Станислав Войтицкий
Кто убил Ксению Шумейко?
Юрий Сергеевич кивнул и чуть расслабленно откинулся на спинку стула.
– Вот видишь, не так уж трудно. Правду говорить легко и приятно. Больше не нужно обманывать, Вадим. Здесь все серьезно.
Затем он повернулся к Большунову, потеряв ко мне интерес.
– Похоже, что тебя мы и ищем, капитан Большунов.
В ответ Большунов пожал плечами.
– Возможно, – безразлично сказал он, глядя в пустоту.
Мне показалось, он сейчас как будто задумался о чем-то совершенно постороннем. Удивительно, учитывая, что дело шло о его жизни.
– Дед Юр! – радостно воскликнул Александр. – Кажется, готово!
– Да? Отлично, врубай, а то здесь другое не ловит.
Наконец я смог хорошо разглядеть небольшую коробочку в руках у отобравшего мой автомат дружинника. Это было старое проводное радио. Тут же бросилась в глаза подходящая специфическая розетка на стене с двумя плоскими отверстиями. Не надо бы его включать, подумалось мне.
Но Александр вставил вилку в розетку, и увеличил громкость, вращая колесико. Передачи никакой не шло, но я посмотрел на взявших меня в плен несколько по-другому. Уверенность и хладнокровие деда теперь казались мне зловещими предвестниками будущего насилия. Пожалуй, и пыток. Было довольно умно снизить мою бдительность, заговорить мне зубы, заставить расслабиться. Они сперва убьют Большунова, а потом вытащат из меня все, что я знаю, пока не начну умолять, чтобы убили.
Младший, Семен, наставивший на нас автомат, все время молчал, и эта скрытность не на шутку беспокоила меня. В его ничего не выражающих пустых глазах явственно читалось безразличие к чужой жизни и готовность без колебаний отнять ее по приказу.
Ничем не лучше был и Александр, толком не знавший, с какой стороны держать автомат, но всем своим видом излучавший решительность, силу и хорошее настроение. Такой не только убьет без сожалений, но и получит от этого удовольствие. Было невыносимо смотреть, как неумело он тискает мое оружие. Я явственно представил, что он мог бы затрофеить автомат и с моего трупа. Они ведь спокойно убили моих товарищей. Мне безразличны были их причины и основания, они ошибались. Какое имеет значение, что они действовали из лучших побуждений?
Террористы, играющие роль десантников – кто может поверить в такой бред!
Время истекало. Нужно было что-то делать, пока мы с Большуновым еще живы. Я бросил взгляд на капитана – тот просто тупо пялился в стол и бубнил что-то неопределенное, неразборчивое на все вопросы. Уже сдался. Не помощник.
Значит, буду действовать один.
Я осмотрел комнату, чтобы оценить наличие всех стволов в зоне досягаемости. Обе «ксюхи» были у Семена – в руках его собственная, и большуновская за спиной. Свою «сайгу» Юрий Сергеевич поставил на пол рядом с собой, оперев об стол. При необходимости он легко мог ее схватить, но сейчас дед был полностью сосредоточен на допросе капитана. Александр поступил наиболее халатно – свою двустволку поставил в угол, а мой автомат держал небрежно, направив ствол вниз.
Пытаться отобрать оружие у кого-либо из наших пленителей было рискованно, но единственное «ничейное» ружье стояло слишком далеко.
Проанализировав правильную последовательность действий, я начал претворять в жизнь свой план.
– Чертовы шнурки, – буркнул я достаточно громко, чтобы было слышно, но не слишком привлекая внимание, и полез под стол. У меня была секунда-другая, пока они – скорее всего, дед первым – сообразят, что зашнуроваться можно просто наклонившись. Именно Юрий Сергеевич был главной моей проблемой, и начать я решил с него.
Я схватился за ножки его табурета и резко дернул на себя, стараясь опрокинуть деда таким образом, чтобы тот упал чуть в сторону от «сайги». Поднявшись, я опрокинул стол набок и нанес как можно более сильный удар табуретом Семену в лицо. Получилось удачно, и он схватился за лицо руками, уронив автомат.
Никогда нельзя отпускать свое оружие. Но хвататься за упавшую «ксюху» было нельзя, несмотря на все искушение. Я сделал другой, единственно правильный выбор – кинулся на пол и успел вырвать «сайгу» у деда прямо из рук.
Мой первый выстрел – в него.
Второй – в грудь Семену, который уже практически успел вскинуть второй автомат.
– Падла! – Александр направил на меня мой собственный автомат и безуспешно нажимал на спуск.
Перед тем, как сдаться дружинникам, я поставил его на предохранитель. Было большой удачей, что автомат окажется в руках у человека, который не удосужится подготовить свое новое оружие к бою.
Третий выстрел. Эхо быстро стихло и наступила тишина.
Большунов только сейчас поднялся со своего стула. Его руки тряслись.
– Я думал кинуться за ружьем. Но только два ствола. А их трое. Не решался, – сказал он.
– И правильно, – ответил я. – Старик легко застрелил бы тебя в спину.
– Ты все так четко просчитал… Как ты узнал, что он не снял автомат с предохранителя? – капитан кивнул в сторону Александра. – Мы пару раз теряли его из виду.
– Я просто знал это, – я пожал плечами. – Мне с детства говорили, что у меня хорошая интуиция. Никто из моих друзей не пытался играть со мной в «камень-ножницы-бумага». Я всегда выигрывал.
– Не понимаю… Хорошо просчитываешь?
– Нет. Просто знаю, что будет. Хотите-верьте, хотите нет.
– И насколько далеко знаешь?
– Порой недостаточно, – уклончиво ответил я. – Когда смутное ощущение сменяется конкретным предчувствием, бывает слишком поздно.
Пока мы собирали оружие и готовились продолжить путь, Большунов все время искоса на меня смотрел, а потом спросил:
– Вадим, у тебя когда-нибудь бывали провалы в памяти?
– Не припомню, – сказал я.
– Например, оказался в незнакомом месте, и не помнил, как сюда попал. Или сны странные?
– В детстве у меня были вещие сны. По крайней мере, мне так казалось. Регулярно был эффект дежа вю. Но врач прописал мне таблетки для головы. По совпадению, это был наш клиент – Сафин.
Большунов усмехнулся.
– Мир тесен. Энск – большая деревня. Слушай, это будет странный вопрос, но меня не удивит любой твой ответ. Ты знаешь девушку по имени Ксению Шумейко или ее отца, Константина Шумейко?
Эти имена ничего мне не говорили. Я мотнул головой.
– Хорошо, – выдохнул Большунов. – Иногда мне кажется, что все вертится вокруг них.
Он махнул рукой, показывая мне, чтобы я не задумывался.
– Давай выдвигаться. Мы скоро будет на месте.
– На каком?
– В центре города, – уклончиво ответил капитан. – У нас есть свой человек в их организации.
Мы продолжили путь в подземелье. Несмотря на стрельбу, никто не пришел разведать, что случилось. Тем не менее, пока мы шли, Большунов регулярно разбивал стволом автомата лампы на потолке, погружая коридор за нашей спиной в непроглядную тьму. Очевидно, он уже не планировал сюда вернуться.
Поднимались на поверхность мы по лестнице в каком-то узком, воняющем затхлой сыростью, проходе. Дверь со скрипом открылась и мы вышли из маленького неприметного строения, у подземной парковки. Со стороны его можно было принять за какое-то техническое сооружение, настолько оно не бросалось в глаза.
Большунов ушел в тень дерева, взял рацию и шепотом сказал в нее:
– «Руль» – всем, доложить состояние.
«Руль», такой себе выбор для позывного. Логичный для какого-нибудь водителя, наверное. Я ожидал услышать тот же унылый доклад, что и раньше, но в эфир обрадовался чей-то обрадованный голос, нарушивший привычную очередь.
– Это четвертый красный. Грузовики найдены, повторяю, грузовики найдены. Прием.
– Где? – спросил Большунов. Он довольно улыбался и радостно сжал свободный кулак. «Есть!» – сказал мне шепотом.
– У объекта «красный три».
Капитан ненадолго задумался, видимо, пытаясь вспомнить, что было зашифровано под этим кодом, а потом коротко выругался и обратился в рацию.
– Говори, как есть. Остальным – слушать.
– Грузовики находятся в гараже станции скорой помощи. На пересечении Ленина и Слуцкого. Случайно их нашли, искали на станции медикаменты для трехсотых. Прием.
– Грузовики полные?
– Не знаю. Не проверяли. Прием.
– Надо проверить.
Долгая пауза, затем осторожный и логичный вопрос:
– А это не опасно?
– В жидком виде – нет. Только не пейте.
– Принял. Доложим по выполнении. Прием.
Большунов ухмыльнулся. Завершил разговор по рации:
– «Руль» – всем. Доложить, если есть информация по «иглам».
Заслушав минуту тишины, капитан снова взял рацию в руки.
– Тогда «Руль» – «иглам». Я знаю, что вы слушаете, мрази тупорылые. Бойтесь, твари, мы уже рядом, – зловеще прохрипел он в рацию, добавив пару матюков.
Ребячество какое-то. «Иглы» не удостоили Большунова ответом.
Только громкоговоритель на улице снова повторил мантру о «террористах в форме российской армии», о том, что «помощь близка» и о необходимости помогать «силам самообороны» – «народным дружинам».
В центре города было тихо и темно. Окна занавешены, фонари не светили. Только луна пыталась разогнать тьму сквозь тучи тучи мутным, едва различимым пятном. Мы старались передвигаться как можно тише, но быстро. Вскоре я начал догадываться о пункте назначения.
Уютное здание почти в самом центре. Я уже бывал в нем когда-то. Подростком.
На сеансе у господина Сафина.
Большунов разбил окно на первом этаже и мы забрались внутрь, поднялись на нужный этаж. За прошедшие несколько лет обстановка в приемной Сафина не изменилась. Тот же уютный диван, та же стойка, как в больничной регистратуре. Аквариум даже на том же месте, только рыбки другие.
Капитан с размаху высадил ногой дверь в кабинет.
– Отчаянное время требует отчаянных мер, – пробурчал он себе под нос. Вряд ли это замечание относилось к выбитой двери.
Деловитым шагом, словно он уже не раз здесь был, капитан Большунов подошел к огромной картине у стены. Она запечатлела красивую девушку в белом платье на большом камне, о который бился морской прибой. Девушка задумчиво смотрела в даль. Капитан снял девушку со стены и небрежно бросил на пол.
Под картиной оказался небольшой стенной сейф, который Большунов тут же начал деловито открывать. Между этапами вращения лимбовой рукояти, он делал руками странные жесты, выкидывая из кулаков пальцы и задумчиво рассматривая свои руки.
Очевидно, он знал код от замка. Я сложил это знание с утверждением «у нас есть там свой человек». В этом месте я должен был бы удивиться. Но нет. К моему удивлению.
Кстати, у кого это «у нас»? Вряд ли это армия имелась в виду.
Недолго порывшись в сейфе, Большунов извлек из него небольшую записку.
Он протянул мне записку.
– Я думаю, ты не дурак, уже сам обо всем догадался, – сказал он.
Я прочел короткое сообщение с аккуратным почерком. «Основное место – больница №2. Резервное – «Останкино». Стало понятно, почему в больнице десантники попали в переплет. Люди Пащенко практически достали Сафиных. Значит, теперь они в «Останкино». Так было принято называть местный телецентр. В советские времена вещание местного телевидения прекрасно покрывало весь город с ближайшими деревнями, чему способствовала телевышка. Не настоящее Останкино, как в Москве, но по энским меркам сооружение было внушительным – высота башни составляла метров двести.
– Ему можно верить? – спросил я.
– Да. Вполне. Но надо немного подождать. Информацию по грузовикам.
Капитан сел за стол Сафина. Я на кушетку пациента. Но долго ждать не пришлось. Минут через двадцать группа, нашедшая машины, вышла на связь.
– Четвертый красный – «Рулю». Грузовики пусты. Прием.
– Все? – переспросил Большунов.
– Так точно, все. Прием.
– Четвертый красный, скажи мне, что находится рядом.
– Поясните, пожалуйста. Прием.
– Заберись повыше, оглянись и скажи, что видишь. Какие здания.
Минуты через две четвертый красный перечислил:
– Четвертый красный – «Рулю». «Пятерочка». Детский сад. Почта. Офис компании «Живая вода». Салон красоты «Немезида». Парикмахерская «Первая советская». Жилые панельные дома, девять этажей. Прием.
– Спасибо, принял. Возвращайтесь на подконтрольный объект.
Большунов нервно забарабанил пальцами по столу.
– Как думаешь, куда они дели концентрат?
Я пожал плечами.
– Слили в канализацию? – я дал глупый ответ, чтобы он ко мне не приставал, но это не помогло. Большунов стал всерьез рассматривать мое предположение, как будто оно в этом нуждалось.
– И ради чего весь сырбор? Хотя… Ты знаешь, возможно.
Ну да. Я подумал, что сейчас мне придется самому его разубеждать. Но не пришлось.
– Этот хаос ценен Сафину – тому, который младший – сам по себе. Но я на его месте использовал бы этот продукт, а не просто выкидывал. Чтобы собрать такое количество, требовалось много ресурсов и времени. Нет, они не могли слить его просто так.
Он посмотрел куда-то в сторону, улыбнулся и закивал. Я проследил за направлением его взгляда. Большунов внимательно разглядывал кулер в углу комнаты, в который была заправлена бутыль. На этикетке было нарисовано озеро Байкал и красовалось название – «Живая вода».
– Вот почему «дружинников» так много. Все массово почувствовали желание защищать родной город, а вскоре и возможность предоставилась. Руслан ударил по площадям.
– Его отец ничего вам об этом не докладывал?
– Сын держит его на расстоянии, не сообщает всю информацию. Возможно, не доверяет, что-то подозревает. А возможно, просто привык вести дела, не слишком распространяясь о своих планах.
– И что теперь делаем? Идем в «Останкино»?
– Да, сейчас пойдем…
Большунов встал, подошел к кулеру и, подсветив себе фонариком, стал разглядывать этикетку – видимо, искал срок разлива.
– Значит, меняем планы, – Большунов пробормотал про себя, а потом обратился ко мне: – У тебя фляга есть?
Вместо ответа я дал ему свою фляжку, он тут же вылил остатки воды на пол и наполнил ее из кулера.
Вернув ее мне, сказал:
– Это будет очень странный, но четкий приказ, Вадим. Крайне важно, чтобы ты его в точности выполнил. Без лишних рассуждений и сомнений.
– Слушаю вас, товарищ капитан.
Я ожидал от него какого-то бреда, но услышанное перекрыло даже мои смелые ожидания.
– Ты куришь? Сигареты есть?
Я утвердительно кивнул.
– Вадим, с этого момента каждые полчаса-час ты предлагаешь мне закурить и протягиваешь сигареты. Я буду отвечать тебе на этот вопрос ответным кодом – «три-восемь». Ни «да», ни «нет», ни «потом», ни что угодно другое. Если ты не услышишь от меня «три-восемь», то во что бы то ни стало – дай мне выпить из этой фляги. Ни в коем случае не заставляй меня силой. Просто предложи отпить, добавь воду из нее в чашку чая. Короче, просто сделай так, чтобы эта вода попала ко мне в организм, но чтобы я об этом не знал.
Какое-то время я молча смотрел на него. Капитан Большунов по всем критериям должен был казаться сумасшедшим, но я не ощущал в его словах какого-то безумия.
– Звучит безумно, я понимаю… – Большунов как бы оправдывался.
Наплевать, насколько это безумно. Приказ есть приказ, его надо исполнять.
– Еще бы. От таких приказов курить хочется, товарищ капитан. – я достал из кармана мятую пачку и предложил ему – Будете?
– «Три-восемь». Не хочу, – ответил он. – А теперь не отвлекай меня.
Большунов достал из-за пазухи два мятых конверта. Один из них, с цифрой «1», был подготовлен заранее, чувствовалось, что внутри уже есть листок бумаги. Другой, под номером «2» был пустым. Капитан по-хозяйски выдернул из принтера пустой лист и начал деловито и торопливо что-то писать. Закончив, он положил лист во второй конверт и сказал:
– Когда ты напоишь меня этой бодягой, я очень быстро усну. Тогда ты должен будешь сказать в рацию «Руль – «Седому». Юпитер. Контроль. Закончил». Повтори.
Бессмыслица какая-то. Но, видимо, так и было задумано. Я повторил.
– Хорошо. Получишь ответ, что сообщение принято. Если прозвучит слово «Афина», сообщишь о своем местоположении. За тобой приедут. Передашь эти конверты Константину Шумейко лично в руки.
– Понял.
Большунов снова спрятал их под бронежилет, и мы направились к энскому «Останкино».
VI
У меня два часа. Час до приблизительного времени смерти Константина Шумейко и час после. Я открываю глаза и нахожу себя в его квартире. Мой начальник сидит у камина в толстом махровом халате и не спеша потягивает коньяк. Маленькие удовольствия серьезного человека. Разумеется, он меня не видит. И не должен, это просто невозможно. Как говорят наши теоретики, поломаются все причинно-следственные связи, сама Вселенная может сойти с ума.
А может, и нет. По мне, так у мира огромный запас прочности. Я не знаю точно, но предпочитаю верить в это.
Раздается телефонный звонок. Пока Шумейко медленно встает и направляется к аппарату, я осознаю, что не могу предсказать, что случится в следующее мгновение. Это меня и радует, и пугает.
Шумейко поднимает трубку и молча слушает. Судя по выражению лица, звонок принес ему безрадостные вести. Наконец он отвечает:
– Хуже, чем обычно? Есть шансы, что и на этот раз выкарабкается? Я вас понял. Сколько времени у него осталось?… Хорошо. Вы должны во что бы то ни стало удерживать его до утра. Спасибо.
Константин Валерьевич медленно кладет трубку и залпом приканчивает остаток коньяка, как обычно принято добивать водку.
– Ничего страшного. Это должно было случиться, рано или поздно, – говорит он вслух.
Затем снова поднимает трубку и набирает короткий номер.
– Здравствуй, Антон. Добрый вечер. Сегодня можешь отпустить ребят… Да, все нормально… Нет, камеры тоже выключи… Да, ты все правильно понял. Полчаса тебе хватит?.. Добро.
Нажимает рукой на рычаг и тут же набирает другой номер, длиннее. Это мобильный телефон. Я подхожу ближе, но не могу толком ничего услышать. Шумейко стоит прямо передо мной, но его голос доносится с экрана выключенного телевизора за моей спиной. Нужно зеркало, но я боюсь, что пока буду за ним бегать, упущу какую-то ценную информацию.
– Здравствуй, Дмитрий. Это Константин Шумейко… Да, случилось… Ты знаешь, что… Да, сегодня тот самый день… Прямо сейчас не надо. Будь через два часа… Не надо ничего говорить. С собой тоже ничего не бери. Я все для тебя подготовлю.
Шумейко медленно кладет трубку. Затем уверенными шагами проходит к столу и открывает ящик, запертый на ключ. Достает из него пакет и идет в коридор, я преследую его, чтобы ничего не пропустить. Константин Валерьевич последовательно раскладывает содержимое пакета прямо на полу прихожей – пару бахил, хирургические перчатки и респиратор. Затем снимает картину со стены и меняет ее местами с огромным зеркалом, чтобы оно стало первым, что увидит перед собой человек, зашедший внутрь.
Шумейко отпирает дверные замки и возвращается в кабинет. Ставит перед столом дополнительный стул. Я думаю, что это для загадочного гостя. Шумейко обходит стол и садится на кресло. Он достает из белой стопки две маленькие квадратные бумажки для заметок. Опускает перьевую ручку в чернильницу – первый раз в жизни вижу, как это делают – и аккуратным почерком выводит на записках: «Вадим» и «Ксения». Это я и его дочь. Чтобы записки не разлетелись от сквозняка, он ставит на них настольные часы.
Константин Валерьевич выдвигает ящик стола и достает из него небольшой пистолет. Кладет на стол. Кажется, это ПСМ, никогда не видел его вживую. Шумейко наливает еще один бокал коньяка и деловито выпивает его.
– Да, Вадим, это не просто, – говорит он, и я вздрагиваю. Однако на самом деле он не видит меня. – Думаю, скоро мы сможем с тобой поговорить, если все идет по плану. Сядь пока напротив.
Он показывает рукой на стул перед собой, и я подчиняюсь его просьбе. Из того же ящика стола, Константин Валерьевич достает небольшое настольное зеркало и кладет его под углом, так что я могу видеть его через отражение.
Затем он деловито и спокойно берет в руку пистолет, взводит курок и стреляет себе в висок. Его тело неуклюже валится с кресла на пол, но в отражении зеркала я все равно вижу сидящего в кресле Шумейко – только моложе, в сером костюме, и в его руке, застывшей у головы, нет никакого пистолета.
Он смотрит мне в глаза сквозь отражение и говорит как бы про себя:
– Значит, вот как это происходит. Почти сразу.
– Вы меня видите, Константин Валерьевич? – спрашиваю я.
– Да, Вадим. Прости за то, что пришлось присутствовать при этом, – он кивнул в сторону своего безжизненного тела.
– Мне приходилось присутствовать и при более неприятных вещах, – отвечаю я.
– Если ты здесь, то, как я понимаю, все идет по плану. Они включили и Ориона, и Машину.
– Так точно, Константин Валерьевич. Все с подачи Крюкова. Я их всех провел.
Он кивает мне.
– Ты молодец.
Я ухмыляюсь.
– Это было несложно.
– Ты все так же видишь наперед?
– Сейчас, когда я в Машине – нет. Но в остальное время – да.
– Прости. Тяжело так жить, наверное.
Я уже устал об этом задумываться.
– Не тяжело. Неинтересно, – отвечаю я.
– Понимаю тебя. Но я дал тебе возможность выбора.
– Я не жалуюсь. Я бы просто хотел иметь возможность выбирать снова. Хотя бы марку пельменей в магазине.
– По крайней мере, ты естественным образом защищен от многих опасностей…
– Но далеко не от всех, – я говорю с усмешкой. – Конечно, я могу достаточно долго и эффективно бегать от внезапной и преждевременной смерти. Но не мои внутренние органы. Интересно, каково это будет – узнать об остановке сердца за пару часов и не иметь возможность это предотвратить. Наверно, напьюсь, и все скажут – сердце не выдержало, потому что напился. А на самом деле я напился, потому что сердце все равно не выдержит, так чего его жалеть? Потому что я вижу не варианты возможного будущего. А то, что неизбежно случится.
– Почему ты говоришь о паре часов? – спрашивает он. – Разве ты видишь настолько далеко?
– Потому что еще лет десять назад все было на уровне каких-то смутных ощущений, как предчувствие, интуиция. Но теперь все стало намного четче и дальше. Мне кажется, несколько минут – это еще не предел. Такими темпами, я буду жить с расписанием на неделю вперед. Хотя и нельзя сказать, что я живу. Я смотрю кино.
– Поверь, скоро ты будешь свободен. Когда замкнется петля…
– Константин Валерьевич, – я перебиваю его и закатываю глаза. Этот спор мы вели еще при его жизни. – Никакой петли нет. Есть прямая, протоптанная тропа, которая при этом никуда не ведет. Нет ни начала, ни конца. Бесконечная линия, и мы на каком-то ее отрезке. Можем идти только в одну сторону, до конца. А конец у всех один. Но если даже есть петля – она замкнута по кругу, у нее нет начала и конца.
Он жестом прерывает мои рассуждения.
– Вадим, я не могу тебе рассказать все. Никому не могу. Поэтому просто поверь мне – ты не прав. У любой петли есть узел. Очень скоро ты в этом убедишься.
– Константин Валерьевич, я вас очень уважаю. Но по опыту совместной работы знаю, что иногда вы не говорите всего только для того, чтобы выглядеть человеком, который знает больше, чем говорит.
– Ты довольно близок к истине. Но такова уж специфика профессии. Когда казаться порою важнее, чем быть.
Он берет в руки лежавшую на столе перьевую ручку и задумчиво крутит в руках.
– Это ручка с историей, – говорит он.
– Думаете, это ваш артефакт?
– Уверен. Ее не было на столе, когда я стрелял. Смотри, вот она лежит на держателе. На твоей стороне.
Действительно, как я сразу не обратил внимание?
– Мне ее подарил лично Крючков. Крупный человек был. Любил взрослые игры. Многих переиграл. Столько воспоминаний… Знаешь, когда случился ГКЧП, я готов был дернуться в Москву, но Владимир Александрович меня остановил. Сказал, что мое дело здесь намного важнее. Тоже мне, дело… Потом страны не стало. Потом дочери. Не знаю, почему я не застрелился еще тогда. Я здорово зажился, Вадим. Не стоит меня жалеть.
Я и не жалею. Мне безразличен этот дешевый приступ ностальгии. Я уважаю, но не люблю этого человека. Никогда не знаешь, когда он бывает искренен и насколько. Шумейко был большим специалистом в манипулировании людьми, и мне никогда это не нравилось. Возможно, потому что я стал одной из его жертв. Человеком со сломанной судьбой. Хотя нет, это скорее про Большунова или Устюгова. А я – человек вообще без судьбы. Все это ради высокой цели, конечно.
По крайней мере, к самому себе у Шумейко были довольно высокие требования – раз он застрелился, чтобы со мной поговорить. Или не только со мной? Или вообще не поэтому?
С ним не поймешь. По крайней мере, сразу.
Шумейко неожиданно сломал свою драгоценную ручку пополам и положил на записку с именем «Ксения».
– Теперь ты, Вадим, сделай также, только положи сломанную ручку на листок со своим именем.
Очередная загадка. Но я уже привык к странным инструкциям, и впереди, похоже, будут еще. По крайней мере, в ближайший час.
– Ваш загадочный гость нужен для этого? – спрашиваю я. – Убрать одну из записок?
Шумейко кивнул.
– Ты не знаешь этого человека, – отвечает он. – Так нужно для его и твоей безопасности. Мы уже обсуждали не раз, что нужно делать дальше. Сначала ты должен выяснить, какая из записок найдена на месте моего самоубийства…
– Я уже знаю, – перебиваю я.
– Откуда? – спрашивает он. – Тебе дали фото из кабинета?
– Нет. Орион сказал.
– Вряд ли он солгал. Это слишком легко проверяемая ложь – в конце концов, ты спросишь у меня. Если только он знает про вторую записку, знает, что ее убрали. Но откуда?
– К сожалению, я не вижу способа это проверить. Вряд ли меня выпустят из Машины, по крайней мере, в ближайшее время.
– Будем исходить из того, что он не понимает нашего замысла и не знает о второй записке.. В этом случае ему нет смысла лгать. Так какая записка осталась на столе? – спрашивает Константин Валерьевич.
– Если я скажу, это не повредит пространству-времени? Не сойдет ли с ума Вселенная? Не перепутаются местами курица и яйцо?
– Нет, – спокойно отвечает Шумейко, не обращая внимание на мое кривляние. – Человек, который выберет записку, не знает о нашем разговоре, и я ему не скажу.
– Ну, раз вы так хотите. Осталась записка с именем вашей дочери.
Шумейко заметно расстраивается.
– Жаль беспокоить девочку. Она так много пережила. Ну что же, дату ты помнишь, место знаешь. Напоминать?
– Двенадцатое августа 1993 года. Пятнадцать-ноль-ноль. Советская, дом 45, квартира 16. Сорок дней, – отвечаю я.
Шумейко кивает в ответ.
– Она должна быть дома в этот день. Дождись ее и сделай все, что нужно.
– Сделаю, Константин Валерьевич.
Он снова наливает себе коньяк – теперь уже посмертно. Здесь пить можно было сколько угодно. Но так просто он от меня не отделается.
– Теперь, когда мы уже у финишной черты, я хотел бы получить ряд ответов, – сказал я.
– Зачем, Вадим? – устало отвечает он. – Я бы хотел просто подождать в тишине и покое.
– Затем, что мне это нужно. Я всегда был таким послушным и исполнительным, но догадываюсь, что моя роль в событиях значительна. Я заслуживаю объяснений.
Шумейко вздыхает.
– Знаешь, у каждого из вас четверых была своя значительная роль. О которой никто не узнает. Несколько кусочков мозаики, без которых не состоится полной картины. Но мы сделаем действительно большое дело, если у нас получится. Оно того стоило, даже если не выгорит. Потому что мы пытались, а это дорогого стоит. Мы пытались остаться людьми. Конечно, ты заслуживаешь знать больше, но успею ли я сказать все, что необходимо?
– Вы можете хотя бы начать. А там видно будет.
И он начинает рассказывать.
VII
Мы забрались на крышу одного из зданий у центрального парка. С нее открывался прекрасный вид на «Останкино», территория энского телецентра была как на ладони. Небо на востоке начинало светлеть.
– Нам надо постараться успеть до рассвета, – сказал Большунов. – Время работает на противника. Чем больше мы возимся, тем труднее удерживать город в изоляции.
Он осмотрел в бинокль телевышку и прилегающую территорию. Вокруг башни кипела жизнь – ходили патрули с оружием, спешно сооружались баррикады, работала даже кое-какая спецтехника. Я бегло насчитал около пятидесяти человек на объекте. В стороне грохотал большой генератор, вокруг которого стояли железные бочки с топливом. Прилегающая территория подсвечивалась фонарями.
– Я не представляю, как нам пройти незамеченными, – честно сказал я. – И где искать Сафиных. Да и как их арестовать или убить, нас только двое.
– Решение есть, – спокойно ответил Большунов и присел у края крыши.
Мы спустились с крыши и стали дворами приближаться к башне, стараясь не выдать себя. Когда оставалось идти два квартала, мой командир взял рацию и сказал:
– «Руль» – «Цветам». Цель – «Излучатель».
– Сколько выстрелов? – деловито поинтересовались из рации.
– Пару десятков, – подумав, ответил Большунов.
– Двадцать?
– Да, двадцать подойдет. Начинайте по готовности.
Затем капитан обратился ко мне:
– Будь готов быстро бежать. У нас есть несколько минут, пока артиллеристы наведутся и дадут пристрелочный.
Большунов только что инициировал артиллерийский обстрел моего родного города. «Цветы»… Это могли быть и «акации», и «гиацинты». Я бы не удивился даже «пионам», хотя это было бы круто даже для того уровня безумия, который разворачивался на моих глазах.
Впрочем, за эту ночь я, пожалуй, разучился удивляться.
Первый прилет пришелся по дороге напротив башни и накрыл патруль охранников. Каким же громким был взрыв! Я услышал, как разлетаются стекла окон близлежащих домов. В клубах пыли я увидел разбросанные взрывом куски тел «дружинников». Их буквально разорвало на части, от чего я почувствовал удовлетворение и некоторое умиротворение. У меня не было никакой жалости по отношению к убийцам моих товарищей, будь они хоть четырежды обмануты.
Доброе утро, суки! Надеюсь, вам понравился наш будильник.
Яростно матерящиеся люди бросили искать укрытие. Я с улыбкой наблюдал за их мельтешением. Судя по мощности взрыва, на территории телецентра живого места не останется…
– «Руль» – «Цветам». Попадание подтверждаю. Продолжайте работать, – спокойно сказал Большунов.
Взрыв. Спустя две секунды – еще один. Боги войны клали снаряды монотонно и кучно. Огненные разрывы, грохот расколотого воздуха, яростный порыв ветра, вызванный ударной волной – все слилось в ощущении прекрасного буйства необузданной природной стихии. Локальное торжество хаоса и разрушения дарило вдохновляющее зрелище. Но со стороны. Я не хотел бы оказаться в эпицентре этой бури.
Но кто меня спрашивал?
– Пора. Пошли, – просто сказал мне Большунов.
– Куда? – ошалело спросил я, сперва даже не сообразив.
– Брать младшего Сафина.
– Туда? – я указал пальцем в сторону обстреливаемого телецентра, на всякий случай уточняя.
– Туда, – подтвердил капитан спокойно. – Дымы я обеспечил. Надеюсь, что твое предчувствие нам поможет.
Моё предчувствие просило никуда не ходить. А может…
– Может, сперва покурим? – с надеждой спросил я.
Но нет.
– «Три – восемь». Некогда, у нас пара минут, быстрее!
И мы побежали в направлении дыма, облаков бетонной пыли и огня. Дружинники нас не ждали – очевидно, кара с небес стала для них неожиданностью. На асфальте, недалеко от воронок лежало несколько трупов, были и орущие от боли раненные. Один дружинник медленно, шатаясь, брел нам навстречу, с кровотечением из носа и ушей. Мы не стали трогать его, и он не обратил на нас никакого внимания.
