Сандра Браун
Главный свидетель
Погрузившись до самого конца, взял ладонями ее лицо и вновь страстно поцеловал в губы. Оторвавшись, наконец, от Кендал и снова заглядывая ей в глаза, он едва слышно прошептал:
– А ведь ты лгала мне.
Она быстро и озадаченно посмотрела на него.
Он начал двигаться слаженными с движениями ее бедер толчками.
– Мы никогда прежде не знали друг друга вот так близко, – быстро, стараясь не потерять ускользающий контроль над своими чувствами, заговорил Джон. – Этого я не забыл бы никогда.
Она обняла его еще крепче и принялась извиваться.
– Ты только не останавливайся.
– Я бы тебя запомнил. И все это запомнил бы тоже. Кто ты такая, в конце концов? – прорычал он сквозь стиснутые зубы.
Она выгнула спину:
– Пожалуйста, не останавливайся.
Он бы не смог, даже если бы захотел. Они уже вместе шли, неминуемо приближались к восхитительному оргазму, удивительно чувствуя плоть друг друга и подчиняясь этому чувству, что Джон уразумел раз и навсегда. Такого в жизни ему еще испытывать не доводилось.
Когда он наконец откинулся на спину, она мгновенно перекатилась к нему на грудь.
– Обними меня, – шепнула она, – обними крепко-крепко.
Джон с большим удовольствием исполнил ее просьбу. В течение нескольких недель он мечтал прикоснуться к тому, что видел ежедневно.
Трепеща от только что пережитого наслаждения, она промурлыкала ему в ухо:
– Скажи, Джон, почему с тобой я теряю всякую стыдливость.
– А тебе и не положено меня стыдиться. Как-никак, я – твой муж.
Она ничего не ответила, потому что сразу же заснула. Интересно, а сама она поняла, что только что высказала вслух свои тайные мысли? Дала волю своей чувственности с человеком, с которым раньше у нее ничего не было, и вот теперь ей хотелось знать – почему?
Джон и сам бы хотел получить ответ на этот вопрос.
Но он не мог позволить себе копаться в собственных догадках. Ему необходимо постичь самое главное – ошеломляющий факт – как он, Джон Макграт, позволил себе вступить в близкие отношения с главным свидетелем, порученным его заботам.
Амнезия на почве травмы – очень слабое оправдание. Черт возьми, ведь он же знал, знал с самого начала что она все время лжет ему.
Однако в любом случае он с ней переспал. И это ощущение было настолько сильным, свежим, острым, будто их соитие подпитывалось электрической энергией. Ничего удивительного, что случившееся сработало в памяти, как стартер в моторе автомобиля, и Джон вспомнил, что он офицер федеральной службы безопасности.
А офицерам этой службы не полагается трахаться с женщинами, подлежащими охране. И на сей факт косо смотрят все – и сам Дядя Сэм, и агентишки любого уровня.
Так что же теперь ему делать?
Вся его подготовка – и как психолога, и как агента ФБР, и как офицера безопасности – бесполезна в решении подобных вопросов. У него нет даже удостоверения личности, чтобы доказать свою причастность к федеральным органам. Да и кому здесь нужны его доказательства. В сущности, он даже не знал, где они.
Ко всему прочему у него перелом берцовой кости, Ну и куда, спрашивается, он дойдет на такой ноге с костылями под мышкой? Вряд ли она позволит наложить лапу на ключи от машины. Даже если предположить, что ему удастся увести ключи и завладеть автомобилем, нет никакой уверенности, что застанешь ее на месте, когда вернешься, исполнив долг федерального офицера. Наверняка у нее достаточно оснований; чтобы снова бесследно пропасть для всего света, а изобретательности и упорства ей не занимать. Так что она-то уж найдет способ улепетнуть вместе с Кевином.
И куда наконец запропастился его револьвер? Кендал как-то упомянула, что черта с два он его найдет, и до сих пор ничего не изменилось. Следовало поискать пушку, пока ее нет рядом.
Должно быть, она чрезвычайно гордится, что ничего не предоставляет воле случая, а всегда продумывает все поступки заранее. До сих пор ей не составляло труда это делать, учитывая его состояние. Что ж, сказал он себе, возможно офицер безопасности Джон Макграт был несколько не в себе последние две недели, но что касается настоящего момента; то он снова приступил к исполнению служебных обязанностей.
Джон вылез из постели и доковылял до гардероба, чтобы взять новую пару белья. Кендал сложила его шорты очень аккуратно – отдельно от носков. Прямо, как у жены, подумал он с ухмылкой и со злостью захлопнул дверцу.
Звук неожиданно прозвучал, как пушечный выстрел в тихой обители, и Джон в недоумении нахмурился. Секунду он постоял, прислушиваясь, и с облегчением разобрал шум вновь льющейся воды в душе. На поиски оружия все еще оставалось несколько минут.
Она слишком умна, чтобы выбросить револьвер. Даже если она не собиралась пристрелить лично его, Джона – чего он, собственно говоря, не исключает, – то уж наверняка сохранила его для самозащиты. Вполне возможно, что сектанты уже давно обыскивают каждый куст в округе в надежде выйти на нее. Нет, оружие она обязательно сохранила.
Джон обыскал ящики гардероба с вещами Кендал. При этом он старался не нарушить порядок, в котором были аккуратно разложены трусики и бюстгальтеры. Не обнаружив ничего и в бюро, он повернулся к кровати и пошарил между матрацем и пружинами, хотя и не надеялся найти там что-либо, поскольку в таких местах обычно многие хранят оружие, а он в этом смысле оригинальностью не отличался.
Далее он обыскал верхнюю полку буфета, затем переместился на пол. Ползая по полу, он высматривал хотя бы чуточку отставшие паркетные планки, где мог находиться пистолет, но тщетно. Прикроватные тумбочки также оказались пустыми.
Шум воды в душевой прекратился.
Джон почесал затылок в ощущении собственного бессилия. Что же ему предпринять? Решение непременно следует найти – и найти быстро. Немедленно.
Его первое впечатление о Кендал Дитон Бернвуд оправдалось. Женщина оказалась талантливейшей лгуньей. У нее хватило интеллекта и мужества, чтобы воплотить в жизнь самую сложную интригу, даже если для этого понадобилось убедить человека, а в сущности, ее тюремщика, в том, что он ее самый настоящий муж.
Кроме того, будучи матерью и опасаясь за жизнь ребенка более, чем за свою собственную, она готова пуститься во все тяжкие.
Но даже материнство не является оправданием в случае похищения офицера федеральной безопасности. Она нарушила столько законов, что трудно себе и представить. Его обязанность – доставить женщину, куда и кому следует. Именно это ему и необходимо осуществить. Любой ценой.
Он вошел в холл. Дверь бесшумно растворил ась. Кендал стояла в ванной спиной к нему. Ее волосы, только что вытертые насухо, смешно топорщились во все стороны. Она как раз занималась тем, что припудривала подмышки.
И напевала что-то любовное – нежное и тягучее. Он не позволил себе улыбнуться. Джон не мог позволить себе даже доброй мысли по ее адресу.
Господи, как же жить с этим дальше?
Конечно, идея неплохая. Просто необходимо так поступить. Но придется постараться, очень постараться как никогда за всю его карьеру. Или за обе карьеры.
Хотя инстинктивно, прислушиваясь к внутреннему голосу, он искренне желал остановиться, следовало заставить себя приступить к делу. Поначалу Джон боялся, что она заметит его отражение в зеркале, но этого не произошло, даже когда он приблизился на расстояние вытянутой руки. Потихоньку высвободив из-под мышки рукоятку костыля, мужчина как следует ухватился за него. Потом другой, свободной рукой, схватил женщину за плечо и рывком повернул к себе.
Глава тридцатая
– Что вы имеете в виду под словами „она пропала“? – Гиб Бернвуд, очевидно, не слишком разобрался в том, что ему сообщили. Голос его звучал угрожающе, а глаза горели зловещим огнем.
На лице адвоката Бернвудов по-прежнему не дрогнул ни один мускул. Скрестив длинные ноги и сложив длинные же, ухоженные руки на коленях, Квинси Ламар, так звали адвоката, являл собой образчик элегантности и респектабельности прирожденного жителя Юга.
Он выглядел так, словно не потел ни разу в жизни.
Великолепно сшитый костюм сидел безупречно. Манжеты французского кроя были сколоты запонками с бриллиантами, волосы напомажены, а ногти наманикюрены.
От жеманства этого человека Гиба просто выворачивало наизнанку. Он ни секунды бы не потерпел его присутствия, если бы сомневался, что перед ним наиболее изворотливый, ловкий и продажный адвокат, которого только можно сыскать. Некоторые из наиболее прожженных негодяев из Южных Штатов своей свободой были обязаны именно ему, Квинси Ламару.
– Каким образом она пропала? Когда? – спросил Гиб. – Насколько я знаю, она исчезла вот уже более двух недель назад.
– Двух недель! – взревел Гиб. – А вы сообщаете об этом только сейчас. Почему вы не сказали раньше?
– Не вижу причин кричать на меня, мистер Бернвуд. Я сообщил вам об этом сразу же, как только узнал.
Голос Ламара казался таким же нежным, как глоток выдержанного виски. И подобно этому пьянящему напитку, с ходу производил впечатление столь же безвредного. Но он мог превратиться в настоящий рокот и обрушить на совет присяжных или свидетеля противной стороны поистине смертоносный шквал.
– Миссис Бернвуд взяли под стражу в Денвере. И направили под охраной назад в Южную Каролину, чтобы она выступила на процессе против вас в качестве главного свидетеля.
– Зря я с ней развелся. Иначе юридически они оказались бы бессильны заставить ее давать показания против меня, – впервые вмешался Мэт.
– Боюсь, ее никто и ничто уже не заставит сделать это, – ответил Ламар в прежней манере, тут он щелчком стряхнул с рукава несуществующую пылинку. – Дело в том, что по дороге миссис Бернвуд от них ускользнула и…
– От них? Вы что, намекаете, что она одолела двух офицеров федеральной безопасности и удрала?
Ламар взглянул на Мэта:
– Я могу продолжать? Или вы все время станете меня перебивать?
– Прошу извинить, – коротко бросил Мэт.
Адвокат не слишком торопился ответить на вопрос.
Он выразительно посмотрел на Гиба, словно упрекая, что тот не слишком-то хорошо воспитал сына. Гибу не составило бы труда срезать адвокатишку, но он, как и Мэт, горел желанием узнать, как же все-таки Кендал улизнула от охранников.
– Одним из двух офицеров была женщина, – пояснил Ламар.
А затем рассказал им об инфекции, из-за чего власти не решились отправить Кендал по воздуху, и троице пришлось добираться до Южной Каролины на автомобиле, а значит, провести в дороге несколько ночей.
Потом он добавил, как будто раздумывая:
– Полагаю, персонал женского пола задействовали, чтобы обеспечить миссис Бернвуд соответствующие условия для ухода за ребенком.
Гиб и Мэт переглянулись, а потом как по команде вскочили со стульев. Гиб ощутил истинное удовольствие, заметив тревогу в глазах адвоката, когда ухватив того за пахнущий лавандой галстук, поволок его из-за стола.
– Что вы сказали?
Тюремщик уже вбегал в комнату, на ходу расстегивая кобуру.
– Немедленно отпустить! – заорал он на Гиба. Гиб отпустил Ламара, который тут же безвольно опустился на деревянный стул, слегка отбив при этом свою костлявую задницу. Он, растерявшись, даже покрутил шеей, словно пытаясь определить на месте еще голова или нет.
– Все в порядке, – заявил он наконец охраннику, пригладив рукой растрепавшиеся волосы. – Мой клиент просто немного погорячился. Этого больше не повторится.
Охранник постоял, осмотрелся и, убедившись, что все пришло в норму и адвокату больше никто не угрожает, вышел из комнаты, хлопнув дверью.
– У Кендал ребенок?
– Девочка или мальчик? И сколько ему?
Не отвечая на вопросы, Ламар смерил Гиба немигающим взглядом рептилии, затаив тем не менее злобу.
– Если вы еще хоть раз позволите себе дотронуться до меня, я просто уйду и больше не вернусь. А вас пусть поджаривают вместе с вашими краснорожими фашистскими недобитками. Надеюсь, вы понимаете, мистер Бернвуд.
От голоса зловещей прорицательницы, которым вдруг заговорил Ламар, у кого угодно мурашки бы побежали по коже, но только не у Гиба. Ведь Гиб – это вам „не кто угодно“ – он на голову выше всех прочих. Перегнувшись через стол настолько, чтобы оказаться нос к носу с долговязым адвокатишкой, он презрительно процедил:
– Только не пытайся угрожать, ты, расфуфыренный педик. Неужто ты полагаешь, что убил меня своими модными костюмчиками, прилизанными волосами и шелковыми галстучками. Да я на все это дерьмо плевать хотел. – С этими словами он вырвал из петлицы Ламара свежесрезанную гвоздику и с хрустом раздавил ее в кулаке.
– Так случится и с тобой, стоит мне только захотеть. А теперь расскажи-ка лучше подобру-поздорову все, что знаешь о моей невестке и ее ребенке, а не то я разорву тебе глотку вот этими самыми руками и использую ее куски как наживку для рыбы. Надеюсь, теперь ты понимаешь?
Квинси Ламар, известный своими способностями превратить свидетеля противной стороны в отбивную в фигуральном, конечно, смысле, – выпучил глаза от изумления. Он переводил свой обезумевший взор с Гиба на Мэта, а ледяное молчание последнего лишь усиливало впечатление от слов Гиба. Выдающееся адамово яблоко совершило судорожное путешествие вверх-вниз, дабы помочь Ламару снова обрести способность объясняться.
После некоторой заминки он продолжил:
– У миссис Бернвуд мальчик. – Он достал из атташе-кейса копию свидетельства о рождении ребенка и протянул ее Бернвудам. – Я полагаю, что ребенок…
– Ребенок мой, – уверенно заявил Мэт, увидев дату рождения. – Он мой!
Гиб обнял Мэта и похлопал его по спине.
– Я горжусь тобой, сынок. Есть в мире Божья справедливость, наконец-то у меня внук!
Однако их радость по поводу рождения наследника продолжалась недолго. Гиб с силой ударил кулаком по столу:
– Только как быть с этой шлюхой…
Мэт повернулся к Ламару:
– Слушай, ты. Мне нужен мой сын. Делай, что хочешь, только разыщи его, слышишь? Я получил развод, понятия не имея, что она беременна. Помимо того, что она хотела меня убить, помимо того, что сбежала, она еще и скрыла беременность. Думаю, тебе нетрудно будет добиться для меня кое-каких послаблений при усыновлении.
Ламар нервно глянул в сторону Гиба:
– Будьте же разумны, мистер Бернвуд. Вы обвиняетесь в стольких серьезнейших преступлениях. Разве не следует, прежде всего, приложить все усилия к тому, чтобы оправдаться, а уж потом заняться новой проблемой? Вопрос может оказаться спорным.
– Они не смогут доказать, что мы с отцом причастны к распятию китайца, как его там… Ли. Ничего они также не докажут в деле об исчезновении некого Бамы.
– Это обвинение инспирировано недавно, но оно ложно, как и предыдущее.
– „Некий“ Бама оказался агентом ФБР, – мрачно напомнил адвокат.
– Да кто бы он ни был. У нас нет ничего общего с убийством этого парня в затылок и последующим погребением в лесу. Кстати, никто до сих пор не обнаружил его тело, так что нет уверенности в том, мертв ли он на самом деле. Мерзкий бродяга как-то притащился к нам в город – возможно, он так же незаметно и убрался.
– А как насчет исчезновения Майкла Ли из тюрьмы?
– Совершенно очевидно, что он сбежал. Его тело тоже не материализовалось, и уверяю, не материализуется и впредь. Ведь в противном случае ему придется сесть на скамью подсудимых по обвинению в изнасиловании. Так что он преспокойненько разгуливает по белу свету, видимо, под чужим именем, в то время как папа и я сидим за решеткой по обвинению в двух убийствах, которых и в помине-то не было.
– Тогда как объяснить тот факт, что миссис Бернвуд рассказала властям совсем другую историю? – задал вопрос Ламар.
– Она заблудилась в лесу, впала в истерику и у нее начались галлюцинации. В то же время Кендал ухватилась за возможность отомстить мне за шашни с Лотти Линэм.
Гиб сжал челюсти. Обычная реакция на имя Лотти Линэм. Их связь не являлась для него секретом чуть ли не с первого дня и он считал не слишком приличным для Мэта, парня в общем-то послушного и покладистого, проявлять подобную слабость к како-то рыжей потаскухе.
Короче, Гиб все это не одобрял, но, чтобы сохранить в семье мир, на увлечение сына смотрел сквозь пальцы. В конце концов Лотти была замужем, и никаких особых бедствий связь Мэта не сулила. Такого рода бедствием Гиб, к примеру, считал незаконнорожденного ребенка и вытекающие отсюда последствия. И вот об этом-то он позаботился много лет назад.
Когда Гиб пронюхал о романе своего шестнадцатилетнего отпрыска с Лотти – тайном, разумеется, – он нанес визит ее отцу. Тот согласился с Гибом, что это их, отцов, дело следить за тем, чтобы детишки, у – которых еще ветер в голове, не совершили по-настоящему серьезной ошибки. За семьдесят пять долларов старик согласился подложить дочери в молоко одну-единственную таблеточку. Совершенно безвредную, уверил его Гиб, полученную лично им от доктора.
Таблетка вызвала у девочки спазмы, которые тот же самый доктор назвал приступом острого аппендицита. Взятка доктору стоила Гибу еще двести долларов плюс расходы на операцию по удалению совершенно здорового аппендикса и, кстати, на перевязку фаллопиевых труб. Гарантия того, что Лотти не произведет на свет незаконнорожденного Бернвуда, обошлась Гибу примерно в тысячу долларов. И по сей день он считал, что операция стоила этих денег.
До тех пор пока связь Мэта с Лотти не представляла угрозы законному браку и появлению на свет сына и наследника, Гиб не видел особого греха в том, что Мэт время от времени навещал свою потаскушку, когда ее пьяница-муж отсутствовал в городе.
Но он ни в коем случае не хотел, чтобы их интрижка стала достоянием общественности. Мэт Бернвуд, человек, который должен унаследовать руководящий пост в „Братстве“, просто обязан иметь незапятнанную репутацию. В противном случае их имидж сильно пострадает. Ведь стоит только Мэту позволить нарушать строгие заповеди „Братства“, как и рядовые члены организации запросят послаблений. Интимная связь с „низкими“ людьми, равно как и с представителями других рас, считалась самым главным запретом, табу номер один.
Вот почему Гибу до смерти не хотелось, чтобы на суде всплыли шашни его сына. Вопрос о том, чтобы сохранить интрижку Мэта в тайне, приобретал, таким образом, первостепенное значение. Хотя, с другой стороны, Квинси Ламар предложил Мэту использовать Лотти в качестве алиби на ту ночь, когда Майкл Ли загадочным образом испарился из тюремной камеры, и настолько основательно, что с той поры erо и след простыл.
Если миссис Линэм подтвердит под присягой, что в ту злополучную ночь была с Мэтом, это, пожалуй, поможет склонить чашу весов в пользу обвиняемого. Ламар советовал Мэту признаться в меньшем из преступлений. Конечно, супружеская неверность считалась грехом, но уж никак не наказывал ась смертью. По крайней мере, в Соединенных Штатах.
Отец с сыном уже обсуждали такой вариант развития событий, но ни к какому выводу так и не пришли. Гиб решил держаться до конца и тянуть, что есть сил, но признать связь Мэта и Лотти лишь в самом крайнем случае. Сия интрижка не относилась к числу лучших достижений сына, и, стань она достоянием общественности, пожалуй, после окончания процесса люди говорили и помнили бы больше всего именно об этом.
С другой стороны, Гиб был не настолько глуп, чтобы не понимать, как важно развязать защите руки. Адвокат вправе хвататься за любую возможность, дабы оправдать своего клиента, даже и выставляя его в дурном свете.
Впрочем, теперь, когда они узнали о рождении сына и внука, приоритеты стоило сменить. Да и сама суть дела словно бы менялась. Возможно даже, что твердую линию, которой придерживался Гиб против использования свидетельских показаний Лотти Линэм, следовало пересмотреть заново.
В поисках правильного решения, Гиб тем не менее краем уха вслушивался в оживленные дебаты. Словесные упражнения сына с адвокатом продолжались уже довольно долго, но так ни к чему и не привели. Гиб не преминул вмешаться и своим громовым басом перекрыл голоса обоих.
– Мой сын, мистер Ламар, настаивает на возвращении ребенка в нашу семью. Он по праву принадлежит нам и мы от своего не отступимся.
– Вот именно, – подтвердил Мэт.
Ламар утомленно поднял обе руки, словно обороняясь: – Я высказал вам много нелицеприятного, джентльмены, но для вашей же пользы. Не тешьте себя несбыточными мечтами.
Слова адвоката нисколько не ослабили решимость Мэта.
– Я готов на все, лишь бы вырвать ребенка из рук преступной матери. Кендал никогда не стала бы настоящей миссис Бернвуд. Из нее никогда не выйдет хорошая мать, ибо она была дурной женой.
Я предоставил ей возможность сделать карьеру и полную в этом смысле свободу действий, а она все испортила своим неуживчивым характером и постоянными склоками с коллегами. Я щедро тратился на нее и прекрасно к ней относился. Также никогда не пренебрегал своими супружескими обязанностями, – спросите кого угодно. Каждый подтвердит, что у нас был прекрасный брак.
И вот чем она отплатила. Безумными россказнями обо мне и о моем отце. Напала на мужа в его же собственном доме, ударила вазой и оставила умирать! Потом просто сбежала, а теперь, спустя год с лишним, я узнал, что у меня есть сын. Ему три месяца от роду, а я даже не подозревал о его существовании! Какое же это чудовище – ведь она даже не показала мне сына!
Квинси Ламар терпеливо дослушал взволнованные сентенции клиента, спокойно застегнул замки атташе-кейса и поднялся:
– Прекрасная речь, мистер Бернвуд. Неплохо обосновано, с чувством произнесено, я бы даже сказал – со страстью. Вам удалось убедить меня не только в том, что вы не совершали преступлений, в которых вас обвиняют, но и в том, что вы стали жертвой неслыханного предательства со стороны миссис Бернвуд. Посмотрим, насколько успешной окажется эта стратегия при перекрестном допросе.
Он подошел к двери, давая тем самым понять, что встреча окончена. В ожидании, пока охранник отопрет, он добавил:
– До тех пор пока миссис Бернвуд скрывается и ее нельзя допросить, ни один человек не в состоянии оспорить ни слова из вашей душераздирающей истории. Когда же ее найдут, а вы, конечно же, можете себе представить, что федеральные власти в данный момент землю роют, потребуются некоторые существенные уточнения.
Он удалился; в распоряжении Гиба и Мэта осталось всего несколько секунд – потом их разведут по камерам. – Отец, у меня ребенок! Мальчик!
Гиб похлопал Мэта по плечу:
– Это действительно чудесная новость, сынок. Я просто в восторге. Но сейчас не время ликовать. К сожалению, у нас совсем нет времени. Что-то я не больно доверяю нашему адвокатишке-гомику. Он мне сразу же не понравился.
– И мне тоже. Может, дать ему отвод и нанять нового?
Гиб отрицательно покачал головой:
– Все адвокаты так или иначе некомпетентны. Ни за кого из них нельзя поручиться, даже за члена твоей семьи, – добавил он сухо. – Нам, очевидно, не следует всецело на них полагаться, ни на этого, ни на любого другого в своих делах.
Мэт озадаченно замолчал.
– К чему ты клонишь, отец?
– Настало время взять дело в собственные руки.
Лотти прочитала послание сначала раз, затем другой. Короткая деловая записка.
Затем скомкала листок бумаги и швырнула его на пол. Ругнувшись, подошла к окну и посмотрела на свой залитый солнцем дворик. Над ним, казалось, нависло – „Здесь живут бедняки“. Чарли был не только ничтожным человеком, но и плохим добытчиком. За всю свою жизнь она так и не накопила достаточно средств, чтобы привести домик и двор в порядок.
С другой стороны, чего она ожидала? Что брак самым загадочным образом вдруг превратится в сказку?
Лотти вышла из бедной семьи и останется бедной до конца своих дней. Она знала об этом. Знал об этом и Чарли. Да и Мэт не надеялся, что она станет достойной уважения женщиной. В сущности, именно по этой причине он с ней и сошелся.
Они учились в четвертом классе, когда Мэт подстерег ее на обратном пути из школы. Спрыгнул с дерева прямо перед ней, напугал до смерти и загородил дорогу.
– Думаешь, ты очень классная, да, рыжуха? – с вызовом бросил он. – Так вот, это не так. Мой папа говорит, что твои родители – бедные ничтожные людишки, хоть и белые, и я не должен иметь ничего общего с такими, как ты.
– А я тебе скажу, что ты и твой папаша – дерьмо собачье. И я буду невероятно счастлива не иметь ничего общего с такими, как ты, Мэт Бернвуд. А теперь убирайся с дороги.
Лотти попыталась обойти его, но он сделал шаг в сторону и сграбастал ее за плечи.
– Куда это мы торопимся? – Мэт попытался ее поцеловать. Она саданула его в пах и убежала.
Несколько лет он набирался мужества, чтобы попытаться снова. На этот раз она уступила. С того для они постоянно думали друг о друге и не спускали друг с друга глаз. При этом оба хорошо понимали, что на что-то большое и серьезное им рассчитывать нечего. Еще детьми они хорошо усвоили, что такое социальные различия и сословная принадлежность. Они стремились навстречу друг другу словно бы параллельным курсом и их пути никак не могли пересечься.
Тем не менее Лотти и Мэт предавались флирту, растравляя, сами того не замечая, зарождающуюся чувственность, которая для обоих оставалась тайной вплоть до одного прекрасного жаркого дня, когда они встретились у небольшой горной речушки. И до посинения бултыхались там В одном исподнем. Мэт предложил пари: кто из них дольше пробудет под водой.
Конечно же, выиграл он и в качестве приза потребовал, чтобы девушка сняла бюстгальтер, позволив ему полюбоваться своей грудью. За его внешней грубостью и бравадой скрывалась ранимость и нежность, что пришлось ей весьма по вкусу.
Бюстгальтер был сброшен.
Мэт взглянул.
Затем взгляды постепенно переросли в касания.
Осторожное прикосновение юноши оказалось чувственным и ласковым. По этой причине она наградила его рядом привилегий, которых не удостаивался больше ни один мальчишка. Довольно скоро она дотронулась и до него.
Тогда в первый раз оба чувствовали себя неуклюжими и неумелыми. Мэт очень старался, но выглядел смешно. Смешной казалась и Лотти в своих отчаянных попытках доставить ему удовольствие. Но ей навсегда запомнилась лихорадочная дрожь их юных тел, торопливое прерывистое дыхание, отчаянное биение сердец и вздохи, сопровождавшие каждое новое открытие. Их честная и безудержная взаимная тяга во многом оказалась совершенно невинной.
Теперь Лотти мрачно поглядывала на свой скудный двор и горько плакала. Тогда она любила Мэта Бернвуда до самозабвения. Как и сейчас. Как будет любить всегда. Вот почему она позволяла Мэту себя использовать. За его мужским началом скрывалась известная доля отчаяния, девушка распознала и откликнулась на его призыв, отводя сексу не самую главную роль в их отношениях.
Их взаимоотношения стали для Мэтью Бернвуда своего рода попыткой самоутверждения. До сих пор он полностью подчинялся отцу. Жил, чтобы воплотить все надежды, возложенные на него другими. Всегда поступал именно так, как ожидалось. И только любовь к Лотти была единственным отступлением от правил.
Необходимость сокрытия их любовной связи тоже тешило самолюбие Мэта, поднималась в собственных глазах. Ведь Лотти являлась антиподом некоего идеала женщины, к которому ему, согласно кастовым предрассудкам, положено было стремиться. Будь она хоть чуточку ближе к тому слою общества, где заправляли Бернвуды, Мэт, вероятно, давно утратил бы всякий интерес. Только оттого, что она была откровенно чужда клану Бернвудов и им подобных, Мэт продолжал встречаться с ней все эти годы.
Тем не менее Лотти ни минуты не сомневалась, что Мэт, на свой лад, тоже любит ее. Хотя он, разумеется, никого не способен полюбить так, как любил отца.
Никто на свете не мог рассчитывать на такую безоговорочную преданность, с какой сын относился к Гибу.
По этой самой причине Лотти сочувствовала Кендал Дитон, столь опрометчиво связавшей свою жизнь с Бернвудом-младшим. Кендал, конечно же, начала возмущаться, выяснив, что находится на вторых ролях и в сердце мужа царит свекор. При этом она не уставала указывать Мэту на подобную несправедливость. Еще до развода Мэт частенько жаловался Лотти на невоздержанность своей жены в выражении подобного рода чувств.
Итак, кем же все-таки Лотти была для Мэта Бернвуда? Подстилкой? Или послушной и всецело преданной любовницей?
Ответ на вопрос таился в письме, полученном ею сегодня от Мэта. Она нагнулась, подняла листок с пола и положила на стол, предварительно расправив ладонью.
Сейчас Мэт в ней по-настоящему нуждался. Куда больше, чем в прежние времена. И вероятно, такой отчаянной нужды в Лотти У него никогда уже не будет.
Она окинула тоскливым взором комнату и старую, покосившуюся мебель, испещренный пятнами потолок и пол из грубых досок, скрипевший при каждом шаге.
Какова жизнь, такова и рама, подумала она печально.
Когда Кендал исчезла из города, дело об убийстве, в котором обвинили Лотти, отложили до выборов нового состава присяжных. Ей назначили адвоката. Первым делом он потребовал отложить рассмотрение на более длительный срок под предлогом, что ему необходимо восстановить кое-какие подробности и выработать стратегию защиты. Суд удовлетворил его требование. Теперь же, перед лицом куда более важных процессов, намечавшихся в ближайшем будущем, возможно, пройдут месяцы и месяцы, прежде чем она узнает о новой дате рассмотрения своего дела.
Но Лотти хотелось разделаться со всем этим как можно скорее. Независимо от решения суда, который признает или не признает ее виновной в убийстве Чарли, жизнь женщины все равно так или иначе превратилась в пытку. И в тюрьме она не сидела, но и свободной тоже считаться не могла.
У нее не было детей, не было мужа, наконец, не было семьи – никого, кто выразил бы ей свое негодование или поддержку. Был, правда, дом, но она считала его скорее убежищем, чем жилищем. В общем, у нее не было никакого общественного статуса.
Единственное в жизни счастье она обрела в объятиях Мэта Бернвуда. Со всеми недостатками и слабостями она все равно любила его.
Лотти еще раз перечитала письмо из тюремной камеры. Он просил ее об услуге. Но какой! Начни она помогать ему, под угрозой окажется ее собственная жизнь.
С другой стороны, принимая во внимание все обстоятельства своего печального существования, Лотти понимала, что терять ей абсолютно нечего.
