bannerbannerbanner
Три родины

Сергей Салтыков
Три родины

Полная версия

Собственную трехкомнатную квартиру государство, в лице родной милиции, предоставило мне на седьмом году службы и на тринадцатом году скитаний по любимому городу. И здесь не обошлось без определенных эксцессов. Сообщение руководства райотдела и УВД о том, что квартира выделяется мне индивидуальным целевым образом по линии службы Угро, проигнорировал другой претендент. Стоящий первым в длинной очереди, в которой я болтался где-то в необозримом хвосте, замначальника ГАИ, уперся и продемонстрировал отчаянный, но законный, протест. Я понимал, что для ветерана предпенсионного возраста, ждавшего более 15 лет улучшения жилищных условий, это был последний шанс. Не препятствовал ему, и был уже готов уступить свалившееся на меня счастье. Ситуацию спасла, невиданная прежде в вопросах распределения жилья, принципиальность и настойчивость руководства. Замначальника областного УВД генерал Поляк и начальник РОВД полковник Вельможко, совершив невозможное, вырвали у администрации города вторую, в течение месяца, трехкомнатную квартиру для одного и того же органа внутренних дел. Мне даже предоставили право выбора между ними. Обе сдавались в одном и том же новом микрорайоне, но в разных домах и в разное время. С учетом двух малолетних дочек, ориентируясь на предполагаемую этажность, я выбрал вторую, сдающуюся несколько позже. Можно представить наше с женой состояние, когда примерно за два месяца до обещанного вселения, имея на руках все необходимые документы, мы около часа под осенним дождем разыскивали необходимый адрес. Строительные адреса не соответствовали почтовым. Мокрые и озябшие, мы молча стояли перед глубоким бесформенным котлованом в намытом острове песка. Дом еще не начинали строить. Я подумал, что мы ошиблись, вычисляя его по строительным номерам. Перепроверили – все правильно! Жена заметно расстроилась, перестав замечать, что мокнет и мерзнет под дождем, пыталась расспрашивать монтажников на соседних стройплощадках. К моему удивлению, они успокоили ее, категорично подтвердив плановые сроки сдачи и ввода объекта в эксплуатацию. Авральное чудо под названием «конец года» реанимировало, чуть было не умершую, надежду. Ключи от первой собственной квартиры я получил за день до наступления Нового 1990 года.

В этой квартире я прожил ровно столько же, сколько и в родительском доме в Донбассе. Стала ли она отчим домом для моих дочерей – мне трудно судить. У них сформировался свой, особенный взгляд и на семейный, и на жилищный вопрос. Старшая, к семнадцати годам, в ультимативной форме поставила нам с женой неожиданное условие. Она обещала учитывать в своей будущей жизни наши родительские наставления и пожелания только в случае переселения ее в собственную отдельную квартиру. Впрочем, неожиданность и затратность ультиматума касалось в основном меня. Я, следуя общепринятым русским традициям, считал, что успешное замужество, в первую очередь, определяется личными качествами невесты, а потом уже – общим статусом родительской семьи. Но никак не количеством и качеством приданого. Жена, руководствуясь украинскими ментальными и культурно-историческими особенностями, была уверена в том, что дочери к моменту замужества, обязательно должны иметь собственное жилье. Уступив женскому большинству, купил Катерине однокомнатную квартиру в многоэтажке, расположенной недалеко от нашего дома. Больше всего я переживал, что дочь пойдет по стопам отца, и превратит собственное жилье в многопрофильный молодежный клуб по интересам. На этом женские прихоти не закончились. Через пару лет, накануне свадьбы, уже самостоятельно, они с женой обменяли ее на двухкомнатную в другом микрорайоне. Притащив меня, после долгих уговоров посмотреть новое приобретение, они приготовили мне еще один, тщательно скрываемый сюрприз. Убедившись, что я остался доволен их выбором, они, как бы ненароком, предложили мне посмотреть свободную квартиру напротив. Площадью в 100 квадратных метров, оригинальной планировки с огромным залом и тремя большими балконами. Пустая, от того казавшаяся намного просторнее любой стандартной трехкомнатной, квартира, конечно же, впечатляла. Когда в три голоса зазвучали фантазии о том, что если закрыть перегородкой вход на площадку, две расположенные напротив квартиры можно считать одним жилищем, я понял их коварный замысел. Тут же последовало, уже конкретное предложение остальным членам семьи переселиться поближе к Кате и жить двумя дружными семьями – соседями. А если потом решить вопрос с расположенной в торце площадки однокомнатной – идеальное семейное гнездышко появится и у меньшей Надежды. Отделенная площадка на этаже станет простым коридором в общем трехквартирном жилище. Поняв, что мне их не остановить и не переубедить, я пообещал подумать. Долгожданная идиллия, как и Катин брак, продолжалась недолго. Уже через три года они с женой, в очередной раз, занимались традиционной забавой-обустройством нового жилья. Теперь уже в Киеве. Старшая дочь решила покорять столицу. Верная своим привычкам, младшая Надежда все это время жила, пусть и в отдельной комнате, но в пределах родительской квартиры.

Теперь я беспощадно распекал себя злой иронией и малоприятным сарказмом: «Дожились! Имея столько комфортного жилья, семья рассыпалась на отдельных БОМЖей и бродяг! Все – в разных местах, все по отдельности снимают чужие углы!». Я допускал в решении жены и существенный материальный фактор, вместе с тем был уверен, что выигрывая в малом, она теряла в большом. Детей она лишала, так необходимого в любом возрасте, ощущения отчего дома. Меня – надежды и возможности возвращаться к семейному очагу. Теперь, даже открыв границу и разрешив въезд, Украина не сможет восстановить эти значимые для меня понятия. Встречаться с женой и детьми на улице, в гостинице или у родственников, было ниже моего достоинства. Аргументы, что это временная мера, что ранее было достигнуто согласие всех заинтересованных сторон на ее продажу, не влияли на общее состояние и не утешали. Теперь, это были уже частности. Вместе с ее бегством в Чернигов, а не в Нижний Новгород, сдвинулось с места, развернулось и, стремительно уменьшаясь, удалялось от меня, в другую сторону, что-то большое и значимое, сохранявшее все эти годы семью семьей и дававшее надежду на совместное будущее.

Глава II. УЧЕНЬЕ-СВЕТ

СССР, Донбасс, середина 60-х

Моя школьная учеба началась, едва мне исполнилось 5 лет. До этого я уже знал несколько букв, но писать и читать не пытался, мне больше нравились картинки. Особенно в журнале «Крокодил», который вместе с газетами регулярно приносила почтальонша, и я первым, до возвращения отца, старался достать его из почтового ящика. Когда к школе начали готовить сестру, и в доме появился первый букварь, всякие азбуки, кубики и картинки с буквами, мой интерес к грамоте резко возрос, я учился читать быстрее ее. Но главным катализатором и мотиватором, вскоре стала моя первая школьная любовь. Она настигла меня не в школьном, а в собственном дворе. После торжественной линейки и первого короткого учебного дня, моя сестра-первоклассница вернулась домой не одна. Она пришла с первой школьной подружкой, Киншовой Ирой, живущей через улицу от нас. Это миниатюрное создание с огромными белыми бантами на коротеньких «хвостиках», в белоснежном крылатом фартуке поверх черного форменного платья, показалось мне волшебной живой куклой. Я был поражен, потерял дар речи. От смущения забрался на густую раскидистую вишню, растущую во дворе, и уже с нее украдкой наблюдал за подружками. Временами они отвлекались от своих разговоров, сравнения содержимого новеньких портфелей и других девчачьих дел, смеясь, обращались ко мне, предлагая спуститься вниз. Но я в ответ еще больше смущался, краснел и продолжал сидеть на спасительном дереве. В этот день мы так и не пообщались. Зато потом, когда Таня и Ира пытались вместе делать уроки у нас дома, я, как нельзя кстати, им пригодился. Сначала они учили меня, потом ситуация быстро изменилась, и помогать им усвоить заданные уроки стал уже я. Это давало возможность находиться рядом с объектом своего обожания практически ежедневно, но требовало от меня ускоренного освоения школьной программы с опережением на два года.

В свой первый класс я пришел подготовленным на уровне третьеклассника, тем не менее, школьная жизнь для меня началась не совсем удачно. На второй день мы серьезно подрались с мальчиком из параллельного класса. Естественно, из-за девочки. Похоже, что он еще не понимал, что к этим прекрасным созданиям нужно относиться по-другому, нежели к мальчикам, способным дать сдачи. И хотя, виноватым в случившемся однозначно был он, демонстративному наказанию подвергли, почему-то, меня. Возможно, из-за того, что на его теле и одежде осталось больше доказательств, что именно он является потерпевшим. Возможно, потому, что понес еще и материальный ущерб-под конец нашей схватки я пару раз огрел его по белобрысой голове его же собственным портфелем, от чего на нем оторвалась слабенькая ручка. В школу вызвали родителей, собрали экстренную линейку. Классные руководители и завуч не жалели красок, осуждая мой кошмарный и недопустимый поступок. Грозили отчислением и переводом в спецшколу для хулиганов, требовали демонстративного покаяния. Я стоял, опустив вниз голову, и упорно молчал, как взятый в плен партизан. Меня не смущало несправедливое показное судилище, я был уверен в своей правоте. Но когда я поднял глаза и увидел лицо расстроенной и виновато оправдывающейся матери, сердце мое дрогнуло. Тихо и коротко пообещал: «Больше не буду!»

Классная руководительница Александра Яковлевна, заметив, что вместо того, чтобы внимательно слушать урок, я скучающим взглядом продолжаю смотреть в окно, сделала мне очередное замечание. Мой хвастливый и самоуверенный ответ, что все это я уже знаю, парировала рифмой: «А я знаю, куда знахарей девают!» Пригрозила выгнать из класса. Узнав о моей хорошей дошкольной подготовке, она вскоре нашла ей полезное применение и стала регулярно пересаживать меня за парты слабо успевающих учеников. Примерно каждые 2-3 недели я кочевал по классу, заново знакомясь и теснее сближаясь с не самыми лучшими его представителями. Моя помощь отстающим, в основном, ограничивалась разрешением списывать и тихими подсказками во время ответов с места. Но и это, по мнению Александры Яковлевны, давало свой положительный эффект. Вместе с хорошей успеваемостью, помощь двоечникам и троечникам стала для меня своеобразной индульгенцией, защищающей от заслуженного наказания за далеко не примерное поведение. Дольше всего я задержался за партой с Фарзалиной Наташей. Этой маленькой цыганской девочке учеба давалась, действительно, очень тяжело. И не из-за каких-то личных качеств. Мне стоило большого труда и времени докопаться до тщательно скрываемой истинной причины. Оказалось, что следуя традициям и убеждениям, основная часть большой цыганской родни вообще была против ее учебы в школе. Дома ей не давали заниматься, загружая массой других дел и обязанностей. Часто приходилось пропускать школу из-за регулярных выездов на гастроли, связанные с гаданием, попрошайничеством и торговлей мелким ширпотребом. Понимая это, я делал исключение и занимался с ней более активно и интенсивно, чем с другими. В благодарность она рассказывала мне интересные и мало известные детали, закрытой для всех других, цыганской жизни, дарила разные интересные безделушки. Через нее я снабжал всю многочисленную уличную компанию дефицитной плотной фольгой, используемой нами при изготовлении самодельных бомбочек и «дымовушек». Основные мои классные друзья и товарищи – Лисунов Сергей, Гнидин Вовка и Кондрашенко Сергей – жили на других улицах поселка, поэтому география нашего внеклассного времяпровождения все время менялась и расширялась. Сложившиеся местные компании плохо принимали новичков с других улиц, поэтому, на радость родителям, мы все больше времени проводили дома друг у друга. Появились новые интересные занятия – мы начали осваивать фотографию, моделирование кораблей и самолетов. Некоторые параллельно ухаживали уже за собственными, а не родительскими аквариумами, кроликами, хомячками и птичками. Недавно Наташа открыла мне еще одну свою тайну. Она очень боялась, что ее накажет Бог. Я, как мог, пытался ее успокоить, убеждая в том, что Бог – не такой уж и страшный, взрослые нас больше им просто пугают. Мне не хотелось признаваться ей, что и сам побаиваюсь его. Еще больше не хотелось признаваться, что я в этом ничего не понимаю. Я видел в углу на кухне, и в старой хате, и в новом доме, иконы, у которых отдельно друг от друга, молились мать и бабушка. Бог на них выглядел по-разному. У матери – он был старым, добрым дедушкой. Но мать постоянно пугала меня тем, что он все видит и обязательно накажет меняя за плохие поступки. Когда я не унимался и спрашивал, как он может все видеть и как будет меня наказывать, мать неуверенно отвечала, что Бог – на небе, потому – то все знает и видит. О плохих поступках он сообщает родителям, а те уже сами выбирают наказание. Я был уверен, что о моих проделках им чаще сообщали сестры и соседи. У бабушки, Бог выглядел не старым, но строгим мужчиной с пронзительным взглядом. Но она, наоборот, объясняла мне, что он – очень добрый и отзывчивый, дает людям, все, что они просят у него. И молились они ему по-разному. Мать – со слезами и страхом постоянно жаловалась и что-то просила. Бабушка – добродушно и откровенно беседовала, как бы убеждая обратить внимание и помочь кому надо. Чаще всего – не себе, а другим. Я был спокоен – Богу не было видно, как я воровал яблоки из соседского сада и конфеты у сестры, из заначки за китайской картиной. А родителям и без него хватало поводов для наказания меня почти ежедневно. Так же я подозревал, что и у Фарзалиных – свой, цыганский Бог. Не такой, как наш. Он разрешает им обворовывать и обманывать всех, кроме своих, цыган. Учителям, в один голос твердившим, что Бога вообще нет, что это-выдумка темных, необразованных людей, я не доверял, хотя и считал их всех очень умными. Чем больше я читал учебники, особенно предстоящих старших классов, которые по-прежнему часто заимствовал у Тани, тем больше разочаровывался. В них были умные, иногда даже интересные и нужные знания, но не было никакой тайны и ответов на самые главные вопросы. Они меня не впечатляли. Другое дело – интересные книжки из отцовой библиотеки. Я почти не видел, чтобы он их читал. Наверное, он делал это раньше, когда мы с сестрами были совсем маленькими. На это указывали наши многочисленные бестолковые калячки-малячки на страницах многих из них. Неужели отец разрешал нам так глупо и безжалостно портить хорошие книги? Наверное, он просто больше не открывал их и не видел наших художеств. Я с удовольствием читал книги о приключениях индейцев, путешественников и разведчиков, русские сказки и былины о богатырях и страшных чудовищах. Малопонятные книги о Китае больше нравились из-за необычных персонажей на фотографиях и иллюстрациях, а короткие, шипяще-звенящие имена и названия, просто смешили. Стихи и баллады средневековых немецких поэтов завораживали каким-то напряженным и тяжелым чувством ожидания опасности и испытаний для бесстрашных и благородных рыцарей. Книг о Боге не было. Лишь однажды, когда я особенно надокучил матери своими неудобными вопросами, она как-то нехотя и кратко объяснила мне, что где-то существует редкая и необычная книга – Святое Писание. В ней все написано – о Боге, о том, что было раньше, и о том, что будет позже. Но ее читали только самые умные люди. Школьные учителя, как я понял, к ним не относились.

 

СССР, Ростовская область, середина 70-х

Середина сентября. Занятия в школе начались две недели назад. Программа восьмого, выпускного класса нашей поселковой восьмилетки предполагала особо плотный и насыщенный график занятий. Для всех, кроме меня. У меня продолжались каникулы. Уже третью неделю мы живем в палаточном городке в густом плавневом лесу на берегу Тихого Дона. Вокруг – дикая первозданная природа. До ближайшей станицы Семикаракорской – несколько километров. Мы – это я с отцом, и его друг по шахтерской бригаде – Василь Нипотрибный с женой Валентиной. Это стало доброй и неизменной традицией – к началу осеннего клева выезжать на живописные берега Дона большой и дружной шахтерской компанией. В этот сезон компания оказалась не очень многочисленной, зато срок рыбалки небывало затянулся. Виной тому – отличный клев и прекрасная погода. Посовещавшись на месте, решили, что несколько пропущенных учебных дней никак не отразятся на успеваемости отличника, а с руководством школы отец пообещал по возвращению встретиться лично. С первым пунктом решения я был полностью согласен, по второму – сильно сомневался. За все предыдущие годы учебы, отец ни разу не появился в школе, сколько бы его не вызывали. Постоянно ходила мать. Учителя, сделав вывод, что она не в состоянии повлиять на неудовлетворительное поведение сына, несколько раз, прямым текстом в моем дневнике, настойчиво требовали персонального визита отца. Он, не скрывая иронии, считал это неприкрытой педагогической глупостью. В лучшем случае, поинтересовавшись тем, что я натворил в очередной раз, ставил свою роспись рядом с учительской, давая понять им, что разобрался со мной дома. «Скажешь, что проходил практику по природоведению и географии родной страны» – шутливым тоном предлагал он. Я таким же тоном отвечал, что, к его сведению, эти предметы мы давно прошли в начальных классах, а ихтиологию, к сожалению, в школе не изучают вообще. А напрасно. Я мог бы продемонстрировать им по этому предмету свои прекрасные знания. Решили, что сошлемся на карантин. Он действительно вводился в этих местах ежегодно. Только – в отношении вывоза пойманной рыбы. Но эта мелкая проблема решалась нами легко и просто – деньгами или натуроплатой. Сколько я себя помню, рыбалка для нас с отцом была не просто хобби или приятным времяпровождением. Она была непреодолимой страстью и потребностью. С трех-четырех лет он начал брать меня с собой, приобщая к любимому увлечению вопреки мнению матери. Сначала на шахтные ставки, потом ездили автобусом за 30 километров на Нижнюю Крынку. Пару лет назад отцу, как ударнику труда, на шахте предоставили право покупки нового «Жигуленка», и ездить за 300 километров на Дон стало намного быстрее и комфортнее.

Река поражала обилием и разнообразием рыбы. Мы с отцом, считая себя обычными рыбаками, не перебирали и ловили все подряд, что клевало на наши немудреные снасти. В основном это был лещ, подлещики и рыбец. Реже – белый амур и сельдь. Однажды, думая, что подцепил тяжелую корягу, я с большим трудом вытащил донкой рака величиной с дальневосточного омара, с единственной клешней размером с мужской кулак. Все это ловилось с лодки. Здесь я впервые столкнулся с новым способом фиксации ее на довольно сильном течении. Вместо якорей использовался завоз. Стальной трос или крепкий капроновый шнур одним концом крепился к массивному грузу(якорю), завозившемуся на середину реки, ближе к фарватеру. Другим – к крепкому стволу дерева на берегу. Можно было легко выбирать нужную глубину и расстояние от берега, привязанную к завозу лодку не сносило вниз по течению. С берега, с помощью «водяного змея» ловили только чехонь. Эта красивая и вечно голодная хищная рыба, фактически ловилась сама, без нашего участия. Моя роль сводилась лишь к необходимости 3-4 раза в сутки снимать улов с крючков и после этого легким пинком ноги снова сталкивать «змея» в воду. Течение само устанавливало перемет в нужное положение. Лучшей наживкой служил пучок красного шелка, охватывающий цевье крючка пышной юбочкой. Постоянно приходилось жертвовать не только своими, но и Таниными, пионерскими галстуками.

Василь Нипотрибный, будучи в рыбалке намного опытнее нас с отцом, подходил к процессу более творчески и изощреннее. Его не интересовало то, что ловилось легко и просто. Каждый день он устраивал персональную охоту на конкретный вид, даже экземпляр, редкой крупной рыбы. По только ему известным соображениям, как правило, за ужином у костра, он объявлял нам будущую цель: «Завтра с утра иду ловить сома на «квок». Или – ночью пойду на язя. Или – а не пощупать ли нам сазанов?!». Я не помню случая, чтобы он не исполнил задуманное. И все равно, он не переставал нас удивлять. Вчера к обеду он возвращался с охоты на сазана. Я заметил, как он швартует лодку к берегу и отвязывает от нее кукан в метрах 50 от лагеря, выше по течению. Мы с Валентиной отправились ему навстречу. Подойдя ближе – оторопели. Медленно шагая по мелководью, Василь с трудом тащил за собой на кукане небольшое стадо крупных рыбин. Самый большой сазан тянул на среднего поросенка. Валентина не удержалась и, проявив прыть озорной девчонки, уселась на него верхом. Такого улова мы еще не видели. Несколькими днями раньше, ночная охота на крупного язя, чуть было не закончилась для Василя трагедией. Задремав в лодке в ожидании поклевки, он с ужасом проснулся в воде. С трудом избавившись от тянувших на дно сапог и телогрейки, еле выбрался на берег. Тяжелый вертикальный топляк, незаметный с поверхности даже днем, зацепившись за завоз, утопил лодку за считанные секунды. С помощью местных станичников ее потом вытаскивали на берег трактором.

Ближе к полудню клев замирал и мы возвращались на берег. Управившись с приготовленным Валентиной обедом и засолкой утреннего улова, я почти ежедневно, садился за весла и на несколько часов уплывал обследовать окрестности. Места здесь, действительно, были уникальными по своей красоте. В полукилометре вниз по течению начиналась очередная излучина Дона. Левый вогнутый берег, заросший плавневым лесом, возвышался крутым обрывом. Правый, выпуклый, манил к себе широким пляжем нетронутого чистого песка. Я иногда пересекал широкое русло, швартовался и высаживался на нем, как Робинзон на необитаемом острове. На многие километры не было ни души. Только чайки и вороны безбоязненно доклевывали выброшенных на берег рыбин. Здесь я вовсе не понимал местных станичников, постоянно сетовавших на то, что за последние годы реку загрязнили и обезрыбили. Особенно, после строительства Волго-Донского канала. Какая же она тогда была до этого? Неужели могла быть еще красивее и богаче?!

Кроме подобных неформальных занятий по природоведению и биологии, на днях мне так же посчастливилось неожиданно окунуться в историю и этнографию. Во время поездки за закончившимися продуктами на станичный базар, на подъезде к Семикаракорам, мы случайно наткнулись на недавно прикочевавший сюда цыганский табор. Картина, для второй половины ХХ века была, мягко говоря, поразительная. Несколько десятков кибиток, поставленных полукругом, табун лошадей, сотни ярко и непривычно одетых людей разного возраста, шум и гам на непонятном языке – все это моментально переносило на несколько веков назад. Особенно нереально смотрелась древняя, седая старуха на вершине горы из разноцветного тряпья. Не обращая на нас никакого внимания, она как четки перебирала какие-то пестрые лоскуты, монотонно и неторопливо перекладывая их справа налево, а потом наоборт. Глядя на нее, я понимал, с кого списывал свою легендарную старуху Изергиль знаменитый прозаик. Внезапно вспомнилась Наташа Фарзалина. Около двух лет она уже не появлялась в школе, не видели ее все это время и на поселке. Поговаривали, что 12-летнего ребенка без согласия и любви, отдали замуж за представителя иногороднего цыганского клана. В пестрой традиционной одежде, в таких же косынках на голове, с множеством украшений на теле, издалека многие девочки казались мне Наташей. Подходя ближе, я разочарованно понимал, что ошибаюсь. Из машины Василя сигналили клаксоном и жестами, призывая прекратить экскурсию и следовать по первоначальному маршруту. Незлым, тихим словом помянув цыганского бога, пришлось подчиниться.

 

Вечерами, после ужина и чаепития, я все чаще покидал взрослых и ложился на перекинутую вверх дном резиновую лодку метрах в 5-7 от костра. Не потому, что мне наскучили их разговоры на безразличные или малопонятные темы. Я все сильнее испытывал потребность побыть наедине. Во мне росло и созревало еще смутное и малоосознанное решение. Постепенно захватывая все мои мысли, оно неудержимо превращалось в главную цель и сокровенную мечту. Последние дни я все больше и больше отвлекался на проходящие в нескольких десятках метров от лодки теплоходы , баржи и катера. Отец, замечая пропущенные поклевки на моих донках, сначала окликал меня, или пытался подсекать и вываживать пойманную рыбу сам. Потом решил, что я уже попросту насытился активным клевом и потерял интерес к рыбалке. Ему и в голову не приходило, что я не просто глазею на проходящие мимо суда, а решаю главный жизненный вопрос – быть или не быть?! Груженые баржи, двигаясь против течения, проходили мимо так медленно, и так близко, что я без труда мог рассмотреть не только малейшие детали самого судна, но и действия всей немногочисленной команды. На многих, почему-то, в экипажах были женщины. Я догадывался, что это были жены капитанов, одновременно выполнявшие функции кока. Часто над палубой, вместо праздничных корабельных флажков, на бельевых веревках строем развевались свежевыстиранные тельники и полотенца, создавая ощущение домашнего уюта и плавучего семейного жилья. Порой, не удержавшись, я махал им рукой, получая в ответ такое же добродушное приветствие и вопросы об улове. Более быстроходные круизные теплоходы с шумными, веселыми туристами и проносящиеся на подводных крыльях «Ракеты» и «Метеоры» привлекали намного меньше. Через какое-то время я уже представлял себя на капитанском мостике в строгом кителе и с биноклем в руках. Баржа незаметно превращалась в огромный лайнер, а тихий и уютный Дон – в безграничный океан. Я с удивлением и радостью открыл для себя, что выбор профессии штурмана или капитана дальнего плавания одним махом решает все мои неразрешаемые доселе жизненные проблемы и реализует все самые заветные мечты. Я уже твердо знал, что уеду навсегда из родного шахтерского поселка. Самостоятельно выстрою будущую жизнь, полную приключений и скитаний, утолю свою неуемную тягу к воде и путешествиям. В этот раз я возвращался с Дона, тяжело и надолго заболевший морем.

СССР, Донбасс. Лето 1977 года

Идет третья неделя, как я стал добровольным затворником. Почти не выхожу из дома, с утра до позднего вечера не покидаю светлую и уютную веранду. Стол, кушетка, полы и подоконники завалены учебниками, пособиями и справочниками. Я готовлюсь к вступительным экзаменам в институт. Мое последнее решение по профориентации было спокойным, выверенным и безэмоциональным. Не потому, что я наконец-то повзрослел и поумнел. Я расценивал его, как очередное логичное и закономерное последствие удара, нанесенного мне судьбой два года назад. Оно уже не было лобовой наступательной атакой на важный рубеж будущего, а скорее – тактическим, вынужденным маневром. Все это время я шел к нему методом исключения других вариантов, заново переживая главную неудачу прожитой жизни.

Следуя за своей мечтой, после окончания восьмилетки, я уехал в Херсон поступать в мореходное училище. Как отличнику, мне достаточно было пройти пусть и серьезное, на уровне приличных экзаменов, собеседование и строгую медкомиссию. Я был спокоен и полностью уверен в положительном результате. Можно представить мое состояние, когда при прохождении окулиста, у меня была выявлена скрытая аномалия цветоощущения. О ней я не подозревал ни сном, ни духом. За 15 лет жизни не было ни одного случая, который заставил бы усомниться кого-либо в полноценности моего зрения. Незадолго до этого была успешно пройдена медкомиссия при постановке на допризывной воинский учет. Неожиданное открытие поразило, как гром с ясного неба. Оно безжалостно разбивало мою мечту. Утешая, врачи объясняли, что это – не болезнь, а довольно распространенный вариант цветовосприятия. С ним можно жить обычной жизнью. Нельзя заниматься лишь некоторыми видами профессиональной деятельности. О том, что я приехал не просто учиться и получать профессию, а реализовывать мечту о новой прекрасной жизни, они слушать не хотели. Я был в шоке! Долго не мог понять, что мне делать дальше. Возвращаться домой не хотелось. Пошарив в карманах, с удивлением обнаружил, что мои деньги каким-то непонятным образом незаметно уменьшились в предполагаемой сумме. Я был не в состоянии разбираться, потратил ли я их сам, потерял или у меня их просто украли в кубрике общежития. Несколько ночей подряд, прикалываясь, старшекурсники мореходки поднимали нас, абитуриентов, по ложной тревоге и выводили во двор на потешное построение. Оставшихся денег впритык хватало только на обратный проезд. Попытать счастья в «рыб-тюльке», другой мореходке, готовившей моряков для рыбного флота, и где требования к здоровью абитуриентов были несколько лояльнее, уже не было возможности и желания. Целый день и полночи, трясясь в автобусе маршрута «Херсон-Донецк», голодный и расстроенный, я пытался осмыслить происшедшее и выработать какой-то план на будущее.

Увидев мое кислое лицо, отец иронично пошутил, что кругосветное путешествие закончилось не начавшись, и мою лодку снова прибило к родному берегу. Выслушав причину быстрого и бесславного возвращения, расстроился не меньше моего. Обладая отменной, намного более 100%, остротой зрения, он понятия не имел о каком-то там цветоощущении. После импровизированной собственной проверки на окружающих предметах, пришел к выводу, что я нормально вижу и по остроте, и по цветам, что меня врачи просто «срезали» по своим, корыстным мотивам.

Вернувшись, я попал не только домой, но и в исходную точку собственной биографии. Передо мной снова стал неразрешимый вопрос: «Что делать дальше?». Все уважающие себя путевые уличные пацаны, считали продолжение учебы в 9 и 10 классах глупой тратой времени. ПТУ или техникум, армия и женитьба – традиционная перспектива для большинства не предполагала альтернативы. Даже непланируемая и нежелательная тюрьма для них казалась более естественным и приемлемым ходом событий, чем два лишних класса в школе. Тем более – еще пять лет в ВУЗе. Меня же, такая схема категорически не устраивала. Особенно, тюрьма. Старшая сестра, закончив десятый класс в СШ№29 на Трубном поселке, уехала учиться в кооперативном техникуме в город Арзамас Горьковской области, на родину родителей. Из ее коротких рассказов о десятилетке, о молодежи Трубного поселка, у меня сложились не самые приятные впечатления об этом районе. За неимением лучшего решения, я смирился с мыслью о СШ№95 на Пролетарке. После Херсона у меня не было ни малейшего представления о будущей любимой профессии и абсолютно никаких мыслей и планов на обозримую перспективу. Я, действительно, соглашался с друзьями, что просто подожду два года, авось что-то изменится само собой, и жизнь сама расставит все по местам.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36  37  38  39  40  41  42  43  44  45  46 
Рейтинг@Mail.ru