полная версия

Сергей Юрьевич Мельников
Хроники Финского спецпереселенца

ИВАН КАНЦЛЕР

Однажды ночью в зоне, сквозь сон, было смешно пение. Оно раздавалось со стороны 2-го барака. Часовые, стоящие на сторожевых вышках, не вмешивались, так как это их меньше всего касалось, лишь бы никто не подходил к ограде или к проходной будке. Смена, которая закончила работу 12:00 ночи с участка №1, под конвоем прибыла в зону. В числе их был и Иван Канцлер – это он был виновник ночных выступлений. Придя в свою комнату, он сразу лег на нары, ни с кем не желая разговаривать. Спустя 2 часа, когда все уснули, запел. Когда ему сделали предупреждение, то он начал размахивать руками и говорить что попало, никакие уговоры не могли остановить его. В эту ночь никто из ребят, проживающих с ним в одной комнате, не сомкнули глаз. Утром вся зона знала, что с Иван помешался. Рано утром начальник смены повел его к доктору Ланге. Она пыталась разговаривать с ним, но ничего не получилось, обследовала его и дала заключение – нервное перенапряжение. «Ему необходим покой и отдых», – сказала она. Теперь всех предупредили, чтобы никто не приставал к нему глупыми шутками и т.д. Смена, в которой он работал, на следующий день отправилась на работу, а его никто не потревожил. Он целыми днями валялся на нарах, только в столовую ходил под конвоем. Придя в столовую, он теперь не уходил оттуда до тех пор, пока его досыта не накормят. Все работники кухни были в курсе дела, что Иван не того. Поест свою положенную порцию и сам подходил к раздаче и показывал, что требуется ещё две порции каши добавить. Все его на кухне боялись не смели ему отказывать. Чашка каши дополнительного всегда была подана. Через небольшой промежуток времени он заметно поправился на лицо. Физически ничего не делал, а питался за двоих. Каждый день он спрашивал у ребят чего-нибудь, но в его разговоре не было ничего здравого. Он иногда задавал такие вопросы, что все пожимали плечами, не знали, как ему ответить. Многие стали поговаривать, что его надо изолировать от остальных. Кто его знает, что ему придет на ум – принесёт топор и всех нас сонных перерубит на куски. Иногда он похаживал внутри зоны, очевидно скучал в одиночестве. Доктор Ланге каждый день заходил к нему в комнату и справлялась о здоровье, улучшений никаких не было. Изо дня в день всё новые и новые номера выкидывала Иван. Однажды яростно матерился, вспоминал Бога и всех святых, потому-что не мог надеть рубашку. На этот раз он всеми силами старался брюки надеть на голову, так как это у него не получалось, возмущался в слух. Ребята, наблюдавшие эту картину со стороны, хотели ему помочь, но он никого близкого не подпускал. Теперь он уже несколько месяцев не ходил на работу, нужно было решить, что с ним в дальнейшем делать. Для этого доктор Ланге собрала всех больных и повела на консультацию в городскую поликлинику, в числе их было и Иван Канцлер. Прием вела врач Золотова, а доктор Ланге сидела там же и по одному представляла своих больных, характеризуя каждого, диагноз и т.д. Один за другим проходили больные из зоны эту врачебную-контрольную комиссию. Вот наконец подошла очередь Ивану идти. Доктор Ланге открыла дверь и в вежливой форме пригласила его на приём. В это время врач Золотова уже была в курсе дела относительно его болезни. Чтобы показать свою вежливость, Золотова встала из-за стола и пошла навстречу, стала разговаривать с ним. Иван, не глядя ни на кого, прошел мимо её, и сам всем за стол врача. Доктор Ланге и Золотова разинули рты, испугались и не знали, как с ним поступать. Иван, сидя за столом, стал руками барабанить по столу и говорить: Что же это такое? Есть сели, а ложек нет. Золотова услыхала эти слова, замахала руками и сказала доктору Ланге: Веди, веди его немедленно отсюда назад. Мы в данный момент не в силах в чём-либо помочь ему, всё лучшее из лекарств отправлено на фронт, ему нужен покой и ежедневно наблюдение за его здоровьем, прогулки по свежему воздуху и по возможности улучшить питание. Вечерами Иван всё чаще стал подсаживаться ближе к ребятам, которые обсуждали свои дела после работы, стал интересоваться как у них дела идут на работе. Всё с большим любопытством наблюдали за его переменой в сторону улучшения. Ежедневно стал ребят провожать на работу до проходной будки, а после этого делал многочасовые прогулки внутри зоны. Метался словно тигр, загнанный в клетку. Часовые, зная о том, что он сошел с ума, так же с большим любопытством смотрели за его прогулками. Никто его не беспокоил, находится в меру, он отправляется в свою комнату, ляжет на нары и часами смотрит в одну точку. Он за долгие зимние вечера и ночи множество раз перебрал в уме свою жизнь, но ни с кем не делился об этом.

С наступлением весны потекли талые воды и солнце так предательски стало пригревать что ни минуты покоя он себе не находи. Его особенно угнетало одиночество в зоне, когда ребята были на работе. Вопрос напрашивался сам собою – Как дальше быть или как дальше жить? Надежда на то, что его отпустят подчистую по болезни не оправдались, как будто его вовсе не существовало, никто даже слова не промолвил, чтобы дать ему инвалидность и отпустить домой и этим самым подставить конец мукам ненормального человека. Видимо не суждено мне выйти на волю, придётся мириться с судьбой. Остаётся одно – брать в руки кайло и лопату и спуститься уголек добывать. Дальше от безделья совсем с ума сойдёшь и кончишь свою бесславную жизнь в психбольнице.

Доктор Ланге при очередном посещении больного осталась довольна, что её труды не пропали даром. Это особенно обрадовало её сегодня, когда она беседовала с Иваном добрый час, и разговор получился полноценным. На все вопросы её он давал здравые ответы. Этого не было со дня его болезни. На её первый вопрос: «Как себя чувствуете?» – ответил – «Вот уже второй день как мне стало совсем легко, болезнь моя покидает меня» – «Вы все мои указания выполняете, что я советовала Вам?» – «Абсолютно все, стараюсь не расстраиваться, ежедневно делаю прогулки по свежему воздуху, и значительно улучшил питание, т.е. питаюсь нормально». Тут доктор Ланге была весьма удивлена, за счёт чего же он сумел решить вопрос с питанием, но не стала задавать ненужный вопрос. «Вот и отлично», – сказала доктор Ланге, – я так рада за Вас, просто восхищаюсь Вами, Вы настоящий мужчина, Вы взяли себе на вооружение веру. Вы поверили доктору, а вера самое сильное лекарство в мире, при том, при заболевании нервной системы. Если и впредь будете все советы мои выполнять, даю вам гарантию, что Вы вылечитесь и будете абсолютно здоровым человеком. Ведь здоровье за деньги не купишь, оно ценнее золота». На прощание доктор Ланге советовала Ивану отдохнуть после такой длительной беседы. В этот день у неё было отличное настроение, прием больных вела на высоком профессиональном уровне, не грубила, а ведь характер у неё был не из легких. Вспомнила свою молодость, как 20 лет назад, она – юная девушка держала в руках только что полученный диплом об окончании мединститута, от которого еще несло запахом типографской краски. Медсестру Лену называла Леночкой, ведь такое с ней случалось впервые, при совместной работе в зоне.

Слухи – это удивительная вещь, которая распространяется с быстротой звука. Новость узнала вся зона. Иван Канцлер выздоравливается. Некоторые рассказывали небывалые легенды – якобы он в уме решал сложнейшие математические задачи. Всем теперь охота было слышать эту правду с первых рук. Они дошли и до начальства зоны. Однажды днем начальник колонны тов. Кривельков решил навестить Ивана. Он наблюдал за его поведением последнее время, когда он начал сопровождать ребят на работу, а затем жалобно смотрел вслед им, пока они не скрылись из виду, какая-то сила тянула его по ту сторону ограды. Придя в комнату ему – Иван сидел за столом. «Добрый день, Ваня, можно?» – «Заходите, Иосиф Андреевич» – «Как дела твои, к лучшему идут? Я пришёл просто побеседовать с тобой – не желаете ли Вы пойти вместе с ребятами в шахту, посмотреть, как они там работают?» – «Я подумаю, я завтра Вам скажу» – «Ну хорошо». На этом их разговор кончился в этот вечер. В этот вечер он не отходил от ребят, и его разговоры всё больше подтверждали, что он почти нормальный. Ему теперь ребята всё рассказывали, никто больше не остерегался. «Одиночество к лицу только Аллаху» – гласит туркменская поговорка. На второй день Иван сам нашёл начальника колонны сказал: Я вчера продумал всё хорошо и пришел к выводу, что сегодня пойду в шахту вместе с ребятами и посмотрю, как они там работают. Когда началось построение колонны внутри зоны, то Иван сам пришел и встал в строй.

«Внимание, начнем перекличку», – подал команду начальник колонны. Шнайдер –Я, Кох – Я, Клевнов – Я, Шварц – Я, Леонгард – Я, Камбуряк – Я, Воробьев – Я, Шляйнинг – Я, Штрагбейн – Я. «Все?» – «Нет, не все записаны, – подал голос Иван, – запишите Канцлера» – «Я совсем из виду упустил тебя, Ваня, ты уж извини меня» – «Всякое бывает», -промолвил Иван. Придя в комбинат, он первым отправился в раскомандировку и сел на самое видное место, недалеко от стола начальника участка. Иван Ефимович Махонин, начальник участка №1, как только зашел в кабинет, так сразу обратил внимание: «В нашем полку прибыло! Кого я вижу? Канцлер вышел на работу! Подкрепление нам всегда требуется, очень рады» – «Нет, начальник ошибается, я хочу проверить как там дела у вас обстоят, под землей» – «Ты никак, Ваня, стал инспектором работать? Я прямо скажу – проверяющих побаиваюсь иногда, когда есть какие-нибудь недоделки» – «Не бойся, начальник, я ничего плохого тебе не сделаю» – «Тогда ладно, если так». Спустились в лаву, включили привода качающих транспортеров, почистили забойную дорожку от угля. Обурили забой и приступили к взрымным работам. Иван тоже помогал катать глину и делать из нее пыжи. После отпалки – грузить уголь не стал, а только со стороны наблюдал, как ребята в поте лица гребли лопатами разрыхлённый уголь на транспортер. Уголь шел беспрерывным потоком по всей длине транспортеров, по-шахтерски «чулком». Сперва по качающим лавным транспортерам, а затем по ленточным – до самого погрузочного пункта и сыпался в вагон. Наполненный вагон с углём, и большим трудом откатывать его дальше, а под погрузку поставил новый вагон. Иван взял лопату и стал очищать рельсовые пути, которые были засыпаны до самых головок рельс. Следующий вагон, нагруженной углём, Иван сам откатил. Сила у него теперь была, ведь не зря он шесть месяцев подряд ел по две порции в день, физически отдохнул хорошо. Этот день он до конца смены помогал под погрузочным пунктом, по вине люкогрузчиков остановок не было. После смены Иван чувствовал себя гораздо лучше, чем слоняться целыми днями в зоне от безделья. После работы, как и раньше, когда ещё не был больным, рассуждал вместе с ребятами о делах насущных. Его теперь слушали с большим интересом. «В тот день, когда я заболел, со мной случилась вот что», – сказал Иван, – «Только начал засыпать и как наяву увидел свою молодость, когда я выступал в художественной самодеятельности с нашей школы, в те времена я был солистом. Как будто мы стояли на сцене – я впереди, а остальные за моей спиной. Заиграли баяны, и я начал запевать «Катюшу», все остальные дружно подхватили песню за мной», – вот как бывает. Все были очень удивлены услышанным и желали ему доброго здоровья, чтобы больше никогда не болеть. Спасибо вам, ребята, за добрые слова, но в большинстве случаев бывает и так: «Делить веселье все готовы, никто не хочет боль делить». С этого дня никто ничего глупого не слышал от Ивана, все были одного мнения, что он полностью выздоровел. На второй день он в шахту не пошёл, его никто не потревожил, все ждали того, когда он сам об этом промолвит. Он еще не знал, как ему быть. Эти дни он обходил всю зону, не найдя ничего интересного, подходил к дяде Пете истопнику. Разреши я покидаю уголька в печку? Тот не возражал. Так прошло еще три дня, и он принял окончательное решение – подошел к начальнику колонны и заявил, что чувствует себя нормально, но и решил приступить к работе. Это сообщение обрадовал начальство зоны, они приветствовали такое гуманное решение его. На следующий день, при построении на перекличку, Иван стоял в строю и после своей фамилии гордо отозвался – Я. Так начались у него снова трудовые будни. Доктор Ланге теперь многим рассказывала – как ей удалось вылечить такую коварную болезнь.

ФЛЕГМОНА КОЛЕННОГО СУСТАВА

Я все эти годы продолжал работать на участке№2 на пласте, мощностью 0,9м. Работая на доставке леса, за смену приходилось ползать на коленках около 1км. Люди, работающие на угле, подвергали свои коленные суставы меньшим нагрузкам, так как передвигались только в пределах своего пая. Шёл октябрь 1944г., правое колено меня стало беспокоить, появилась опухоль и краснота. Я не обращал на это внимание, продолжал работать. Боль с каждым днём всё усиливалась. Теперь колено жгло как огнем днем и ночью беспрерывно. Пришлось обращаться к доктору Ланге. Она пощупала его со всех сторон и освободила от работы. Пролежал на нарах дня три, а за это время болезнь набирала силу. Нога теперь вся опухла и за последние сутки не давала сомкнуть глаза ни на минуту. На костылях дошел до здравпункта, Лонге как глянула на мою ногу, так и замахала руками: Всё! Всё! Идите к себе в барак, мы Вас отправим в городскую больницу. У вас образовалась флегмона, нужно срочно делать операцию дядя Петя через некоторое время пригнал коня, запряженного в тарантайку. Сидя в этой старой рессорной телеге, и покачиваясь с боку на бок, конь с большим трудом вытягивал нас из одной ямы и тут же попадал в другую. Дорога была скверная, при том осенняя грязь непролазная. Скорость, с которой мы двигались, была не более 3км/ч. За эти 3,5км пути, которые нам предстояло преодолеть, мы успели узнать много друг о друге. Дядя Петя мне дорогой рассказал, что ему частенько приходится возить в больницу ребят, но там как правило всегда свободных мест нет. Только те поездки всегда удачные, когда вожу мертвецов на кладбище. Там этот вопрос решен окончательно, еще не было случая, чтобы не приняли. За этот год дядя Петя многих увозил на коне, кого лечить, а большинство клиентов были такие, которым уже людская помощь не требовалась.

Только вчера закопали тов. Ряйконена, его задавило в лаве, при разборке забоя. Вместе с углем обрушилась ложная кровля, которая была представлена слабым породами аргиллита, в виде глины. Пока освободили его из-под породы, ему уже ничего не надо было. С носа и рта ручьем бежала кровь, и голова была пробита. Кончились муки его внутри ограды колючей проволоки. Если задуматься над словами начальника зоны тов. Зазюра «Только честным трудом вы можете оправдать своё доверие», то тов. Ряйконен старался до последнего дыхания искупить свою вину, которая заключалась в том, что его родила не русская мать. Не суждено ему было дойти до финиша, пришлось сойти с дистанции. Несмотря на то, что он не дошел до окончательного пункта назначения, но всё же приобрел себе свободу на том свете. Так как был похоронен на воле, за пределами зоны, рядом со всеми смертными. И никто и не может сказать того что он не полностью отсидел свой срок, так как на березовом кресте никаких особых отметок нет. Далее дядя Петя, развивая философию, рассуждал так – мне приходится ездить каждый месяц туда, множество раз. У меня там столько же знакомых могил сколько примерно живых у нас в зоне. Каждая поездка туда не проходит бесследно. В первую очередь навещаю наших ребят, которых я лично отвёз туда на вечный покой, затем знакомлюсь с остальными. Чтобы это всё выразить сжатой форме скажу так:

Ходил по кладбищу я снова,

Бродил, скорбя, среди могил.

Одним сказал: Зачем ты умер?

Других спросил: Зачем ты жил?

Не зря говорится: «Живи для других, если хочешь жить для себя» Многие люди с большой буквы раньше времени покинули этот свет, сгорели от душевной доброты, помогая обездоленным людям, не жалей себя. При этом, не требуя никаких наград и славы, подвергали себя преждевременному износу. Воспетые слова «Зачем ты умер?» относится к ним, они бессмертны, они ещё долгие годы нужны были людям. Всякого рода бюрократы, которые жили только ради себя, не видя вокруг ничего, кроме личного блага и казенной инструкции. Будучи давно уже пенсионном возрасте морочили голову другим – думали они бессмертны. Наконец, отдавшие Богу душу, слова презрения «Зачем ты жил?» звучат как приговор, как Бухенвальдский набат. Люди не будьте такими.

Дядя Петя был человек весёлый, не унывал, хотя ему жилось ещё тяжелее чем нам. У него хлебная карточка была на 600г хлеба в день, мы тоже получали в два раза больше. Носил он густую черную бороду до пояса и любил ее при удобном случае поглаживать. Этим он подчеркивал знак уважения к своей бороде. Мало по малу мы приближались конечной цели. Среди разговоров незаметно доехали до городской больницы, которая находилась на окраине города. «Вот, мы и приехали», – сказал дядя Петя. «Ты сиди здесь на телеге, а я пойду с направлением в санпропускник, узнаю у дежурной медсестры насчёт свободных мест» – «Нет, – возразил я, -назад я не поеду в зону, мне там делать нечего. Вы помогите мне дойти до санпропускника и отдайте мне направление, а сами уезжайте побыстрее обратно. Это не твоя забота, куда они денутся?» Так и сделали. После того, как он уехал, минут через 15, я подал голос, мне отвечали: «Кто ты такой? Откуда?» – «Из зоны!», – я предъявил направление, выданное доктором Ланге. «Нет у нас местов», – ответил медсестра санпропускника. «Как хотите, дело ваше, возчик уже давно уехал». Она выскочила на улицу, убедилась, что это действительно так, схватилась руками за свою голову и говорит: «Что я с тобой буду делать? Прямо не знаю». Поднялась на второй этаж, и минут через десять я уже принимал ванну. Мне поставили койку в коридоре на проходе. Это меня ничуть не беспокоило, мне было безразлично, лишь бы избавиться от адской боли. Третьи сутки у меня во рту не было не крошки хлеба, весь хлеб лежал в тумбочке, а я не ходил не находил себе места. Через некоторое время ко мне подошла дежурный врач Маргарита Яковлевна, немка по национальности. Она проживала в зоне, только на шахте Капитальная. Посмотрела на ногу и говорит: «Потерпите до утра, утром вас оперируют, на сегодня уже набрали полностью». Это была женщина высокого роста, видная из себя, её супруг тоже находится в зоне вместе с ней. Оба они до войны проживали под Ленинградом, так называемая «Немецкая колония» Их так и звали – колонисты. Она поинтересовалась – какие порядки в нашей зоне, очевидно они были одинаковые во всех зонах. Перед тем как уходить она сказала: Потерпите ещё немного, не столько терпели, скоро войне конец будет, тогда жизнь будет намного лучше. Залпы войны всё дальше откатывались на запад. Уже перешли госграницу, а нас всё охраняли, но уже не было той строгости со стороны охраны как первые годы. Тогда могли застрелить человека как скотину, только за то, что он подошел близко к ограде. Ограда была высотой 5м и сверху её несколько рядов колючей проволоки. Попробуй преодолеть её, если сами были истощены, еле ноги передвигали. Все уже все уже поняли, что охранять нас бес толку, но поскольку сверху не было команды, чтобы распустить, значит так надо.

На второе утра обход делала заведующая хирургическим отделением Вера Сергеевна Пулькина. У неё муж был военным врачом хирургом, находился на фронте. Она как только глянула на мою ногу: «Пишите, – сказала сестре, – Операция». С операционной раздавался беспрерывный крик, так как операции на наружных частях тела делали без наркоза. Пригласят человека четыре из медперсонала, они привяжут больного к операционному столу, а сами держат за руки и ноги. Как только начинается операция, хоть уши затыкай – один только кончит кричать, а второй начинает. Такая работа давалась самим врачам с большим нервным перенапряжением. Вера Сергеевна операции 3-4 сделает, выйдет из операционной и закуривает. Наркотических средств было так мало, что они расходовались только для более сложных операций. Скоро подошла и моя очередь. Сделали разрез ниже коленного сустава, как только кровь появилась, Вера Сергеевна как нажмет на колено, так сразу целая тарелка наполнилась кровью с гноем. Это самый неприятный момент – пока ты ждешь своей очереди и слушаешь весь этот вой. Не зря один из немецких генералов в своих мемуарах писал: «Не так страшна сама смерть, как страшно то, когда долго её ждёшь. После операции стало легче, я сразу уснул, а под вечер поел. Через неделю опять пришлось повторно оперировать, и прошло немного времени третий раз ложиться под нож, так как через эти раны гной полностью удалять не удавалось. Дней через десять ко мне на свидание пришёл начальник колонны Иосиф Андреевич Кривельков. Принёс скудную передачу и то хорошо по тем временам, желал побыстрее выздоравливать. Теперь с трех сторон были сделаны разрезы и гной полностью удалили с коленного сустава. В тумбочке у меня лежала целое богатство по тем временам – 6кг хлеба. Хлеб таял на глазах, по несколько килограмм за день съедал. Говорят: «Пьют и едят все люди, а пьянствуют и обжирается только дикари» Это относится к тем людям, которые живут нормальных условиях. Сделал первые шаги по коридору на костылях, дела пошли на поправку. Ночами стал спать, появилась аппетит. Зима 44 года легла рано, в середине октября снег выпал, так и не растаял. Приближались октябрьские праздники, ежедневно слушали сводку Информбюро, все интересовались фронтовыми делами. Народ устал физически и морально. Все годы войны работали без выходных и отпусков. Шел уже четвёртый год войны. Фронт стремительно скатывался на запад, освобождая все новые города и населенные пункты, освобождали народы Европы. Мы не менее интересовались и ждали того светлого дня, когда же очередь дойдёт до нас. Уже второй год мы находились в зоне и уже третий, как изолировали нас от общества. Лежа на больничной койке, было достаточно времени, чтобы весь свой пройденный путь обдумать до мелочей. Со всеми наболевшими вопросами мы старались беседовать со многими людьми, но никто конкретно не давал ответа, кто пожимал плечами, а другие совсем молчали. Вслух говорить и высказывать свои мысли воздерживались. Это были времена, когда за одно слово, сказанное не так, человек бесследно мог исчезнуть навсегда. Времена 1937 года хорошо запомнились всем. Во многих семьях отец или сын, брат или муж были забраны по линии НКВД, из них единицы остались в живых. Культ личности был поставлен в рамки государственной политики. С самого раннего утра и до позднего вечера по радио восхваляли одного и того же человека, газеты то же самое. Попы в церквях молились перед верующими, чтобы и Всевышний дал ему силу и ум для преодоления злейшего врага. хотя он сам когда-то окончил духовную семинарию.

Однажды ночью в нашем отделении умер человек после тяжелой операции, утром мертвеца спустили со второго этажа вниз и понесли в морг. Носилки с мертвецом носили четыре санитарки. Дойдя до морга, поставили носилки на снег, а одна стала замок открывать. Как только двери открылись, так сразу к ним на встречу из морга вышел человек небольшого роста. Санитарки, как увидели это, сразу бросились бежать, чуть друг друга не подавили, и кричали от испуга во всю мощь. Получилось вот как. Шёл человек в ночь на работу, усталый, семья у него была большая он давно не видел отдыха, истощенный, работал без выходных и отпусков. Погода на улице была тёплая, шёл снег крупными хлопьями. От бессилия сел отдыхать, потянуло на сон, постепенно снег накрыл его полностью, и он продолжал спать. Мимо него в этот момент и ехала скорая помощь, заметили человека, подошли к нему прощупали пульс, лицо, руки – никаких признаков жизни. Документов в карманах никаких не оказалось, кто он, никто не знал, отвезли прямо в морг. Это был Пакратов, работал он на вентиляции. Ночью он проснулся от холода, первым делом подумал – почему же моя супруга вчера так слабо затопила печь, что среди ночи я замёрз окончательно? «Анна», – сказал он, чувствуя, что она лежит с левого бока. Это была девушка лет двадцати с длинными волосами, её красивые локоны накрывали его левое плечо. Убрав руками её волосы, он промолвил: «Проснись, Анна, надо печь затопить, я совсем замерз». Она молчала! Он впотьмах нащупал её лицо и чуть не крикнул от ужаса – оно было холодное, как кусок льда! «Черт побери, что же это такое, где я?» Соскочил на ноги, нашел в кармане коробку спичек и стал добывать огонь. Наконец это ему удалось, кругом лежали незнакомые люди. Которую он принял за свою супругу, была совсем молоденькая девушка, с другой стороны лежали две старушки, мужчина лет сорока, несовершеннолетний парень лет десяти, всего шесть человек вместе с ним. «Как я оказался здесь, ничего не помню? Помню, как сел отдыхать на обочине дороги и всё». Теперь он окончательно разобрался – что это за заведение. Сколько прошло времени, как здесь оказался, этого он не знал. Часов не имел, так как часы были большая роскошь по тем временам. Сон как рукой сняло, начал ходить по свободному пространству между мертвецами, надо как-то дожить до утра. Достал из кармана свой кисет с самосадом, завернул козью ножку и закурил. Постепенно нервы немного успокоились.

Мимо морга проходила пешеходная тропинка – через гору, мимо старого кладбища, по Южной улице прямо до комбината шахты №4. Уже несколько человек прошли по ней по морозному воздуху, отчетливо слышно было скрип шагов по снегу. Это на первую смену люди идут, время, однако, седьмой час утра. Через некоторое время шли двое и вели разговор о повышенной добыче, это теперь было модно последнее время. Постепенно стало рассветать, через решетчатые окна поступал дневной свет, уже можно было различить ночных постояльцев. Особенно пристально он рассматривал эту симпатичную девушку, с которой провёл всю ночь, а её локоны, словно кольцами виты, лежали на его левом плече. Мне никогда подобного не снилось, даже во сне, что с такой девушкой проведу ночь. Таких красавиц мало на себе земля носит. После того, как выйду отсюда, своей Анне ничего не посмею рассказать про неё. Она у меня такая ревнивая, что продолжительное время потом меня склонять будет. Несмотря на свое глупое положение, настроение было приподнятое. Вдруг он услышал людские голоса. Он отчетливо слышал, как женщина сказала – поставьте носилки на землю, я открою двери. Затем ключ щелкнул в замочной скважине, и двери распахнулись. К этому моменту он давно приготовился, стоял у порога и сразу вышел наружу. Женщины закричали во всю мощь, и от испуга чуть друг друга не задавили, бросились бежать. Опрокинули нечаянно носилки с мертвецом, который теперь валялся на снегу. Он глянул на того, кто будет этим счастливчиком, займёт его место в морге рядом с этой симпатичной девушкой. Это был молодой парень, они друг друга стоят, подумал он, а я был для неё староватый, поэтому воскрес как Иисус Христос. Он держал свой путь в санпропускник, надо было оправдательный документ получить, иначе на работе будет прогул, и запросто можно попасть под суд. На него все смотрели с удивлением, и никто не хотел брать на себя такую ответственность. В санпропускнике никаких записей после ночной смены в журнале не было, медики, заступившие на смену с утра, отвечали казенным стилем: «Мы Вас знать не знаем, кто ты такой, откуда ты попал к нам? Мы верим только бумаге, то есть что записано в этом журнале». Ему стоило немалых усилий, пока он сумел доказать это, помогла одна санитарка, которая осталась с ночной смены на утро, она самолично затаскивала его в морг. Благодаря ей такая бумажка теперь лежала в кармане. Придя домой, и рассказывая эту историю Анне, он про ту, которая лежала рядом с ним с левой стороны ночью, промолчал. Она никак не хотела поверить: «Наверное, на левака ходил?» – «Что ты, Бог с тобой!» Пришлось достать документ, заверенный с гербовой печатью, потом только успокоилась. Вечером предстояло отчитываться на работе перед начальником участка, который слушал его и ехидно улыбался, рассматривая этот документ со всех сторон. Вся мощь в нём была – гербовая печать. После долгого молчания он сказал: «Таких случаев за всю жизнь не встречал, наверное, в тебе есть что-то святого, раз ты воскрес. Не забудь отметить в табеле». На этом закончилась все похождения.

Без костылей я ещё ходить не мог, но так как у нас в зоне был свой врач, мне сказали там у себя дома будете долечиваться, здесь надо места освобождать для других больных. За мной опять приехал наш старый знакомый дядя Петя. В зоне я продолжал ходить по больничному, периодически посещая здравпункт, где мне делали перевязку. Однажды доктор Ланге и говорит мне: «С завтрашнего дня будете ходить в поликлинику на прогревание». Зима была морозной, я пока на костылях целый километр доскочу до поликлиники и обратно, эффекта от такого лечения никакого, ещё хуже разболелась нога. Скачешь на костылях, они застрянут в снег, пока их вытянешь, сам носом клюнешь в снег. Я старался доказать доктору Ланге, чтобы больше не направляла в поликлинику, но она была самолюбивая женщина и никого слушать не желала. Мне оставалось только одно – покорно выполнять её указания. Множество раз она мне доказывала; «Подумай только, какую болезнь вылечила у Канцлера, это не то, что твоя Флегмона. Это потому, что он ни разу не говорил мне против, точно выполнял все мои указания. Вы всё хорошо поняли?» – «Да», – ответил я, – «Можете идти». Я всю зиму лечил свою ногу под мудрым руководством доктора Ланге и сдвигов никаких не было. Как только наступила весна, раны стали заживать. Однако нога в коленном суставе не сгибалась. Через некоторое время раны зажили, и доктор Ланге в вежливой форме мне заявила: Я вас больше на больничном месте держать не имею права. На второй день меня назначили дежурным по бараку. Теперь в первом бараке топил печь дядя Петя, а я во втором. Таким образом я приобрел себе новую профессию. Как только свободная минута появится у нас, соберёмся вместе и вспоминаем прошлую довоенную жизнь. Среди нас самым бывалым был дядя Петя. Он был старше нас лет на 25, ещё до войны работал 15 лет машинистом парохода на Балтике, знал множество всевозможных прибауток и бывал в разных экстремальных условиях за свою жизнь. Вокруг него и собирались вечерами все ребята. По документам он числился финн, но на родном языке редко, когда разговаривал, русский язык преобладал в его разговорной речи. Чтобы попросить его что-нибудь интересное рассказывать, надо было следить за его настроением. Если бы он был в приподнятом настроении, как говорится в угаре, тогда он мог до смеха уморить всех. Особенно интересно он читал русскую Азбуку. Особенность его заключалась в том, что на каждую букву он знал прибаутку. Несмотря на то, что судьба сыграла с нами злую шутку, крепко нас обидела, унизила, но мы жили честно и дружно меж собой. Нас никто не обижал внутри зоны, мы были душевно богаче многих – это нам в трудную минуту давало силы. Как бы мы не жили бедно, но воровства среди нас не было. Кто какую вещь куда положит, там она и будет лежать.