Сергей Николаевич Борисенко
Кому на МФ жить хорошо
Отвлекаясь на эти красоты, путь завершили незаметно.
Вот мы уже в городе! Не забыл глянуть на часы. Мы дошли до места за два с половиной часа! На этой окраине города остановка, с которой идет автобус через весь город на другой его конец, куда мы и стремимся попасть, начиная с обеда вчерашнего дня.
А вот и транспорт! На автобусе через тридцать минут мы уже были в своём лагере и, вообще, успели к началу завтрака.
За едой мы узнаём новость!
Оказывается, наши работодатели выдали отряду аванс за выполненную работу, и штаб вчера вечером предложил всему отряду на выбор следующие варианты: либо заканчиваете работу, получаете аванс и едите отдыхать, либо желающие заработать больше остаются. Берут ещё один объект и пока не закончат – работают. При этом, может быть даже придётся несколько опоздать на занятия, ну а каникулами уж точно надо жертвовать!
Второй вариант меня не устраивал. Поэтому, закончив завтрак, я пошел в штаб, доложился о своём прибытии и принятом решении. Получив аванс в размере ста рублей, и быстро собрав вещи, поехал в аэропорт.
На выходе из автобуса меня встретило объявление по аэропорту:
– Желающие вылететь в Новосибирск рейсом таким – то, в кассе имеется свободный билет!
Он меня дожидался, и я приехал! Да! Это был на самом деле «мой день»! Через два с половиной часа я уже приземлился в аэропорту Томачёво города Новосибирск и здесь меня продолжал преследовать «мой день», так случилось небывалое для нужного для меня направления полёта.
За все случаи моих поездок предпринимаемых через Новосибирск ни раньше, ни позже в направлении Средняя Азия, Казахстан билетов не было. Нужно было брать заранее билет, заказывать бронь на нужный рейс, ждать неделю и, чаще всего, получить отказ! А тут совершенно безнадёжно я подошел к кассе транзитных пассажиров поинтересоваться местами, а мне говорят, что одно место, но только до Караганды на рейс Новосибирск – Караганда – Фрунзе имеется! А мне во Фрунзе и не надо, мне в Караганду и вполне хватит одного места! А если судить по личному весу и отсутствию багажа, то и полбилета меня бы устроили!
Подождав своего рейса часов шесть – семь на приподнятом
настроении (ведь билет с местом на вожделенный рейс был у меня в кармане), я лечу домой!
Лететь над Казахстаном тоже интересно и красиво! Если над Сибирью под крылом реки, озёра, болота и тайга, тайга, тайга… Зелень, приукрашенная блестящей бриллиантовым блеском воды рек и озер, то казахстанские степи смотрятся как огромное полот – нище, разукрашенное разноцветными квадратами распаханных, засеянных, созревающих полей.
Только, к сожалению, мой полёт проходил уже поздним вечером, и в этот раз всей этой прелести увидеть не удалось. Ни чего страшного! Зато я уже в Караганде, а время половина двенадцатого вечера!
До дома осталось доехать на автобусе.
Городок Абай, куда я так стремился, находится южнее Караганды километрах в двадцати пяти и на маршрутном автобусе можно доехать минут за сорок пять. Вот только одно «но»! Маршрутные автобусы заканчивают ходить в 23 часа.
Но на радость, таким как я ночным пассажирам, пустили дежурные автобусы, которые идут не с автовокзала, а прямо из аэропорта по городам – спутникам, которых довольно много вокруг областного центра. Они собирают прибывших с разных ночных рейсов и в три часа отправляются каждый по своему маршруту.
На рассвете, без десяти четыре, я постучался в родительский дом!
Ожидаемая ими радость встречи с сыном превратилась в полнейшую неожиданность. Ну, ни как они не могли рассчитывать, что я в этот день, да ещё ночью, приеду!
После того как все немного успокоились, покормили гостя, легли досыпать.
Я лежал и думал:
Что же за день такой, что родители мечтали, но не ожидали меня увидеть сегодня?
Сегодня завершилось воскресенье… А! Ведь воскресенье был 18-тое августа! Мой день рождения! Вот почему весь день был «моим днём»! И я заснул! Спокойной ночи! Или уже доброе ут…
Глава 3
Сто причин попасть в больницу.
Верно, когда – то сказал М.М. Зощенко:
– Человек не кошка. Ко всему привыкает!
Когда в процессе учёбы тебя каждые полгода ожидает сессия со сдачей от четырёх и до бесконечности экзаменов, то, в конце – концов, к этому привыкаешь и ожидаешь её уже не столь обречённо, как на первом курсе.
Поэтому по ходу учёбы в каждую сессию случалось, что – ни будь не ординарное, но ярче всего врезалась в память первая сессия. Сдавать приходилось, в основном, общеобразовательные предметы, мало чем отличающиеся от школьных. Только изучались они более углублённо и с несколько иным подходом, чем в школе.
Наша группа сдаёт математику, физику, начертательную геометрию, историю КПСС и приближается последний экзамен, от которого внутри всё замерзает могильным холодом – химия.
Неизвестно почему наш преподаватель решил, что мы знать химию должны лучше выпускника химического факультета, хотя нам читали химию всего один год.
А, возможно, он решил свой недостающий опыт чтения лекций (он только первый год этим занимался) компенсировать более строгим спросом, но только все наши сокурсники, которые сдавали этот предмет до нас, отличились поразительным незнанием химии.
Каждая группа из двадцати пяти человек получала в итоге от восемнадцать до двадцати «неудов», остальные даже ни одной четверки не получили!
В конечном итоге такой «успешной» сдачей экзамена по химии очень заинтересовался наш декан факультета.
И это же надо, как благосклонны оказались учебные Боги, что за несколько дней до нашей сдачи, лично декан пришел на экзамен одной их групп и по ходу экзамена он сделал «корректировку» оценки уровня знаний его студентов!
Когда грянул наш экзамен по этому предмету, мы себя уже чувствовали значительно увереннее и показали результаты вполне приемлемые. Даже не помню: был ли у нас хоть один «завал».
А, поскольку остальные предметы наша группа сдала на вполне приличном уровне, то среди групп первого курса факультета мы оказались самыми успешными.
Физику нам читал преподаватель, который по возрасту от нас ушел не далеко, от силы лет на восемь, но он был уже кандидатом физмат наук, предмет знал и понимал очень хорошо, поэтому и лекции его были очень интересны, нестандартны и просто притягивали к себе студентов. Уж чего – чего, а проблемы с посещаемостью у него, точно не было. Редко кто пропускал его лекции, да и то по уважительным причинам. Но на протяжении всего учебного процесса он нас предупреждал, чтобы физику учили, потому, что списать, никому не удастся!
Как же он заблуждался!
Да! На самом деле он, принимая экзамен, рассаживал всех только за первый ряд парт, при этом предварительно проверял, чтобы в партах не было ни то, что лекций или учебника, но даже чистой бумаги.
В самом деле, парням списать было почти невозможно, хотя нашлись «виртуозы» своего дела и списали прямо перед носом у
экзаменатора с его же лекций.
А вот девочки, те, вообще, превратили свои красивые ножки в места для шпаргалок. Даже точнее сказать, для записей.
Все самые привлекательные места были покрыты сплошь и рядом мелкими убористыми записями всего курса физики.
Возможно бедняга – преподаватель и видел, откуда девочки черпают свои ответы на вопросы билета, но назвать это место он просто стеснялся!
В итоге, с начала экзамена он просидел за своим преподавательским столом, не вставая, и дал возможность даже парням списать.
* * *
Очередной кошмар нас ожидал на экзамене по истории КПСС.
Нет, сам предмет был не сложен, да и «первоисточники» мы изучали постоянно, поэтому в трудах классиков марксизма – ленинизма плавали достаточно уверенно.
Сложность была в политических взглядах преподавателя.
Он был «сталинист», а по курсу истории была глава, посвященная разоблачению культа личности И. В. Сталина.
По старой студенческой легенде, тот, кому попадался этот вопрос на экзамене, мог сразу готовиться на переэкзаменовку. Дело в том, что если при ответе, опасаясь задеть чувства преподавателя, ты не будешь в достаточной мере критиковать политику культа личности, то экзаменатор обвинит тебя в политической незрелости, не понимании линии партии на демократизацию нашего общества.
Но, за то, если ты переусердствуешь в критике внутренней политики государства в период середины тридцатых годов и по самый конец пятидесятых, то, значит, ты недопонимаешь деятельность и заслуги партии в деле индустриализации и коллективизации народного хозяйства, победы над фашизмом, восстановлении послевоенного хозяйства.
Понятно, что при ответе нужно было балансировать на тонюсенькой ниточке, чтобы не «загреметь под фанфары».
Из всех нас этот билет достался мне.
При ответе я дважды нарывался на недовольный комментарий моего ответа. Пришлось рассказать содержание трех работ из изучаемых классиков.
И всё же он сидел в тяжёлом раздумье. Как потом я сам решил: меня спасла отличная оценка, полученная «автоматом» в первом семестре. Думаю, иначе был бы к нему второй заход за положительной оценкой.
* * *
Наверное, нас не обманывают, что климат меняется на планете, в том числе в Томске.
В семидесятые годы мы застали здесь очень короткое, но жаркое лето и очень длинную и очень холодную зиму.
В холодные месяцы становилось холодно везде: на улице, в общежитии, в магазинах, кинотеатрах и учебных корпусах тоже! Даже в старых учебных корпусах, построенных ещё при царе – батюшке, когда никто даже и не думал, что со стройки можно увезти пару – тройку подвод кирпича на свою заимку, а также цемент, песок для раствора и там из «сэкономленных средств» построить себе дворец, в такие дни становилось просто невыносимо холодно. Что уж говорить о новых корпусах, построенных с применением удешевляющих технологий. Они промерзали, а в ветреную погоду ещё и продувались. Шариковые ручки отказывались писать, и, чтобы записывать лекцию, их приходилось постоянно греть своим дыханием. А студенты без накинутого на плечи пальто высидеть не могли и одной пары.
Наш же, основной учебный корпус, где находился деканат факультета, был из числа новых корпусов. Зимой там плюсовую температуру удержать было не реально! Придя на занятия, мы даже не снимали с себя пальто и шубы (у кого что было) и прямо в таком виде слушали и пытались записать лекции.
Практические занятия проходили в значительно меньших по размеру аудиториях, поэтому в них было теплее и на такие занятия мы сбрасывали с плеч верхнюю одежду и выглядели уже нормальными студентами, правда сильно замерзшими и поэтому откровенно синего цвета.
Вот на таком занятии я обернулся через плечо назад и замер в этом положении от поразившей меня картины.
На фоне синих от холода лиц моих одногруппников выделялось ярко зелёным цветом лицо Саши Шишкина. Он сам, при этом вёл себя совершенно адекватно, решая выданные нам задачи по математике.
С трудом дождавшись перерыва, я подошел к Саше и спрашиваю его:
– Саша! Ты как себя чувствуешь? Не болит ничего? – Нет, говорит он. А в чем дело? – Пойдем со мной, говорю, и веду его в туалет, где в курительной комнате висит старое, грязное, заплёванное ещё предыдущими поколениями студентов зеркало.
Подошли к месту, откуда видны наши отражения. Я встал рядом с Шишкиным и говорю_
– Смотри! Разницу видишь?
– Да! А в чем дело? Что со мной?
– Ты знаешь, какой цвет получится, если смешать краски желтого и синего цвета?
– Нет!
– Зелёный!
– Ну и что?
– Когда мне было года четыре, и рос я в Казахстане, то там в то время была эпидемия желтухи. Многие болели, особенно дети. Говорили, что это из – за воды. Плохая очистка водопроводной воды была. Так вот во время болезни я был желтый как яичный желток. При этом каких – либо болезненных ощущений у меня не было, но это печень болеет и если не лечить, то быстро атрофируется и потом может оказаться поздно. Так я тебе скажу ещё, что болезнь эта раньше не считалась заразной. А потом обнаружили её заразность.
– Понял! А я, то здесь при чём?
– При том, что все ребята от холода посинели и это видно, и ты тоже посинел, но твой естественно синий цвет смешался с неестественным желтым. Вот и стал зелёным!
– Понял! И что теперь делать?
– Ты после занятий сходи в межвузовскую поликлинику, там тебе точно скажут, что делать.
Занятия окончились, мы все дружно пошли домой в общагу, а Саша, как и договаривались, пошел в поликлинику.
Прошло часа полтора, как он должен был вернуться, но его нет, прошло ещё часа два – всё нет Саши.
А ведь никто, кроме меня не был в курсе, куда он подался после занятий.
Когда время подошло ко сну, а Шишкин так и не объявился, я рассказал всю дневную историю. Кто – то вспомнил, что в Томске у него проживают какие родствен – ники. Он их навещал изредка, но, правда, ночевать никогда не оставался.
Дождавшись утра и придя на занятия, мы убедились, что
Шишкина нет!
Значит, мы пришли к выводу, что всё – таки я оказался прав: Саша заболел, и после занятий мы его найдём в больнице и проведаем.
Оказалось, что это задача не простая! В студенческой поликлинике нам сказали, что такого в стационар студенческой больницы не направляли.
Да и не направили бы, потому что это болезнь заразная, а стационар для инфекционных больных находится в клиниках мединститута по улице Савиных.
Это от студгородка не далеко, но в другую сторону от места, где мы находились, зато совсем рядом с нашими учебными корпусами.
Добравшись до клиник, мы получили просто от ворот поворот. В инфекционном отделении посещения не разрешены, передачи не положены, но зато мы убедились, что наш товарищ находится именно здесь на лечении. Направили его очень своевременно, поэтому скорее всего, через сорок дней он выпишется из больницы, а вот если бы запустили, то больного «упекли» бы на два месяца!
После курса интенсивного лечения кое – что ему разрешили в качестве передачи, но обратно от него мы ничего не получим, таковы правила! А, придя домой, мы обнаружили, что нас дожидается целый медицинский десант.
Вначале эти медики произвели полную дезинфекцию нашей комнаты, потом всех насильно посадили в машину и увезли с собой на проверку.
Слава Богу, наши анализы показали нашу непричастность к Сашиной болезни, а он, после лечения, которое действительно закончилось через сорок дней, вынужден был уйти в академический отпуск.
А за год до этого такая же участь повисла над моей шеей, но решилась благополучно.
А дело было так.
Для занятия физкультурой ещё в самом начале учёбы я записался в секцию футбола. Занятия проходили по расписанию в дни физкультуры, а она у нас была первой парой и проходила на стадионе, расположенном в Лагерном саду, а это самый берег реки Томи.
Что это значит, я поясню.
Если на открытом воздухе занятия проводились до температуры -30, а контрольный термометр находился на кафедре физкультуры в одном из учебных корпусов, расположенных в городе и показывал такую температуру, то на стадионе мороз был градусов на пять ниже, да ещё с реки постоянно тянуло ветерком! Жалея нас тренер иногда в такие дни занятия не проводил, но предупреждал, что когда потеплеет, то все коллективно будем «отрабатывать».
Наступил день «расчёта».
Собрав всех нас, тренер бросил нам футбольный мяч и сказал:
– Вам три часа играть в футбол, и пошел оформлять документацию.
День был тёплый и снег под нашими ногами быстро утоптался и раскатался. Ведя мяч, я заложил финт, при этом мне под ноги подкатился соперник, попав мне в опорную ногу. Я неловко упал с высоты своего роста всем телом на вертикально вставшую на площадку мою руку.
Удар оказался сильнейшим!
Рука подломилась в кистевом суставе, и кисть плотно примкнула к предплечью.
Травмированное место прямо на глазах стало приобретать фиолетовый цвет и резко увеличиваться в диаметре, а по всему телу растеклась сильнейшая тошнотворная боль. Ноги ослабели и подкосились. Приложив к травмированному месту снег, я побрёл к тренеру. Тот, увидев мою руку, дал мне команду идти в больницу. С большим трудом переодевшись, я побрёл в больницу.
Идти нужно было мимо горбольницы с поликлиническим и травмо- тологическим отделениями, инструментального завода, через весь студгородок, потом пройти мимо ещё четырёх предприятий, продвинуться по нескольким улицам и площадям…
В Томске с давних времён существует пять крупных ВУЗов, а сейчас к ним присоединилось ещё множество значительно меньших. И эти все студенты ВУЗов ещё с тех пор приписываются к межвузовской поликлинике, которая располагается в стороне от центра, и очень неудобно относительно транспорта. А особенно неудобно от стадиона, с которого я добирался. Да и ходил этот транспорт через пень в колоду. Дождаться его было просто невозможно. Поэтому не меньше часа я пешком добирался до поликлиники. Добраться я кое – как добрался, но на этом мои мучения ещё не завершились.
Дело в том, что такое множество студентов создают и столь же длинные очереди в окно регистрации. В этой очереди пришлось отстоять почти два часа на подкашивающихся ногах, а когда подошла моя очередь я уже не смог объяснить, что со мной случилось. Единственное, что я сумел – это показать травмированную руку и попроситься к какому – ни будь «костоправу».
Нет! Всё – таки все медработники – это отдельная каста людей спокойных, хладнокровных до чужих страданий и мучений.
Глянув совершенно безразлично на мой фиолетовый пузырь на том месте, где у нормальных людей находится рука, девушка в регистратуре сказала:
– Это не к нам!
– Как не к вам? А к кому же?
– В травмотологический пункт третьей горбольницы!
– Ёкарный Бабай! Я три часа назад мимо него проходил и проносил свою травмированную руку! Мне что, назад идти?
– Да! Следующий!
Я потащился назад по тем же улицам, площадям, мимо тех же предприятий, студгородка и своего же общежития. Уже в потёмках я добрался до искомого пункта.
Зайдя в травмотологический пункт, я обратился при входе:
– Девушка! Мне к кому с этим? – и показал свою руку, приподняв её другой, здоровой рукой.
Такой реакции я совсем не ожидал. Медсестра с громким визгом: «Перело – о – м!!!» – куда – то убежала.
Вместо неё вышел настоящий Доктор Айболит: маленький, сухонький, чистенький, беленький с седенькой, клинышком – бородкой, беленькой шапочке на голове и традиционным фонендоскопом на шее.
–У кого перелом, у тебя?
Кроме меня в отделении никого не было.
– Не знаю! У меня вот что! Я поднял левой рукой пострадавшую правую.
– Ну – ка, покажи!
Он своими сухими, жёсткими и, на удивление, очень сильными пальцами «пробежался» по всей опухоли…
– Нет никакого перелома у тебя, что паникуешь?!
– Я паникую? Это ваша сестричка крик подняла.
– Ну ладно, ладно! Сразу к словам цепляться! Всё нормально у тебя. Сейчас седлаем тебе тугую повязку, а потом, на всякий случай, сделаем рентгеновский снимок.
После наложения повязки руке стало полегче, но опухоль вылезла с её обеих сторон.
На снимке, в самом деле, перелома не оказалось, и я ушел к себе домой.
Ночь ожидала меня бессонная, но с утра начало становиться, в самом деле, легче, но смущало, что кисть руки так и осталась прижатой к предплечью.
То же самое осталось и дней через десять, когда уже окончательно сняли повязку. Так писать лекции и чертить чертежи я мог этой самой рукой, которая выглядела как чертёжная рейс – шина, даже примерно так же мною использовалась.
Левой рукой брал ручку или карандаш, вставлял в пальцы правой руки, у которой ещё и пальцы не двигались и таким образом работал.
Врачи говорили, что надо ходить на процедуры и разрабатывать кисть, но все эти процедуры заменила летняя поездка в студенческий строительный отряд, где нам в первый день выдали
лопаты и мы больше месяца с ней не расставались, чем, лично я, прекрасно разработал свою травмированную кисть.
Было у нас ещё одно приключение, связанное с больницей. А случилось оно неожиданно и непредвиденно.
Было самое начало осеннего семестра третьего курса. Ещё время позволяло не сильно напрягаться и отмечать какие – либо праздники.
Придумав себе подходящий праздник, мы набрали «Иверии» и потащились домой.
По пути Микола заявляет, что он человек интеллигентный (И когда он таковым стал, а мы и не заметили?), поэтому без закуски пить не будет.
Зашли в ближайший по пути магазин, и там вдруг обнаружи – лось, что всё тот же Микола обожает ливерную колбасу.
– Это же изумительная закуска! Мужики, ну давайте купим её! Мы поддались только на его уговоры. Сами мы никогда бы не купили такой колбасы, у которой вид такой, что её уже кто – то однажды до тебя уже ел!
В комнате, быстренько разлив вино по стаканам, мы приняли первую дозу.
Николай при этом стал аппетитно закусывать. – Обидно же! Он ест, а мы пьём «натощак». Но такую колбасу есть, всё – таки, было невмоготу.
Решили колбасу поджарить.
Нагрели сковороду, положили ливер, а он расползся по всей сковороде, превратившись в бесформенную массу. Вид у неё стал ещё менее съедобный. Но «Иверия» брала своё! Кушать захотелось сильнее прежнего!
– Да чёрт с ней, с этой ливерной колбасой! Взяли ложки и бесформенной массой стали закусывать. Вот только форму ливер потерял ещё до того, как прогрелся. И в этом была наша роковая ошибка!
Выпив всё вино и подъев всю колбасу, мы улеглись спать.
Просыпаюсь я раньше привычного времени. Что потревожило? Непонятно!..
И тут по животу как острой саблей!
От острой боли я подскочил и бегом в конец длинного коридора, где располагался туалет!
Первое, что я в туалете увидел это знакомые лица моих сожителей.
Все места были ими заняты. Но ребята подошли с пониманием момента и тот, кто пришел первым, решил, что уже может уступить место.
Оказывается, я подскочил последним. Все наши оккупируют дальнее помещение коридора с пяти утра с разной частотой!
День занятий сегодня был сорван. Всей комнатой мы остались на излечение, так как далеко отойти от упомянутого помещения мы просто не могли.
Эх! Всё – таки здорово быть молодым!
Даже такую неприятность мы сумели превратить в хохму, кстати, не бесполезную, как оказалось.
Быстренько выяснив, кто с какого времени посещает сие санитарное заведение и с какой периодичностью, мы составили график посещений и каждый раз с удовольствием и «ржачем» ставили новую отметку на графике, когда она ставилась не себе. Соединив все точки для каждого в отдельности мы увидели всю картину, постигшей нас неприятности в виде графика.
Особой интенсивностью роста выделился Колькин график. Если, у всех остальных кривые становились положе, то его кривая возрастала с катастрофической скоростью, и скоро стало понятно, что мы все выздоравливаем от постигшего нас недуга, а вот у Миколы дела только ухудшались!
Мы вызвали скорую помощь, так как к середине дня у него поднялась температура.
Приехавшая бригада врачей прежде всего внимательно выслушала нас о вчерашнем времяпрепровождении и им всё стало понятно, кроме того, что колбасу мы, всё – таки жарили, а эффект отравления на лицо!
Но, рассмотрев внимательно наш график, они пришли к другому заключению. Мы всё же получили пищевое отравление, с которым наши организмы справились (графики уже к этому времени у всех прервались, кроме Николая), а вот Николай поймал инфекцию. Его забрали и по скорой отвезли в межвузовский стационар.
Но этим дело всё равно не закончилось, потому что нас всех остальных, кто контактировал с ним, отправили в больницу, чтобы взять «петлю». Это такой анализ, о котором вспоминать больно!
Чтобы было понятно, поясню. Нам всем пришлось в лаборатории поликлиники сверкать лунным загаром своих задниц. Долго мы потом были Николаю за это «благодарны»!
А всё то время, пока мы в лаборатории демонстрировали все свои достоинства, медики вызвали санитаров с санэпидстанции, и они превратили нашу уютную комнату в выгребную яму, залитую ядом от возможного распространения инфекции, насекомых и грызуном. Все наши тетради, чертежи, постели стали непригодными. И, если постельное бельё кастелянша нам поменяла, то чертежи она заменить не могла. Пришлось всё перечерчивать!
Пролежал Микола на излечении недели три.
Мы его там не забывали и навещали примерно через день. У него быстро заканчивались папиросы, и мы ему их приносили. Но передавать в больницу папиросы не дозволялось, поэтому мы передали нашему больному длинную верёвку. Он разматывал её и опускал с пятого этажа своей палаты, мы привязывали пачки папирос, и он поднимал их к себе наверх.
Но всё это было уже потом, а первые дни Николаю было лихо! Он «улетал» в обморок, при передвижении по коридору у него не хватало сил, и он падал, и санитары заносили его в палату и укладывали в постель.
Но молодой организм брал своё и в конце – концов всё разрешилось положительно!
Микола выздоровел, выписался из больницы и вернулся в комнату общежития для дальнейшего проживания.
Но обиду на него затаил Виталик, а всё из – за неприятной процедуры анализа, которому нас подвергли по Колькиной «инициативе».
Успокоился он и развеселился только тогда, когда Колька рассказал, что ему перед выпиской пришлось пройти процедуру, которую в просторечии называют «телевизор».
Для подтверждения того, что кишечник работает нормально, врачи в прямую кишку вводят здоровенную трубу с камерой на конце и на экране монитора рассматривают «внутренний мир» человека. Естественно, что на таком обследовании не может не произойти какой – ни будь из ряда вон выходящий случай. И Николай рассказал о парне, которого подвергли такой же процедуре, но, по – видимому, по другому поводу. Пациенту необходимо было освободить всё внутреннее пространство, поэтому ему предварительно поставили «трёхвёдерною» клизму. Такой экзекуции он ранее не подвергался, поэтому нянечка ему дала пояснение:
– Выйдешь из кабинета, сходи, посиди на стульчаке. После этого зайдёшь к нам снова.
Пациент вышел в коридор… Народу у кабинета клубится множест- во, но тут он видит: стоит, никем не занятый стул. Выполняя коман- ду нянечки он присел на этот стул… А сидеть уже становится совсем невмоготу! Донышко прямо выдавливает со страшной силой! Парень поднялся и, крепко сжимая ноги, подпер угол косяка входной двери.
Тут из кабинета выходит нянечка и увидела парня.
– Ну что, посидел на стульчаке?
– Посидел!
– Тогда заходи!
Уже в почти закрытую дверь был слышен голос врача:
– Снимай трико и становись вот сюда на колени…
Далее слышно было только душераздирающую ругань врача.
– Ты что же, дурак, не сходил в туалет!? Тебе что было сказано: сходи и посиди!
– Да я не понял. Думал просто время переждать на стуле.
– Нет! Вы слышали? Переждать! Тебе ясно было сказано: «Посидеть на стульчаке!»
– Да я думал она так стул называет!
– Он, видите – ли, думал, мыслитель хренов! А мы теперь из – за тебя на улицу не сможем выйти, обгадил весь кабинет, всю одежду! Кабинет отмыть ещё можно, а нам то, что прикажешь делать?
– Пошел вон отсюда и всем скажи, что приёма сегодня не будет потому, что ты весь кабинет обосрал!
Представив всё это в ярких картинках, мы насмеялись от души. Ну, и, конечно, любая обида сразу прошла. Невезения преследовали Николая на протяжении всего семестра. Но он стоически всё переживал. И, вот уже наступила сессия, и впереди первый экзамен, а он пришел домой с высокой температурой, соплями, текущими из носа ручьём и сильной головной болью.
Простуда на лицо!
Ещё не хватало слечь с простудой! Итак, из – за дизентерии
пришлось ему наверстывать три недели учёбы! Что делать, мужики?
– Микола! А давай мы тебе горчичники поставим. Ты прогреешься и к утру выздоровеешь! Эта идея родилась у меня.
– Давай! А у нас горчичники есть?
– Сейчас посмотрим!
Перерыв все тумбочки в комнате мы, конечно, горчичников не нашли. Но, зато, нашлась горчица в виде порошка, столовая.
Меня всегда поражало то обстоятельство, что в студенческой комнате можно потерять бесследно всё что угодно: учебники, конспекты, зубную пасту, сапожный крем, щётку для обуви, обувной рожок, кружки, тарелки, стаканы… Вся мелочь пропадала бесследно и могла появится в самом неожиданном месте.
Было такое, что, расстилая перед сном постель, вдруг обнаружил у себя в постели мочалку, которую примерно неделю назад мы потеряли. Но предыдущей ночью я спал в своей постели и, поверьте, не в обнимку с мочалкой!
Не менее загадочной находкой была находка Виноградовым Борисом среди своих учебников и тетрадей учебника японского языка! Откуда он появился?! Даже предположить невозможно, потому что ни то что в нашем институте, во всём городе в это время не изучали японский язык!
Правда, эта удивительная находка доставила нам не мало весёлых минут при изучении его внутреннего содержания. Русские
транскрипции некоторых японских слов очень походили на простой
язык общения на стройках отечества.
Точно так же и эта пачка горчичного порошка! Мы, точно, не покупали его и не приносили в комнату. Да и зачем нам горчица, если мы питаемся в столовой, а уж этого добра в готовом виде всегда было на столах вдоволь!
– Микола! А давай тебе из порошка горчичник сделаем. Какая, в принципе, разница, а? Там, ведь такая же горчица, только наклеенная на бумажку, вот и вся разница!
–Но, если горчичник жжёт, то его можно быстро снять, а здесь что будем делать?
В разговор вмешался Батя.
– Здесь я тебе гарантирую, что раньше времени ты не уберёшь. Борисёнок тебя намажет, а потом я тебя замотаю в одеяло и буду держать!
Как не странно, но почему – то именно эти слова, звучащие, как бы с противоположным смыслом, Кольку убедили.
Я развёл пол – литровую банку горчицы. Больной улёгся на своей кровати на живот, и я стал ложкой доставать горчичную кашицу, чмякать её на голую, тощую спину Миколы и ножом размазывать горчицу по смуглой спине друга.
Тут, надо сказать, ума хватило на то, чтобы не измазать горчицей постель.
Покрытую горчичной массой спину я накрыл газетами, сверху накрыл простынёй и одеялом.
Дальше настал черёд Шкилёва приводить в жизнь свои обещания.
Он, как и обещал, навалился всей массой килограммов девяноста на Кольку и придавил плотно к спине горчицу, а самого больного к кровати.
Что тут началось!!!
Если виновник момента стал жаловаться, что горчица жжёт ещё в процессе намазывания спины, то после выполненного Батей обещания, Колька стал визжать, вырываться, кричать матом на Юрку. А тот спокойно сдерживая больного, подвергнутого нашему иезуитскому лечению, только уточнял у меня:
– Сколько времени надо держать горчичники?
– Ну… минут пятнадцать надо, пожалуй.
Отпустив из своих лап Калдырова ровно через пятнадцать минут и ни секундой раньше, Юрка сказал:
– Всё! Горчичники можно снимать!
Размотав одеяло и сняв простынь под неутихающие маты, добрался до газет, покрывающие горчицу. Газеты за это время стали почти сухие! Под ними, прилипшая к телу нашего больного, была размазана горчица. Её же надо как – то снять! Это опять было поручено мне, как инициатору такого способа лечения. Почесав «репу» я подстелил под Кольку ещё газет, взял со стола нож и начал соскребать горчичную коросту со спины друга. Народу весело!
