полная версия

Сергей Юрьевич Мельников
Хроники Финского спецпереселенца

Командир батальона к нам был назначен новый, недавно он принял это хозяйство. Вид у него был бравый, ростом около двух метров, косая сажень в плечах! На голове он носил серого цвета генеральскую папаху. Излюбленное занятие его – верховая езда на коне. Пропустить несколько чарок, плотно поесть и без всякой надобности в зимнее время рысью носиться по деревне верхом, точно заправский будёновский кавалерист во время боевых атак конницы времен гражданской войны. Кому твое ухарство здесь нужно, это всё от безделья. Иногда, проверяя казармы, его сопровождала целая свиста подчинённых, все вокруг его крутились и ходили на цыпочках и расхваливали его и все порядки в батальоне. Ему это очень нравилось, мысленно он думал – повезло мне на подчинённых, все как один ребята дельные. Малейшее замечание его, тут же козыряли ему – будет исполнено. Рядовой состав его ничуть не интересовал. После того, как мы с Семёном отбыли свой срок наказания, к нам пожаловал командир батальона со своей свитой. Старшина наш крутился вокруг его и старался показать какой он преданный служака. К великому греху мы с Семёном подвернулись тут же. Старшина, увидев нас, вытянулся в струнку и под козырек доложил ему – Товарищ командир батальона, разрешите доложить? Двое бойцов из моей роты отбывали срок наказания на гауптвахте, и за этот период сумели получить удвоенный паек хлеба в течение пяти суток. Что изволите приказать? Не дать им пятеро суток хлеба, вымолвил комбат. Теперь наше положение стало хуже вчерашнего. Как жить дальше? Что предпринять? Вот уже двое суток мы живем с Семеном на одной скучной баланде. Суп с брюквой и мерзлой капустой, если ничего не изменится это конец. После двух дней, прожитых без хлеба, я ничего не сказал Семёну и отправился к политруку роты, старшему лейтенанту товарищу Захарову. Подошел к двери, постучался услышал ответ заходите, открываю дверь и отдаю ему честь по всем правилам. «Разрешите обратиться, товарищ старший политрук?» – «Разрешаю». Изложил суть дела, как мы в течение пяти суток получали со своим другом удвоенный паек хлеба. Теперь старшина роты доложил товарищу комбату про нас и приказал не дать нам пять суток хлеба. «Вот уже прошли двое суток с тех пор, и я решил довести до Вашего сведения, что больше мы не в силах перенести это. Если это дело никак поправить нельзя, то мы вынуждены сделать побег». Товарищ Захаров очень внимательно меня выслушал и ни разу не перебивал. «Вы кончили?» – спросил он. «Да», – ответил я. «Немедленно найти старшину и от моего имени скажите, чтобы выдал вам хлеб за все эти дни полностью». Я поблагодарил его и удалился в сторону казарм, и тут мне навстречу идёт старшина. Как я вспомнил его ехидную улыбку и радость по нашему адресу: теперь вам хорошо будет без хлеба, он мне стал настолько противным, что я ему не промолвил не одного слова. В этот момент политрук Захаров вышел на улицу и увидел старшину. Какой разговор у них состоялся между собой этого я не знаю, только старшина бегом побежал в сторону продуктового склада и через некоторое время он принёс мне и Семёну хлеба за все дни полностью, по большому караваю каждому. «Возьмите, пожалуйста, я вам хлеб принес». Я сделал глупый вид, смотрю на него и говорю: «Какой хлеб, Вы сказали, что пять дней не дадите хлеба?» – «Ешьте, сукины сыны». В это время Семёна в казарме не было, он ушёл за ужином, сегодня была его очередь. Вскоре он принёс этот скудный суп и пригласил меня на ужин. Я вытащил из верхних нар два больших каравая черного хлеба, испеченного в русской печи, всё это поставил перед ним! «Откуда это?», – он своим глазам не поверил, это было такое огромное богатство! Это не опишешь пером, это надо хоть один раз самому пережить. Я сказал, что был у старшего политрука Захарова, это его надо благодарить тебе. «Всё-таки ты у меня молодец, да еще какой!»

Так мы продолжали жить в этих северных краях. Не зря говорится: «Жизнь – это борьба за существование» Здесь она велась самым настоящим образом, многие из нас писали рапорты и просились на фронт, в том числе и я, но на нашей просьбе всегда был наложен запрет. А война шла не на жизнь, а на смерть. Нужно было отстоять свою независимость, пополнение требовалось без конца, ведь жертвы были немалые. Такие огромные людские резервы и техника были приведены в движение. Вся Европа и Америка принимали участие в нём. Однажды вечером после работы меня пригласили в особый отдел, беседа была долгая и насыщенная. Мне было задано множество вопросов в основном автобиографическую характером, в этом отделе были бумаги, по которым можно было заочно изучить жизненный путь любого из нас и притом заполненные с такой точностью и аккуратностью, что любой из нас свою жизнь помнил хуже, чем эти дяди. Некоторые случайные мелочи жизни быстро забываются, которые проходили для человека безболезненно, не зря говорится: «Истина то, что выстрадано долго. Вечно то, что написано».

После этой беседы прошло еще некоторое время и меня вызвали снова. На этот раз разговор был патриотического содержания и на прощанье сказали, что просьбу вашу удовлетворили, завтра собираться к девяти утра к штабу батальона. Команда наша состояла из 32 человек, каждому выдали сухой паёк на четыре дня, и на машине довезли до станции Моровск. В состав сухого пайка входили хлеб, сахар и соленая рыба. Сопровождающий нас один из работников штаба предупредил – продукты надо экономить, возможно поезд вовремя не прибудет, в этих краях в зимнее время из-за снежных бурь иногда по несколько дней не ходили поезда. На борьбу со снегом было мобилизовано всё население района. На вокзале мы узнали от сопровождающего, что мы едем в Вологду. Это не так уж далеко, за одну ночь поезд при нормальном ходе довезет нас до переселённого пункта. Иногда повезёт и тому, кому никогда в жизни не было удачи. Наш поезд прибыл точно в назначенное время по расписанию на станции Аровск. Наш сопровождающий сам был рад, чем быстрее довезет нас до места назначения, тем быстрее вернётся назад. «Вот что, ребята», – сказал он, – кто-то среди вас всё-таки родился в рубашке иначе нам загорать пришлось бы на вокзале. Моё напутствие вам, как сядем в вагон, так каждый может распоряжаться со своим сухим пайком как желает. Утром будем в городе «Вологда», там вас накормят. Этого только и ждала братва, у многих давно слюни бежали, паек покоя не давал. Поезд остановился, все разместились по своим местам, в вагоне было тепло натоплено. Мы разделись как дома, теперь все взялись за свои вещевые мешки и скоро набили себе животы как богатые. Чем не жизнь. Не зря говорят: «Здоровый нищий счастливее больного короля». Так и у нас было, мы были всем довольны. Ехали мы всю ночь, к утру мало у кого осталась от сухого пайка чего-нибудь. А ведь хлеба у каждого было по 3кг 200г, по большой соленой рыбине, сахара и т.д. За ночь все объелись, на каждой остановке соскакивали с поезда и искали воду, хоть немного душу залить, соленая рыба свое дело сделала. Пили где попало, какую угодно воду, лишь бы удалить жажду. Утром мы прибыли в город Вологда. Был легкий мороз, ребята все были неразговорчивые, молча сопели. На пересыльном пункте наш сопровождающий сдал в штаб наши документы, с нами распрощался, пожелал удачи, уехал. От переедания мы все болели, на нас напала отрыжка, рвало и тошнило тухлыми яйцами, еда на ум не шла, все были сыты по горло. Но к великому сожалению нас никуда не приглашали не на завтрак, не на обед, не на ужин. Это мы приняли как закономерное явление, что нас не успели на довольствие поставить сегодня. Всё начнётся завтра с утра, но нас и на второй день не приглашали на завтрак. Теперь мы уже стали проявлять беспокойство, надо выяснить в чём дело? Отправили делегацию от нашей команды в штаб, где им в довольно вежливой форме разъяснили: Вы, дорогие товарищи, получили сухой паёк на четверо суток, вас поставят на довольствие через два дня. Мы уже вторые сутки ничего не ели, делайте с нами что хотите, мы люди казённые, накормите нас и отправьте куда хотите. Работники штаба посоветовались меж собой, чтобы отвязаться от нас, выписали аттестат на довольствие, по которому мы получали сухой паёк и отправили нас на железнодорожную станцию города Вологда. Военный комендант распорядился, чтобы мы заняли места в товарных вагонах, которые стояли на запасных путях без паровоза, но это нас не беспокоило, продукты были бы, а нам больше ничего не надо было. Так прохаживались мы вдоль железнодорожного полотна и опять занимали свои отведенные места в вагонах. Уже прошло трое суток как мы не тронулись с места. В чем дело? Нам никто об этом не докладывал. Есть командир, начальник эшелона, они думают за нас. Наше дело делать то, что прикажут, вот и вся логика. Продукты, полученные нами по аттестату на трое суток, закончились. Мы отправили четырех человек снова за продуктами. Только наша делегация скрылась с поля зрения, к нашему составу подали паровоз. Начальник эшелона проходил по всей длине товарного состава и на всю мощь своих легких громким басом давал команду – По вагонам! Мы ему объясняли, что наши люди ушли за продуктами, как же мы поедем. Они нас догонят, быстро по вагонам. Так мы тронулись с Вологды на Киров. Ехали целый день со скоростью черепахи, у каждого столба останавливались, в первую очередь пропускали поезда, которые шли на запад, и к вечеру прибыли на станцию Буй (Костромская область). Мы решили выяснить – сколько времени будем стоять. Нам какой-то работник в ж.д. форме сказал, что до утра. А ведь мы сегодня еще ничего не ели. В вещевом мешке тоже было пусто. Как быть? Мы вдвоем с одним парнем отправились на базар, может быть чего-нибудь съедобного купим. Проходили не более 2 часов. Когда вернулись на станцию, нашего эшелона не было. Мы отправились к военному коменданту при вокзале рассказали, как получилось. Он нам выписал по 400г хлеба и сказал – утром подойдете, определим вас в какую-нибудь часть. Нам было безразлично – какая бы часть не была, лишь бы кормили. Поели этот хлеб с кипятком и легли спать на полу. Вокзал был настолько переполнен войсками, что негде было ногой ступить. Спали вальтом и как попало, никто не жаловался. Всем было хорошо. Утром встали и вышли на платформу – мы ожидали манны с неба, авось приедут наши с продуктами. За эти утренние часы ни одного товарного поезда не проходило в сторону Кирова, все двигались в противоположную сторону. Только один пассажирский поезд прибыл с ранеными, и мы у них купили папирос марки Ростов-на-дону по 15 рублей за штуку. Теперь эти утренние часы заместо завтрака, сидя на перроне, покурили эти длинные папиросы. Они были подвид дамских, как довоенные марки Антракт. После отхода пассажирского состава с ранеными, прибыл товарный состав. Из вагонов выскочили трое солдат и направились прямо к нам, это были наши ребята, которые везли продукты. Как только они нас увидели, первый вопрос: «Вы все здесь?» – «Нет, – ответили мы, – они уехали дальше, мы двое отстали» – «Ну ничего, – сказал наш старший по команде, – мы их догоним дорогой». Теперь наша жизнь резко изменилась. У наших ребят был отдельный вагон, посреди которого топилась чугунная печь круглого диаметра, буржуйка. Жить здесь можно было, выделили нам свою часть продуктов, остальные не трогали, надеялись догнать тот товарный эшелон, где ехали ребята, чтобы им вручить свою долю. Наш состав шёл очень медленно, иногда целыми днями стоял на каком-нибудь полустанке. Проходили дни, и мы опять получали продукты по аттестату. Теперь у нас продуктов было много, так как нас было шесть человек, а получали за 32 человека. Так мы доехали до города Киров, команду свою не догнали – их распределили в какую-нибудь часть. Приехали в Киров накануне 1 Мая 1942 года. Здесь чувствовалась праздничная обстановка. С продуктами гораздо лучше, в этих краях испокон веков водился хлеб. Сюда ездили наши отцы в голодные тридцатые годы, когда по многим областям России был неурожайный год. Вятка (Киров), как его тогда называли – кормила хлебом многих, спасала от голодной смерти. Рядом с вокзалом был агитпункт. Вот здесь мы и расположились. Наш старший по команде сходил в военному коменданту при вокзале, который распорядился выдать нам в военной столовой обед, согласно продовольственного аттестата. Праздничный обед состоял – борщ мясной, сваренный по всем правилам, гречневая каша с маслом и компот. Такие обеды нам порой только во сне снились, а вкус давно позабыли. А так как аттестат у нас был на 32 человека – столько же обедов выдали нам. Первого поели по тарелке, каши тоже, выпили компот, остальную кашу гречневую наложили в котелки солдатские. Теперь вопрос с питанием был снят с повестки дня на данный момент.

Моего нового напарника звали Костя, с которым мы отстали от эшелона на станции «Буй». У него почему-то не было вещевого мешка. Теперь, имея такое обилие продуктов, мы с ним сложили все в один мешок, на 2 мая рано утром нас попросили выйти на улицу из агитпункта, так как там занимались уборкой помещения. Погода была тёплая, весна в этом году в Кирове была ранняя, на лужайках зазеленела свежая трава, птицы пели своими звонкими голосами с самого раннего утра, всё живое радовалось к наступлению весеннего дня. Не верилось, что где-то льется кровь, здесь всё напоминало мирное довоенное время. Мы легли на лужайку напротив агитпункта, я отдал мешок с продуктами своему напарнику, который положил его на землю. Рассказывая всевозможные приключения, мы на миг позабыли в самом главном – не следили за своими вещами. Вдруг я оглянулся назад, где только что находился наш мешок с продуктами, теперь его не было. «Костя!» – воскликнул я, – продукты украли». Он от удивления замер. «Что будем делать?» – «Надо немедленно идти на розыски пропажи». Я отправился от вокзала в одну сторону, он в другую. Теперь уже весь город проснулся, народу на улице стало полно. Я шёл по одной улице и вскоре оказался на окраине города, здесь постройка вся была деревянная, вокруг одни частные дома. Смотрю паренёк лет четырнадцати идет по задворкам и несёт на себе солдатский вещевой мешок, вокруг оглядывается и торопится -это вызвало у меня подозрение. Забегаю в обход к нему с другой стороны дома и вышел прямо напротив его. Говорю: Теперь ты у меня попался, и схватил за этот мешок. Он его бросил и убежал от меня, я за ним не погнался, тут же вскрыл мешок смотрю содержимое – не наше. Продуктов почти ничего не было: не много сухарей, байковое одеяло и разная мелочь. Я накинул мешок на плечи, отправился на вокзал к своим парням. Паренёк, видя, что я его не преследую больше, остановился от меня метрах в пятидесяти и так жалобно смотрел мне в след. Он прекрасно знал у кого украл эти вещи, ещё десять минут тому назад казалось ему, что все волнения позади, удача сопутствовала, откуда он такой взялся на моё горе, думал он про меня, и при первой возможности решил отомстить. Ведь времена были не из лёгких, множество беспризорных сирот было в эти годы по стране, а в городах тем более. Он, лавируя среди прохожих людей, шел следом за мной и не выпускала меня с поля зрения. Вот уже вижу наших ребят, как они в кругу сидят на лужайке, до них осталось не более тридцати метров. Принесу эти вещи и там сообща решим куда их сдать. Паренёк, идя следуя за мной, заметил, что офицер и двое солдат ищут свои вещи, он их сразу узнал и спрашивает: «Вы что, свои вещи ищете?» – «Да», – ответили они, – «Я видел кто их у вас украл», – и показал на меня. Меня вдруг останавливают. Как только я повернулся назад, так сразу увидел этого парня. «Откуда у вас эти вещи?» – спросили меня, – «Я у этого парня их отнял», и стал взглядом его разыскивать, но он тут же скрылся, его уже и в помине не было. Мешок вскрыли и проверили при мне. Хозяин вещей сообщил, что всё в целости, ничего не пропало. Так мы мирно разошлись, они пошли своей дорогой. Паренёк в душе радовался -вот как я его проучил, будет знать в следующий раз отнимать чужие ворованные вещи или нет. Вещей теперь у нас никаких не было, нам было совсем легко физически, а морально наоборот.

К вечеру укомплектовали команды и отправили в летние лагеря, где формировалась Стрелковая бригада. Военный лагерь был расположен среди соснового бора, где были вырыты землянки, для каждой роты отдельно. Нары были двухэтажные, режим дня соблюдал, согласно инструкции: подъём, физподготовка, завтрак, тактические занятия и т.д. Началась настоящая воинская жизнь. С самого раннего утра и до вечера занимались тактическими занятиями, изучали военное искусство. Офицер, который командовал нами был еще довольно молод и всё требовал так, как его учили в военном училище. После очередного дня шагаем строем из занятий по направлению в казарме, все уставшие. Вдруг слышим команду комвзвода: Споёмте! Ответ отрицательный, все молчат, не до песен, еле-еле идём. Следующий приказ: Бегом марш! Это за то, что петь не стали. Пробежим 100-200 метров. Идти шагом! Снова команда Запевай! Запевала, начинай! Здесь хочешь, не хочешь все начинают петь, такой порядок был заведен у нашего командира, так изо дня в день даже в любую погоду дождь или снег с неба, мы ползали по-пластунски, порой до нитки промокали. Периодически, строго предусмотренное графиком, нас водили нас гарнизонное стрельбище, где каждый тренировался меткостям в стрельбе из винтовки, и из пулемета. На расстоянии сто метров были установлены макеты фанерные, где были изображены фашисты. Каждому выделили свой макет, куда он должен был попасть. После очередных серий выстрелов ходили проверять вместе с комвзводом – кто сколько очков выбил.

С нами вместе были мужчины пожилого возраста из Кировской области. Первые дни по прибытию в часть у них были солидные бороды и по большому мешку сухарей из дому. На гарнизонном стрельбище они ни одной пули не послали в цель. Тогда их повторно заставляли стрелять – результат тот же. На второй день наших дедов не было в строю и ещё два дня отсутствовали, потом снова появились. Мы их окружили и давай спрашивать: «Где же, вы, изволите быть?» Оказывается, они проходили медкомиссию, где их тщательно обследовали, особое внимание обратили на зрение. Они теперь были героями дня, рассказывали о своих похождениях. Военный врач отходил от них на расстояние в пять метров и поднимал два пальца. Спрашивал: «Сколько пальцев я показываю?» Отвечали, что два. «О, милые мои, вы прекрасно видите палец, неужели вы на фронте не увидите человека, который гораздо больше пальца, так что зрение у вас нормальное!» Этим и закончилась двухдневная проверка. С них сняли эти бороды и надели пилотки со звёздочками, они теперь стали похожи на других бойцов и со всеми топали в строю с утра до вечера. Вечерами, после тактических занятий прикладывались к своим мешкам НЗ, которые тут же лежали на нижних нарах рядом с ними. Пока у них дело шло гораздо веселее, чем у остальных, ведь дневная норма хлеба в полку была 650г на день. (Отсюда, куда были эвакуированы мои родители, было недалеко. Поэтому я написал письмо, но ответа не было).

Жизнь наша проходила однообразно – с утра до вечера обрабатывали различные методы ведения боя. В последствии я совсем ослаб, так как после стройбатальона, утраченной энергии и истощения не были восстановлены, на это потребовалось бы длительный отдых и хорошее питание. Теперь были другие времена, на это рассчитывать не приходилось.

Однажды после занятий я обратился в санчасть, где получил освобождение от тактических занятий. По изучение материальная части стрелкового оружия у меня шло всё нормально, память пока не подводила. Я мог любой образец оружия разобрать и собрать гораздо быстрее некоторых штатских. Комвзвода, зная это, приказал мне проводить занятия по изучению стрелкового оружия с теми, которые не ходили на тактические занятия, а валялись на нарах. Это были разного рода шпана, мелкие воришки, хулиганы и прочие подонки из преступного мира, которые были освобождены по амнистии по указу Президиума Верховного Совета СССР М.И.Калининым. Это был особый контингент бойцов, которые отрывали подошвы от своих ботинок и привязывали их проволокой, в таком виде становились в строй, после чего они были направлены в казарму, чего именно и надо было. Здесь что-то напоминает вышеописанное много про босяков стройбатальона. Но тем было далеко до этих, это были отпетые люди, которым было всё нипочем. Однажды повели в баню один из взводов. Это было поздно вечером, в землянке свет не горел, вокруг было темно, хоть глаз выколи. Пока они мылись в бане, за это время их вещевые мешки все были проверены – нет ли там чего-нибудь стоящего. Вот с такой шпаной под одной крышей оказались мы. Вятские мужики со своими мешками пока жили лучше всех, их никто не трогал, потому что я постоянно находился дома. Однажды днем я прогуливался по свежему воздуху и не имел представления о времени, потому что низко над самой землей висели серого цвета тучи, которые всё чаще навещали эти края с наступлением весны. Возвратился в расположение части и что же я вижу: вокруг наших нар, где спали вятские мужики, собрался весь блатной мир, который днями лежали на нарах и играли в карты. Они наметили другое мероприятие – эти мешки с сухарями им не давали покоя. В другом конце землянки они этим вопросом давно решили заняться, тут я для них была помехой. Только они расположились вокруг этих мешков, я крикнул на них: «Это ещё чего?» Один из них, который готовился делить сухари, сказал: «Пошли, это легавый». Я в это время блатной жаргон не понимал, но то, что им это было не по вкусу, сразу понял. Они тут же разошлись в разные стороны и мешки вятских мужиков остались невредимы. Так было несколько дней подряд. Но мои соседи ничего не знали сколько усилий мне приходилось прикладывать, чтобы сохранять их. В середине мая погода установилась теплая, с каждым днём всё жарче стало на улице, поэтому сидеть в сырой землянке вовсе не хотелось. Я стал каждый день больше времени проводить на воздухе, прогуливаться по лесу и дышать целебными запахами хвои смолы, это придавало бодрость и постепенно восстанавливаю утерянную энергию. Теперь у меня уже был определенный маршрут, рассчитан по времени, который в обязательном порядке старался выполнить. Однажды, возвращаясь со своих прогулок в казарму, направился на своё отведенное место. Я своим глазам не поверил – вся шпана стояла полукругом возле наших нар, и каждый держал в руках свой вещевой мешок. Один из них яростно орудовал солдатским котелком – насыпал каждому строго определенное количество сухарей. Дележка шла по всем правилам, все по очереди получали свою долю, по всем законам справедливости. Как я глянул на это мероприятие, то у меня голова закружилась, уже делили с последнего мешка. Что теперь будет? – подумал я, когда наши дяди придут с тактических занятий. Я сразу понял, что теперь поздно думать о них. «Ну, что смотришь, возьми себе сколько-нибудь, пока не поздно», – сказал тот, который орудовал котелком, – «Благодарю, не нуждаюсь», – ответил я, – «Тебе виднее, потом не обижайся». Так шпана закончила это мероприятие, которое им не давало покоя долгое время. Теперь они разошлись во все стороны, залезли на верхние нары и грызли сухари, поминая добрым словом тех, кто этот продукт выращивал. Я все продумал до мелочей, пока дедов не было. Скоро начнется формирование маршевой роты, так что мне с ними ехать на фронт. Они за это не простят, если я их заложу, в душе я сильно переживал т.к. кому-кому, а мне в первую очередь придется держать ответ перед дедами, потому-что находился в казарме. Им вполне можно было сдать свои мешки в каптёрку к старшине, так они лучше сохранились бы. Вдруг подумал – зачем мне за чужие грехи голову ломать, что я, сторожем что ли нанялся для них, пусть благодарят, что до сих пор их сохранил. С такими переживаниями меня застали ребята, возвращающиеся с занятий. Как только мои соседи увидели, что сухарей нет, тут же поднялся такой шум, хоть уши затыкай: «Где наши сухари?», – был первый вопрос ко мне, – «Не знаю, меня освободили от занятий по болезни, чтобы я больше находился на свежем воздухе, теперь я целыми днями хожу по лесу, а в казарму захожу только вечером». Вызвали старшину роты. Тот задал мне те же вопросы, я так же ответил. Шпана лежала на нарах и притворилась спящими, но они ловили своими локаторами каждое мое слово. Особенно они прислушивались к нашему разговору со старшиной, их интересовало – выдам я их или нет? Старшина заставил меня вывернуть на изнанку каждый карман, хоть одну крошку от сухарей обнаружили бы, гауптвахты не миновать мне. Ничего не найдя у меня, старшина ушел, а вятские мужики еще целый вечер гудели, может быть сами себя успокаивали.

Теперь шпана, находясь дома целыми днями, смотрели на меня другими глазами, даже предложили с ними в картишки поиграть. Один из них назвал меня кент, это на блатном жаргоне друг. Я подумал: Бог с вами, лучше кент, чем легавый. Так проходили дни за днями, все было однообразно, ничего нового в нашей жизни не предвиделось. В конце мая стали формировать маршевые роты, весь комплекс подготовки был отработан несколько раз на теоретических и тактических занятиях. Шпана, которая лежала на нарах целыми месяцами, первая вылезла и встала в строй за получением нового обмундирования, которое выдавалось тем, кто отправлялся на фронт. Меня в маршевую роту не включили, пока об этом ничего не объясняли. На второй день после отправления маршевых рот, нас собрали человек 15 у командира роты, где объявили, что мы поедем в город Горький. Так мы покинули эти летние лагеря под городом Киров.

Получив мое письмо, отец отложил свои дела и поехал ко мне. Наши летние лагеря были в 200км от Яранска. Собрав продуктов в вещевой мешок: хлеб, сухари, масло и бутылку водку взял с собой на всякий случай. Возможно он этим хотел доказать, что я теперь совершеннолетний. Я до армии никогда при отце не пил ни одного грамма, я бы со стыда пропал, если б кто-нибудь предложил мне выпить при отце. При том я его самого не разу не видел пьяным. Нас воспитывали в духе преклонения перед родителями, плохие поступки считались великим позором, стыд тому, кто их совершал. Таких людей в деревне обходили стороной. Такие вещи теперь многим кажутся утопией, кто не поверит пусть примет за сказку.

Отец добрался до летних лагерей, но в проходной стояла вооруженная охрана, туда и оттуда пропускали по специальным пропускам. Он подошел к ограде и вызвал солдат, которые прогуливались внутри лагеря. Там бесконечно проходили торги, кто махорку продавал, кто папиросы, а иногда меняли один товар на другой. И попросил отец солдат сходить и узнать на счет меня. Ребята сходили и сообщили ему: Его двое суток тому назад отправили в город Горький. Поблагодарив их, он отошел в сторону. Что делать дальше? Решил повторно убедиться, насколько это достоверно, попросил других ребят сходить еще – ответ тот же. Убедившись, что это действительно так, отдал бутылку водки и каравай белого хлеба ребятам за труды и отправился в обратный путь.

Мы приехали в город Горький на пересыльный пункт, там из разных частей собирали команду, нам предстоял далекий путь в Сибирь на угольные шахты Кузбасса. Нас демобилизовали на основании телефонограммы НКО СССР по национальным признакам. В этой телеграмме было сказано – снять с фронта те нации, какие государства воюют против нас. В основном были немцы и финны, один грек и т.д. Не имея ни малейшего представления, что нас ожидает впереди. Поезд повез нас на восток, навстречу неведомому. Как там будут складываться наши судьбы, рассказать никто не мог. Проехали станцию Котельнич, это теперь здесь проживают родители в эвакуации, и снова прибыли в город Киров, я уже третий раз в этом году.

Отец приехал в город Киров и хотел купить билеты на обратную дорогу, но билеты уже все были распроданы на поезд Киров-Вологда. На нем он через два часа был бы в Котельничах. На платформу никого не пропускали, там всё было переполнено войсками. На путях стояло несколько воинских эшелонов, и солдатня как муравьи расползлись по платформе. Соскакивали с вагонов, чтобы размяться, набрать запасы свежей воды, покурить на свежем воздухе, полюбоваться окружающим миром.

Наш отец, словно сердцем чувствовал, хотел во что бы то не встало попасть на платформу. Пройдя вдоль ограды, заметил потайной ход, люди отодвигали одну из тесин и залазили в это отверстие, эти воспользовался и он.

Наш эшелон остановился в город Киров на первом пути от вокзала, и мы все вылезли из вагонов и расположились кто как: сидя, полулежа, вдоль ограды, ожидая – какие новости нам принесет наш сопровождающий, который отправился к военному коменданту. Забот у нас не было никаких, все почти были холостые, переживать не приходилось – дождется или нет супруга.

Я смотрю и своим глазам не верю! Отец прохаживается по платформе. Откуда это? «Отец», -крикнул я. Он остановился, оглянулся вокруг, увидел меня и на глазах появились слезы. «Вот так встреча!» -сказал он. Посидели с ним минут 30, подробно рассказывал про свою жизнь, о своих похождениях, сожалел во многом что так получилось. Вдруг по радио объявили посадку на поезд Киров-Вологда. Он мне и говорит: «Вот этим поездом я мог бы доехать домой до станции Котельничи, а по кассе нет билетов» – «Это ещё не проблема, надо что-то предпринять, отдай мне свое пальто шапку мешок и возьми в руку бутылку с водой и раздетым проходи в вагон, скажи, что бегал за водой». Такой вариант был удачный, его никто не задержал. Благополучно пробравшись вагон, я в окно поезда ему передал вещи. Через считанные минуты поезд тронулся, и я попрощался с отцом.

Через некоторое время наш товарный поезд тронулся противоположную сторону – на восток. Он шел очень медленно, иногда целыми днями стоял на запасных путях, пока не пропустит все встречные поезда на запад. Подъехали к седому Уралу, с большим любопытством смотрели на старые горы, которые местами подходили вплотную к железнодорожному полотну. Подобное нам не приходилось видеть в наших равнинных краях. Июнь был в разгаре, погода была тёплая. Проехали Урал и скоро город Омск. Это бывшая столица Колчака жила в едином ритме военного времени – вокзал был переполнен военными, как и вокзалы остальных городов. Удостоверившись в том, что стоянка нашего поезда будет длительной, отправились на базар. Там мы впервые в жизни увидели ишаков и верблюдов. После Омска двигались по намеченному маршруту и 21-е сутки прибыли в город Сталинск (Новокузнецк). Со Сталинска пригородным поездом доехали до станции Кандалеп. Здесь начиналось отроги алтайских гор. Они нам показались такие высокие и очаровательные, что мы долгое время любовались ими. В это время все склоны гор были уже посажены, это нас особенно удивило, как тут только люди умудряются пахать на таких крутых склонах. Мы не имели представление, что вручную, при помощи лопаты, выполняется такой тяжёлый физический труд.