Сергей Салтыков
Сергеи
Сергей (Сергий, Серж, Сержиус) – современная форма устаревшего Сергиус. В переводе с латинского – "божий слуга", высокий, знатный, значимый, яркий. Главные черты характера – дружелюбие, способность к сопереживанию, отвага и уверенность, упорство до упрямства. (Из толкователя имен).
Вступление
Эта история не имеет начала. Довольно долго мое сознание не могло связать воедино отдельные факты разбросанных в пространстве и времени событий. Они больше касались моих друзей и знакомых, задевая меня лишь запоздалым рикошетом отдаленных последствий. Я относился к ним, как к обычному, естественному течению своей и чужой жизни. Несколько лет назад невидимые нити причинно-следственных закономерностей связали эти разрозненные события и их участников в единое целое. В то время я еще не мог представить себе общую картину происходящего. В ее многоплановой и многоцветной мозаике недоставало нескольких существенных фрагментов. Но уже тогда появились первые ощущения мистической иррациональности ее сюжета и трагической предопределенности финала всей этой необычной истории. За последние месяцы эти ощущения выросли до состояния фатальной обреченности и необъяснимого страха. Страха не столько за себя, сколько за других, еще живых, ее участников. По мере приближения к развязке эта история все чаще и чаще в моем воображении представлялась незаконченным тканым полотном. С вращающихся катушек к ткацкому станку тянулись разноцветные нити. В их цветовой гамме существенно преобладали черные и красные тона. Большинство катушек уже были пустыми, на других оставалось всего по нескольку витков. Выходящая из-под медленно движущейся каретки ткань, ложилась на приемный стол широкими волнообразными складками. Весь гобелен одновременно обозреть было невозможно. Доступные взору отдельные фрагменты подводили к неутешительному выводу о содержании последних, еще не сотканных, рядков и безграничном трагизме общего сюжета всего полотна.
Развязка приближалась стремительно и неотвратимо. Весь вчерашний день прошел в поисках последних правильных решений и ожидании телефонных звонков. Ночь – в борьбе с самим собой и хронической бессонницей. Утро – с дурным настроением от кошмара короткого предрассветного сна. Когда раздался звонок на входной двери, первым желанием было не вставать, никому не открывать и ни с кем не разговаривать. Звонок не утихал, заставив перебороть раздражение, подняться и открыть. Распахнув дверь тамбура, застыл от неожиданности. На лестничной площадке стояла пожилая женщина. Худощавая, невысокого роста, одетая во все черное – черный платок до бровей, черная куртка, застегнутая на все пуговицы, черная, юбка до пола. В ошарашенном мозгу искрой промелькнула дурацкая аналогия: "Именно так, за самыми грешными и самонадеянными в их последний день приходит Старуха-Смерть!" То ли наслаждаясь произведенным на меня эффектом, то ли давая время опомниться и прийти в себя, женщина, молча, стояла, изучая мое растерянное лицо спокойным, внимательным взглядом. "Здравствуйте! Вы – Сергей?" – ее голос оказался намного приятнее внешности. Это немного успокоило, но все равно, вместо внятного утвердительного ответа, меня хватило лишь на то, чтобы едва заметно кивнуть головой". Мне велено передать Вам это" – она быстро вложила в мою ладонь бумажный конверт, молча, развернулась и ушла по лестнице, не став вызывать лифт. Из затянувшегося оцепенения вывела донесшаяся из квартиры трель вызова мобильного телефона. Пока добежал – вызов прекратился. Номер вызывавшего абонента не определился. Неприятное ощущение приближающейся развязки нарастало все быстрее и отчетливее. Я прекрасно понимал, что вмешаться в ход событий и изменить надвигающийся финал – не в моих силах. Оставалось только ждать. Именно поэтому, мельком взглянув на конверт, не распечатывая, положил его вместе с телефоном на стол. Кроме моего имени-отчества, на нем больше не было никаких надписей – ни адреса, ни данных отправителя, ни почтовых штемпелей и марок. Даже без слов необычной курьерши, вручившей мне конверт, можно было предположить, что почтовая доставка в данном случае исключалась изначально. Каким-то шестым чувством догадался, от кого пришло это письмо, и что для меня будет значить сам факт его получения. И только потом, через несколько секунд, уже умом осознал, что его автора – отправителя уже нет в живых. Это было не просто письмо, а тревожный сигнал, фатальное уведомление о том, что еще один участник этой драматической истории покинул наш бренный мир перед самой ее развязкой. Боль утраты близкого мне человека мгновенно смешалась с чувством страха и изматывающего переживания за судьбу другого, от которого я ждал известий все эти последние дни. Когда в очередной раз вспомнилось, что все они были моими тезками – Сергеями, и стали участниками этой истории из-за меня, снова всплыло давящее чувство вины и мистической предопределенности уже случившегося и еще предстоящего. Не зная что делать, безвольно сидел за столом, тупо уставясь на конверт и телефон. А взбудораженная и растревоженная память, словно пытаясь окончательно добить измученное сознание невыносимыми муками, самовольно и беспощадно, в тысячный раз прокручивала перед мысленным взором основные эпизоды и сцены этой истории, внося новые штрихи и полутона в портреты ее участников.
Сергей Кондратенко
Он появился в нашем 3-А классе старой, довоенной постройки, восьмилетки в середине учебного года. Классная руководительница, Александра Яковлевна, представляя новичка, кратко проинформировала, что их семья переехала в Донбасс из другого региона нашей необъятной Родины. Крепкий светловолосый мальчуган очень стеснялся такого повышенного внимания к себе. Коротко и односложно отвечал на вопросы учителя и одноклассников, прятал взгляд в пол, и почувствовал заметное облегчение лишь после того, как его усадили за одну из последних парт. Все последующие дни новичок старательно избегал общения с новыми одноклассниками, после уроков молча собирался и быстро уходил из школы. Мне, с моим другом Лисовым Сергеем, стоило большого труда, завязать с ним хрупкие товарищеские отношения. Причину замкнутости и малообщительности Кондратенко мы узнали только через несколько недель. Сергей рос без отца. Мать – тетя Паша – постоянно работала во вторую смену. Весь остаток дня после школы Сергею приходилось посвящать своему младшему брату – четырехлетнему непоседе Вовке. Чтобы побыть вместе, нам троим оставался один выход – проводить вечера дома у Кондратенко. Через какое-то время, Вовка считал своими старшими братьями не только своего родного Сергея, но и нас с Лисовым. На его детское "Силеза" или "блатик", откликались одновременно все трое. Даже такое сближение через малыша, не смогло полностью раскрыть и изменить замкнутый характер Кондратенко. Только спустя несколько месяцев, нам с Лисовым удалось узнать его главную, тщательно скрываемую и оберегаемую от посторонних, тайну. Оказалось, что Сергей страстно увлечен индийской йогой. Уже около трех лет он занимался особой гимнастикой, часами медитировал, уединившись от чужих глаз в каком-нибудь укромном месте, запоем читал книги на эти темы. Кто и каким образом, в столь раннем возрасте, привил ему любовь к этой экзотической восточной культуре, для нас с "Лисом" так и осталось загадкой. Он стойко переносил все наши шутки и колкости на этот счет, не обижался и не сердился. Мало того, не обращая внимания на весь наш скепсис, долго и упорно пытался приобщить к этому необычному увлечению и нас. Мы с "Лисом" сначала "за глаза", а потом и в открытую, стали называть Кондратенко Йогом. Потом, сделав поправку на юный возраст друга, изменили прозвище на "Йогжик". Через какое-то время, сократив для удобства, называли его, просто, "Еж". Наша дружба развивалась и крепла с каждым годом. К окончанию восьмилетки, не только родные и одноклассники, но и все поселковые знакомые, называли нас не иначе, как "Три Сергея". Потом, как часто случается в жизни, судьба разбросала нас по разным городам и весям. Я уехал учиться на врача в Запорожье. Лисов – на стоматолога в Днепропетровск. Кондратенко поступил в строительный техникум и остался в любимом Донбассе. Видеться стали намного реже. Сначала – только на каникулах, потом – в редкие приезды на побывку на малую Родину. Позже, общение и вовсе ограничивалось лишь телефонными переговорами. Застойные 80-е и лихие 90-е, еще больше усугубили ситуацию. Нас, как щепки в штормящем океане, то на какое-то время сближало, то снова отдаляло на годы и километры. Сергей "Лис" после окончания института тоже некоторое время прожил в Запорожье. Его жена Ирина оказалась родом из этого прекрасного приднепровского города. Несколько раз встречались семьями. Чаще – не получалось, не хватало времени и общего, объединяющего интереса. В это время я по Андроповскому призыву уже служил в милиции и заочно учился в Харьковском юридическом институте. Там же в Харькове, несколько раз встречался с "Ежом". Он из нас троих, покинул Донбасс последним. Кондратенко, в отличие от нас с "Лисом", официально в брак не вступал. С гражданской супругой жил в ее квартире на окраине города, занимался ремонтом и отделкой жилых и офисных помещений. Из его немногословных рассказов мне было известно, что его младший Вовка остался в Донбассе с матерью, часто выезжает на заработки в страны Европы. Потом "Лис" с женой уехали покорять Москву. Я закончил второй институт и перестал ездить на сессии в Харьков. "Еж" сменил адрес и номер телефона. Мы снова потерялись на несколько лет. Восстановить связь удалось только благодаря оставшимся в Донбассе нашим родителям.
Новое тысячелетие и бардачные нулевые годы начались для меня с очередного крутого поворота жизненной траектории, изменения социального статуса и образа жизни. В неполные сорок, в звании подполковника милиции, я вышел на пенсию по выслуге лет. Активно пытался вытеснить из памяти кошмары и психические деформации, доставшиеся в наследство от тяжелой и опасной службы, адаптироваться к уже забытой гражданской жизни. Удавалось с трудом. Семь лет я прослужил в УБОП, четыре из них – в должности начальника областного отдела по борьбе с бандитизмом, рэкетом и незаконным оборотом оружия. Пережитое часто возвращалось кошмарными снами, нежданными рикошетами реализованных и нереализованных оперативных дел, последствиями личных бесшабашных поступков и неисправленных ошибок. Отработав год начальником безопасности в ОАО, специализировавшейся на оптово-розничной торговле нефтепродуктами и строительстве заправок, ушел на собственные "вольные хлеба"– занялся частной юридической практикой. Активно участвовал в УБОПовском ветеранском движении и вскоре был избран руководителем областного отделения Международной Ассоциации. По этим причинам мой милицейский дембель вскоре обрел условный, половинчатый характер. Я продолжал ежедневно общаться со своими бывшими начальниками, подчиненными и коллегами. Постоянно контактировал с сотрудниками судов, прокуратуры и адвокатуры. Периодически – с бывшей агентурой и уголовно-преступным контингентом.
Звонок Кондратенко Сергея стал для меня приятной неожиданностью. После нашего предыдущего телефонного разговора прошло уже несколько лет. Радость моя улетучилась с его первыми же словами. Расстроенным и растерянным голосом, сумбурными сбивчивыми фразами, он рассказал мне о своей беде. Пропал его брат Вовка! С помощью наводящих и уточняющих вопросов, через несколько минут эмоционального разговора, удалось восстановить более-менее понятную картину происшедшего. Около недели назад, Вовка возвращался из очередной "шабашки" в Португалии. Звонил из Львова. Сообщил, что поездка была успешной, неплохо заработал. Деньги, как обычно, на украинской территории внес на банковскую карту. Обещал через двое суток появиться у Сергея в Харькове, а уже оттуда – поехать в Донбасс, к матери. В обещанное время брат у Сергея не появился, звонков тоже не было. Несколько дней "Еж" не беспокоился, решив, что Вовка сразу направился к матери. Созвонившись с ней накануне, узнал, что он не появился и у нее. Несколько раз пытался дозвониться ему сам. Его мобильник все время был отключен. Поняв, что с братом произошло что-то плохое, решил позвонить мне. Первыми моими словами были утешающие предположения о том, что для паники нет оснований. Вовка просто мог поменять свои планы. А отсутствие телефонной связи могло быть обусловлено множеством технических причин и банальных жизненных ситуаций. Возможно, в данном случае замешана женщина. Дело-то молодое! Хорошо поработал, захотелось хорошо отдохнуть. Нужно просто подождать еще несколько дней. Вовка обязательно объявится живой и невредимый! Не успев озвучить свои доводы до конца, сам себя поймал на мысли, что поступаю, как ленивый, тупой и черствый мент, а не как близкий человек и надежный друг. Словно прочитав мои мысли, "Еж" дополнил свой рассказ короткой репликой о походе в ближайший харьковский райотдел милиции. Заявление там у него не приняли, объяснив отказ примерно моими же словами, только в более грубой и развязанной форме. Мне стало за себя стыдно. Мы оба знали, что Вовка – обязательный и осмотрительный человек, всегда отвечавший за свои слова и поступки. Исправляя положение, перевел разговор в новое, конструктивное русло. Более системно и детально допросил Сергея по всем деталям происшедшего, нюансам личностных качеств и привычек Вовки, имеющим значение для оценки ситуации и организации его розыска. В конце разговора, в буквальном смысле слова, надиктовал ему список мероприятий, которые он должен лично выполнить до приезда ко мне в Запорожье. Этот список включал в себя подбор свежих фотографий с изображением пропавшего, образцами одежды и вещей, находившихся при нем. По возможности– идентификационные номера мобильного телефона и банковской карты, список друзей и знакомых по месту жительства и заграничным "шабашкам". Вовка не был женат, по прописке числился в Донбассе у матери. Пару лет назад в пригороде Харькова купил хату – развалюху с хорошим земельным участком, начал строить новый просторный дом. Большого труда стоило уговорить Сергея рассказать о случившемся матери. Он не хотел расстраивать ее раньше времени, боялся, что не выдержит слабое сердце. Но это было крайне необходимо для организации эффективного розыска. Зная о бардаке и плачевном состоянии дел в родной милиции, я решил одновременно регистрировать два заявления о розыске без вести пропавшего. Одно, от имени Сергея, в Харькове. Второе, от имени матери – в Донбассе. Такой тактический ход в будущем развязывал нам руки, создавал возможности для маневров и увеличивал шансы на успех.
Закончив разговор с "Ежом", принялся за составление плана собственных действий. Через несколько минут, оценив объем и сложность предстоящей работы, не на шутку расстроился. Очевидно, что Вовка стал жертвой преступления. Одинокий гастарбайтер, возвращающийся на Украину с деньгами после удачной заграничной "шабашки"– очень привлекательный объект для всех категорий преступников. Вероятнее всего, предстоит искать не живого Вовку, а его труп и причастных к убийству извергов. Даже в самом идеальном случае, если удастся наладить нормальное взаимодействие с сотрудниками милиции, применить самые надежные и эффективные способы их морального и материального стимулирования, достижение положительных результатов оставалось под большим вопросом. Основные причины – упущенное время и неопределенное пространство поиска. Активные оперативно-розыскные мероприятия необходимо проводить одновременно в нескольких областях Украины. Сконцентрировать и скоординировать необходимые ресурсы под силу только солидной бригаде профессионалов высокого уровня. Это – в идеальном случае. В реальности же, найдутся тысячи объективных и субъективных причин, чтобы вести розыск кое-как, или не вести вообще. С учетом реального положения дел в правоохранительных органах, стоило рассчитывать только на свои собственные силы. У меня были определенные возможности по линии Международной Ассоциации ветеранов УБОП. И в Львовской, и в Харьковской, и в Донецкой областях. Со всеми региональными руководителями сложились хорошие деловые и дружеские отношения. Но этого было явно недостаточно. У всех хватало собственных забот. К тому же, кроме объективных, нужно было учитывать один очень важный субъективный фактор. Все ветераны, особенно выходцы из практических оперативных служб, на подсознательном уровне, категорически не желали возвращаться в кошмарный омут непосредственного контакта с уголовно-криминальной средой, из которого не так давно вынырнули полуживыми и ощутимо потрепанными. Тем более, в усеченном и бесправном гражданско-пенсионном статусе. Это касалось и лично меня. Несмотря на некоторые проблемы со здоровьем, в свои сорок лет я был полон жизненных планов. Большинство из них не были связаны даже с юридической практикой и ветеранской общественной деятельностью. Я не мог разом все бросить и посвятить все свое оставшееся время трудному и малоперспективному розыску и расследованию. Отдельной темой стоял вопрос о предстоящих финансовых затратах. Внутренний голос настойчиво рекомендовал отказаться от полноценного и активного участия в этом деле и ограничиться лишь консультативной помощью и периодическими контактами с сотрудниками милиции, которые будут этим заниматься в соответствии со своим служебным долгом. Как только я начинал склоняться к такому решению, тут же отзывался мой другой внутренний голос. С укором и разочарованием он напоминал мне о том, что в данном случае речь идет о чем-то большем, чем банальная затрата сил, времени и материальных ресурсов. "Еж" потому и обратился ко мне, что его положение в этом плане – намного хуже моего. У него тоже работа, семья, ограниченные финансы. Принять первый вариант, означало оставить его с этой бедой один на один, лишить даже минимального шанса на положительный результат. Он и обратился ко мне не только, как к профессионалу, а как к старому и надежному другу, который не только может, но и обязан, сполна разделить с ним всю тяжесть и горесть навалившейся беды. Мои личные планы и предпочтения в данном случае должны быть отодвинуты на задний план. Приняв окончательное решение, сосредоточился на основных организационных вопросах. Прежде всего, нужен был человек, имеющий реальную возможность повседневного непосредственного контакта с "Ежом", как с заявителем и процессуальным представителем потерпевшего. Он же будет обеспечивать непрерывный контакт и рабочее взаимодействие с сотрудниками милиции. На первом этапе было достаточно его постоянного присутствия в Харькове, по месту жительства Кондратенко и в планируемом эпицентре всего предстоящего мероприятия. Такой человек у меня был. Мало того, он, как никто другой, идеально подходил на эту роль. Не раздумывая и не откладывая на потом, нашел номер и набрал своему давнему и надежному другу "Коршуну"
Сергей Коршунов
Со своим харьковским тезкой и коллегой, я случайно познакомился во время поездки на экзаменационную сессию в Харьковском юридическом институте имени Ф.Э. Дзержинского. Он тогда помог мне устроиться в гостиницу. В эпоху повального блата и дефицита всех товаров и услуг эта помощь много значила и дорогого стоила. Относительно центральной и самой востребованной в городе гостиницы "Харьков", она часто была не по плечу даже большим милицейским начальникам. А мне, рядовому оперу Запорожского УгРо, ее оказал рядовой опер Харьковского УгРо. От безвыходности положения и нежелания ночевать на вокзале, я не смог придумать ничего лучше, чем напрямую обратиться в территориальный Дзержинский РОВД. Там я и встретил своего будущего верного и надежного друга. Характер Сергея оправдывал его фамилию и соответствующее ей прозвище "Коршун". Он был резким и категоричным человеком, не признающим полумер и полутонов. Любая несправедливость, наглость, или хамство мгновенно вызывали в нем ответную реакцию. Зачастую эта реакция превосходила разумную, адекватную меру. Все его близкое окружение списывало эту проблему на пройденную им войну в Афганистане. "Афганский синдром" уже тогда становился разнонаправленным и универсальным объяснением многих нестандартных поступков и характеров. Поспешность в принятии решений и взрывной темперамент удивляли и занимали меня намного меньше, чем другая его противоречивая особенность. Внешность Сергея абсолютно не соответствовала ни его прозвищу, ни его поведению. Коренастый и светловолосый, постоянно улыбающийся добряк, больше походил на открытого и добродушного "рубаху-парня", чем на опытного бойца – волкодава, собственными руками отправившего на тот свет с дюжину не менее сильных и опытных врагов. Мы сошлись и по службе, и по дружбе, сблизились семьями. В течение пяти лет, на всех экзаменационных сессиях, мой гостиничный номер был для него вторым домом. Не только потому, что он часто оставался у меня ночевать. От гостиницы до райотдела было намного ближе, чем от его квартиры. Это было важно при постоянной нехватке времени, особенно после затянувшихся ночных застолий. Мой номер стал своеобразным местом встреч для студентов нашего института, студентов-геологов расположенного рядом госуниверситета, их друзей и родственников. Местный опер "Коршун" был для всех них также незаменим и полезен, как и для меня. Он безотказно выполнял все их просьбы и поручения – достать билеты на поезд или концерт гастролирующей эстрадной звезды, устроить в гостиницу, узнать адрес и телефон потерянных друзей и знакомых. Случались и непредсказуемые эксцессы. Однажды мой земляк, Доменко Мишка, вечером заглянул в гости вместе со своим знакомым. По прическе и одежде молодого незнакомца можно было догадаться, что он принадлежит к, так называемым, неформалам. Наше застолье было в самом разгаре. По выражению лица "Коршуна" я понял, что он не в восторге от появления за столом такого гостя. Проявляя невыносимую для него толерантность и отдавая дань уважения другим присутствующим, Сергей долго и мужественно терпел его присутствие и бестолковые юношески-нигилистические разглагольствования. Когда от выпитого неформалу стало жарко и он снял свитер, гости с удивлением обнаружили на нем рубашку, с множеством приколотых на груди значков. Большинство расценили выходку парня, как безвинный, юморной "прикол". Лишь "Коршун", присмотревшись повнимательней и обнаружив рядом с милицейскими гербами и зачком "ГТО" эмблему фашистской эсесовской свастики, расценил все по-своему и сделал неформалу соответствующее замечание. Наверное, парня тоже ввела в заблуждение обманчивая внешность "Коршуна". Он легкомысленно ответил ему с плохо скрытой издевкой. В руках Сергея тут же, неизвестно откуда, появилась резиновая милицейская дубинка. Методично опуская ее на спину неформала, он доходчивыми словами стал объяснять ему причину несовместимости военной фашистской и советской милицейской символики и неуместность появления эсесовской свастики за нашим столом. На правах хозяина номера я пытался остановить друга сначала словами. Видя, что он на них никак не реагирует, бросились с Мишкой прекращать экзекуцию физически. В итоге, оба получили по рукам и спинам той же резиновой палкой. Позже, нехотя признавая в той ситуации некоторый перегиб, "Коршун" долго упрекал меня за то, что я стал на защиту неформала, а не поддержал его. Я часто предупреждал своего друга, что с таким характером ему будет трудно дослужить в милиции до пенсии. Почти не удивился, когда через несколько лет, он сообщил мне, что увольняется. Правильнее сказать, его увольняли. Причиной стал банальный водительский конфликт на дороге. "Коршун" набил морду хаму, который своей наглой и опасной ездой, с явным нарушением всех правил дорожного движения, чуть было не спровоцировал серьезное ДТП. Нарушитель был заметно пьян, управлял собственной дорогой иномаркой. Как положено, после небольшого физического внушения, был передан "Коршуном" в руки сотрудников ГАИ. В результате скоропалительного разбирательства, серьезные обвинения были предъявлены самому "Коршуну". Пьяный хам оказался персональным водителем второго секретаря обкома КПСС. Руководство милиции пыталось защитить молодого, результативного опера, но силы оказались неравными. Перечить и противостоять "руководящей и направляющей силе общества", никто в то время не мог. Единственное, чего удалось добиться – прекращения уголовного дела и возможности уволиться по собственному желанию. После увольнения ,"Коршун" какое-то время поработал охранником, потом занялся частным извозом. Мой звонок его несказанно обрадовал. После обмена традиционными приветствиями и свежими новостями, "Коршун" в разговоре сам признался, что страдает от скуки и монотонности гражданской жизни. Мое предложение участвовать в розыске пропавшего Кондратенко Вовки, принял без колебаний. Уже через три дня на его загородной харьковской даче состоялось первое организационное собрание нашей новоиспеченной оперативно-детективной группы. С первых минут общения, я с радостью для себя отметил, что "Коршун" и Еж" имеют много общего. И во внешности, и в характерах. Оба светловолосые, крепкого телосложения, с открытыми добродушными лицами. Каждый не любил пустой болтовни и недомолвок, в разговорах старался изъясняться коротко и по существу. Единственное отличие, явно бросавшееся в глаза – общий фон настроения. Видно было, что Кондратенко давит и угнетает беспокойство за судьбу пропавшего брата. А Коршунов, как ни старался, не мог скрыть блеск охотничьего азарта и радость бойца, вернувшегося в строй после затянувшегося отпуска. Они быстро поладили между собой, и уже через несколько минут, общались, как старые закадычные друзья. Снова прошлись по кругу всех фактов и обстоятельств, предшествовавших исчезновению Вовки, скрупулезно проанализировали и подвели итоги. Сомнений в том, что он стал жертвой тяжкого преступления, больше не оставалось. Определили общую стратегию и конкретные направления предстоящей работы. "Ежу", как официальному представителю потерпевшей стороны, отвели непосредственный процессуальный контакт с правоохранительными органами. На меня возложили организацию и координацию всей работы, контакты с милицейским руководством, "расшивание" узких мест, непредвиденных кризисных ситуаций и улаживание конфликтов с государственными органами и учреждениями. В том, что таковые возникнут, никто не сомневался. Детальную проработку и исполнение конкретных оперативно-детективных мероприятий поручили "Коршуну". Когда речь зашла о финансовом обеспечении деятельности группы, мы с "Коршуном", не сговариваясь, настояли на том, чтобы все расходы поровну делились на троих. После недолгого сопротивления, "Еж" сдался, коротко и смущенно поблагодарив нас за это решение.
Первые практические шаги группы, связанные с подачей заявлений о розыске без вести пропавшего, состоялись без особых затруднений. Необходимые запросы и ориентировки были направлены во все интересующие нас органы и учреждения. Неповоротливая машина официального розыска Кондратенко Вовки, нехотя, медленно и со скрипом, тронулась с места. Работу по опознанию уже зарегистрированных неопознанных трупов и неконтактных, находящихся в бессознательном или неадекватном состоянии пациентов больниц, разделили с закрепленными за оперативно-розыскными делами сотрудниками милиции. Они не возражали против неожиданной, но весьма ощутимой помощи с нашей стороны. Время шло, работа по всем направлениям шла активно, но без видимых результатов. Оба оперативно-розыскных дела превратились в объемные по форме, но пустые по содержанию накопители бесполезной макулатуры. Из всей массы поступивших ответов на запросы, внимания заслуживала лишь информация о снятии с банковской карты Кондратенко крупной суммы наличных денег. Это произошло в одном из киевских банкоматов, спустя почти двое суток после его звонка из Львова. Практическую ценность информации сводила "на нет" последняя фраза о том, что фотоизображение лица, производившего снятие денег, не сохранилось по техническим причинам. Был ли это Вовка, или кто-то другой, оставалось только гадать.
В результате напряженных трехнедельных коллективных усилий удалось немного продвинуться в вопросе уточнения маршрута движения пропавшего, после его звонка из Львова. Установили и разыскали попутчика Вовки, такого же гастарбайтера из Ивано-Франковской области. Перепуганный насмерть "западенец" наотрез отказался разговаривать с русскоговорящими операми из Донецка. Местные милиционеры, встав на сторону земляка, под разными формальными предлогами, долго и искусно уклонялись от помощи своим восточным коллегам. Пришлось звонить региональному руководителю международной УБОПовской Ассоциации Марьяну Михайловичу и просить его вмешаться в неожиданное этно-языковое противостояние. В конце концов, упрямого гастарбайтера все-таки удалось разговорить и получить ответы на все интересовавшие нас вопросы. Он подтвердил, что Кондратенко при нем купил билет в купейный вагон на вечерний поезд до Киева. Саму посадку и отправление не видел, так как его поезд отправлялся раньше. Уточнили детали одежды – на Вовке была новая кожаная куртка черного цвета, синие джинсы и темные кроссовки. При нем, также, была синяя спортивная сумка с личными вещами и подарками, недорогой мобильный телефон, дешевые наручные часы. О деньгах и конечном пункте поездки, разговора не было. Дальнейшая проверка гастарбайтера подтвердила его алиби и полную непричастность к исчезновению Вовки. Все остальные организационные и практические мероприятия реальных результатов не принесли. Спустя три месяца напряженной работы, мы не продвинулись в розыске и расследовании ни на шаг! Все это время меня не покидало чувство какой-то нестандартности и исключительности всей этой ситуации. При всей банальной простоте ее начала, меня не покидало ощущение , что я впервые столкнулся с чем-то не имевшим аналогов ни в моей служебной практике, ни в традиционной криминологии вообще. На этом фоне я все отчетливее осознавал тщетность и бесперспективность не только официальных милицейских, но и наших частно-детективных усилий. Все ближе подходил к выводу о том, что без каких-то неординарных решений и нетрадиционных методов, в этом деле не обойтись. Я все чаще и чаще вспоминал о своем необычном друге. Спустя пару дней после звонка Кондратенко Сергея и первого его сообщения о пропаже Вовки, при случайной встрече с ним, я вскользь упомянул об этой ситуации и своем решении частным образом участвовать в его розыске. Тогда он мне ничего не ответил по существу. Когда я спросил у него, могу ли я рассчитывать на его помощь в случае неблагоприятного развития ситуации, он ответил, что благоприятного исхода в ней ожидать не стоит. После длинной паузы добавил, что для более конкретного ответа ему нужна фотография пропавшего и что-нибудь из его личных вещей. Ни того, ни другого у меня на тот момент при себе не было. Я тогда обратил внимание на явные оттенки досады и скорби в интонациях ответа моего друга, но расценил их как проявления нашей многолетней дискуссии о смыслах разумной жизни человека, о борьбе со злом вообще и моем милицейском прошлом, в частности. Потом я уехал в Харьков. В очередной раз проанализировав скудные результаты трехмесячных усилий, я решил наступить на горло своей профессиональной и атеистической гордыне и вновь, уже конкретно и серьезно, повторно обратиться за помощью к моему необычному другу, отцу Сергию.
