полная версия

Сергей Юрьевич Мельников
Хроники Финского спецпереселенца

Полная версия

ОБОРОННЫЕ РАБОТЫ

Первые дни войны с деревни были мобилизованы все ребята на оборонные работы, в том числе и я. Нас направили на строительство моста через реку Нева, возле станции «Понтонная». По прибытию туда, распределили по квартирам. Мы жили четверо у одной хозяйки. Здесь собралось много народу, словно муравейник огромный двигался во все стороны. Строительство заключалось в том, что Неву перегородили баржами, которые были расположены вплотную к друг другу и соединены между собою. От дна каждой баржи предстояло срубить сруб до уровня бортов из длинных брёвен. Эти бревна мы таскали с берега на баржу. Эта работа настолько трудоёмкая, что вечером, придя с работы, мы уже не нуждались в ужине, а как подкошенные ложились спать. День за днем мы помаленьку втянулись в эту работу и с каждым днём все меньше и меньше уставали. Строительство двигалось довольно быстро. Теперь, чтобы пропустить пароход по Неве – буксирный подъезжая и с середины моста отсоединяли две баржи и оттягивали в сторону, после этого баржи опять ставили на место и соединяли по-прежнему. Такой конструкции мост был довольно плотный так как имел возможность деформации по водной поверхности. Через него можно было пропустить любую технику, даже тяжёлые танки. Сверху сруба был настлан настил из плах, как пол, и теперь все это в целом составляло мост! Через три недели мост был сдан в эксплуатацию и нас отпустили по домам, а через неделю призвали в армию, через райвоенкомат.

ШТРАФНОЙ БАТАЛЬОН

За нашей деревней уже целый год работала военная часть – это был Штрафной батальон. Здесь были все ребята такие, которые во время военной службы нарушили закон и были осуждены судом военного трибунала, с разным сроком наказания. Они строили аэродром. Местность у нас равнинная, особых трудов здесь не надо, чтобы выровнять профиль лётной полосы – она и так была ровная, как стадион. Техника у них была разнообразная. Бульдозерами и катками обрабатывали по всем правилам и с каждым днем всё ближе к концу двигались работы. Кроме аэродрома они строили якорные стоянки для самолётов и землянки для летчиков. В начале августа 1941 года аэродром был принят к эксплуатации. После окончания работ был указ на амнистию на основании Указа верховного совета СССР под подписью М.И. Калинина. Они теперь приобрели полное право быть в рядах защитников родины, но предварительно они обязаны теперь снова принимать присягу, после принятия присяги они отправились на фронт.

ГЛ.

День за днем все больше чувствовалось дыхание войны, хотя снаряды у нас еще не рвались, но бомбовые удары по движущимся составам по железной дороге были почти ежедневно. Люди сразу преобразовались, стали суровые и какие-нибудь мелкие обиды во внимание не брали, как это было раньше. Для всех наступило общее горе, прибавилось забот. Теперь свободно можно было идти в соседнюю деревню и тебя никто не трогал, а ведь это длилось веками. Каждый день по железной дороге, которая находилась в нашей деревне в пятистах метрах, шли товарные поезда с Ленинграда. Эвакуировали заводы на восток страны вместе с рабочими ведущих профессий. Вокруг железнодорожного полотна всё больше образовывалось воронок от авиабомб, но к великому счастью еще не одна не угодила под полотно. По району был получен приказ срочно эвакуировать скот и самим эвакуироваться. С собой брать только самое необходимое. Для сопровождения скота назначили специальных людей, в счет которых попал и старший брат Ивана и Александра – Пётр. Лошадей сдали в воинскую часть. А самый больной вопрос – это было зерно. Решили пусть каждый возьмёт себе за трудодни сколько сможет взять, а остальное сдать государству. После всех этих новостей Иван позвал к себе брата Александра с женой для семейного совета. Надо было решить ряд важных вопрос сообща, так как Александр в колхозе не состоял, то он всех последних новостей не знал. Когда все собрались, Иван подробно рассказал всю обстановку на сегодняшний день и спросил: «Как нам быть? Будем эвакуироваться в самую глубь страны, или выроем землянку в тайге за болотом? Может обстановка прояснится, и вся эта суета напрасна, может быть немцев скоро прогонят, и мы опять вернемся домой?» Ведь уезжать с родных мест неохота было никому. После всеобщего обсуждения – принят был второй вариант. В самом сухом месте вырыли землянку. Только они успели это сделать, как пришло сообщение, что немцы высадили десант на станции «Мга», это было в 15км от нашей деревни. Теперь раздумывать нечего было, надо было быстрее перебраться в лес. Взяли с собой самое необходимое, а все добро закопали в землю. Внутри хлева вырыли огромную яму и туда опустили чан ёмкостью пятьдесят вёдер – это все полностью наполнили одеждой и обувью. Сверху прикрыли брезентом, что бы вода не попала и закидали навозом. Замаскировали так, что никаких признаков со стороны не заметно. Взяли корову с собой и подались в лес. Началась новая жизнь, теперь они две семьи жили в одной землянке четыре человека взрослых и трое детей, у Ивана было три дочери, а у Александра сын. Пекли лепешки, пока мука была и доили корову. Наступили холода, выпал снег, все труднее стало находить корм для коровы. Молоко сразу убавилось на половину – теперь его хватало только для детей. Кроме братьев в разных местах недалеко друг от друга были вырыты землянки ещё многих односельчан. Ежедневно по лесам ходили партизаны и чья землянка им попадалась на глаза, тех в принудительном порядке заставляли покидать лес. Десант, который был выброшен на парашютах на станцию немцами – расширять свои владения. Почти весь «Читинский район» почти был у них, железная дорога «Ленинград – Мурманск» был перерезана, началась блокада Ленинграда, русские деревни: «Вороново», «Поречье» и т.д., которые были расположены всего в трех километрах от нашей деревни, были заняты немцами. Однажды братья Иван и Александр решили пробраться ночью до своей деревни, открыть яму и взять кое-какие вещи и доставить в лес. Это была уже настоящая зима, земля была покрыта толстым слоем снега. По выходу из леса они своим глазам не поверили, перед ними была открытая равнина, деревня не уцелела. А ведь в деревне было сто двадцать дворов – все сгорели. Долго они искали то место где были закопаны вещи, всё было напрасно, трудно было определить расположение родного дома. Так ни с чем и не вернулись, усталые, намоченные и расстроенные. Теперь они вечерами в землянки заводили разные разговоры, вспоминали подробно прошлую жизнь. Где они были правы, а где нет? Помните нашу соседку, Марию Пирхонен, когда она продала новый сруб дома и деньги все пропила – все её осуждали. Теперь мы только поняли, что она была умнее нас всех, она сама воспользовалось своим добром, а все наше добро пропало. Но не будем об этом, лишь бы выжить и благополучно дождаться конца войны. Теперь с каждым днем все мрачнее и мрачнее становился Александр. Это произошло после ночной прогулки в деревню, когда он своими собственными глазами увидел, что его дома нет! Только два года тому назад он купил этот дом, на который вложил все свои средства и теперь все пропало в один миг. Иван был человек другого склада, довольно хладнокровно смотрел на все это, никогда не переживал и не жалел. Ночами спал крепким снов, что храп издавался далеко за пределы землянки. Иногда жена его Вера Матвеевна говорила ему, что только из-за его храпа нас найдут партизаны. Настало время, когда кончилась мука и соль и корову кормить нечем стало, зарезали корову, но не соленое мясо ели через силу. Иван с Александром решили сходить на станцию «Назия», чтобы достать соли. Каждая тропа была знакомая в этих лесах, сюда ходили ежедневно за ягодами. Так что напрямую по лесу до станции было четыре километра. Вечером этот план был разработан до мелочей. Расположение товарных складов они знали прекрасно и увидели, что под открытым небом лежит куча соли. Только преступили долбить её, как часовой заметил их, здесь находились наши войска, под конвоем повели в штаб. Там проверили документы их и убедившись, что это местные жители, отпустили домой, но велели немедленно эвакуироваться от сюда, так как фронт был рядом.

Так пришлось покинуть эту землянку и двинуться в путь. Дошли до деревни “Дальняя Поляна” (почти берег Финского залива) – это 8км от нас. С этой деревни была Ивана жена Вера Матвеевна, здесь их встретили тесть с тещей и вся родня. Все они еще жили в своих собственных домах, но вся деревня была переполнена войсками. В лесу их никто не бомбил и не обстреливал, а здесь были ежедневно налеты немецких самолетов на протяжении всего дня. Однажды началась очередная бомбежка, бомбы со свистом летели и взрывались вокруг дома и одна угодила прямо во двор. Иван стоял в это время на пороге дома. От взрывной волны вынесло боковую стену дома, и крыша развалилась, а Иван остался невредимым. Прежде, чем выручить женщин и детей – приходилось разбирать завал, но, однако никто не пострадал. После сегодняшнего налета решили окончательно покинуть родные места и эвакуироваться, так как дети и женщины настаивали упорно. Военные предоставили транспорт и довезли до станции “Жихарево” – это еще на 10км дальше, чем «Дальняя поляна». Там выдали эвакуационные документы в Кировскую область до станции «Котельная». Двинулись в путь, теперь основные трудности были питание и тепло, это особенно сказывалось на детях. Товарный эшелон двигался медленно, на каждой станции останавливался, а порой стоял по несколько часов. Зеленая улица была предоставлена тем поездам, которые двигались в сторону фронта. Наконец прибыли на станцию «Котельная». Морозы стояли лютые, термометр показывал минус 40 градусов ниже нуля. Предъявили документы в эвакуационном пункте при станции, после чего еще пришлось двое суток жить на вокзале. Конечный пункт назначения был «Яранский район», который находится в 130 километрах от станции «Котельнич» (полпути Киров-Казань, на юг). Туда не было ни железнодорожного и никакого вида транспорта, эта одна из глубин Кировской области. Туда можно было попасть только тогда, когда туда приезжали подводы с «Яранска». Через несколько суток целый обоз прибыл с Яранска. Теперь попутно взяли семьи обеих братьев, погрузили их нехитрые вещи и тронулись в путь. Эти края считались испокон веков хлебородными. Сюда в неурожайные тридцатые годы ездили за хлебом. Здесь люди жили за счет питания относительно не плохо, голода здесь не чувствовалось, хлеб у местного населения круглый год был свой. Даже в городе «Яранске» работал военный завод и продавали свободно водку. Иван купил сразу четверть водки несмотря на то, что его все считали трезвенником. Проехали 30км – возчики сделали остановку, здесь работала чайная. Зашли в нее, достали свои скудные запасы съедобного, заказали то, что там продавалось. Иван выпил сам и насильно заставил выпить жену и детей, что бы не замерзли, пока едут до места. Александр водку покупать не стал, совсем заткнулся и ни с кем не разговаривать не желал. Иван хотел ему налить, но он отказался.

Братьев Ивана и Александра со своими семьями определили в один из колхозов «Яранского района». Председателем колхоза, был инвалид Отечественной войны, человек с большой буквы, он хорошо понимал эту трагедию, в которую попали люди, жившие в тех местах, где пахло порохом. Выделил свободные дома, которые пустовали в деревне и велел отпускать зерно авансом – в счет будущих трудодней нового урожая. Братья со своими семьями были на все согласны – лишь бы не пропасть с голоду. Отдыхали уже целую неделю, пока никто их не тревожил ни куда. Однажды председатель зашел к Ивану поинтересоваться – как у них дела, как здоровье, могут ли они в скором будущем приступить к работе, так как кругом острая нехватка рабочих рук. Иван чувствовал себя хорошо, поэтому согласился прийти на работу хоть завтра. «Это хорошо», – обрадовался председатель и сказал: «Как только у вас закончится хлеб, скажешь мне, будете получать его до самого нового урожая у кладовщика, я об этом позабочусь». Александр продолжал переживать за потерянное. Голова была его забита всякими мыслями. А ведь медики говорят, что у каждого человека есть в мозге специальный отдел, как бы пульт управления куда поступает вся информация. Если в этот отдел поступил плохой сигнал, то этот пульт автоматически дает команду решать этот вопрос еще сто раз хуже. И это все вместе взятое довело его до того, что он совсем слег. Пришлось его отвезти в город «Яранск» и госпитализировать. С каждым днем его здоровье становилось хуже, Александр из всех братьев был сильнее всех. Совсем недавно перед войной, он двухпудовыми гирями играл, как резиновыми мячами. Зацепить на мизинец двухпудовую гирю и до двадцати раз выжимал ее играючи. Теперь силы его были совсем на исходе, он еле-еле передвигал свои ноги. Иван быстро завоевал себе авторитет, его можно было посылать на любую работу, он выполнял ее хорошо и добросовестно, ведь с малых лет привык к крестьянскому труду. Жена Ивана тоже работала в колхозе, а сын их был еще малолетний. Однажды Иван в кругу своей семьи сказал: «А вы знаете, что, если Александр доживет до весны, то это хорошо. Сегодня, когда я ходил к нему на свидание, внимательно наблюдал за ним. Он до того похудел, что кальсоны уже не держатся на нем, там остались кожа да кости». Слова брата подтвердились, только снег растаял, как Александра не стало. Теперь уже почти как год работали в колхозе, скоро будут распределять зерно за трудодни. Иван говорит своей супруге: «Нам, наверное, ничего не причитается, ведь мы целый год брали зерно авансом». Ивана целый день не было, он уезжал по колхозным делам в «Яранск». Вера Матвеевна не поверила своим глазам, когда увидела, что им привезли целый воз зерна, свалили целые мешки и уехали. Приехал Иван с Яранска и рассказывает, что встретил представителя, он и говорит: «На днях у нас было совещания правления колхоза, там выступил я относительно вас, надо выяснить ясность относительно эвакуированных. Если мы удержим с них этот хлеб, который выдавали авансом в счет нового урожая, то они опять останутся без хлеба и на этот год, вынесли решение, тот хлеб с вас не удерживать». Столь гуманный поступок людей по отношению к ним. Так могут поступить только люди, кто много пережил, кто остро чувствует чужую боль, тот никогда не отвернется от того, кому в данный момент нужна помощь – ибо чужого горя не бывает, тем более в эти тяжёлые времена для всего народа. В этот вечер Иван со своей супругой были глубоко взволнованы и слёзы катились по их щекам – человеку всегда становится легче, когда он дает волю слезам, ведь душевная разгрузка отодвигает на второй план целый ряд многих трудно-разрешаемых проблем.

Однажды вечером Ивану принесли повестку с военкомата. Он отправился к председателю, чтобы предупредить его, что бы завтра на работу не ждали. Председатель забрал у него эту повестку и велел идти на работу, сказав, что сам все уладит. Забот в колхозе было много, нужно было в первую очередь обеспечить фронт хлебом, накормить семьи тружеников колхоза и засыпать семенной фонд под новый урожай. Все эти заботы легли на плечи старых и малых, а в основном на плечи прекрасного пола. Свои приусадебные участки приходилось пахать на себе. Картина эта была довольно распространённая в те времена, когда плуг тянули шесть-восемь женщин и одна им управляла. Сегодня спашут одним, завтра другим и т.д. Только колхоз расплачивается с государством по хлебу, тут же через несколько дней приедет уполномоченный из района с новым заданием – нужно еще столько-то зерна государству продать сверх плана. Всякие оправдания, относительно того, что нет никаких возможностей больше продать, ни к чему приводили, кроме нервотрепки по адресу председателя. Если все сверхплановые задания выполнить, то свой народ остался бы без куска хлеба. Надо отдать должное спаянности людей, они не видывали тайны колхоза, ибо они сами были кровно заинтересованы в них. Приходилось вечером после трудового дня непосредственно на гумне, где молотили зерно нового урожая распределять ее за трудодни – это делалось с такой целью, чтобы им не заполнять колхозный амбар и так как уполномоченные из района могли в любой момент проверить на наличие и все эти психологические, и морально-отрицательные перегрузки повлияли на здоровье председателя, и которому кроме того давали знать старые фронтовые раны. Пришлось ему остановить этот пост, на место его назначили другого, но для Ивана это не имело никакого значения, поэтому-что ему одинаково было при любом председателе, так-как работы он не боялся. Скоро опять принесли повестку, теперь он сам поехал в военкомат и был призван в трудовую армию в город «Киров». Пробыл там полгода и после тяжёлой болезни был освобождён от службы подчистую. Когда он вернулся домой, то здесь дела шли совсем иначе, чем при нём. Новый председатель не давал женщинам лошадей, чтобы съездить в лес за дровами и по многим другим вопросам зажимал их. Решили подыскать новое место работы, скоро такой случай подвернулся. В городе «Яранск» во время войны был эвакуирован детский дом из Ленинграда, заведующая в нем была Любовь Петровна, это была волевая женщина, прямая и справедливая, которая понимала людей, ибо сама в критические моменты выехала из блокады по льду Ладожского озера. При первой же встрече приложила все усилия, чтобы принять на должность завхоза мужчину, который хорошо знаком с сельхоз работами, так-как детдом имел свое подсобное хозяйство и особых льгот от государства в эти трудные времена не имел. Ужинать нужно было самим – выращивать все необходимое тоже самим. Продукты, все подсобные работы выполняли женщины и воспитанники детского дома, им нужна была направляющая рука, которая указала бы сроки посева тех или иных культур и сроки их уборки. Вот на такую должность устроился Иван и приехал со своей семьёй в детский дом, где им выделили жилплощадь. Там имелась пара лошадей и кое-какой сельхоз инвентарь. Ему приходилось выполнять всю сельскохозяйственную работу, прошло немного времени, как Иван навел порядок в своём хозяйстве – поставил всё на свой вкус, то есть показал свой почерк в работе и это не прошло незамеченным. Заведующая пристально следила и радовалась тому, что ей удалось найти именно того человека, который так нужен был в детдоме.

СТРОИТЕЛЬНЫЙ БАТАЛЬОН

Прошёл уже целый месяц, как мы приехали домой после окончания стройки моста через реку Нева, ходили на танцы и влюблялись, ибо время не в силах остановить жизнь. Военные действия развивались далеко не так, как многие предполагали в начале – до войны было в моде петь песню, “Если завтра война” Здесь все было на своих местах, в этой песне говорилось, что врага будем громить на его земле, но, к великому сожалению, действия разворачивались далеко не в нашу пользу, порой даже печально. Первые месяцы войны прошли так, что нам пришлось оставить целый ряд городов и областей, ежедневно по сводкам Союзиформбюро, появлялись новые направления в военных действиях. Бомбовые удары по железной дороге «Ленинград-Мурманск» стали ежедневными. Порой за гражданским населением на бреющем полете немецкие самолеты обстреливали из крупнокалиберных пулеметов, не жалея боеприпасов. Вот в такие тревожные дни августа месяца многим из наших ребят, в том числе и мне принесли повестку из военкомата, который находился на станции «Мга». Нам никаких проводов не делали, меня никто не провожал дальше калитки, ведь в настоящее время принято широко отмечать, как будто какой-то героический поступок совершил этот чадо любимый. Порой так напьются, что не помнят себя, совершают уголовные преступления и попадают вместо армии в поезд, который следовал до города «Красногвардеец-Гатчина». Отправились в путь, когда совсем стемнело, так было безопаснее. В эти дни на ночь, вокруг Ленинграда, поднимали аэростаты на случай ночного налета, ну а в светлое время суток отпускали их на землю. Стоило только отъехать от Мги, как тут же совершился первый налет на Ленинград за этот вечер. Прожектора со всех сторон освещали лучами, щупали ночное небо. Гул самолётов был слышен, но надо было поймать их в фокус прожекторов и не выпускать из зоны света, чтобы открыть зенитно-артиллерийский огонь. Все самолеты, пойманные в фокус прожекторов, просто летели своим курсом и выходили из зоны освещения, как правило после таких ночных спектаклей, были разговоры, что осколки наших зенитных снарядов не пробивали броню немецких самолетов. Так-ли это было или нет? Я не специалист по этой области, но полёт они выполняли довольно смело и хладнокровно, чувствуя безнаказанность. В дневное время, когда налетов немецкой авиации не было, откуда-то появлялись наши самолеты: облетевши все вокруг, ничего не обнаружив, улетали, а когда были налеты немцев, наших не было видно, вот такая картина обстояла в первые месяцы войны. Часть, в которую мы прибыли, занималась строительством аэродромов, сперва она находилась под Нарвой, там их порядком потревожили немецкие самолеты с воздуха, поэтому состав нашей роты принимал меры безопасности и вырыл бомбоубежище, где сверху было несколько накатов бревен, так что осколки снарядов или бомб не страшны были нам. Если налет авиации был неожиданным, то наш командир роты капитан Лярский, как родной отец обращался с нами тихим голосом и с такой душевной теплотой говорил нам – сынки встаньте возле деревьев и не двигайтесь, пока налет не закончится. Полезного здесь за «Красногвардейском» (Гатчиной, на юге от Ленинграда)) ничего не успели сделать, так как немцы продвигались так быстро, что день и ночь по дороге двигался народ в сторону Ленинграда. Это были преимущественно местные жители, они эвакуировались, как кто мог. На телегу были погружены вещи и тут же ехали малолетние дети, словно цыгане. Кто тянул телёнка за верёвку, кто тащил еду. Через некоторое время после мирного населения стали появляться легковые машины: на них отходили командирские составы – наше начальство не знало, что делать, как поступить. Вдруг откуда-то пришёл приказ немедленно отступить, артиллерийская канонада приблизилась к нам.

Теперь мы двинулись на машинах без остановок до «Царского села» (Детское село). Здесь нас разместили спать в церкви, а линия фронта двигался следом за нами. На второе утро после марш-броска немецкая авиация на бреющем проводила по нам обстрел из свинцовых пуль. Мы немного поредели после налёта. Поступил приказ следовать через город «Ленинград», а дальше никто ничем не поинтересовался, куда следуем и зачем. Это военная тайна, всем было как-то безразлично. Прибыли на Московский вокзал, разместили нас по пассажирским вагонам и под вечер поезд тронулся. Доехали до станции «Ивановская» и здесь простояли до утра, никто толком не знал в чём дело, оказалось бомбили станцию «Мга», после чего наводили порядок на путях, а затем дали зеленую улицу. Поезд, следуя по железной дороге, шёл совсем рядом от нашей деревни, но я побоялся сходить домой, думая, что я отстану от других. При том – это были последние рейсы, которые следовали с Ленинграда и в обратном направлении, так как 30 августа немцы высадили десант на станции «Мга» и отрезали «Мурманскую железную дорогу» от Ленинграда, началась блокада. Доехали до станции «Волховстрой 1», оттуда пешим строем двигались до «Старой Ладоги», одеты были в чём попало: в бушлаты, брюки и гимнастерку, всё черное, как какая-нибудь школа ФЗО (школа фабрично-заводского обучения). Нас было порядком около тысячи человек. Теперь, растянувшись в строю, двигались по Волховстрою 1. С обеих сторон дороги женщины стояли плотной стеной и наблюдали за этой пёстрой командой и платком вытирали слёзы. В ту пору было 18 лет. Многие даже не знали, куда их бедных гонят, они ещё совсем юные. Наш командир состава подавал свой голос заднему флангу – подтянитесь. Переночевали в «Старой Ладоге» и теперь путь держали на «Тихвин». Это был небольшой провинциальный город несколько километров в длину, так что за пару часов его можно было пройти от конца в конец. Недалеко за Тихвином на опушке леса, мы раскинули свой лагерь. Сперва жили в брезентовых палатках, а с наступлением холодов вырыли землянки, каждое отделение отдельно. Здесь мы взялись за работу по-настоящему, нам предстояло построить взлетно-посадочную площадку для самолетов, то есть аэродром, чтобы туда могли садиться как боевые, так и транспортные самолеты. Выворачивали деревья вместе с корнями, снимали верхний растительный слой земли, разравнивали посадочную полосу для самолетов. Работа двигалась быстро, ребята были все молодые, всё горело в руках. На питание обижаться не приходилось, всё было в норму. Мирное население было уже эвакуировано, картошка на полях осталась не копанная, свиноферму отдали военным, которые застрелили всех свиней и сдирали сало вместе со шкурой на скорую руку и выбрасывали в сторону, забирая только чистое мясо. Наши посещали эту свиноферму, топором рубили шкуры и вместе с салом приносили в часть, там всё это растопили, ешь не хочу. Кухня полевая у нас была расположена на открытом воздухе, под ёлками. Где на больших котлах варили сытные мясные щи и кашу, каждый получал свой обед из собственных котелков. Однажды днем, перед обедом дали команду – выходить строиться без котелков. Никто толком не знал в чём дело. Повели нас строем метров триста, перед нами открылась небольшая поляна среди леса. Батальон расположили полукругом, а с противоположной стороны стояли арестованные, которые в данный момент отбывали наказание в гауптвахте под конвоем. Недалеко от арестованных виднелся бугорок свежевырытой земли. Перед батальоном вышел незнакомый человек в форме командирского состава и сказал: «Внимание!», – все повернули головы в его сторону, – «Я уполномоченный особого отдела «Волховского фронта», объявляю вам приговор военно-полевого суда на бывшего солдата вашей части, который дезертировал и был задержан на расстоянии 25 километров от расположения части. Уроженец Калининской области 1922 года рождения, за измену Родине, приказываю расстрелять перед строем батальона». Все замерли, его подвели к могиле и приказали встать на колени к могильному холму. Всё время пока представитель особого отдела выступал, он не вымолвил ни одного слова. Стоял с опущенной головой, на руки были надеты наручники и шинель висела на его плечах, затем медленно опустился на колени. Никто не знал, кто будет приводить приговор в исполнение. Около арестованного стоял человек в летной форме и смотрел в совсем противоположную сторону от него, от осужденного. Как только он опустился на колени, тот мгновенно наставил ему в затылок пистолет и сделал в упор два выстрела подряд, а затем сильно пнул его ногой в спину и тот свалился в могилу. Четыре человека подскочили с лопатами и стали зарывать могилу, после этого объявили обед, мы были сильно взволнованы после увиденного, никто не прикасался к еде.

На окраине аэродрома, хорошо замаскировано, стояли зенитные орудия противовоздушной обороны. Однажды днем, низко над нами верхушками деревьев пролетела немецкая рама (разведчик), это было так неожиданно, что зенитчики не успели сделать ни одного выстрела. Многие говорили – жди теперь налета. Вдруг ночью, как только мы крепко уснули после трудового дня, вся земля вокруг нас ходила ходуном – это бомбили наш аэродром. Мы выскочили из палаток и залезли в траншеи, которые были вырыты рядом. На одной елке была сооружена площадка, откуда строчил пулемет трассирующими пулями по самолетам, вскоре всё утихло и на эту ночь больше налетов не было. Утром стало известно, что одна зенитная установка пострадала от ночного налета. День сегодня будет хорошим подсказывало самочувствие. На небе не было ни единого облака, синее небо так и сверкало с самого утра, словно морская вода в тихую погоду. Вот и солнце показалось с востока, всё шло своим чередом по законам природы. Несмотря на то, что всего в нескольких десятках километров шли жаркие бои. По приказу командира два отделения отправили на грузовых машинах в Тихвин. Нужно было привезти обмундирование и продукты. Доехали до города благополучно, ничто не предвещало беды, оформили документы и поставили машины на погрузку, вдруг объявили воздушную тревогу. Шесть Юнкерсов держали курс на Тихвин, все летели на одинаковой высоте, затем один из них стал резко снижаться и пошёл пике. Вскоре увидели, как летели бомбы, отделённые от Юнкерса в сторону железнодорожного вокзала, возле которого находилось бензохранилище и так все по очереди стали пикировать. Как только бомбы были отцеплены от самолёта он резко набирал высоту. Вдруг две цистерны с бензином вспыхнули, столб огня и дыма поднялся до облаков, качаемый ветром, эта огненная громадина наклонялась с одной стороны в другую и всё сжигала на своём пути. Все товарные составы, стоящие на запасных путях, загорелись. Поднялась паника, два эшелона было эвакуированных мирных жителей из-под Ленинграда. Один эшелон был военный, который стоял на первом пути, ближе всех к очагу пожара. В этом эшелоне первые четыре вагона были ящики с оружейными снарядами, а затем были вагоны с одеждой, продуктами питания и т.д. Огонь всё ближе и ближе приближался к этим вагонам, к ним уже никто не смел подходить близко. Вспыхнули и эти вагоны – поднялась такая канонада, что страшно было смотреть на это. Снаряды рвались беспрерывно, стены вокзала были уже как решето разбиты этими снарядами. Этим огнем обожгло и ранило около 200 человек эвакуированных. К вечеру снаряды перестали рваться, теперь только изредка кое-где взрывались отдельные снаряды, которые были выброшены в сторону взрывной волной. В это время у нас были перебои с табаком, теперь был удобный момент сделать вылазку за махоркой, пока никто не охранял и не следил за порядком. Парни снимали с себя кальсоны, привязывали штанины и набивали всё табаком, сколько кто мог. На второй день близко к вокзалу никого не подпускали, кругом стояла охрана, наводили порядок, ликвидировали последствиями вчерашней бомбежки.

С наступлением осенних холодов, я стал себя чувствовать не важно, особенно голодать невозможно было. Мне дали направление в город «Тихвин», в военный госпиталь. Там мне сделали операцию и дела мои пошли на поправку, питание здесь было нормальное, медобслуживание тоже. На счёт курева тоже был полный порядок и ежедневно давали по пачке папирос “Норд” Перед тем, как ложиться спать, каждый ставил свои тапочки возле кровати так, чтобы стоило только опустить ноги на пол, и ты тут же попадал ногами прямо в тапочки, а халат висел на спинке кровати. Такими дисциплинированными мы стали за последнее время потому, что налеты немецкой авиации стали круглосуточными. Ночные полеты обычно носили разведывательный характер так как фронт с каждым днем все ближе приближался к городу. Ночью они обычно сбрасывали ракеты на парашютах, чтобы проследить, чем живёт город – нет ли передвижение войск и т.д. Только уснёшь, сестра подойдёт и тихим голосом скажет: больной, воздушная тревога, все мигом поднимались и без всякой суеты выходили во двор, а затем шли метров сто до бомбоубежища. Это был старый монастырь, стены которого были толщиной более метра, пока папиросу искуришь, вот и отбой воздушной тревоги, но не всегда так было. Однажды, по сигналу воздушной тревоги вышел на улицу, а тогда была холодная погода, дул ветер с такой силой, что насквозь пронизывал. Были мы одеты как обычно в больничном, и на плече был накинут халат. Только направились в бомбоубежище и вот в воздухе над тобой повисла ракета на парашюте. Теперь пришлось стоять на одном месте и не двигаться, пока ракета не опустится на землю, стало вокруг так светло, словно новогоднюю елку зажгли возле тебя, хоть иголку подними с земли.