Сергей Викторович Обжогин
Серебряное блюдце
На праздничной линейке в День знаний Аня выглядела не хуже других. Народу присутствовало человек триста. Ещё живёт деревня! Я вместе с другими родителями пришёл поглядеть на торжество. Аня меня отговаривала, стеснялась. Одноклассники охотно приняли её в свои ряды. Многих из них она уже знала.
Гриша по-прежнему ходил в гипсе. Его взгляд не сходил с лица Ани. В глазах парня читалась надежда на возобновление отношений. Дочка удосужила его лишь лёгким кивком головы. Мне удалось с ним переброситься парой пресных слов, которые люди говорят при встрече.
Когда я окинул взором посеревшие стены школы, они напомнили мне о невозвратном счастье. Прозвучала трель первого звонка, и Аня скрылась за дверьми.
Минул сентябрь и октябрь. Жизнь шла своим чередом. Хорошей успеваемостью Аня радовала редко, она и в городе-то не тяготела к знаниям. Занималась прилежно, домашние уроки и задания выполняла добросовестно. Моё мнение, деревенской девчонке ни к чему знать точные науки «на зубок».
Произошёл со мной в те дни нелепый случай. Собственной скважиной мы пока обзавестись не успели. За водой ходили на колодец или просили у соседей. Для двух человек её много и не надо. Вёдрам на кухне отведено специальное место, над ними на гвозде висит металлическая кружка для питья. Взял я её как-то раз, почерпнул воды из ведра, поднёс к губам, и на секунду обомлел от страха. В воде мне померещился глаз, зрачок как будто меня разглядывал. Я тут же бросил кружку на пол. «Шутки воображения», – подумал я и рассмеялся. Хотел повеселить Аню этой забавной историей. После моего рассказа она побледнела, ни с того ни с сего заплакала и убежала к себе в комнату. В ту ночь опять начались её странные разговоры. Все осенние каникулы она что-то шептала по ночам.
В нашу устоявшуюся жизнь залетели неприятности, связанные с успеваемостью и поведением Ани в школе. Директор вызвал меня к себе. Он жаловался, что Аня спит на уроках, и совершенно потеряла интерес к учёбе. Учителя просили повлиять на дочку. Этот разговор и так давно назревал, теперь был повод образумить мою девочку. Нельзя же, в конце концов, постоянно ходить как обморочный призрак. Мода что ли такая пошла у молодёжи, и Аня хочет так выделиться?
За ужином я аккуратно подкрался к этой теме. Попытки вскрыть внутренние проблемы натыкались на равнодушное: «Всё нормально». Аня сидела, и вяло задумчиво ковыряла вилкой в тарелке.
–Да, что с тобой? Скажи! – вспылил я и ударил кулаком по столу.
Она сжалась, зажмурилась от испуга и снова заплакала. В тот вечер я подумал отвезти её к психиатру.
По ночам у нас с ней случались частые ссоры. Я её ругал и заставлял ложиться в кровать. Она всё послушно исполняла. Я задёргивал шторы, выходил, а через несколько минут лунный свет снова пробивался через дверные щели. Все мои замечания ею не воспринимались.
Грянули первые морозы. Дни стояли ясные, ночи лунные. Реку сковало льдом, землю укрыло белое снежное покрывало. Мне полюбилась зимняя рыбалка. Дни напролёт пропадали с соседом на реке. От дяди Гены я познавал все азы и хитрости этого промысла. Сидя над лункой, я подсчитал, что дров до весны нам не хватит. Пришлось заказать ещё одну машину.
Дрова привезли быстро. На календаре первый день зимы, он начался, не предвещая никаких бед. Опасность подстерегла меня за колкой дров. Тяжёлый колун при сильном ударе соскочил с кряжа мимо и отскочил мне в правую ногу. Такого досадного промаха со мной никогда не случалось. Как я так, сам не знаю? Ступня здорово распухла, опираться на неё было невыносимо. Лютая ноющая боль приковала меня к кровати. В тот вечер Аня от меня не отходила, сильно жалела и плакала, словно я лежу при смерти.
Неприятности на этом нас не покинули. Настала какая-то чёрная полоса. Рано утром мой нос учуял запах газа. По забывчивости или по невнимательности Аня не закрыла до конца вентиль одной из конфорок на газовой плите. Хорошо, что беда миновала. Могли бы задохнуться во сне, или, того хуже, взорваться. Благодаря хорошей естественной вентиляции старого дома этого не произошло.
В свой последний вечер на этом свете Аня долго сидела рядом со мной и умоляла её за всё простить. Отцовский инстинкт не распознал и не предупредил о приближении страшной беды. Скрип входной двери ночью также не побеспокоил сердце.
–Аня, Аня,– стал я звать дочь.
В ответ тишина. В комнате её не было. Кое-как я выбрался на крыльцо и ещё раз позвал дочь. Верхняя одежда висела на месте. Обувь тоже находилась в прихожей. «Куда она могла пойти в такую стужу босиком и раздетая?» Я немедленно оделся и пошёл на поиски. Беспокойство меня подгоняло, но с больной ногой резво идти не получалось.
Лунный свет отражался от сугробов. Вся улица пламенела в голубом магическом свечении. На спуске мелькнул силуэт. Я громко крикнул: «Аня!» и поспешил догонять её. Шаг перешёл на бег. Пересиливая боль, я бежал к реке.
Оказавшись на спуске, я огляделся. Взгляд мой поймал Аню не сразу. Нас разделяло расстояние метров триста. Она медленно шла в направлении проруби. Вдруг разум мой постиг всю опасность происходящего. «Аня!» – крикнул я что есть силы и побежал по склону. Правая больная нога подвела меня, я поскользнулся и упал. Встать и найти опору получилось не сразу. Моё лицо и одежда в снегу.
Отсюда дочку не видно, прибрежные кусты заслоняли обзор. Выбравшись на речной простор, я её увидел. Она стояла на краю проруби и протянула руки ко мне.
–Стой, стой, дочка! Что ты?! Не надо! – надрывался я.
В ответ донеслось одно слово: «Прости». Аня шагнула в прорубь и скрылась под ледяной водой. Мой крик отчаяния эхом отскочил от крутых заснеженных берегов.
Сбросив одежду и валенки, ни секунды не сомневаясь, я кинулся за ней. Мышцы мгновенно одеревенели, кожу пронзили миллионы раскалённых иголок.
Во тьме слегка разбавленной лунным светом я заметил светлое пятно. Оно медленно и плавно покачивалось на глубине в такт течению. Безжизненное тело Ани лежало на дне. Мои руки вцепились в её белую сорочку. Воздух в лёгких был на исходе. Я с силой оттолкнулся от каменной почвы и вместе с Аней ринулся к светлому квадрату на поверхности.
Придерживая дочку левой рукой, я беспомощно барахтался в проруби. Приложив все усилия, я вонзил свои ногти в лёд, подтянулся и смог затащить дочку на снег. Как сам выбрался, не помню. В голове билась единственная мысль: «Оживить!»
Я с силой заталкивал воздух в её лёгкие и отчаянно нажимал на сердце. Бил по щекам и ругал её, но Аня меня уже не слышала. Волосы дочки сбились в ледяной бесформенный ком. Длинные веночки ресниц примёрзли к векам. Мне не верилось, что она их больше никогда не откроет.
Силы покидали моё тело. Холод зазывал меня вслед за дочерью. Мне было всё равно. Засыпая, я видел, как звёзды и луна отражались в проруби. Среди них возник образ Ани. В иллюзии проявился размытый силуэт и обнял дочку. Это последнее, что я помню.
О похоронах позаботились соседи и добрые люди. Сильное эмоциональное потрясение и высокая температура перенесли меня на несколько дней в какое-то иное измерение. Я пребывал в полной прострации.
Священник из соседнего села отказался отпевать дочку. Отпевать самоубийц в православии строжайший запрет.
События тех дней память выдаёт урывками. Аню хоронили в свадебном платье. Старухи над ней долго крестились и кланялись.
Похоронная процессия медленно двигалась в сторону моста, за которым виднелись памятники и кресты старого кладбища. Отовсюду на меня сыпались слова скорби и сочувствия. Я везде ловил сожалеющие взгляды.
Земля распахнула свои холодные объятия перед Аней и приняла её невинное тело. Через три дня ей бы исполнилось шестнадцать лет.
Первое время я не мог поднять глаза при встрече с людьми. Мне казалось, они считают меня извергом и мучителем, который сгубил свою собственную дочь. Такую славу мне пытался создать следователь, он «гнул» дело в сторону домашнего насилия. Я помню его хитрые бесстыжие глаза. Своими допросами он больно топтал моё сердце. Когда я шёл по улице шеи прохожих невольно на меня оборачивались. Деревенские ребятишки сочиняли про меня различные байки и страшилки. Слухи ещё долго выветривались из деревни.
Что Аня прятала в глубине своей души, мне удалось узнать лишь через десять лет. Всё это время думать о посторонних вещах у меня не получалось. Душу придавил тяжкий груз прошлого. Согласитесь, вытравить из памяти такое невозможно. Каждый день в течение десяти лет я спрашивал себя: « Почему? Что за божий замысел такой?» и всё чаще поглядывал на верёвку в сарае. Сделать мне это ничто не мешало, но одна случайность меня остановила, она помогла раскрыть тайну дочери.
Дальше я буду писать для тех, кто верит в невозможное.
Недавно, чтобы скоротать время в очередную бессонную ночь, я решил почитать книгу. Вытянув с полки серванта толстый томик одного из классиков, я увидел за ним серебряное блюдце и тетрадку. На пожелтевших страницах «плясали» и печатные и прописные буквы, написанные рукой Ани. Корявые буквы соединялись в слова, слова в предложения.
Глаза мои побежали по неровным строчкам. Аня писала от имени какого-то молодого человека. На первых страницах одна сплошная романтика. Таких любовных признаний и ласковых слов я никогда нигде не читал. Все они были направлены к сердцу дочери.
В записях мелькнуло имя Никита. Память тут же воскресила давнишний рассказ соседа о семействе Тихоновых. Любовник со страниц искренне благодарил Аню за то, что она нашла блюдце. Тарелочку изготовили убитые горем родители, чтобы утешить себя мнимым общением с сыном. Они и сами не знали, что создадут настоящее устройство для общения с духом их покойного сына развратника. Подробно описано, в какой затаённой злобе и ненависти сделано блюдце. Родители проклинали убийц. Серебро впитало весь негатив.
Призрак барина рассказывал про свой мир, приглашал и заманивал Аню к себе. «Освободись от тела и иди ко мне», – часто повторялись строчки. Вскоре последовали лёгкие угрозы, постепенно они нарастали. Мои глаза впились в дату тридцатое июля. В память горящей искрой влетело воспоминание, когда разбился Гриша. Под числом запись: «Завтра ты увидишь, что станет с твоим красавчиком».
Видения прошлого обступили меня со всех сторон. На все трагические события в тетради был ответ. Руки мои затряслись, сердцу стало тесно в груди. «Неужели это правда!?» Далее следовали одна угроза за другой и твёрдые обещания их исполнить.
«Я убью и покалечу всех кто тебе дорог. Иди скорей ко мне!»
«Как тебе урожай?»
«Я всё вижу и всё знаю, потому что я везде, везде, везде».
«Я знаю твои мысли, если кому-то расскажешь про меня, тот умрёт».
Последняя запись датирована второго декабря, после ночного происшествия с утечкой газа: «Завтра не пощажу ни тебя, ни твоего папашу. Освободись от тела и иди ко мне. Буду ждать тебя в проруби».
Мысли мои закипали. Я перечитывал записи снова и снова. Страх холодной змеёй вползал внутрь всё глубже и глубже. Но его пересилило желание знать больше, докопаться до конца. Внезапно, каждой своей клеточкой я ощутил присутствие Ани. Я даже оглянулся проверить, не стоит ли она сзади. Здравый смысл продолжал настаивать на своём, утверждая, что от одиночества у меня разыгралось воображение. Я его не слушал. Все доказательства незримой реальности находились у меня в руках.
Я долго крутил блюдце у себя в руках, пытаясь понять, как оно работает. Подсказка возникла в голове сама собой. Разгадкой ко всему являлся лунный свет. Сегодня я опоздал. День за окнами уже вступал в свои права, он показался мне бесконечным. Весь день грудь теребило чувство ожидания и тревоги.
К свиданию с дочкой я подготовился с вечера. Блюдце поставил на стол и не спускал с него глаз. Убрал цветы с подоконника, занавески снял совсем. Как назло хмурая завеса из облаков мешала лунному свету пробиться в окна. Ожидание томило. Я прилёг.
Наконец в комнате заиграли первые отблески луны. По стенам забегали тени от яблонь. Бледный луч подкрался к блюдцу. Я замер. Глаза мои округлились, я вжался в матрас, не веря в происходящее.
