bannerbannerbanner
полная версияСеребряное блюдце

Сергей Викторович Обжогин
Серебряное блюдце

Полная версия

В одну лунную ночь, когда в доме отчётливо слышны все шорохи и звуки, мне почудился шёпот Ани. Наверное, фантазии, подпитанные восторгом от любви, отрывали дочь от земной реальности, подумал я тогда, вот она и шепчется с Амуром. Может, благодарит его за Гришку. Свои мысли Аня хранила в себе, со мной не делилась, я и не настаивал. Только прятать их было бессмысленно, они все были на её лице.

Сколько раз я так лежал, прислушивался и улыбался. Однажды, проснувшись глубоко за полночь, мой слух уловил тихое бормотание дочери. Внезапная тревога охватила меня. «Уж не замаливает ли дочка грех какой-нибудь по ночам?» Я решил подкрасться и послушать. Я чувствовал себя преступником, так как вторгался в личную жизнь дочери. Прислонив ухо к двери, мне послышался шелест бумаги. Аня изредка что-то говорила, интонация её была вопросительная, но разобрать её речь не представлялось возможным. Она кому-то задавала вопросы, будто находилась в комнате не одна.

«Ах, Гришка, стервец! Наверное, через окно залез, или болтают через открытую форточку»,– осенило меня. «Ромео и Джульетта, блин, как я раньше не догадался!?» – отлегла тревога от сердца. «Тогда почему я слышу только Аню, а голоса Гриши нет?» Немного успокоившись, я вернулся в постель, но жгучее любопытство меня вскоре снова подняло.

Негромким стуком я предупредил юную леди о своём намерении зайти к ней. Я постучался, открыл дверь и включил свет. Аня повела себя так, будто я застал её за каким-то непристойным занятием. Она явно не ожидала моего визита, была очень взволнованна и недовольна. Прижимая к груди серебряную тарелку, она пыталась словами выдворить меня из комнаты. Мне это показалось странным. Разговоры с самой собой в третьем часу ночи мне показались очень подозрительными. На всякий случай я осмотрел комнату, заглянул в шкаф и под кровать, никого не нашёл. Окно было плотно закрыто, за стеклом лишь тишина и большая яркая луна. Дочка продолжала стоять на коленях, перед ней лежала раскрытая тетрадка и ручка.

–Я тебя не напугал? Что ты делаешь? – спросил я.

–Рисую,– опустив ресницы, ответила она.

–Ночью спать надо. Почему днём не рисуешь?

–Не хочу, – прозвучал её нервный ответ.

–А с кем разговариваешь?

–Сама с собой, забылась,– ещё более раздражительно ответила Аня.

–Немедленно ложись спать,– первый раз в жизни я повысил голос на дочь.

С той ночи между нами начались недомолвки. У Ани появились свои тайны. Мне думалось, у дочки наступил кризисный момент, связанный с переходным возрастом и нечаянно ворвавшейся любовью. Но сердце подсказывало мне, что причина загадочного поведения совсем не в этом, присутствовало что-то иное, о чём дочь не хотела говорить.

Ночные разговоры у Ани случались не каждый раз, это я заметил точно. В пасмурные облачные ночи она спала. Её тихое шушуканье из-за стены я слышал только при свете луны. Ругаться и скандалить не хотелось, я просто выжидал, когда ей надоест это глупое занятие.

Дочь словно подменили. Она всё время ходила бледная и молчаливая, ела без аппетита. «Что случилось с моей девочкой?» Аня охладела не только ко мне, но и к Грише. Она уже не так радовалась его приходу, скорее расстраивалась. «Неужели поругались, или она так тяжело переносит критические дни, вроде такого раньше не бывало?» Я терялся в догадках.

Завершив покраску дома, я сильно устал. Целый день на жаре дышал токсичными парами. В глазах круги, земля и небо ходили ходуном. Мельком полюбовавшись на свою работу, обессиленный и замученный, я лёг спать пораньше. Сквозь сон ночью мне послышался громкий металлический «бряк» и крик дочери: «Нет…нет…да, что ты можешь сделать!? Ты же всего лишь лунный блик! Оставь меня в покое!» Усталость не выпустила меня из-под одеяла, а на утро я и вовсе забыл о ночном происшествии.

Вот и июль на исходе, подумал я, раскрыв глаза утром, тридцать первое число. Этот день мне запомнился потому, что утром Аня снова стала такой, какой была прежде. За завтраком она съела двойную порцию яичницы и хлеба. Выпив залпом подстывший кофе, она обратилась ко мне с просьбой купить ей в комнату плотные тёмные шторы. «Яркая луна мешает спать»,– объяснила Аня причину своего пустякового требования. Я как раз хотел с пенсии ехать в город. Надо было собирать дочку в школу, заодно и шторы бы посмотрели.

Всё утро она ко мне ластилась. Обычно дети так делают, когда у них назревает какая-нибудь новая прихоть. Подростки сами не знают, чего хотят, вот и вся разгадка её капризного поведения, подумал я.

С Гришей Аня вновь стала вести себя мило и приветливо. После обеда они расположились на лавочке под яблонями. В окно я видел, как дочка сама нырнула к нему в объятия. Аня специально подставляла свои щёки для поцелуев. Вечером они взяли полотенца и поехали на велосипедах купаться.

Под хорошее настроение захотелось выпить. Привычки баловаться винцом в одиночку у меня не имелось, поэтому я пошёл сделать заманчивое предложение дяде Гене, заодно бы отметили окончание покрасочных работ.

Столик накрыли в тени яблонь. Тётя Люба мигом сообразила незатейливую закуску. Соседи то и дело пытались направить разговор в сторону взаимоотношений Гриши и Ани. Я отшучивался. Говорить о свадьбе ещё было очень рано. За дочь я не переживал, по поводу осторожности у нас с ней было немало откровенных разговоров, точнее, моих нравоучений. Алкоголь и вечернее солнышко веселили и согревали душу. Говорили о том, о сём.

К реке пробежали несколько пацанят, они явно были чем-то взволнованны. Через пару минут пробежал ещё кто-то. «Что это они все, как на пожар бегут?» – заметил дядя Гена. Вдруг издалека послышалась сирена. Мы насторожились, такие звуки здесь очень редки. Рёв сирены приближался к нам всё ближе. Карета скорой помощи промчалась мимо наших домов. Мы проводили её взглядом. «Скорая из района, к кому это интересно?» – прочитал мои мысли вслух захмелевший сосед.

Выглянув за забор, я увидел, как машина скрылась за спуском к плотине. Народ вывалил из домов и побежал смотреть, что случилось. Мы тоже не остались равнодушны и поспешили к реке.

«Только не Аня, только не Аня», – постоянно повторялось в моей голове. Беспокойные мысли атаковали меня, отгонять их не получалось. Воображение стало примешивать какие-то дурацкие жуткие картинки. Недаром говорят, чего ты боишься, то и произойдёт. Дядя Гена запыхался, перешёл на быстрый шаг и отстал. Ноги сами несли меня на плотину.

Я подоспел в тот момент, когда Гришу всего в крови положили на носилки. Сперва я не узнал его. Среди зевак мой взгляд не нашёл Аню. Чуть поодаль, ближе к пляжу тоже стояли люди. Сердце опахнуло жгучее беспредельное волнение, когда за толпой на земле я разглядел свою дочь. Она металась в страшной истерике по песку и рвала на себе волосы. Ребята постарше пытались её удержать. Фельдшер застыл над ней со шприцем.

Сам не помню, как очутился рядом с дочкой. Аня меня не узнала, глаза её безумны. Она тоже была вся в крови.

Заключительная часть.

Водитель скорой помощи и пара ребят покрепче помогли удержать Аню. Фельдшер изловчился и сделал ей укол успокоительного. Я вместе с врачом осмотрел дочку. Ран и ссадин на её теле не обнаружили, скорее всего, на ней была кровь Гриши. Дочка немного успокоилась, села на песок и стала раскачиваться взад и вперёд. Она постоянно повторяла: «Папа, папочка, Гриша».

Запыхавшийся дядя Гена стал расспрашивать мальчишек, что произошло. Они наперебой кричали, объясняли и махали руками в направлении перекладин. Ничего понять из их слов не удавалось. Сосед армейским голосом скомандовал: «Тихо! Давайте всё по порядку».

Самый старший мальчуган, лет четырнадцати, запинаясь в словах, начал рассказывать о случившемся несчастье:

–Гришка залез на самую верхнюю перекладину и готовился к прыжку. Мы все оттуда сколько раз прыгали. Там глубина большая, главное хорошо прицелиться… Перед толчком в последний момент Гришку что-то спугнуло, и он промазал, попал на мелководье. Мы думали всё, погиб, а он ничего, только сильно ушибся и исцарапался о дно. Мы его на берег вытащили… а ваша Аня,– парень посмотрел на меня,– забежала в речку и стала бить руками по воде, она кого-то громко ругала.

–Кого она ругала? – хотел я обрушить свой гнев на обидчика.

–Мы сами не знаем. Она крутилась, металась в разные стороны и стучала по воде кулаками. А потом к Гришке поспешила, обнимала, целовала его и сильно плакала,– эмоционально объяснял конопатый мальчишка.

Домой я нёс Анюту на руках. Она обвила мою шею руками, упёрлась головой мне в плечо и рыдала. «Папочка, папочка. Что я наделала? Что я наделала?» – корила дочка себя, неизвестно за какую провинность. Все на нас смотрели с ненасытным любопытством. Хотелось поскорее скрыться от жадного взгляда толпы. Мне казалось, все вокруг сговорились и смеются над дочкой, считают её полоумной. Уж потом, когда сердце немного успокоилось, я понял, что обстоятельства заставляли меня думать ошибочно. Люди наоборот сочувствовали и сострадали нашему горю.

Все мои мысли были обращены к дочери, почему-то ни одна мысль не коснулась Гришки, а он ведь здорово покалечился и мог умереть. Возможно, из-за этого психика Ани покачнулась, и её действия вызвали недоумение у ребят. Она у меня такая впечатлительная. «Всё залечится, всё пройдёт, – успокаивал я себя,– главное все живы».

С утра деревню облетел слух о самочувствии Гриши. У него вывих и сложный перелом левой руки. Глубокие ссадины и сотрясение мозга, это само собой. К этой новости Аня отнеслась радостно. Но радость её оказалась совсем недолгой, сквозь скрытую тревогу на лице проступила минутная улыбка, затем дочь снова погрузилась в отрешённое состояние.

Гриша пробыл в больнице несколько дней. Плечевой сустав вернули на место. Руку собрали и гипсовой повязкой зафиксировали на груди. Врачи сказали, легко отделался, могло быть и хуже, высота-то совсем нешуточная. Восстанавливать здоровье Гришу отправили домой. Аня навещать его не ходила. На шестой день после трагического случая Гришка сам приковылял к нашей калитке. Крупные царапины избороздили всё его лицо, наверное, шрамы останутся на всю жизнь.

 

Я хотел выйти, поприветствовать его и помочь зайти в дом. Аня меня опередила. Прямо босиком дочь выбежала на улицу. Мешать я им не стал. Вместо объятий и поцелуев, которые я ожидал увидеть, они стали говорить на расстоянии. В приоткрытое окно иногда залетали обрывки их разговора. Послышалось мне, или нет, Гришка сказал, что в тот день он увидел в воде прямо под собой зловещий мужской лик с разинутой пастью. Поэтому он и прыгнул в сторону. «Ты всего лишь увидел отражение облака причудливой формы»,– холодно объясняла Аня. Последние её слова я расслышал отчётливо: «Нам не нужно больше видеться. Лучше ничего не спрашивай, и не приходи ко мне, умоляю тебя. Тебе со мной опасно. Прощай».

Мало сказать, что слова дочери стали для меня неожиданностью, от её выходки я просто опешил. Любимый человек чуть жизни не лишился, вдобавок ещё и она обошлась с ним так жестоко. Расспрашивать Аню я ни о чём не стал, всё равно ничего не добьёшься, придёт время, сама всё расскажет.

Аня вела себя обыденно, никаких заскоков у неё больше не случалось, только гулять она выходила редко, всё читала у себя в комнате. Обычно подростков читать не заставишь, а тут она сама не выпускала книги из рук. Я уже говорил, что и сам любил иногда спрятаться от мира, книги помогали переноситься в свой воображаемый мир. Пусть читает, тем более скоро в школу.

Стоит упомянуть о странном явлении, которое произошло незадолго до первого сентября со всем нашим урожаем. Вся ботва на овощах за одну ночь почернела. Бывает, такое случается в заморозки, но их не было. У соседей подобной аномалии не наблюдалось. «Первый раз такое вижу! Что за напасть?» – причитала тётя Люба на пару с мужем, рассматривая наши грядки и картофельник. Удивление усилилось вдвое, когда я обнаружил гнилые корнеплоды. Почти все наши труды пошли прахом. Удалось спасти лишь малую часть овощей, да и те вскоре испортились в подвале. Яблони и плодовые кусты тоже пожелтели раньше времени. В мозгу громоздились различные версии по поводу данного случая: от самых простых и объяснимых до мистических и невероятных. Я так ни к чему и не пришёл. Ответов не было, было лишь одно расстройство.

Рейтинг@Mail.ru