Сергей Львович Григоров
Пренебрежимая погрешность
14. Алтарь
Они тронулись в путь с рассветом. Молчали – то ли спросонья, то ли под влиянием переживаний от долгого вчерашнего общения. Амад шел прихрамывая, но довольно быстро, раны его почти не беспокоили. Добрались до реки, нашли лодку. Обстоятельно устроились в ней. Алексей Сковородников сел на весла. Первоначально, приноравливаясь, несколько раз окатил Амада водой. Потом стал грести практически без брызг, а когда их суденышко вышло на стержень и величаво поплыло, подхваченное течением, так больше изображал, чем действительно работал с веслами.
Незаметно рассеялся легкий утренний туман. Речка была невелика, метров тридцать-сорок в ширину – в Консерве вообще не было больших рек, – да еще берега ее заросли многолетним лесом, и казалось, что они скользят по зеленому извилистому коридору. Амад опустил руку за борт и сосредоточенно наблюдал, как вода струится у него сквозь пальцы. Алексей Сковородников молчал, стараясь не мешать ему. Так прошло около часа.
– Странно, – прервал затянувшееся молчание Амад.
– Что – странно?
– Да вот, представилось мне, что наша жизнь похожа на реку. Так же несется куда-то… и летят дни за днями, словно вода сквозь пальцы… Хороший образ, правда?
– Хороший, – согласился Алексей Сковородников, вспомнив несколько земных песен, обыгрывающих эту тему, вроде «издалека долго течет река…», «а на том берегу…», «но мой плот…». – Даже очень хороший. Но что здесь странного?
– Ну как же, – недоумение Амада было искренне сильным, – Создатель же отвернулся от меня, вычеркнул из списка своих детей. Не нашептывает, как прежде, свои мысли. Стало быть, я сам дохожу до новых сравнений… никогда бы не подумал, что такое возможно!
И все же консы не такие, как люди, подумал Алексей Сковородников. Эмоции схожи. Жизненные, чувственные переживания – тоже. А вот мыслят совсем иначе. Все ждут подсказки своего Создателя вместо того, чтобы самому подумать. Впрочем, простейшие бытовые проблемки решают самостоятельно. Где та незримая грань между ним, человеком с Земли, вырвавшимся в безбрежный космос, и Амадом, обитателем маленького искусственного мирка – сконструированной кем-то Консервы? Что по поводу мышления и разумности говорили Яфет с Ником Улиным? Много чего говорили. Сразу и не вспомнишь… Как и о чем спросить Амада, чтобы разница между ними стала понятна?
Поскольку правильной формулировки вопроса не нашлось, Алексей Сковородников промолчал.
Через некоторое время Амад запел.
Все на «Элеоноре» считали, что им несказанно повезло в том, что Алексей Сковородников встретил не рядового конса, а поэта, знающего множество поэм и мифов. Лучшего способа проникновения в мировоззрение консов невозможно было придумать. О многом Амад сам успел сказать вечером. На Алексея посыпался град пожеланий: спроси об этом, узнай, как говорится в преданиях о том, что написали о третьем… Приемо-передатчик, работающий на полную мощь, перегрелся. Пришлось сменить рабочий диапазон. Потом еще раз. Обеспокоенная нерадостной перспективой лишиться связи в самый неурочный момент, при подходе к Урему, Лидочка решительно запротестовала: все, далее переговоры только в случае острой необходимости. Разумеется, периодические доклады, положенные по инструкции, не отменяются. По этому пункту никаких недоразумений и недомолвок.
Часа через три сделали перерыв, причалив к берегу. Размяли ноги, побродив по кустам. Попили воды прямо из речки, зачерпывая паломническими ковшами. Амад доел зайца. Настроение его резко поднялось, и пел он уже в полный голос. Радуясь за него, Алексей Сковородников не утерпел и в свою очередь профальшивил адаптированное под местные реалии «мы рождены, чтоб сказку сделать былью, преодолеть пространство и простор, нам разум дал в стальные руки весла и ширь реки пред нами распростер…». Песня Амаду очень понравилась. Особенно мотивом, на который он не преминул переложить самое известное местное предание – «Сказание об Абаре».
В ответ Алексей Сковородников старательно пропел старинный романс «Твои глаза зеленые». Консовские слова, конечно, резали слух, но мелодию он передал более-менее правильно. Амад, завороженный, надолго замолчал, с некоторой настороженностью поглядывая на своего спутника. Глубины, открывшиеся перед ним, требовали уважения.
Честно говоря, музыки у обитателей Консервы не было. Используемые ими гармоники базировались на двух-трех нотах, тянущихся друг за другом с надоедливым повторением. Да и не только музыка не шла ни в какое сравнение с земной – вообще вся их мифология представлялась много беднее.
С учетом метких замечаний и обобщений Ника Улина более-менее цельное представление о поэтической культуре консов Алексей Сковородников составил. Основной мотив местной мифологии – исполнение долга, безропотное послушание Создателю. В этом было основное отличие свода консовских преданий от земных.
У людей наибольшей популярностью пользовались сказания о дерзновении, об отстаивании несмотря ни на что своего взгляда на жизнь, личной свободы и свободы других людей. О богоборчестве и беззаветном служении обществу. Это и предания о богатырях, защищающих свой народ. И о Прометее, подарившем людям огонь вопреки воле богов. Об Икаре, пытавшимся долететь до солнца.
Ничего подобного у консов не было. Главным образом они были озабочены тем, как бы потрафить своему Создателю.
Больше всего гимнов было посвящено Абабу, одному из легендарных их праотцов. Возжелал он стать самым святым из консов, самым безропотным и послушным Господней воле, дотошнее всех исполняющим все указания сверху. Создатель несколько раз указывал Абабу на чрезмерную гордыню: нельзя стремиться быть самым-самым, не консу решать, кем ему быть при жизни и как потомками будут оценены его деяния. Абаб упорствовал в своем заблуждении, и Создатель отвернулся от него. Для Абаба это было хуже позорной смерти. Долго, но безуспешно искал он способ вернуть благорасположение Создателя. В отчаянии решил принести в жертву родного сына. Наточил нож, распял юношу на камне и занес над ним орудие смерти. Снизошел Создатель до ничтожнейшего из своих подопечных, вернул ему Свое благоволение и поведал, что не угодны Ему человеческие жертвоприношения. Восславил Абаб безграничную милость Создателя и оставшиеся дни суетной жизни провел в неприметных трудах, создавая первый свод законов консов.
Довольно много преданий было об Абаре, путешественнике, составившим первые географические атласы Консервы, и о создательнице института паломничества Аграве, отправившей своих беспутных детей в Урем.
Ник Улин заверял, что существуют очень слабые параллели между земной и консовской мифологией. Разве что истории об Абабе и земном Аврааме в чем-то схожи благодаря эпизоду отмененного свыше жертвоприношения сына. Но по всем прочим жизненным обстоятельствам эти персонажи обрисовывались совершенно разными красками. А уж что касается музыкального сопровождения… лучше и не сравнивать.
Яфет, помнится, глубокой ночью вновь поднял свою теорию о неразумности консов, но Лида Гиреева жестко пресекла его разглагольствования: ресурс сковородниковского передатчика ограничен.
Ближе к концу дня они сделали еще одну остановку. После нее Алексей Сковородников стал грести интенсивнее: поскольку речка сильно петляла, он боялся, что они могут не успеть до ночи добраться до Кащеевки. Его опасения частично оправдались – строения на противоположном берегу показались лишь перед самым началом ночного потемнения.
Только тут Амад приступил к инструктажу.
– Когда подплывем ближе, – сказал он, – причаливай к месту, где стоят стражники. Только туда. Не вздумай направить лодку к необорудованному участку берега. Понял?
Алексей Сковородников кивнул.
– Старайся меньше говорить. Голос не повышай ни при каких обстоятельствах. Что бы ни случилось, поступай так, будто тебя это не касается. Все, что надо, скажу за тебя. Считай, что я у тебя поводырь. Хорошо?
Алексей Сковородников вновь кивнул.
– Приветствуя местных, кем бы он ни был, показывай руки ладонями вниз. Старайся, чтобы при этом твои ногти были хорошо видны. Это и признак учтивости, и снимает лишние подозрения.
Подумав, Амад добавил:
– Да, если есть у тебя какие-нибудь запрещенные предметы – выбрось. Могут обыскать. Петь не вздумай. Веди себя как предельно тупое и необразованное существо. Все равно, что вол в упряжке: шевелись медленно, но верно, глазами не зыркай. Представь, что спишь на ходу. Мычи, слова произноси нечленораздельно. Пусть думают, что у тебя дефект речи. Сумеешь? Потренируйся пока.
На «Элеоноре» горячо спорили, можно ли доверять Амаду, обещавшему, что поможет Алексею Сковородникову несмотря на подозрения, что тот выдает себя не за того, кем является. Насколько конс искренен, не передумает ли в критический момент? Если он действительно полагает, что встретил легендарного «разрушителя», посланного для уничтожения их мира, мотивировка его поведения должна быть железобетонной.
Пусть Амад обиделся на своих односельчан, на все общество, на весь мир, заставивший его стать паломником и, тем самым, обрекший на преждевременную смерть. Но есть разумные границы мщения. К тому ж силы, которым он осмелился противоборствовать, по его представлениям самые могущественные в природе. Противостоять им – все равно что отрицать саму реальность. Бессмысленно… Так считало большинство элеонорцев.
У Ника Улина нашлись возражения.
Это для нас, людей, реальность представляется единственной и неизменной, заявлял квартарец. Это мы считаем глупостью отрицание очевидных мировых законов. Для консов же существование Создателя вне мира, отведенного для них, – азбучная истина. Подозрение в несовершенстве Создателя, в несправедливости установленных Им порядков может служить достаточным основанием для стихийного бунта. Плюс все тот же эффект маятника: родившееся маленькое отрицание способно превратиться в непреодолимое желание крушить все и вся.
Какой бы ни была истинная причина обещания Амада о помощи, Алексей Сковородников почему-то был твердо уверен, что консу можно довериться.
Пока они плыли вдоль вытащенных на берег бесчисленных лодок, пока лавировали мимо буйков, обозначавших поставленные местными рыбаками сети, стало ощутимо темнее. Факелы зажглись только на одном из причалов, и Алексей Сковородников, не боясь ошибиться, направил свое суденышко туда.
После обмена обязательными приветствиями-хвалами Создателю, им бросили конец веревки. Сообразив зачем, Алексей Сковородников заметил свою недоработку: не выпилил желоб, чтоб привязывать лодку. Наклонившись, достал нож, быстрым движением руки проделал канавку на носовой выпуклости своего изделия, вставил в нее веревку и надежно закрепил несколькими узлами. Вспомнив советы Амада, решил, пользуясь случаем, избавиться от ножа – вернул его в ножны, нажал на кнопку ликвидации и незаметно бросил в воду. Все, более ничего подозрительного на нем нет за исключением крохотного передатчика. Помог Амаду взобраться на причал. Не спеша вылез сам и встал столбом, делая вид, что ослеплен светом факелов.
Встретили их два стражника, вооруженные своеобразными копьями – с толстым древком примерно с человеческий рост и длинным широким наконечником, заостренным с боков. Такое орудие человекоубийства, оценил Алексей Сковородников, можно бросать, как дротик, использовать, чтобы колоть, а также применять как секиру для нанесения рубящих ударов. Ник Улин, выслушав его скудное описание, предложил земное название – ассагай. Аналогичные приспособления, сказал он, когда-то были широко распространены в Южной Африке. Мгновенно развернувшуюся дискуссию по классификации холодного оружия безжалостно прервала Лида: как бы Леша не выдал себя, отвлекаясь на разговоры, да и ресурс передатчика надо поберечь.
Одежда стражников состояла из одних лишь то ли кожаных фартуков, то ли комбинезонов, на ногах были грубые сандалии с шипами. Головы гладко выбриты. Один, постарше, приземистый, обладающий мощной мускулатурой, был при бороде. Его напарник, высокий худосочный юноша, бороду только отпускал, и неприятно было смотреть на его редкие клочья первых волос на лице.
– Кто вы и откуда? – недоброжелательно спросил бородатый стражник. Вероятно, он был за главного.
Амад назвал их имена, профессии, места проживания.
– Магоре? – удивился бородач, разглядывая Алексея Сковородникова, будто перед ним музейный экспонат. – С чего это его занесло к нам? У нас нет договора с ними. Кто будет оплачивать его содержание и сопровождение до Алтаря?
– Сам дойдет. Не маленький. Я могу за ним проследить.
– Ой-ли? – насмешливо протянул бородач. – Завтра отправляется последний караван. Далее начинается неделя подготовки к празднованию сбора урожая. Ты что, милейший, под шумок собрался на целый год оттянуть встречу с Создателем?
Амад прикусил губу. Услышанное его явно удивило и было крайне неприятным.
– Ну-ка, встань, милейший, – обратился бородач к Алексею Сковородникову, – и покажи мне руки.
Со тщанием стражник исследовал его ногти. Затем велел поднять руки вверх и обыскал. Алексей Сковородников не противился, изображая деревенского увальня. Желательно, конечно же, было бы узнать, имел ли бородач право столь неучтиво обращаться с путниками.
Имел, видимо, ибо удовлетворенно крякнув, сказал:
– Похож на настоящего смотрителя. Разве что глазенки бегают туда-сюда, туда-сюда. Где ты его раскопал?
– У реки. Он никак не мог научиться грести веслами.
– Шляются тут всякие. Грести даже не умеют. Он хоть соображает у тебя, что ему надо было двигать не к нам, в Кащеевку, а в Лесополье?
– Может, и соображает. Но, скорее всего, ему абсолютно без разницы: что Кащеевка, что Лесополье.
– Попадаются ж такие чурбаны… Будто малые дети. Только корми их да следи, чтоб не набедокурили. А на какие шиши, в честь чего мы будем о нем заботиться? И в Лесополье его поздно отправлять… Что делать, не пойму…
– В оплату его содержания возьмите лодку.
– Посудина, небось, держится на воде на честном слове. Сегодня-завтра затонет. Ну-ка, Боро, глянь.
– Не, лодка хорошая, – сказал Амад. – А если и появятся трещины от неравномерной сушки, так легко зашпаклюются.
Второй стражник, не выпуская из рук копья, подхватил из штатива факел и лег на причал, свесив голову, дабы лучше рассмотреть изделие Алексея Сковородникова.
– Вроде бы крепкая лодка, – сказал он.
– Ладно, идите в караулку, – снизошел бородач. И добавил со вздохом: – Ты, Боро, побудь-ка пока один.
Повернувшись, он быстрым шагом направился к ближайшему приземистому строению, очертания которого размывались в полумраке. Амад с Алексеем Сковородниковым поспешили вослед. Идти пришлось по шатким мосткам, и в темноте они несколько раз отступались, рискуя слететь вниз в нечто неприглядное – то ли в грязь, то ли в полузатопленный низкий тростник.
Бородач по знакомой дороге шел бодро, но подойдя к строению, замешкался.
Неловко потоптался у порога.
Робко постучал.
Дождался разрешения войти.
Вошел, сделав жест: подождите, мол.
После довольно долгого утомительного отсутствия высунулся и пригласил зайти.
Низкая дверь потребовала нагнутся в три погибели. Да и потолок маленькой каморки давил на голову, и Алексей Сковородников, помня обещание двигаться медленнее, не сразу выпрямился. А когда встал в полный рост и огляделся, Амад уже вовсю отвечал на вопросы. Выспрашивал его маленький лысоватый мужичок в сиреневой хламиде, сидевший на стуле с высокой спинкой за щербатым столом, единственным украшением которого – не считая оплывшей свечи и чернильницы – был толстенный свиток из хорошо выделанной кожи каких-то местных животных. Более из предметов быта в комнате не было ничего. Бородач как-то весь съежился и застыл в углу, судорожно вцепившись в древко своего копья.
– Я Ород, архивариус, – сказал хозяин, отвечая на встречный вопрос Амада. – Ваш верховный повелитель с того момента, как вы ступили на эту землю. Что я скажу, то с вами и будет. Советую отвечать мне прямо, точно, коротко и быстро. Не отвлекаться на встречные вопросы. Все, что надо, я скажу сам. В свое время. Значит, поэт, ты припозднился потому, что неделю назад познакомился с гадюкой, а затем повздорил с шакалихой?
– Да, истинная правда.
– Может, еще лекаря будешь просить несмотря на неурочный час? Или собрался проваляться здесь до очередного каравана? А может, паче чаяния, даже предложишь нести тебя к Алтарю на носилках?
– Нет, ваша милость. Я пойду сам.
– Так, может, и не было с тобой ничего? Просто напоминает о себе богатое воображение? Боар, ты осмотрел этого пройдоху? – бородач в углу пробормотал нечто нечленораздельное. Ород строго посмотрел на него, осуждающе крякнул и продолжил допрос: – Ну-ка, поэт, задери подол. Посмотрю, насколько твои слова похожи на правду.
Амад послушно поднял полы плаща. Ород, демонстративно кряхтя, выполз из-за стола и со свечой в руках, приподняв полы своей хламиды, приблизился к ним. Минут пять разглядывал затянувшиеся раны Амада. Молча вернулся на свое место.
– Виноват, Ваша Порядочность, – заискивающе защебетал из угла бородач, – мне и в голову не пришло, что такого уважаемого в прошлом человека, как поэт, можно заподозрить в какой-либо деятельности, наносящей потенциальный вред Порядочности. Вот его спутник, Олек, – иное дело. Подозрителен одним лишь тем, что здоров, как бык. Но ничего запрещенного я у него не нашел. Подумал, что…
– Плохо подумал. И не в этом дело. Молчи уж лучше, чтоб не усугублять, – сопроводил свои слова Ород небрежным жестом, словно отмахиваясь от мухи. Потом обратился к Амаду: – И когда же ты удостоился тех ран, о которых ты нам только что поведал?
Амад смутился.
– Ну, недели две назад, Ваша Порядочность, – неуверенно произнес он.
– Значит, две недели. Предположим. Новая кожа наросла за две недели? Мертвые ткани на месте укуса рассосались?
– Собирая в дорогу, в знак моих былых заслуг мне вручили сильные лекарства.
– И еды на две недели?
– В Лоскаве мне дали головку сыра и целый мешок пирожков. А Олек оказался хорошим охотником на зайцев.
Упала пронзительная тишина.
– Жаль, что некогда нам с вами разбираться, – сказал наконец Ород, – а то б накопали. Будем считать, что твои пустые слова приняты к сведению. Но, конечно же, в архивы эти фантазии не попадут. Завтра вы уйдете с караваном, и все ваши правды и неправды рассудит Создатель. Боюсь, незавидная участь вас ждет. Он каждому воздает по желаниям его. Ты, Боар, тоже пойдешь с караваном. Будешь следить, чтобы с этим поэтом не произошел очередной казус. Чтобы сверху ни один камень на него не свалился. А ежели камень попадет под ногу и повредит ее – будешь лично тащить до Алтаря. Ясно? Это тебе наука на будущее: опасен не тот, кто с виду страшен, а тот, кто ловко скрывает непорядочность желаний.
Бородач, явно удрученный перспективой примкнуть к охране каравана, низко поклонился, но не решился на возражения. Ород же, уточняя каждую букву, произвел запись в своем свитке и милостиво отпустил всех отдыхать.
Находясь под впечатлением разговора с архивариусом, Алексей Сковородников решил не обращаться лишний раз к Амаду. Спросил лишь украдкой на ходу:
– Что это значит – последний караван?
– То, что заканчивается сезон паломничества, и к Создателю гонят последних. Тех, кто по какой-либо причине задержался в пути. Или… – Амад, поеживаясь, сошел на еле слышный шепот – не хотел идти по своей воле. Начинаются праздники урожая, свадьбы. Как я это упустил. В Лоскаве ведь выращивают только ранние овощи. У них праздники начинаются раньше… Но ничего. В любом случае обращаться с нами будут хорошо. Считай, что все неприятности закончились. Осталась одна, но непреодолимая, – Алтарь. Не понимаю, зачем тебе понадобилось идти к нему. Но коли ты послан…
Бормотание Амада сошло на нет как только они оказались в хижине, предназначенной для приема паломников. Их ждал вкусный горячий ужин – Алексей Сковородников, почуяв аппетитные запахи, понял, что проголодался. Впервые, как очутился в Консерве. Все кончается. Кончилась и его сытость.
Ранним утром их разбудили здравицы в честь Создателя. После скорого завтрака паломники были построены в колонну. Охранники, окружив ее, образовали из своих копий-ассагаев сплошную линию и весьма бодро надавили, поторапливая. Ни угроз, ни единого недоброжелательного взгляда, но тычки были решительны и довольно болезненны.
По бокам колонны образовались барабанщики, давшие неспешный темп. Кто-то затянул бодрую песню… впрочем какая это песня – повторение одного и того же музыкального оборота. И слова рефреном одни и те же.
Изредка слышались шутки. Но какие-то вымученные. Заезженные, видимо, набившие оскомину. Вызывающие разве что пародии улыбок. Пока строились, Алексей Сковородников вглядывался в лица паломников. У всех – как насильно натянутая благопристойная маска. Ни живых эмоций, ни мыслей. И не сборище людей, собирающихся куда-то идти со своей целью. И не стадо, влекомое на убой. Биомасса.
Они с Амадом замыкали цепочку паломников. Рядом с ними пристроился вчерашний бородач, изредка прощупывающий их настороженным взглядом. Вроде бы Боар его зовут, вспомнил Алексей Сковородников. Но сейчас не все ли равно, как кого величают?
Разговаривать под барабанный бой было несподручно, и почти всю дорогу они молчали. Идти было довольно легко. Ровная дорога, обозначенная высокими, густо посаженными деревьями и утоптанная тысячами ног, еле заметно спускалась вниз. Часа через два пути у обочины показались навесы. Объявили привал. Пение стало громче. Разнесли прохладительные напитки. Несколько раз хором пропели здравницы Создателю. Подремали минут пятнадцать, и снова в путь.
Второй привал сделали рядом с небольшим водоемом. Многие стали плескаться в нем, смывая дорожную пыль. Алексей Сковородников поискал взглядом Амада – тот, не теряя времени даром, пристроился к бочонку, зачерпывал из него и жадно пил. Алексей попробовал напиток – что-то вроде пива. Слегка дурманит голову и на вкус горьковат. Когда-то, вспомнилось, еще в прошлой жизни, он был большим любителем пива. Сейчас почему-то не тянуло к употреблению. Жизненный настрой был иным.
Амада быстро повело.
– Ну, ты понял, почему я согласился вести тебя к Алтарю? – спросил он.
– Почему? – переспросил Алексей Сковородников.
– Да потому, что мы, люди, достойны нечто большего, чем ползти, как скот, на бойню. Посмотри вокруг: через два дня все эти люди бесследно пропадут, сгинут под Уремом, и ничего от них не останется. Однако они делают вид, что у них прекрасное настроение. Что они счастливы продолжить свой путь. Ну нельзя же так безропотно идти на убой! Согласен?
– Да.
– Вот и я о том же. У каждой пылинки, а тем более у каждого человека должно быть какое-то оправдание появления его на свет! Чего я не приемлю ни при каких обстоятельствах – это бессмысленность. Создатель не мог сотворить ничего подобного! А ежели сделал – значит, он плохой создатель! – зачерпнув новый ковш хмельного напитка, Амад, икнув, оттолкнул Алексея Сковородникова. – Иди. Смотри. Радуйся ли огорчайся – не знаю, что ты будешь чувствовать. Не знаю, что ты должен вынести из всего этого. Не попадайся мне на глаза, а то, неровен час, я все про тебя расскажу Боару. Слабый и безвольный я человек. Слабый, непоследовательный и непорядочный. Иди прочь!
Береженого бог бережет, и до вечера Алексей Сковородников шел чуть в стороне от Амада. Изредка, прикрываясь капюшоном плаща, переговаривался с «Элеонорой». Включать передатчик в открытую было нельзя: нижняя часть лица начинала ощутимо светиться. Теоретики ломали головы над объяснением данного эффекта. Руководство же экспедиции было озабочено иным: в какой момент прекратить игру и эвакуировать разведчика, как это осуществить? Одни настаивали: немедленно, как только станет совсем темно. Пусть исследуют алтарные камни космодесантники – это их хлеб, в конце концов. Другие возражали: ну как не воспользоваться благоприятным моментом, чтобы хоть краешком глаза не подглядеть, что с этим самым «алтарем» делают паломники. Пусть разведчик идет до самого-самого конца, и уходит только получив полную информацию.
Место для ночлега каравана было оборудовано капитально: навесы с ложами из пахучего свежего сена, деревянные столы, выстроенные одной большой буквой «п» и обставленные скамейками. Большие печи со стоящими на них кастрюлями разнообразных габаритов и форм, источающими соблазнительные запахи.
Ополоснувшись у рукомойников, паломники степенно расселись по столам. Прислуживали им охранники. Ради этого часть их передала свои копья товарищам, занявшим возвышенные площадки вокруг стоянки. Барабанщики без устали держали бодрый ритм.
Трапеза, сопровождаемая обильными возлияниями, продолжалась до полной темноты. Организаторы применили много ухищрений, чтобы создать видимость веселья. Заманивали на танцы посулами поднести какое-то особое питье, устраивали всевозможные конкурсы и соревнования. В середине натянутого празднества Амад, перебрав, молодецки захрапел. Боар заботливо отнес его на ложе, спать.
Следующий день был в целом похож на предыдущий. Местность, однако, стремительно менялась. Деревья по обочинам дороги сперва сменили колючие стелющиеся кусты, затем – жухлая трава. Буро-желтая равнина, поросшая колючками, раскинулась до горизонта. Ни ручейка, ни прудика. В воздухе стоял еле заметный запах сероводорода, усиливающийся, когда порыв ветра налетал спереди – то напоминал о себе Урем.
Вторая ночная стоянка была устроена на каменистой площадке перед небольшой возвышенностью, сложенной из песчаника и камушков, похожих на гальку. Непрочная основа, поддаваясь ветрам, образовала округленные скалы, напоминающие колонны.
– Вот они, Пальцы Агравы, – сказал Амад, оказавшийся рядом. Он был уже нетрезв несмотря на то, что к ужину еще не приглашали. – Завтра с утра нас разобьют на группы и поведут по тропинке к Алтарю. Мы, вероятно, пойдем одними из последних. Итак, впереди меня ждет последние полдня моей неправильной жизни… не считая ночи. Пойдем, сдобрим их хорошей порцией спиртного.
– Пойдем, – согласился Алексей Сковородников.
Впрочем, он смог сделать всего несколько глотков напитка – уж больно крепким тот показался. Более ничего для питья предложено не было, да и пища состояла только из жареных овощей и мяса. Вероятно, доставлять воду в эти пустынные места было трудоемко.
Притворившись сильно выпившим, Алексей Сковородников, покачиваясь, одним из первых отправился на лежанку. Накрывшись капюшоном, торопливо – ресурс передатчика садился гораздо быстрее, чем вначале его пути, – переговорил с «Элеонорой». Ему подробно рассказали особенности пути к озеру, по которому его завтра должны повести. Условились, что у самого входа в пещеру, в низине справа от тропинки его будет ждать специальный, невидимый сбоку лит с группой поддержки. Далее можно действовать по обстановке – либо продолжить идти к «алтарю», либо немедленно возвращаться. Послать, как положено по инструкции, спарку литов космодесанта не получается – поздно спохватились и успели сделать только один невидимый летательный аппарат, пригодный для использования в условиях Консервы. Поэтому в самом непредвиденном случае второй лит придется ждать минут пять – время, необходимое для полета от шахты до пещеры.
Утром на Амада страшно было смотреть. Поэт лежал до последнего, жалобно постанывая. Боар силой поднял его, напоил из своей фляжки и заставил идти. Алексей Сковородников, подгоняемый Бором, пристроился рядом.
– Как я испортил себе последние часы жизни, – раскаивался Амад, – до чего же болит голова… Что они подмешивают в пиво?! Никогда мне не было так плохо…
Под его жалостливые причитания они прошли километра три. В месте, где тропинка начинала довольно резко подниматься вверх, они наткнулись на первый контрольный пункт. Под тентом из грубой холстины стоял стол со стулом, рядом – два бочонка с водой. За столом сидел плюгавенький конс в пропыленном насквозь одеянии, напоминавшем наряд Орода. Перед ним лежала раскрытая учетная книга. Архивариус, видать, подумал Алексей Сковородников.
Боар, почтительно поклонившись архивариусу, молча наполнил их ковши водой. Амад жадно припал и оторвался лишь когда выпил все. Потянулся было к бочонку за добавкой, но стражник решительно оттолкнул его: нельзя, мол, считана вода. Алексей Сковородников, отпив пару глотков, отдал свою порцию Амаду.
Серия вопросов по выяснению их анкетных данных завершилась скороговоркой «есть ли у вас жалобы на обслуживание в пути?». Под причитания Амада о плохом качестве пива, невозможности умыться, неоказании медицинской помощи, архивариус демонстративно записал, зачитывая вслух: Амад из Хруста, поэт, отмечает высокое кулинарное искусство сопровождающих караван поваров; Олек из… гм… Магоре, смотритель вершин, отмечает… – архивариус долго глядел на Сковородникова, придумывая, – отличное качество предложенных паломникам напитков.
– Продолжайте свой путь, – с ленцой сказал архивариус, – и да взвесит вашу порядочность Создатель.
Второй контрольный пункт им попался на самом верху возвышенности, далее намечался постепенный спуск к Урему. Вокруг было довольно многолюдно – часть охранников, сопровождавших паломников из головы колонны, успела вернуться назад и устраивалась на отдых. Вновь были записаны их анкетные данные. Никаких дополнительных вопросов не задавали. Воды не предложили. Идите, и все – надоело с вами якшаться.
Подгоняемые Боаром и Бором, они двинулись по последнему участку своего пути на Консерве. Тропа была проложена по высокой насыпи, сложенной из больших булыжников, и едва позволяла разойтись с возвращающимися охранниками. Алексей Сковородников внутренне сосредоточился, готовясь к решительным действиям. Вот они прошли последний поворот.
Открылся зев пещерного хода. Почти перегораживал его, спрятавшись под нависающий каменный козырек, синеватый кристаллический выступ конической формы. То, что это и был «алтарь», Алексей Сковородников понял сразу. Итак, они у цели.
Впереди них на тропе оставались только двое, паломник и сопровождающий его охранник. Алексей Сковородников видел, как паломник коснулся Алтаря и как-то сразу сник. Казалось, уменьшился буквально, физически. Шагнул – и исчез в черном зеве пещеры. Охранник воровато оглянулся и… отбросив свой ассагай, тоже коснулся Алтаря и юркнул в пещеру. Значит, надо всего лишь коснуться этого камня?
В пределах видимости они остались вчетвером – он, Амад и угрожающе выставившие ассагаи Боар с Бором. В воздухе стоял головокружительный запах сероводорода. Алексей Сковородников кожей, поджилками, кончиками пальцев ощущал мрачную силу, исходящую от Алтаря.
