Станислав Анатольевич Фетисов
ПиДЗа
«5 января 1939 год.
Привезенные из экспедиции предметы (в описи значатся как артефакты) – это оружие».
«12 января 1939 год.
Я попал в поле зрения полиции. Они намекнули, что более не стоит интересоваться вопросами государственной важности. Мне пригрозили заключением. Приходили к отцу».
«13 февраля 1939 год.
Артефакты подобны аккумуляторам. Они вбирают в себя энергию. Мне неясно, как как это научно объяснимо. *Имя закрашено* сказал, что привезенные из Тибета вещи (найденные мной в сундуке) распределили по концентрационным лагерям».
«04 сентября 1939 год.
Началась война. Мы вторглись в Польшу. Мне страшно».
«28 октября 1939 год.
Отправляюсь на фронт».
«Ночь с 29 на 30 августа, 1944 год.
Мы отступаем. Я ошибался. Сегодня снова прятались в погребе от английских бомб. Завтра еду домой прощаться с родителями и сестренкой. Теперь не стану стесняться слез. Советские войска близко. Будем обороняться. Это ненадолго. Кенигсберг скоро падет. В том уже не сомневаюсь. Мы совершили непоправимую ошибку. Мы все виноваты».
Глава 40
Центральный Дагестан
2023 год
Халид дремал в тени скалы, пережидая полуденный зной. Старый чабан изредка поглядывал на склон летнего пастбища, по которому разбрелась отара овец. Все здесь Халиду было привычно: высокое синее, бескрайнее зеленое, далекое белое. Халиду казалось, что он слышит, как горы тянутся к небу, но небо, не желая себя отдавать, режет гордые вершины крыльями парящих в нем орлов. К привычному сегодня еще добавился и шум воды; небольшая речушка, окрепнув ночной грозой, теперь гулко срывалась водопадом в каньон, радуя слух горца. Халид улыбнулся, глядя на пасущегося подле него коня. Животное тоже слышало воду и часто отрывалось от травы.
– Скоро напьешься, – сказал чабан хриплым голосом.
Стар был Халид. Он и сам прекратил вести счет годам. Если бы не запись в семейном Коране, выведенная аккуратной вязью в день его рождения, позабыл бы уже давно свои лета. А родился он в 1917 году, в ныне вымершем ауле Гамсутль.
Кто-то говорит, что тот аул Христа помнит, а некоторые и вовсе утверждают, что селение это уже было, когда Святитель явился.
Тому свидетельств немало. Приземистые стены аула, испещренные знаками и символами, рассказывают запутанную историю сменявших друг друга верований и людей. Зороастризм, христианство, а позже и мусульманская религия, на тысячи лет оставили свои следы, высеченные письменами в каменной кладке домов, теперь уже брошенных в запустении.
Никому за столько времени не покорился Гамсутль. Неприступные скальные обрывы надежно защищали аул от нападок воинственных соседей. Сам Имам Шамиль оборонялся в нем, наблюдая за русской армией с «Зуб-скалы». Императорские войска так и не сумели пробраться в крепость. Помнил Гамсутль и женщину-полководца, единственную за всю историю Дагестана. С тех пор речка внизу ущелья так и зовется «Красная». Алой она стала от крови врагов, побежденных хитростью и умением воительницы.
Но время берет свое. Ему подвластны любые стены и преграды, любые крепости и скалы. Ныне лишь ветер гуляет в оставленных домах, завывая сквозняком пустых оконных глазниц и покосившихся дверей. По узким извилистым улочкам, где с трудом расходятся двое, сегодня стирают подошвы туристы. Больше не слышно муэдзина, некому да и некого теперь звать к молитве в поселковой мечети. И только кладбище на склоне за аулом косыми рядами надгробий напоминает о людях, некогда живших здесь. Но могильный камень, уготованный последнему жителю Гамсутля, пока так и не дождался горца Халида, давно переступившего порог столетия.
Старый чабан каждое утро встречал рассвет с одной лишь ему известной целью. Питался он просто. Немного мясного бульона, сыр, ягоды, овощи, фрукты, постные лепешки, мед. Никогда не позволял себе излишней сытости. Пил родниковую воду и травяные настои. Дышал чистым воздухом дальних горных пастбищ, не знавших современного городского смрада. Трудился много, за что еще при советах был награжден Орденом Красного Трудового Знамени. Тягостные мысли не клонили к груди голову Халида, только волки да медведи после долгой зимы доставляли хлопоты, пробираясь ночью к овечьей отаре в надежде поживиться добычей. Дети, внуки, правнуки разбрелись далеко за родные земли, и лишь Расул, младший сын от третьей, ныне покойной жены, навещал Халида, привозя необходимые припасы, инструменты и одежду.
Летом жил Халид в хижинах, что ставили на пастбищах чабаны. Зимой – спускался в аул к сыну. «Расул молодец, хваткий получился, – думал Халид, – в Махачкале дела свои, денег заработал, уважение. Дом не забывает. Дорогу, вон какую проложил. Раньше только на коне можно было, а теперь вот почта, да медики по надобности приехать могут». В том году молодой фельдшер что-то все записывал себе в блокнот да удивленно кивал головой. «Здоровье у вас, молодой позавидует, – уходя, сказал он Халиду, – хоть книгу по вам пиши, как правильно жить нужно». А книгу и вправду было о чем писать.
Халид не успел доучиться в университете, началась война. Несильно потрепали Махачкалу фашистские авианалеты, но до боли задели молодого, горячего горца. Дошел Халид до самого Берлина, разбивая немцев в Белоруссии, Польше, неуклонно продвигаясь на запад.
Долгими вечерами, сидя у огня домашней жаровни, сначала дети, а за ними и внуки, забираясь на колени к деду, просили рассказать его, как он бил фашистов. Никогда Халид не говорил о том. «Что рассказывать? На то сняты красивые героические фильмы, написаны правильные книги, – рассуждал Халид, – ни к чему детям слушать про лишения солдатской жизни. Дай Аллах не знать им, что такое война!» Но судьба распорядилась иначе. Первый сын не вернулся из Афгана. Средний и младший сыновья от второй жены полегли в боях за Грозный, делая глаза отца еще печальнее.
Помнил Расул, как всякое девятое мая папу на парад забирал уазик, специально присланный за ним из райцентра. С каждым годом редели ряды боевых товарищей. Все меньше собиралось ветеранов за столом районного ДК.
После памятного дня, Халид приходил домой уставшим и молчаливым, а выдвижной ящик шкафа тихо пополнялся новой медалью.
Не был тот день для Халида торжеством. Расул знал, что ночью отец не сомкнет глаз, закрывшись в своей комнате. Никто не видел слезы крепкого горца, хранящего в подкладке своего берета выцветшую фотокарточку Саният, первой жены, которую у него отняла злосчастная война.
У Халида был красивый голос и ясный ум. Он рано сделался Муэдзином при Мечети, завоевав уважение и доверие Имама. Саният была средней дочерью Имама. Влюбился тогда Халид без памяти. Все мысли его были о своей драгоценной Саният. Благо и он ей приглянулся. Три раза сказала она «да» и стала Халиду женой. Отец ее был человеком непростым. Он был образованный. Умный. Все наставлял Халида учиться.
Поехал тогда Халид в Орджоникидзе. Поступил в горный институт. Так и попал в гималайскую экспедицию. А когда вернулся, Саният родила ему сына. Только скоро полетели страшные новости, а вслед за ними и бомбы, одна из которых угодит в полевой госпиталь, где маленькая отважная санитарка по имени Саният в ту ночь будет дежурить у коек раненых бойцов. Письмо Имама с печальной вестью настигнет Халида в пущах Белоруссии, наполнив горем сердце юноши.
После войны Халид вернется в родной Гамсутль. Женится второй раз. Будет работать на строительстве, в том числе больших советских проектов, дамб и гидроэлектростанций. Данная Аллахом долгая жизнь сложится и третьей женитьбой уже преклонного возраста Халида, ставшего на пенсии чабаном. Но была у Халида тайна. Ни с кем он ею не делился, молча неся возложенное на него бремя. Тот секрет перешел ему от отца Саният, отцу Саният – от старшего Имама. Так и передавались те знания из поколения в поколение, в непомнящем своего начала, неприступном ауле Гамсутль, где последнем, ныне живущем хранителем, остался Халид.
***
Внизу, у кромки леса показалась фигура человека. С такого расстояния Халид не мог разглядеть, кто это. Вдохнув глубже, он поднял глаза к небу. Улыбка еще сильнее прорезала складками и без того морщинистое лицо. Халид бережно поправил берет; в подкладке головного убора хранилась фотокарточка. «Скоро любимая, совсем скоро, – тихо сказал он в небо, – скоро мы встретимся». Халид знал, пришло его время.
Глава 41
Центральный Дагестан
2023 год
– Добрый день, – поздоровался я.
Влажная футболка липла к телу, сморщившись под лямками рюкзака.
– И правда, добрый, – ответил старик, кивая головой.
Когда-то светлая рубаха советского кроя, посеревшая от времени и пыли, заправленная в бесформенные штаны, свисала с торчащих ключиц чабана, дотягиваясь короткими рукавами до острых локтей.
– Расул сказал, где вас искать, – все еще часто дыша, начал я разговор.
– Сядь, отдохни. Времени много. Обо всем успеем наговориться. Старик улыбался, но за его улыбкой что-то скрывалось, – На вот, попей, – он протянул мне бурдюк.
– Спасибо, у меня есть вода, – я, скинув рюкзак с плеч, достал бутылку.
– Вылей! Не вода это. Одно название. Сейчас отару к водопою поведем. Там вода. Вон, гляди, какие здоровые. Шерсть на солнце блестит. Все оно силой напитывается природной.
Я взял бурдюк. Сделал несколько глотков. Вода, как вода. Старик внимательно смотрел на меня.
– Не чувствуешь пока. Научишься, – крякнул он, – как ты меня отыскал?
– Я же говорил, Расул, ваш сын…
– Нет, – перебил он, – вообще, как узнал?
– Фотография. Немецкая экспедиция. Я нашел записи участника. Лоренц Вернер. На одной из карточек вы. С обратной стороны подпись.
– Лоренц Вернер, – потянул Халид, – не помню такого. Но были там фрицы. Это правда. Искали. Нашли, – задумчиво копался он в своих воспоминаниях.
– Что нашли?
Старик поднялся, опираясь на кривую, годами полированную ветку.
– Тень опустилась. Животные пить хотят, – не ответив на мой вопрос, он заковылял в сторону стада, ведя под уздцы коня.
Я пошел следом. Сердце успокоилось. Багровый румянец спал с щек. Дышалось легко.
– Водичка то живая, – улыбнулся старик, глядя на меня.
***
Солнце садилось за гору. Яркое тускнело. Загорались первые звезды. Мир замер, провожая уходящий день.
Летняя кухня расположилась в низине стояночной поляны. Огонь под казаном потрескивал сухими ветками, обжигая копотью камни чабанского кострища. Запах мясного бульона дымно растекался по лужайке. Приземистые стены домика, сложенного плоским сланцем и покрытого косой, низко свисающей земляной крышей, выглядели игрушечно на фоне «Седла-горы», что высилась на севере, за ущельем. Изредка блеяли овцы, сбившись сплошным белым пятном на вытоптанной земле стойла.
Халид вышел из дома. Он нес в руке пучки сушеных трав.
– Дима, поставь чайник к огню да последи, как пар пойдет, снимай. До кипения не доводи. Кипяток убивает и плохое, и хорошее.
– Сами собирали?
– Ну а кто еще? – ухмыльнулся Халид. – С собой тебе дам, детям будешь заваривать, полезно очень для растущего организма. Ты когда, говоришь, самолет?
– Через четыре дня.
– Хорошо, хорошо. На ханской поляне цвет начался, самое время собирать. Может, завтра туда пойдем.
Халид крупно нарезал лук и бросил несколько жменей в бульон. Его движения были не по-старчески проворными.
– Голодный? – спросил Халид.
– Да, – не задумываясь, ответил я.
– Скоро готово будет. Почисть пока чесноку. Вон на столе сзади лежит. Лепешки натрем.
Еда получилась вкусная и сытная. Мясной бульон, вареное мясо и натертые толченым чесноком лепешки. Я с аппетитом съел две миски. Халид же ел не спеша, с легкой улыбкой наблюдая за мной.
Мы сидели у огня и пили чай. После еды разговаривать не хотелось. Вопросы, доселе крутившиеся на языке, на время перестали докучать своей назойливостью. Халид тоже молчал, отстраненно глядя как языки пламени лижут почерневший чайник.
Первым заговорил старик:
– Знаешь, Дима, я никогда не сомневался зачем это все, – старик повел головой, – просто знал… Все знают.
Халид говорил тихо. Мне вдруг сделалось неловко, точно я подслушивал чужой разговор.
– Счастье, Дима, в нем все, – Халид брал долгие паузы, словно обдумывая сказанные им слова. – Имам говорил, что счастье, оно здесь, – он коснулся своей груди, – здесь…
В костре щелкнуло, заставив меня вздрогнуть. Старик, казалось, не слышал.
– Вещи не делают нас счастливыми. Это обман. – повернувшись, он посмотрел на меня, словно ожидая что-то увидеть, но коротко кивнул и снова отвел глаза к огню.– Ты веришь в Бога? Я видел крест на твоей груди.
Я тронул рукой цепочку.
– Верить надо… – сказал старик. – А горы? – он улыбнулся. – ? В горах мы ближе к Всевышнему.
Я молчал, понимая что Халиду не нужны мои ответы.
– А города? – старик поморщился. – В них столько грязи… Разве в том счастье?
Мне хотелось спросить, но Халид жестом остановил меня.
– То, зачем ты пришел, оно вот, везде.
Костер трещал. Искры летели вверх, становясь на миг звездами. Но настоящие звезды только надменно улыбались. Они знали, что искрам с их скоротечным свечением никогда до них не дотянуться. Я посмотрел дальше костра, вокруг была только ночь. Халид же, казалось, видит другое.
– Везде… – Халид запрокинул голову, закрыл глаза и медленно втянул носом воздух, словно хотел почувствовать запах звезд. – Я устал, – сказал он звездам, – все кончается. Счастье тоже.
Вдруг заблудившийся порыв ветра пробежал по поляне, заставляя языки костра встрепенуться и прижаться к земле. Пламя несколько раз опалило подсохшую траву у кострища, словно согласно кивая старику.
– Но знаешь, Дима, вера учит терпению. Учит ждать. – Халид снова посмотрел на меня и больше не отводил глаз. – Я ждал, Дима, долго ждал… – В его взгляде было что-то спокойное, недоброе. Это что-то ворочалось, просыпалось.
– Я знал…
Оно тянуло затекшие мускулы.
– Теперь ты здесь…
Открыло глаза.
– Здесь…
Мне хотелось, чтоб он перестал говорить, перестал смотреть, хотелось встать, прервать странную беседу, нарушить связь, но… я не смог. Думая, что отсидел ноги, я потянулся размять их, но руки тоже не слушались. Я так и остался сидеть возле огня, опершись спиной на рюкзак. Халид наблюдал за мной.
– Тише, – сказал он, когда я уже прекратил попытки подняться.
Халид сделал долгий глоток чая и посмотрел в кружку.
– Это травы, они успокоили твои мышцы. Голова чистая, туманом не покроется.
Я все еще не понимал, что случилось. Двигаться я не мог. Мой мозг, охваченный паникой, заставлял меня кричать, но легкие тоже ослабли, и я сумел выдохнуть только одно:
– Зачем?
– Зачем? – задумчиво повторил Халид, – это хороший вопрос Дима, зачем…
Глава 42
Центральный Дагестан
2023 год
Костер догорал, позволяя черным пятнами вползать на поляну. Остывший воздух и невеселые мысли сгорбили старика, игрой теней сделав его похожим на хищную птицу. Казалось, одно движение, взмах, и он сольется с ночным небом, где ему и место, а я открою глаза и пойму, что ничего не было, что я всего лишь задремал, пригревшись у огня. Но птица не улетела.
Халид кинул охапку сухих веток в костер.
– До рассвета еще далеко, – наливая из чайника в кружку, сказал он – Пей, – Старик поднес кружку к моим губам.
Запах трав ударил в нос. Я замотал головой. Тогда Халид взял меня за подбородок и влил настой мне в рот, заставив проглотить жидкость.
– Не хочу связывать тебя, Дима, неудобно потом выйдет, – поправляя рюкзак за моей спиной, сказал Халид.
Я попытался ответить, но вместо слов с губ сорвалось мычание. Язык меня тоже больше не слушался.
Халид довольно кивнул. Он вернулся к костру, накинул на плечи бурку и еще долго молчал, глядя в огонь. Потом заговорил.
– Когда все началось, я не знаю. Никто не знает. Не было тогда еще письма да и слов тоже, наверное, не было.
Он сделал глоток чая. От его дыхания шел пар.
– То, что ты ищешь, было всегда. С самого момента сотворения. А может, даже из него все и сотворилось. Вышло из маленькой точки света. – Он посмотрел на звезды. В конце млечного пути поднималась луна, распугивая собой навалившееся черное. В ее серебре обернутый буркой Халид теперь сделался похожим на животное. Казалось, оно сейчас завоет, но вместо воя я услышал слова. – Энергия, Дима. – Халид повернулся ко мне. Костер затрещал, пытаясь вернуть его внимание, но старик больше на него не смотрел. Халид говорил, а я не в силах противиться, слушал, глядя как луна приближает рассвет. – Все соткано из света: ты, я, горы, реки, небо, звезды – все! Оно ниоткуда не берется и никуда не исчезает. Мысли, Дима, тоже энергия. Ты же слышал про намоленные иконы? Откуда сила в такой картинке? – Халид посмотрел мне в глаза и хмыкнул, видимо, не увидев в них то, чего ждал, – молодой еще, не веришь. Лечат, Дима, такие иконы и болезни, и души. А докторам да невеждам остается только руки разводить. Скопилась сила в такой картинке. Не сама по себе. От мыслей. Молитв. И так может быть не только с иконами. Со всем. С любыми вещами. С людьми. Все может собирать энергию. И хорошее и плохое.
Халид замолчал. Он огляделся, будто подыскивая нужные слова. Я все так же смотрел в небо. Светящиеся бусины спутников Илона Маска пересекали млечный путь.
– По-разному нас зовут. Мы, Дима, ищем такие вещи. Их множество по всему миру. Гамсутль, откуда я родом, хранил их, берег от жадности ханов, царей… Прятал от плохих людей, Дима. Но и до Гамсутля дошли люди. Советский Союз. Как только начали прокладывать дорогу в ущелье, мы решили оставить Гамсутль. Две тысячи лет он был надежной крепостью. Теперь нет. Та фотокарточка, по которой ты меня отыскал… То было незадолго до войны. Имам тогда уже понял, что мало осталось Гамсутлю. Отправил он меня на восток, в горы. В Лхасу. Встретиться с Ламой. Должен был я тогда договориться, передать в Тибет все. Но, Дима, встретил я там фрицев. Не знаю, как они вынюхали, как убедили Лхасских хранителей! Может, обманом, может, золотом. Не знаю. Понял я, что миру грозит большая опасность. Вывезли тогда фашисты тибетские артефакты. Через год случилась война. Столько жизней… – Халид замотал головой. – Не стал тогда Имам ничего отдавать. В сорок третьем я ушел на фронт, а вернувшись больше уже Имама и не встречал. Говорят, в сорок четвертом в Москву он уехал. Говорят, в Кремле его видели. – Халид встал и прихрамывая направился к лачуге. Через минуту он вернулся с одеялом. – Замерз? – укутывая меня, спросил он.
Я снова попытался ответить, но понял, что даже глаза держать открытыми выходит с трудом.
– Ничего, – улыбнулся он, – вон уже светлеет на востоке. – Халид повернулся к тонкой полоске, отрезавшей горы от темного неба. – Знаешь, Дима, когда-нибудь наука найдет тому объяснение. Как когда-то отыскала атом. За каждой дверью кроется новая дверь. Вещи эти, артефакты, могут быть ключами.
Халид сел возле меня и теперь мы вместе смотрели на звезды.
– Я искал, Дима. Находил. Находил вещи и людей. Одни несли добро, другие – горе. Если сила была благая, я проходил мимо; пусть и дальше радует собой людское счастье. А если темная… Люди привязываются к таким вещам охотнее. Манит их порок. Приходилось многое. Красть – не самое плохое из того, что я делал. Но то ради добра. Так ведь нельзя просто взять вещицу, выкинуть или сломать ее. Она снова отыщется или во что другое перетечет. Силе нужно время, чтоб остыть. Вот и хранятся такие артефакты столетиями. Сложились целые семьи, отдавшие себя тому. Многое умеют те вещицы. Знаешь, Дима, в преданиях да сказках больше правды, чем вымысла. Только то и на руку нечистым. Да, Дима, есть и такие, – закивал головой Старик. – Те корыстно пользуются силой. Одни понимают то, другие не по своей воле. Сложно все. Со временем начинаешь видеть. Чувствовать. Вот ты, – Халид повернулся ко мне, – ты же не думаешь, что это все случайно? Еще до того, Дима, как на горизонте появилась твоя фигура, я все понял. Не просто так Всевышний отвел мне долгие годы. Я должен был дожить. Я ждал тебя.
Халид тяжело поднялся на ноги, закрыв собой костер и звезды. Теперь я мог видеть только его спину.
– Есть еще кое-что, – медленно проговорил он. – У Имама была дочь. Мы полюбили друг друга. Ты любишь свою жену, Дима? – Халид снова кивнул, будто услышал мой ответ. – Она стала для меня всем. Нет, я не потерял голову, но мое сердце наполнилось счастьем, словно всегда хранило место только для нее. – Халид говорил тихо, некоторые из его слов было трудно разобрать. – Мы были счастливы, Дима. У нас было все. Вся жизнь впереди…
Халид замолчал. Мне хотелось спросить «что было дальше?». Он понял это и ответил.
– Война, Дима. Когда я узнал о ее гибели, я не находил себе места. Я хотел смерти. Я бездумно шел вперед, лез под пули врага в надежде скорее отправиться вслед за ней, но ничто меня не брало. Смерть обходила меня стороной. Да и не следовало, конечно, так поступать. Всевышний дарует жизнь, и мы не вправе отрекаться от нее.
Халид повернулся ко мне. В темноте я не видел его глаз, но я знал, их тоже коснулась утренняя роса.
– Я смирился, Дима. Нет, не забыл, конечно. Просто стал ждать.
Бурка Халида отяжелела от росы, еще сильнее склонив старика к земле. – Сегодня ты мне показывал картинки в своем телефоне. Рукописи того фрица. Как его там? Лоренц, кажется? Да, Лоренц. Но там были и другие фотографии. Я еще спросил тебя, кто это. Ты сказал, это твоя жена. Жена… – старик замолчал.
Костер уже совсем ослаб, но он был больше и не нужен. Черное становилось серым, пугливой мышью выбежав на поляну до восхода солнца. Халид распрямил спину. Бурка упала на траву и стала похожа на мертвое животное. Старик подошел ко мне. Руки его дрожали. Он склонил голову и, постояв так немного, снял свой берет. Халид отогнул внутреннюю подкладку головного убора, бережно достал оттуда какую-то картонку и принялся ее разглядывать. Потом, словно опомнившись, стал приглаживать взъерошенные волосы. Оправил рубашку. Попытался одной рукой застегнуть пуговицу у шеи. Не вышло. Снова надел берет, растер ладонью лицо и провел пальцем по картонке. Он улыбался, только глаз та улыбка не касалась. Где-то далеко закричала птица. Халид оглянулся.
– Рассвет, – рассеянно произнес он.
Старик торопливо спрятал картонку в нагрудный карман, потом замер, посмотрел на меня и вынул ее:
– Смотри, – Халид поднес картонку к моему лицу.
Это была фотография. От старости черно-белый снимок сильно потускнел, точно вобрав в себя серость сегодняшнего утра. Со снимка через паутину трещин мне улыбалась черноволосая девушка. Волосы ее были собраны платком, из-под которого торчала непослушная челка. Глаза, лицо… Я часто заморгал, пытаясь согнать видение. На миг мне показалось что на снимке… Нет. Я закрыл глаза. Медленно сосчитал до трех. Открыл… Дрожащие пальцы старика все так же сжимали фотографию. Лицо девушки, подсвеченное студийным софитом, я не мог не узнать. Со старой карточки на меня смотрела моя жена. Таня…
– Саният, – тихо сказал Халид и постучал пальцем внизу снимка, где была подпись: «апрель 1939 год. Орджоникидзе».
В моей голове все кружилось, видимо травы добрались и до мозга. Я еще мог видеть и слышать, но не мыслить.
Халид спрятал снимок в карман. Оттуда же вынул позолоченные часы на цепочке. Некогда белый циферблат пожелтел от времени и влаги. Минутная стрелка оторвалась, безжизненно упершись в мутное стекло.
– Я не прошу меня понять, Дима, – вернул меня голос Халида.
Часы в его руке повисли на цепочке. Они раскачивались словно маятник перед моими глазами. Позолота блестела светом, еще красного от восхода солнца.
– Я долго ждал…
Старый хронометр тикал так громко, что казалось, будто его шестеренки крутятся в моей голове.
– …не верил…– сквозь стук часов доносился голос старика, – …нам…, – хрустел механизм, – …шанс…, – набатом била секундная стрелка, – шанс! шанс! шанс! шанс!…
В моих глазах все плыло. Черное возвращалось, точно сумев повернуть утро вспять. Хаос звуков рвал ушные перепонки. Последнее, что я смог разобрать, был голос Халида: «Прости, Дима!» – услышал я перед тем, как все оборвалось.
Глава 43
Центральный Дагестан
2023 год
Когда сознание вернулось, солнце уже стояло над хребтом. Шумела вода, блеяли овцы, где-то далеко летел вертолет. Рядом с кострищем лежала брошенная Халидом бурка. Огонь так и не сумел до нее дотянуться. Что-то в бурке казалось неправильным. В ее положении. Словно ею кто-то укрылся. Только теперь я заметил валявшийся около бурки берет. Подойдя ближе, я увидел Халида. Старик лежал на земле, поджав под себя ноги. Бурка покрывала его тело. Глаза Халида были открыты, но видеть уже ничего не могли. У носа и вокруг рта его запеклась кровь. Кожа старика сделалась такой тонкой, что под ней угадывались очертания черепа. По лицу Халида ползали муравьи. Он был похож на мумию.
За моей спиной раздался шум камней. Я обернулся. Со стороны ручья на поляну поднимался мужчина. Солнце слепило, и я не видел его лица. В растерянности я замер, не зная, что мне делать, если он увидит меня. Я не помнил, что произошло между мной и Халидом и почему старик теперь мертв. Инстинкт призывал спрятаться, но мужчина, казалось, меня не замечает. Я так и стоял у потухшего костра, наблюдая, как он приближается к поляне. Что-то странное было в его движениях. Знакомое. Через его плечо было перекинуто полотенце, будто он ходил умываться к ручью. Черная футболка, штаны цвета хаки, кепка с большой надписью «Эльбрус». Татуировка… Когда он подошел совсем близко, я смог разглядеть орнамент на его руке. Татуировка… Она была в точности такой же, как и моя. Мужчина чуть поднял голову, и в тени козырька кепки я увидел его лицо… Этот человек был я.
– Дима, – услышал я свой голос, – я знаю, ты здесь, – сказал он, оглядев поляну.
Человек подошел к столу, на котором лежали мои вещи из рюкзака.
– Прости, Дима. Я уже говорил… – Он взял мой паспорт. Достал из него билет на самолет. Посмотрел и положил обратно.
– Скоро все наладится, Дима. По-другому не бывает. – Теперь мужчина рассматривал мой телефон. – Знаешь, Дим, ты молодец. Крепкий, – оглядел он себя, – только наколку вывести надо. Нельзя себя так портить. – Он сложил вещи в рюкзак. На столе осталась лежать черно-белая фотография. Мужчина долго смотрел на нее. Потом снял кепку, вставил карточку за внутреннюю окантовку и снова надел головной убор. – Еще встретимся, – улыбнулся он.
Калининград
2023 год. Несколько месяцев спустя
Тепло. Сара нервно задрыгала маленькими ножками. Хотелось есть.
Таня проснулась. На часах половина четвертого утра. Придерживая живот, она аккуратно встала с кровати и, включив ночник, побрела в кухню. Арбуз. Как же ей хотелось арбуза. Сезон ягод-переростков уже закончился, но на полках магазина еще можно было отыскать остатки летнего урожая. Слава Богу, в холодильнике лежала немалая половина сочного кавуна. Таня взяла ложку и, усевшись за стол, с аппетитом начала выедать спелую красную мякоть. Сок стекал по ее заметно округлившемуся подбородку. Шел седьмой месяц беременности.
Сара почувствовала, как желанная глюкоза питает ее быстро растущее тельце, успокаивая пробудившийся голод. Блаженно потянувшись, паря в невесомости своего маленького домика, она рукой нащупала небольшой бугорок, появившийся совсем недавно. «Мальчиком я еще не была». – улыбнулась сама себе Сара. От улыбки напряглись мышцы живота, вызвав легкую икоту.
– Проголодалась? – выйдя в коридор и сонно потирая глаза, спросил Дима.
– Ага. Подойди.
– Что там?
– Наклонись. Да приложи ты свое ухо, не бойся. Чего ты вдруг стал таким пугливым? Слышишь?
– Что?
– Икает она, – улыбнулась Таня.
– Почему она? Я уверен, там пацан, – насупился понарошку Дима.
– Да я так, по привычке. Я тоже хочу мальчика, – теребя липкой от арбуза рукой, лысеющую Димину макушку, мечтательно отозвалась Таня.
– Ага, – улыбнулся Дима, – мужик!
– Ладно, пойдем спать.
– Пойдем.
Таня, охая, встала с дивана. Дима засмеялся.
– Что? – свела брови она.
– Люблю тебя, – ответил Дима, умолчав о том, что она напомнила ему перевернутого на спину майского жука. Он обнял ее и повел в спальню.
– Ди-и-им, – нежась в кровати, протянула Таня. – Тебе надо к врачу сходить.
– Зачем?
– Твои глаза. Раньше серые были, а сейчас, будто синева появилась. Сходи, мало ли. Пусть посмотрят. Я знаю, что если печень больная, там вроде желтыми делаются.
– Хорошо, схожу, не переживай. Старею, только и всего, – улыбнулся он, вспомнив, как когда-то Саният без памяти тонула в его голубых глазах, – ты главное о себе да малыше больше думай, остальное неважно, – Дима нежно обнял Таню за круглый живот и засопел ей в макушку.
Он уже почти привык к новому имени.
– Ладно. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи, люблю тебя.
– И я.
Сара закрыла глаза. Еще пару месяцев счастья. А потом. А потом она снова все забудет. Потом начнется жизнь. Потом будут страдания. Злосчастный медальон вновь найдет ее. И опять все по кругу. Но пока хорошо. Очень хорошо. «Папа и мама у меня просто супер. А еще две сестренки, – засыпая и переворачиваясь на другой бок, думала Сара, – счастье, оно такое простое. Зачем дети взрослеют?»
ЧАСТЬ 2
Глава 1
Кабардино-Балкарская республика, склоны горы Эльбрус
Март 2024 года
Горы умеют молчать. Когда это происходит, становится так тихо, что слышишь свои мысли. Сегодня слышалось самое потаенное. К такому горы давно привыкли. О чем их только не просили. Что им только не обещали. Горы бы и рады исполнять желания, но высокое солнце видит все. Таков порядок. Снег не может падать вверх. И водой он раньше времени не станет. Снег должен лежать отведенное ему время. И даже глупый ветер, сколько бы ни старался, не поможет. У солнца в горах много пособников. Холод превратит снег в плотную массу. Облака приведут за собой теплый воздух, который только лишь оближет верхний слой. А звезды… А вот до звезд лучше не доводить. Звезды одной только им известной магией скрепят талый снег льдом, сделав погребенное под снегом частью горы.
***
– Алина! – человек в темно-синей куртке МЧС накинул ей на плечи сползший пуховик. – Вам надо одеться, – застудитесь.
Алина, будто очнувшись ото сна, уставилась на него.
– Холодно, пойдемте в ратрак. – сказал спасатель, стряхивая снег с куртки девушки, – Вам бы чаю горячего.
– Нашли? – не слушая его, спросила она.
– Пока нет. Ищем.
– Сколько прошло времени?
– Чуть больше часа. Время еще есть, – отводя в сторону глаза, соврал спасатель.
Он как никто другой знал статистику по выживаемости после схода лавины. Спустя час шанс остаться в живых составлял всего тридцать процентов, и с каждой минутой кривая вероятности стремилась к нулю.
Спасатель помог Алине встать. Шаркая по снежному насту тяжелыми лыжными ботинками и опустив голову, она брела в сторону снегохода.
