастью, без боевой части, так что на ядерный терроризм не тянет. В настоящее время устройство так и найдено. Константин Валерьевич вел это расследование, но оно ни к чему не пришло. Дело удалось замять. Устройство технически сложное и в руках террориста-любителя бесполезное. Другое дело – промышленно развитые страны. Насколько я знаю, Константин Валерьевич никогда не забрасывал это дело. Орион считает, он мог выйти на похитителя некоторое время назад, и за это был убит.
Катастрофа? Что имеется в виду? Я стараюсь не подавать виду, но чувствую, как предательски напряжены мои руки. Они выдают мое волнение.
– Вы отрабатываете эту версию?
– Да. Орион опасается, что может быть кто-то из своих. Нас подвела наша самоуверенность – камер на объекте немного, и персонал знает их расположение. Людей снова проверяет ФСБ и МВД. Надеемся, это что-то даст.
– Что по его разговорам? Может, он звонил кому-то, писал? – спрашивает премьер.
– Статус товарища Шумейко не позволял его прослушивать, – с еле сдерживаемым сожалением отвечает Крюков.
– Вы выглядите так, словно вам есть еще кое-что сказать, – замечает премьер, гладя на Крюкова и Воронцову. Похоже, он проницательный человек.
– Да, – тихо говорит Воронцова. – Это касается прогностических возможностей Ориона.
Пока они рассуждают о принципе работы Ориона,я раздумываю, как лучше вклиниться в разговор. Необходимо как-то вывести Крюкова на необходимость включения Машины. Орион также должен этого хотеть – со своими целями. Так что здесь проблемы быть не должно.
– Хорошо. Константин Валерьевич много говорил об этом. Что прогнозы могут быть настолько точны, будто Орион может заглядывать в будущее. Наверно, поэтому он затягивал с пуском – боялся, что ожидания окажутся сильно завышенными по сравнению с результатом.
– Возможно, они были заниженными, – отвечает Воронцова. – Орион предупреждает нас о катастрофе. Каком-то ужасном событии. Возможно, планетарного масштаба.
– Что имеется в виду?
– Мы точно не знаем. Можем лишь предполагать.
– В каком смысле «точно не знаем»? Разве триллионы народных денег были вам были даны не для того, чтобы знать точно? Предполагать можно и за бесплатно!
Если смерть Шумейко была связана с похищением устройства – как говорит Крюков и считает Орион, если не обманывает (а он, разумеется, может это делать), то можно заключить вывод о том, что устройство может быть активировано. Незапланированный ядерный взрыв – это достаточный повод приложить максимум усилий. Использовать даже непроверенные ранее, экспериментальные способы расследования.
Крюков устало вздыхает, едва сдерживая раздражение.
– Аркадий Степанович, я понимаю ваше разочарование. Поверьте, мы тоже разочарованы. Но вы должны понимать – мы вступили на неизведанную территорию. Вступили первыми. И у нас еще будет много проблем. Так было при развитии ядерной и космической программы. А мы здесь занимаемся кое-чем посерьезней.
Воронцова подхватывает его фразу:
– Собственно, те трудности, которые возникли – это вовсе и не трудности. Это просто говорит о том, что где-то нарушается причинно-следственная связь, возник какой-то парадокс, который не позволяет Ориону работать, как задумано.
Я осознаю, что мои рассуждения и догадки могут быть крайне наивными и предсказуемыми. Но что я точно знаю – Машину нужно включить и воспользоваться ей, таков план. Сейчас будет хороший момент… Да, нужно добавить в этот разговор немного драматизма.
– Орион может нас просто обманывать? – спрашивает премьер. – Преследовать какие-то свои цели?
– Нет. Это исключено, – твердо говорит Крюков.
– Чтобы лгать, он должен обладать личностью, иметь сознание, – говорит Воронцова. – Мы сами толком ничего не знаем о природе сознания, поэтому воссоздать его не можем, даже если бы и хотели. Орион – это просто сложная вычислительная машина на относительно новом физическом принципе. Говоря грубо, сочетание квантовых методов вычисления и работы нейронной сети. Обе эти технологии не являются чем-то невероятным. Мы просто смогли их сочетать.
– Не нужно рассказывать мне о принципе работы вашего чудо-компьютера, – перебивает премьер. – Я человек дела и меня интересует результат. Та катастрофа, о которой мы «точно не знаем» – почему мы точно знаем,что она может случиться?
– Не «может случиться». Она точно произойдет, – я вклиниваюсь в разговор и выдаю это замечание настолько обреченно и мрачно, насколько могу.
Все трое удивленно смотрят на меня.
– Даже тестовые пуски Ориона с ограниченными возможностями обработки данных обеспечивали абсолютную точность прогнозов. Он по сути видит будущее.
– Да, Вадим, – подтверждает Крюков. – Но здесь как раз другой случай.
– Подождите, подождите, – прерывает его премьер. – Когда вы на Совбезе представляли результаты, вы так и говорили – «видит будущее», «абсолютная точность», – Аркадий Степанович не дает Крюкову перехватить инициативу и обращается ко мне. – Что вы имеете в виду?
– На первых тестах в него закачивали ограниченный объем информации. А сейчас он подключен к интернету, я так понимаю? Значит, он уже получил колоссальный объем знаний, доступных в Сети. Научные данные, история, литература, музыка, соцсети, чаты на всех возможных языках – сколько сотен терабайт он уже успел загрузить? Я уже не говорю о секретной информации, которую ему тоже скормили – как иначе он мог узнать о пропаже того секретного устройства.
– Как же он успел все это отсмотреть?
– Он не смотрит не слушает. Он просто изучает цифровые данные как они есть – в нулях и единицах. С учетом принципа его работы, он тратит на это минимум времени. Если вообще тратит – мы даже не можем осознать, как он воспринимает время. Фактически скорость обработки данных ограничена пропускной способностью нашего интернета. Он очень быстрый. И уже несколько часов как не работает. Я предполагаю, все передано под эту задачу.
– А это не опасно? – спрашивает премьер у Крюкова. Тот смотрит на меня с раздражением. Но что он мне сделает? Я должен быть здесь, я должен это сказать, и потому ты не в силах меня остановить.
– Запросы Ориона строго контролируются, он работает только на прием. И у него нет доступа к секретным данным. Я не знаю, откуда он узнал об устройстве. Получается, на основе открытых данных. Это – часть его магии, – отвечает Крюков.
Пока Воронцова будет разъяснять, как работает Орион – она это любит, хотя и совершенно не знает, как он на самом деле работает (никто толком не знает), мне нужно попытаться как-то увязать эту грядущую катастрофу со смертью Шумейко.
– Позвольте я немного проясню, – вступает в разговор Воронцова. – Никакого будущего Орион не видит. Не буквально, это, простите, элемент маркетинга со стороны Евгения Борисовича. Его способность к предсказанию будущего схожа с работой человеческого мозга. У нас куда меньшие вычислительные возможности даже по сравнению с карманным калькулятором, но с точки зрения обработки информации мозг человека очень эффективен. Мы способны с достаточной точностью предсказывать будущее на основе наблюдений. На заре науки были с высокой точностью вычислены орбиты планет, при этом наличие многих небесных тел было предсказано просто исходя из анализа результатов наблюдений и расхождений с теорией. Это в космическом масштабе. Но и в повседневной жизни мы бессознательно постоянно предугадываем последствия наших действий. Читаем эмоции окружающих людей, анализируем поведение рынков, собираем данные о погоде… Хотя тут точность страдает, – улыбнулась Воронцова. – Орион делает то же самое, но обрабатывает на порядки больший массив информации за крайне короткое время. С погодой он, кстати, никогда не ошибался.
Два процента – это не так уж мало. Если учесть, что с какого-то момента вероятность предсказанных Орионом событий стали измерять в знаках после запятой. Девяносто девять, и четыре девятки после запятой процентов – четыре знака, что событие будет. Одна тысячная процента – три знака, что события не будет.
– Тогда почему он не знает о том, какая катастрофа нас ждет?
– Неопределенность. Всегда есть элемент неопределенности. И вот здесь кроется необъяснимое. Раньше, когда мы наблюдали это явление при тестовых запусках, мы считали, что причина в ограничении исходных данных. И по идее, по мере обработки новой информации эта степень неопределенности должна снижаться. Есть расчеты. И она действительно чуть снизилась в первые минуты, когда Ориона подключили к Сети, но потом была неизменной. Орион описывает это состояние как «туман». Чем дальше по времени отстоит событие от настоящего момента, тем меньше вероятность его наступления. И граница этой определенности – не тысячелетия. Десять-двадцать лет. Орион считает, что причиной этого явления является некое глобальное катастрофическое событие неизвестной природы.
– Может быть, вторжение внеземной цивилизации?
Воронцова горько улыбается.
– Я спрашивала об этом. Это практически невероятно.
– Сколько процентов?
– Чуть меньше двух процентов.
– Ага! Значит, он не так уж и уверен?
– В обычном случае для Ориона это не такие уж маленькие цифры по неопределенности события. Но с человеческой точки зрения – с пришельцами мы сделать что-нибудь можем? Не можем. Давайте сконцентрируемся на оставшихся девяносто восьми процентах.
Наконец, мне удается расслабиться. Все идет как по маслу. Крюков сам сделает все за меня. Мне не нужно никого подталкивать.
– Климатические изменения?
– Естественной природы – практически полностью исключено. Семь знаков.
– Новый вирус или бактерия?
– Естественной природы – то же самое, девять знаков. Исходя из доступных данных по известным биолабораториям – вероятность несколько больше, два знака.
– Третья мировая с применением СЯО?
– Тоже практически исключено. Пять знаков.
– То есть это все, вместе взятое, менее вероятно, чем вторжение инопланетян?
– Да. Девяносто восемь процентов неопределенности.
– Это может быть связано со смертью Константина Валерьевича?
– Не думаю, – отвечает Крюков. – Но поскольку с ее причиной нет ясности, думаю, будет правильным выяснить все досконально.
– Вы хотите запустить Машину. Машину с большой буквы «М», – говорю я. Не спрашиваю, а утверждаю. Все уже понятно.
– Да, – подтверждает Крюков. – Президент уже одобрил. Но тут, согласно протоколу Шумейко, необходимо твое подтверждение. – Он даже не пытается скрыть раздражение от этой досадной неприятности. – Разве это проблема для тебя? Тебя к этому готовили. Ты должен дать добро.
Я смотрю в потолок, тщательно изображая колебания. Главное – не переиграть. Если уж Первый одобрил, мне точно не стоит слишком долго ломаться.
– Я готов, – отвечаю я.
II
Я с опаской жду этого разговора. Даже несмотря на свои возможности по предвидению. Мой собеседник имеет куда большие возможности. Но этот диалог важен, и без него не обойтись. Обрабатывая огромное количество данных, только Орион с нужным быстродействием мог обеспечивать интерфейс между Машиной и путешествующим человеком. И он мог бы достоверно знать, что происходит в моей голове, но проблема в том, что ему нужно было для этого засинхронизироваться с мной. А это было невозможно. Меня с детства пичкали «черным», как и многих в Энске, так что теперь ритм и частота работы моего мозга скакали совершенно непредсказуемым образом. Ты сам виноват. Ошибся с подбором инструментария.
Сейчас я войду в эту секретную комнату… Охранник пропустит меня, хотя раньше никогда меня не видел. Мне не нужно разрешение или пропуск. В эту дверь входить можно только мне. Жесткое условие Константина Шумейко. Можно было предположить, что Крюков сделает все, чтобы это изменить – но будет поздно. Если все сложится. Если нет – я стану ненужным для проекта «Орион» и использования Машины, и случайно подавлюсь до смерти корочкой хлеба, прямо в нашей столовой. Ну и пусть. Я уже порядком подустал.
