Сергей Викторович Обжогин
Серебряное блюдце
Много раз принимался писать эту историю, но каждый раз моя ручка зависала в воздухе над чистым листком бумаги. Одна мысль постоянно мешала начать работу. Кто-то внутри всё время твердил: «Хочешь стать посмешищем, тогда давай!» Да, признаю, рассказчик из меня никудышный.
Тут говорят надо сначала представиться и немного рассказать о себе. Стоит ли, не знаю? Меня зовут Павел Голованов. Последние десять лет моя жизнь скучна и сера, как солдатское сукно. Со смертью дочери исчезла и цель жизни. В её гибели есть часть моей вины.
Если бы я её сюда не привёз, то всё бы было хорошо. Да разве убежишь от судьбы!? Её жизнь оборвалась загадочно и трагично на пороге зрелости, когда земля забылась зимним сном.
Видит бог, у меня были только чистые помыслы. Я хотел, чтобы мерзость современного мира к ней не прикасалась, поэтому и привёз её в эту глушь. Когда в жизнь лавиной хлынули цифровые технологии, тогда у меня и возникло это желание. У Ани разбегались глаза от всех этих телефонов, планшетов и прочей новомодной дребедени. Я, отставной офицер на пенсии, не мог в то время её баловать такими вещами. Вернее сказать не хотел. Мне казалось, книги, леса и поля дадут дочери иное представление о жизни. Пусть они наивны, но зато чисты. А в городе сам воздух пропитан недоверием людей к друг другу. Пусть она не будет знать того, что знаю я. Мне хорошо знакома человеческая жестокость. Я видел собственными глазами, на какие зверства способны люди. Эту жестокость я чувствовал во всём новом, поэтому старался уберечь и огородить дочь от этого зла.
Такие были мои мысли десять лет назад, когда потрёпанный автобус остановился напротив указателя «Тихонино». Этот день я вспоминаю очень часто.
От повёрки ещё предстояло идти пять километров пешком. Прогулка предстояла нелёгкая. В воздухе застыла нестерпимая духота. Солнце жарило во всю силу, оно успело подсушить жирную рыжую глину на обочинах после утреннего дождя. Движение затрудняли два тяжёлых чемодана и большая спортивная сумка, ремень которой врезался мне в правое плечо.
Назойливые полчища слепней постоянно атаковали моё вспотевшее лицо. Капли пота сползали под воротник лёгкой ветровки и щекотали кожу на шее.
Анюта шагала бодро, почти вприпрыжку и, шутя, подгоняла меня. Почему-то у насекомых она не вызывала никакого интереса, слепни как будто её не замечали, так что опасения мои были напрасными. Её маленький красочный рюкзак свободно болтался на спине.
Я любовался дочкой. В этом году ей исполнилось бы шестнадцать лет. Слегка упитанная фигурка Ани радовала глаз. Она и сама частенько поглядывала на свои аккуратненькие ровненькие ножки. Ступни, обутые в модные лёгкие «лодочки», свободно шагали по убитому дорожному покрытию и, играючи, перепрыгивали мелкие лужицы. Короткие шортики и футболка плотно обтянули молодое красивое тело, выделив все прелести будущей женщины.
Детские голубые глаза, полные изумления, с интересом разглядывали ровные шеренги берёз по краям дороги. Слегка вздёрнутый носик дочери ловил запах первого летнего месяца. Аня собрала свои тёмные волнистые волосы в пышный хвостик. Он то и дело подпрыгивал вверх при ходьбе. Так она мне напомнила её мать в юности.
С Тамарой мы разошлись тихо и мирно ещё два года назад. Почти десять лет мы жили, не понимая друг друга. Даже спали в разных комнатах. Находиться в доме для меня стало настоящей мукой. Напряжённое молчание выбивало из сил. Не знаю, чего мы ждали всё это время. Надеяться, что вернётся прежняя любовь и взаимопонимание, было бесполезно. По крайней мере, мне так казалось. Нам не хотелось травмировать психику дочери. Это единственное обстоятельство, которое нас удерживало вместе. Вот и терпели. Играли роль счастливой семьи.
Я догадываюсь, настоящей причиной разлада и отдаления стала моя зарплата. Материальный комфорт стал для Тамары важнее чувств. Хоть мы и жили не в бедности, но ей постоянно хотелось чего-то большего. Увы, я не соответствовал современным шаблонам успешного мужчины.
Узнав об измене, я подал на развод. Разменяли квартиру и разъехались. Жена сама спихнула мне дочку. Анюта не вписывалась в её новую жизнь.
Мы подходили. Где-то поблизости тарахтели трактора. Пашни уже вовсю зазеленились молодыми ростками овса или пшеницы. Над полями кружат толстые чайки. Мимо нас пронёсся скрипучий «Газик». Грузовик обдал нас выхлопными газами и скрылся за поворотом.
Вскоре нас встретил ржавый комбайн. Он мне знаком с детства. Его колёса утонули в земле, на них ещё видны клочки сгнившей резины. Бывшего «хозяина полей» окружил молодой плотный ольховник. Комбайн застыл на этом месте, когда мне было десять лет. Нам с друзьями он служил и космическим кораблём и пиратским фрегатом. Нашей фантазии не было предела, а теперь он никому не нужен. У детворы теперь совсем другие забавы. Жалкое и печальное зрелище.
Анюта устала и стала капризничать. Раньше-то я её на плечах доносил, маленькая она была. Несколько раз брал её с собой навестить своих старых родителей.
–Пап, я уже не могу, ноги сейчас отвалятся.
–Ну, потерпи, ещё совсем чуть-чуть осталось.
Слабый сигнал телефона известил, что сотовая связь в этих краях не водится. До слуха донеслось знакомое с детства мычание коров и оранье петухов. Приятное волнение зашевелилось в груди, и я прибавил шагу. Хоть мы никуда и не опаздывали, но меня всё сильнее притягивала моя родина детства. В голове столпились воспоминания, готовые вот-вот прорвать плотину памяти.
Посёлок виден как на ладони. Он уютно расположился на плоской возвышенности. Дома построились ровными рядами. Бревенчатая сельская школа и детский сад всё также стоят по-соседству. За ними большой стадион. Фабричная труба местами покрылась зелёным мхом, она не дымит уже лет тридцать.
Неглубокая широкая речушка подковой огибает всё Тихонино, по её берегам растут курчавые заросли черёмухи. Во время цветения дурман от неё разносится на всю округу.
В посёлке всё ещё живут необыкновенно добрые и чистые люди. Почти все жители здесь с открытой душой и сердцем. Корысть и зависть пока не добрались сюда по разбитой дороге. Здесь до сих пор ученики издалека кричат учителю: «Здравствуйте!» и не воротят нос при встрече. Такой жизни я хотел для дочки. В этом мирке и мне всегда становится хорошо.
Мы шли по центральной улице. Люди копошились в своих огородах, а кто просто сидел, наслаждался погодой. Завидев незнакомцев с чемоданами, люди нерешительно кивали. Мы им отвечали в ответ. То тут, то там за нашими спинами слышалось громкое шушуканье:
–А кто это!?
–Какие-то городские. Наверное, в гости к кому?
–Так это же Пашка Голованов с дочкой!
–Да, точно!
–Надо же, домой вернулся.
Родительский дом словно обрадовался нашей встрече. Завидев нас издалека, он залил свои окна светом. Солнечные лучи отражались от жестяной крыши и щекотали глаза. Дом обшит деревянной вагонкой. Синяя краска на ней вся ссохлась и потрескалась. Эти «морщины» легко устранить, подумал я, а вот мои морщины уже никак не загладишь.
За домом просторный запущенный огород. Под яблонями и вишнями скопился слой прошлогодней листвы. Кусты чёрной смородины без хозяйского присмотра почувствовали волю и сильно разрослись. Ряд старых отцовских построек слегка накренился вбок, будто хотел посмотреть, что там за забором.
Ключ от дома, как всегда лежал в своём тайничке под козырьком крыльца. От поворота ключа в ветхом замке что-то лязгнуло. Дужка послушно ослабла и старый верный «сторож» повис на петлях.
Знакомый с детства скрип половиц за порогом террасы всколыхнул память. Комнаты встретили нас пустотой и застоявшимся запахом прели.
Прихожая, коридорчик, кухня и две комнаты – вот и всё внутреннее устройство дома. В центре всего этого большущая русская печь, отделанная голубой керамической плиткой.
Вся мебель моя ровесница, если не старше. На пыльных полках трюмо в зале всё также стоит советский хрусталь. Он немного утратил свой прежний блеск и сияние. Смешно, мы так ни разу с него не ели и не пили, а мама им так дорожила.
Я замер в прихожей у зеркала. Там я увидел далеко не молодого паренька, а почти пожилого, немного угрюмого мужчину с серыми уставшими глазами. Моё изношенное лицо успело загореть во время нашей прогулки.
Глаза дочки рассеянно бродили по вздутым поблекшим обоям.
–Ну, чего ты как в гостях,– подбодрил я её,– не стесняйся, мы дома. Давай, располагайся.
После долгой дороги навалилась усталость. У меня хватило сил только подсоединить газовый баллон к плите и наладить телевизор. Такого изобилия программ, как в городе, конечно же, не было, довольствовались, чем есть.
Остаток дня отдыхали. Ночью я никак не мог уснуть. В голове всё нарастал и нарастал список из предстоящих дел и забот. Покраска дома, ремонт сарая и прочее и прочее. Пунктов становилось всё больше и больше. Тягучая бессонница одолевала почти до рассвета.
Соседи меня помнили. Всю неделю они нас снабжали куриными яйцами и молоком. По их совету решил вернуть огороду прежний ухоженный вид и красоту. Посадить картошку и другие овощи было совсем не поздно.
Несколько дней с Анюткой перекапывали землю и делали грядки. Посадочным материалом и навозом с нами охотно поделились всё те же соседи. Мои руки соскучились по работе. С непривычки на ладонях выскочили кровяные мозоли.
Я радовался, глядя, как дочка заботливо и с любовью рассыпает семечки в лунки. Ей было самой интересно и ново это занятие. Она также, как и моя мама когда-то тихо разговаривала с землёй. Теперь родители и сами лежат в земле.
Соседей звали дядя Гена и тётя Люба. Им уж обоим далеко за шестьдесят. Каждый день они с нами приветливо здоровались через забор и давали кое-какие назидательные указания. Мы ради приличия спрашивали про их здоровье. Была в этих беспечных и однообразных разговорах какая-то задушевная деревенская теплота.
Беседовали о погоде, о людях, политике, вспоминали добрым словом моих родителей. Они тут лежат совсем близко. Простенькое скромное кладбище находится на том берегу. Убогий деревянный мост разделяет мир живых и мёртвых. Теперь уж там «жителей» больше, чем в деревне.
По вечерам дочка прикипала к книгам. Самые лучшие труды мировых классиков стояли за стеклом большого серванта. Внушительная коллекция настоящих шедевров литературы занимала не один квадратный метр. Родители бережно хранили и очень трепетно относились к каждой книге. Я был и сам не прочь снова перелистать сочинения Джека Лондона или Ги Де Мопассана. Загнутые уголки страниц окунули меня в юность, так я помечал особо важные для себя места в романах. Отец меня за это сильно ругал. Слова, которые я подчёркивал карандашом, зажигали в моей голове свет, мысли начинали взволнованно метаться и уносились ввысь. Чтобы испытывать такое состояние снова и снова, я перечитывал одни и те же места десятки раз. И каждый раз мысли пополнялись чем-то новым. Такого эффекта уже давно нет, потому как за плечами совсем другая мудрость – жизненный опыт. Теперь лишь лёгкая усмешка возникает на губах, когда глаза касаются строк, где речь идёт о сокровищах человеческого духа.
Так потихоньку и стала складываться наша новая жизнь. Сходили в сельсовет, оформили постоянное место жительства. Я прекрасно понимал, что интерес к грядкам и чтению у дочки скоро начнёт увядать. Мне бы следовало припасти ей новое увлекательное занятие, а там глядишь и первое сентября.
Автобус до районного центра ходил лишь по субботам. Каждую неделю я ездил подкупать стройматериалы и различные вещи для хозяйства. Казалось, этим поездкам не будет конца. Постоянно требовалось что-то чинить и ремонтировать. Почти весь родительский инвентарь пришёл в негодность от времени, а я как-то стеснялся всё время заимствовать инструмент у соседей. Ведь в деревне слухи расползаются быстро. «Что за мужик – попрошайка!?» – скажет народ. Такой славы мне не хотелось.
Однажды, бегая по базару, я наткнулся на необычную палатку, где мужчина южной наружности торговал металлоискателями и прочей соответствующей атрибутикой. Мой взгляд мельком пробежался по витрине, и в душе проснулось что-то светлое и желанное. Вспыхнула мечта детства! Какой мальчишка не представлял себя в роли искателя сокровищ?! Я остановился на пару секунд у торгового шатра, но цены меня слегка спугнули и я прошёл мимо.
