bannerbannerbanner
Главный свидетель

Сандра Браун
Главный свидетель

Полная версия

Там, где жила Кендал, ей не с кем было разделить свою печаль, она страдала и грустила в одиночестве.

Кендал с головой уходила в работу, но к назначенному сроку ей удалось обставить крошечную комнатушку для будущего ребенка. И вот в один прекрасный день у нее начались схватки. Хозяйка разрешила воспользоваться своим телефоном, в считанные минуты Кендал на «скорой помощи» доставили в больницу.

Ребенок родился вечером того же дня. Жизнерадостный здоровый мальчик весил целых восемь фунтов и три унции.

Она назвала его Кевин Грант – в честь отца и дедушки. Переполненная счастьем, Кендал жаждала кому-нибудь излить свою душу.

– Ребенок!? – завизжала в трубку Рики Сью. Она ужасно обрадовал ась такому повороту дела, правда, долго поминала Кендал, что та не изволила сообщить о своей беременности.

– Слушай, а может, все-таки вернешься? В конце концов, что ж теперь всю жизнь находиться в бегах? Ты же не совершила ничего противозаконного.

Похоже, ни одна личность из Проспера не пыталась выйти на след, эксплуатируя ее дружеские связи с Рики Сью И любовь к бабушке. Очевидно, Гиб каким-то образом объяснил окружению причину странного исчезновения Кендал, непонятно только почему он словно забыл о ее существовании и не пытается отомстить. Слишком подозрительным казалось Кендал это видимое спокойствие. Было бы куда легче, если бы Рики Сью или бабушка как-нибудь намекнули, что Кендал разыскивают или терроризируют самых близких, стараясь выудить у них информацию относительно ее убежища.

С другой стороны, может статься и так, что «они уже достаточно осведомлены о том, где и как она проживает, и теперь ждут только удобного случая, чтобы нанести удар.

Ведь в принципе им ничего не мешает в любой момент выйти ей навстречу из первого попавшегося переулка, а она так ничего и не сделала, чтобы привлечь внимание общественности к своей персоне. Проживая под чужим именем, позабыв о карьере юриста и занимаясь неквалифицированным трудом, женщина обрела себя на жизнь серенькую, незаметную. И все ради того, чтобы они с Кевином могли как-то существовать.

Никогда уже ей не добиться видимого успеха в жизни. Никогда больше не выйти замуж. Рики Сью услужливо предложила навести справки, жив ли Мэт после того удара в голову, но Кендал ничего не желала знать. Если он погиб, ее вполне могут обвинить в мужеубийстве. Если он все-таки выжил, то по закону она считается замужней женщиной. Другими словами, и в том, и в другом случае весьма незавидное положение.

Как-то раз уже с трехмесячным Кевином на руках, Кендал прогуливалась по лужайке перед домом хозяйки. Граждане Денвера наслаждались погожим весенним днем, безоблачным небом. Но Кендал смутно чувствовала какую-то непонятную тревогу, вроде той, что испытывают метеопаты, когда солнце неожиданно затягивают тучи. Внезапно, обливаясь холодным потом, она поняла, что ее тихая неприметная жизнь кончилась.

Неподалеку остановился темно-синий седан. Из него выбрались двое и по дорожке двинулись прямо к ней.

Тот, что полнее и ниже ростом, обворожительно улыбался, другой, высокий – нет.

Улыбчивый тотчас обратился:

– Миссис Бернвуд?

Кендал ответила утвердительно, чем сильно поразила случайно выглянувшую хозяйку дома, которая до сих пор не знала ее имени.

Маленький извлек из кармана кожаный бумажник и, раскрыв, продемонстрировал Кендал свое удостоверение.

– Агент Джим Пепердайн, ФБР. – Он кивнул на строгого человека с поджатыми губами и в темных очках. – А это – представитель судебной власти Соединенных Штатов – Джон Макграт.

Глава двадцать шестая

Джон Макграт проснулся и почувствовал, что его память полностью восстановилась.

Он проснулся неожиданно, но при этом без всякой апатии и дурацкой растерянности – чувств, ставших уже привычными. С удивительной ясностью он вдруг представил свое отдаленное прошлое, впрочем, и недавние события тоже.

Он вспомнил, как его зовут, а заодно и собственное детство в городке Райли, Северная Каролина. Вспомнил даже номер на футболке, которую носил в старших классах школы, увлекаясь игрой в футбол.

Вспомнил и о своей работе в ФБР, и о том событии, которое полностью перевернуло всю его жизнь и из-за которого пришлось оставить это учреждение два года назад. Он вспомнил и свою нынешнюю работу. Вспомнил, как его послали в Денвер и зачем.

Сама по себе автомобильная катастрофа, по-видимому, навсегда останется тайной, хотя он припомнил, как вел машину по скользкой от проливного дождя дороге и то, как в конце концов врезался в дерево. Он даже ухитрился возродить в себе ощущение беспомощности и предчувствие смерти, почему-то оставившие его равнодушным, когда автомобиль перевалил через гребень скалы. Джон вспомнил, как пришел в себя в госпитале, и страшную ломоту во всем теле со всех сторон окруженный незнакомыми людьми, он и сам себе казался чужаком.

Куда как ясно, вспомнил Кендал, глядевшую ему прямо в глаза и утверждавшую: „Это – мой муж“. Джон провел ладонью по лицу и сдавленно выругался, поскольку вспомнил также все происходящее с этого момента. Особенно прошедшую ночь. Когда он оказался в дерьме по самые уши.

Ту самую ночь, когда он познал Кендал Бернвуд.

Подушка рядом еще хранила тяжесть головы Кендал.

Перебирая в памяти каждый жест, вздох, каждое ощущение прошлой ночи, он постанывал, зарывшись лицом в ладони.

Господи, да разве удивительно, что к нему вернулась память, особенно после того, что случилось ночью?

Он снова прикрыл глаза и потер веки. Ну и какой отчет он представит Пепердайну? Да что, Пепердайн! Как оправдаться перед самим собой? Что ж, по крайней мере, он никому не изменил. Ведь они с Лайзой…

Лайза. Лайза Фрэнк. Как и все прошлое, воспоминания о ней тоже словно сидели взаперти, в темном закоулке его сознания вплоть до нынешнего момента. Теперь они хлынули бурным потоком. И как вовремя он вспомнил об их ссоре!

Джон возвратился из Франции: эскортировал в Штаты одного беглого уголовника. Безгранично утомленный и мрачный, он едва мог различать окружающее сквозь щелочки покрасневших от бессонницы глаз. Им владело единственное желание – завалиться и проспать часов эдак тридцать и так, чтобы никто не беспокоил. Вставляя ключ в замочную скважину, —он очень надеялся, что Лайзы нет дома.

Но она оказалась у себя, да еще и очень возбужденная. Прямо-таки заведенная, потому что во время полета какой-то пассажир первого класса начал к ней приставать, как последний придурок.

– Очень тебе сочувствую, – произнес он, стараясь говорить учтиво. – Правда, у меня тоже выдался полет не из легких. Я сейчас в душ, а потом давай завалимся и выспимся как следует, ладно?

Но Лайза сроду не отличалась покладистостью. Как только он вышел из ванной, она оказалась рядом с полотенцем в руках, а когда он наконец добрался до спальни, Лайза уже лежала на кровати, едва прикрывшись простыней и сладострастно улыбаясь.

С того самого дня, когда он с удивлением обнаружил, в чем заключается разница между мальчиком и девочкой, зрелище обнаженной женщины никогда уже не оставляло его равнодушным. Тем не менее в ту ночь он повел себя несколько необычно, и Лайза так и не дождалась привычного сладкого на ночь.

Она щелкнула выключателем ночника и зажгла свет:

– Джон, нам надо поговорить.

– Только не сейчас, Лайза, я очень устал.

– Уже по одному ее тону догадался, что сейчас последует нечто вроде „наши отношения зашли в тупик“ и так далее, а он слишком утомлен, чтобы выдержать еще и это. В общем-то, даже в самом начале их знакомства Джон всячески старался избегать выяснения отношений.

Так и не приняв во внимание его возражения и усталость, она начала привычный зудеж о тех аспектах их совместной жизни, которые Джон как раз считал лучшими и ценил больше всего.

Они видят друг друга не столь часто, как ей бы хотелось. Как стюардесса одной из крупнейших международных линий она имела нерегулярный рабочий график и подолгу не бывала дома. По роду своей деятельности Джону также приходилось много путешествовать. Тем не менее они довольно часто предавались любовным утехами без всякой взаимной зависимости. Джону так нравилось больше, но у Лайзы на этот счет существовало собственное мнение.

– Тебя все это вполне устраивает, – жаловалась она. Он, по обыкновению, заявил, мол, ничего подобного, в душе признавая, что она права. Ему нравилось такое положение дел – он даже как-то не задумывался об их отношениях, как об отношениях особого рода – именно на этом определении настаивала Лайза. От Джона сложившаяся ситуация не требовала ни особых усилий, ни, повышенного внимания к Лайзе, а главное времени. В таком духе он и собирался продолжать.

Но в ту ночь Лайза слишком сильно упирала на недостатки их совместного проживания, и он по-настоящему разозлился.

– Я не желаю обсуждать данные проблемы сию минуту. – Он выключил ночник и зарылся головой в подушку.

– Скотина ты, – буркнула Лайза, но он постарался пропустить это мимо ушей.

Проснувшись поутру и глядя на спящую Лайзу, он вдруг понял, что Лайза Фрэнк для него по-прежнему чужая, такая же далекая, как в тот самый день, когда они обменялись телефонами. Во время того полета Лайза оказалась стюардессой в их салоне.

Сколько раз он спал с ней, но так и не понял, что она за женщина. Точно так же и она – не знала и не понимала его. В сущности, не было на свете человека, который бы понимал, что же все-таки творится в голове Джона Макграта. Он и сам до конца не мог разобраться в этом, о чем сразу же честно Лайзу предупредил. Потому все пустил на самотек. События и в самом деле развивались сами собой, пока не случилась эта злосчастная ссора, за которой последовал разрыв.

Джон оторвался от воспоминаний, услышав, как в соседней комнате Кендал укачивает Кевина. Похоже, что за весь день она впервые уделила ребенку внимание. Джону ясно представил ось, как она берет мальчика на руки, ласкает его, нежно трогает личико – короче, предается нехитрым радостям материнства.

 

Именно такой, обремененной материнскими обязанностями, он впервые увидел ее на жалкой лужайке в Денвере. Когда Джим Пепердайн назвал себя и свою должность, она вздохнула едва ли не с облегчением, словно от сбывшихся грез, и обрадовалась, что ее наконец нашли.

Ей дали время собраться самой и уложить вещи ребенка, прежде чем отвезти к автомобилю. В самый последний момент – прежде чем сесть в машину, она неожиданно заколебалась, переводя взгляд с одного агента на другого, и растерянно спросила:

– Вы что же, отвезете меня назад, в Южную Каролину?

– Да, мэм, – ответил Джим. – Придется отвезти.

В течение своей сравнительно продолжительной карьеры Джон не раз наблюдал различные человеческие эмоции, изучал человеческие рефлексы, правда, неосознанно и не занимаясь этим специально. Он также оказался неплохим экспертом в области различных оттенков человеческой речи – повышении и понижении голоса в зависимости от ситуации, и знал, как может изменяться выражение лица. С удивительной точностью он мог отличить ложь от правды. В каком-то смысле это стало хобби, и товарищи по работе полагались на его знание человеческой породы.

И поэтому, когда Джим сообщил Кендал об их намерении, а на глаза женщины навернулись слезы и она страстно прижал а ребенка к своей груди, Джон совершенно отчетливо понял, что Кендал Дитон Бернвуд на самом деле всем сердцем верила в то, что говорила:

– Если вы отвезете нас назад, меня убьют.

Джон некоторое время работал вместе с Пепердайном и тот зарекомендовал себя отличным парнем. Пожалуй, он считал его своим настоящим другом. Один из немногих, Пепердайн знал, что Джон уже не работает на ФБР, но тем не менее пригласил его поприсутствовать на допросе миссис Бернвуд.

– Посидишь как наблюдатель, – бросил Пепердайн небрежно, когда они направились к офису, где их уже ожидала Кендал. – Не исключено, что тебе это покажется интересным. Кроме того, хорошо бы установить, говорит ли она правду или выдает фантастическое нагромождение лжи. Уверен, ты уже догадываешься, что она не лжет.

– Пожалуй, но пусть попробует заполучить на свою сторону присяжных, поскольку ее показания кажутся более чем невероятными.

– Уж больно ты хладнокровен, дружески сказал Пепердайн, – но в сущности, куда строже и циничнее любого из совета присяжных. Если ей удастся убедить в своей правоте тебя, считай, руки у нас развязаны.

– Я же не работаю в федеральном агентстве, – напомнил ему Джон у самой двери.

Пепердайн взялся за ручку, иронично взглянув на Джона, бросил:

Ерунда это все, – и толчком распахнул дверь.

Глава двадцать седьмая

Она сидела в полном одиночестве, спокойная и невозмутимая, отклонив услуги адвоката и заявив, что готова вести разговор самостоятельно.

Сын ее находился на попечении другого агента. Кендал не дрогнула даже тогда, когда Пепердайн предъявил ордер на задержание.

– Однако в соответствии с ордером мне предлагается выступить в качестве свидетеля.

– А Вы чего, собственно, ожидали? – спросил Пепердайн. – Может быть, ордера на арест по обвинению в убийстве?

– Он умер?

– Мэт Бернвуд? Нет.

Она сжала губы, но Джон так и не понял – то ли испытав безмерное облегчение, то ли, наоборот, намереваясь собраться с силами.

– Я думала, что убила его.

– Если мистеру Бернвуду предъявят обвинение не в соответствии с вашими показаниями, я на его месте предпочел бы умереть.

Она необдуманно наморщила лоб, словно не до конца осознавая происшедшее:

– Стойте! Что-то я не пойму. Вы что, хотите сказать, что Мэта арестовали, предъявив обвинение?

– Его, его отца и многих других, кого вы указали как членов заговорщицкой группы. – Пепердайн положил перед ней список фамилий. – Обвинения же самые разные – от создания тайной организации до прямого участия в убийстве первой степени. С тех пор как к процессу подключились окружной судья и прокурор, дело обстоит примерно таким образом. Как видите, миссис Бернвуд, многие из названных вами находятся в заключении. И всем им отказано в освобождении под залог.

– Просто не верится, – тихим голосом произнесла Кендал. – Неужели в конце концов кто-то внял моим призывам?

– Вашим призывам вняли бы с самого начала, если бы вы обратились, куда и к кому следует. – Пепердайн присел на краешек стола. – Кое-кто из крупных юристов давно уже почуял, что в Проспере творится что-то неладное. Слишком уж многие заключенные умирали в тюрьме при не выясненных якобы обстоятельствах. И слишком много травмированных в результате несчастных случаев. Приговоры же большей частью оказывались неоправданно суровыми.

– Так, значит, расследование уже велось?

– И гораздо раньше, чем вы стали выступать там в качестве общественного защитника, – отозвался Джим. – В Проспере работал наш человек под вымышленным именем и легендой. Но прежде чем ему удалось собрать неопровержимые улики на активных заговорщиков, он вдруг неожиданно и бесследно исчез.

Пепердайн открыл одну из папок и протянул Кендал фотографию:

– Полагаю, вы его узнаете.

– Господи, это же Бама!

Пепердайн взглянул на Джона. Джон кивнул. Женщина воскликнула с неподдельным удивлением.

– В ту ночь, когда я стала свидетелем чудовищного убийства Майкла Ли, я обнаружила его останки. Он к тому времени отсутствовал уже с неделю.

– и до сих пор не найден, насколько я знаю. Мы обыскали метр за метром всю территорию, о которой вы упоминали в своих телефонных рапортах. Как вы думаете, вам удастся обнаружить место его погребения?

– Очень сомневаюсь. Прошло уже больше года. И темень тогда стояла непроглядная. Я заблудилась и перепугалась до смерти. В буквальном смысле наткнувшись на его тело, я потом вынуждена была бежать, чтобы спастись. Даже если мне удастся вывести вас на то самое место, останки, ДОЛЖНО быть, давно расхищены животными.

– Тем не менее мы, возможно, отыскали бы хоть какие-то улики.

Она зажала рот ладонью, чтобы унять дрожащие губы:

– Не могу поверить, что Бама и в самом деле работал на ФБР.

– Его звали агент Роберт Маккой. Должно быть, он поплатился жизнью за свою ошибку.

– Совсем не обязательно. Просто „Братство“, вполне вероятно, проводило так называемую весеннюю чистку с целью очистить город от нежелательных элементов. Это послужило достаточно веской причиной избавиться от него.

Кендал поднялась и подошла к окну. Скрестив руки на груди, она немного приподняла плечи и застыла в таком положении чуть покачиваясь, словно защищаясь от кого-то. Джон заметил в глазах ее страх и беззащитность.

Вместо слов у нее вырвался какой-то шелест:

– Вы даже представить себе не можете, на что „они“ способны.

– Да нет, в принципе мы себе представляем, – вмешался Пепердайн. – Помните издателя, работавшего в газете вашего мужа?

– Я только однажды встречалась с этим господином. Он неожиданно умер, еще во время нашей с Мэтом помолвки.

– Вряд ли он умер естественной смертью, как об этом гласило официальное заключение. Похоже, он не разделял идеи вашего мужа. Мы произвели эксгумацию трупа, чтобы узнать истинную причину его смерти. Теперь видите, мадам, мы хорошо понимаем, с кем имеем дело, – мрачно усмехнулся Пепердайн.

– У меня есть основания полагать, что и у вас в ФБР работают их люди. Агент Брэддок…

– Находится в тюрьме вместе с прочими. Мы позаботились и об этом.

– Правда? Вы что, считаете, что он у вас такой один-единственный? Сколько членов „Братства“ просочилось в вашу контору – вам известно? – Она невольно, повысила голос, выдавая снедавшую ее тревогу. – Начни я давать против них показания, они постараются меня убрать. Какой-нибудь способ да изыщут!

– Мы предоставим вам бессменную защиту, – Пепердайн указал на Джона, но Кендал бросила на него такой взгляд, что тот понял: она не видит в нем надежного охранника.

– Вы не в состоянии. Независимо от того, какие меры вы примете, их все равно окажется недостаточно.

– Ваши показания имеют для нас чрезвычайную ценность, миссис Бернвуд.

– Кто еще выступит со свидетельскими показаниями против „Братства“? – Пепердайн несколько замешкался с ответом, и она презрительно фыркнула: – Значит, я у вас одна? И вы надеетесь выиграть дело на основании только моих свидетельств? Да их адвокат просто камня на камне от этих сведений не оставит. К примеру, заявит, что я придумала всю эту несусветную чушь только для того, чтобы поквитаться со своими врагами.

– А как насчет Мэта Бернвуда? Он тоже ваш враг? – Пепердайн задал непростой вопрос. В соответствии с полученной информацией, женщина намеревалась вышибить парню мозги хрустальной вазой. Джон уже давно сгорал от любопытства, отчего?

– Так вы намерены давать показания против него, миссис Бернвуд?

– Да, намерена – в самом деле. Правда, я не видела его среди прочих во время казни Майкла Ли. И своего свекра тоже. Но все-таки они там были. Я в этом уверена.

– Мы, со своей стороны, тоже в этом не сомневаемся. – Пепердайн заглянул еще в одну папку. – „Братство“ не осмелилось бы на ритуальное убийство в отсутствие Гиббонса Бернвуда, его основателя и главного мага.

Кендал глубоко вздохнула и хрипло заметила, как бы про себя:

– Мне следовало бы и самой догадаться.

– Знаете ли вы что-нибудь о прошлом вашего свекра?

Кендал привела несколько фактов, затем спросила:

– Немного, кажется, правда?

Пепердайн начал читать вслух кое-какие документы из толстенного досье, которое агент завел на Гиба Бернвуда.

– Отец его был морским пехотинцем во время второй мировой войны и служил на юге Тихого океана. Он и еще несколько человек вызвались добровольцами на одно рискованное предприятие. В течение первой недели в деле погибли все, кроме отца Гиба, но он выжил и ухитрился еще восемь месяцев просуществовать на крошечном островке, захваченном японцами, питаясь сырой рыбой, которую ловил собственными руками. Отец Гиба умудрился прикончить пятьдесят вражеских солдат и уйти невредимым. Когда же американцы снова захватили островок, его на корабле отправили домой и с большой шумихой провозгласили героем. Он сильно затосковал, что война кончилась, прежде чем ему удалось снова вернуться на фронт. Серым октябрьским днем 1947 года он методично почистил винтовку, затем вставил дуло в рот и большим пальцем ноги нажал на спуск.

Несмотря на самоубийство отца, юный Гиб Бернвуд сотворил из своего родителя самого настоящего кумира и во всем желал ему подражать. Он также поступил в морскую пехоту и даже успел повоевать в Корее, но война окончилась слишком быстро, что оставило в душе молодого человека острое чувство неудовлетворенности. Когда же подоспела вьетнамская война, оказалось, что по Возрасту Гиб для непосредственного участия в боевых действиях не годится. Таким образом, он пропустил самую главную драчку второй половины века, а раз так – решил начать свою личную войну и следил за тем, чтобы и Мэт шел по его стопам.

Как и отец, Гиб записался в члены ку-клукс-клана, но в начале шестидесятых с кланом расстался. Очевидно, методы клана показались Гибу слишком мягкими. Он решил создать собственную организацию – небольшую группу последователей, преданных лично ему, Бернвуду – это давало возможность Гибу ни перед кем не отчитываться. Мы считаем, что „Братство“ возникло в середине шестидесятых. Естественно, Мэт воспитывался в соответствующих традициях, дабы со временем возглавить организацию, созданную отцом.

Мы следили за ним в течение тридцати месяцев, но не имели ни одного свидетельского показания против Гиба лично. Так кое-какие косвенные улики – и все. Вы наш единственный шанс добраться до этого парня. Если мы его достанем как следует, то остальные повалятся как костяшки домино.

В течение всего монолога Пепердайна Кендал ни разу не раскрыла рта. Но когда он отложил досье Гиба, изрекла:

– Вы тем не менее не в силах доказать, что они с Мэтом принимали участие в казни Майкла Ли. В запасе у них оказался целый год, чтобы уничтожить всякого свидетеля и любую улику. Хороший адвокат – а уж Мэт и Гиб наймут самого лучшего – в два счета докажет, что все мои показания не более чем месть Мэту за то, что тот изменил мне с одной из моих же клиенток.

– у него был роман с одной из подзащитных?

– Да.

Пепердайн в растерянности моргнул, почесал в затылке и с надеждой глянул на Джона.

– Джим, полагаю, что она права, – откликнулся последний. – Стоит только этой истории выплыть в суде, как свидетельница покажется присяжным просто зловредной бабой, а это здорово отразится на впечатлении от ее показаний.

– Господи…

– Да это не столь уж важно, мистер Пепердайн, – буркнула Кендал сердито. – Вся наша беседа вообще лишена смысла. Прежде чем дело дойдет до суда, я буду лежать в гробу. „Братство“ и существует целых тридцать лет только потому, что его члены и члены их семей хранят организации абсолютную верность. Вы что, в самом деле думаете, что они позволят мне жить?

 

Я видела, как они кастрировали и распяли на кресте чудесного молодого человека только потому, что он, будучи выходцем из Азии, осмелился поухаживать за дочерью одного из них. Мое преступление в тысячу раз хуже. Даже если я откажусь выступать в суде, они все равно постараются прикончить меня за предательство. Они без жалости расправятся со мной, не сомневаясь в собственной правоте, поскольку – и это самое страшное – они полагают, что Бог на их стороне. Они, видите ли, существа избранные, и все якобы делают во имя Божье. Они пели гимны, пока Майкл Ли истекал кровью. В соответствии с их кодексом, я – отступница и убить меня – во истину святое дело. Хорошо, предположим, что те улики, которые предоставите суду вы, и мои показания – показания, так сказать, обманутой жены – даже в совокупности окажутся недостаточно убедительными для вынесения обвинительного приговора, и они выйдут на волю. Если Мэт и не убьет меня, то вполне сможет притянуть к суду о неоправданном побеге матери семейства и тогда, может статься, ему передадут права опеки над Кевином.

Пепердайн хмыкнул:

– Возможно, вы не в курсе, миссис Бернвуд, но ваш муж уже добился развода и в качестве причины выдвинул нападение на его персону.

– Потому что я защищалась, когда ударила его? Тот пожал плечами:

– Он заявил свои претензии. Поскольку вы не явились в суд в течение определенного времени, то суд вынес решение в одностороннем порядке.

– Судья Фаргоу?

– Он самый.

Джон наблюдал за ее реакцией на сообщение о том, что официально она уже не является женой Мэта Бернвуда: Он с полной уверенностью заключил, что это известие не слишком ее опечалило, хотя Кендал и насупилась.

Следующий вопрос объяснил причину ее поведения.

– Мой бывший муж знает о Кевине?

– Только не от нас, – сказал Пепердайн. – До сего момента мы не знали, что у вас есть ребенок. Разумеется, не исключено, что он узнал об этом из другого источника.

Кендал уселась поудобнее и поглубже, оперлась о подлокотники и принялась раскачиваться взад и вперед:

– Он ни перед чем не остановится, чтобы убрать меня, а Кевина превратить в послушного адепта „Братства“. Нет, – заявила она взволнованно, – я не вернусь назад. Ни за что.

– Вам так же, как и мне, очень хорошо известно, что у вас нет другого выхода, миссис Бернвуд. Вы покинули место, где было совершено несколько тяжких преступлений. Незаконная попытка избежать дачи свидетельских показаний также относится к разряду федеральных преступлений. В соответствии с утвержденным графиком вам придется предстать перед судом магистрата в течение получаса. Судья, в свою очередь, вынесет решение о необходимости задержать вас как главного свидетеля и вернуть – с соответствующей охраной – в то самое место, где были совершены преступления. Вы, разумеется, сохраняете право взять себе адвоката, если хотите.

– Я неплохо владею законодательством, мистер Пепердайн, – холодно произнесла Кендал. – И собираюсь впредь обходиться без адвоката.

– Мы согласны полностью отказаться от обвинений в ваш адрес, если вы поможете нам прищучить этих парней. – Он сделал небольшую паузу, дабы выслушать возражения, но она промолчала. – Ведь когда вас везли сюда, вы думали, что вам предъявят обвинение в убийстве. Мне кажется, вы должны испытывать в некотором роде облегчение.

Она печально покачала головой:

– Вы не понимаете. Они сделают все, чтобы меня убить.

– Мы отправляемся сегодня же вечером, – коротко бросил Пепердайн.

Джон знал, что его друг в значительной степени разделяет тревогу женщины, но как человек подневольный вынужден подчиняться законам своего учреждения. Пепердайн ведет дело, которое следует довести до конца, и волей-неволей придется смириться.

– Выезд назначен на три часа, – добавил он. – Вас перевезут в округ Колумбия на конспиративную квартиру, где вы и подождете суда. Я сопровождаю до Далласа, а там женщина-охранник и мистер Макграт возьмут на себя труд сопроводить вас до места назначения.

Джону показалось, будто земля уходит у него из-под ног. Он вывел Пепердайна в коридор и сердито поинтересовался: – Что ты имеешь в виду?

– Что я имею в виду?

– Как при кажешь понимать твои слова, что мне придется сопровождать эту женщину до места назначения? Мне?

На лице Пепердайна отразилась сама невинность. – Таково задание, Джон.

– Не мое это задание. С тобой приказано ехать Стюарту, а не мне. Он, видишь ли, в последнюю минуту заболел и послали меня.

– Что ж. Такова, видно, твоя судьба.

– Джим, – произнес он, хватая приятеля за рукав, дабы как-то привлечь его внимание. – Я не знал, что у нее ребенок.

– Мы все удивлены не меньше тебя.

– Я не могу принять на себя такое дело. Это… это сведет меня с ума. Ведь ты-то знаешь.

– Ты что, испугался?

– Ты просто читаешь мои мысли.

– Ребенка что ли испугался?

Фраза резанула его слух. Тем не менее это была чистая правда.

– То, же знаешь, что мне пришлось пережить после неудачи в Нью-Мексико. Меня до сих пор мучают кошмары по ночам.

Меньше всего на свете Джон хотел, чтобы Пепердайн поднял его на смех за дикий, ничем не оправданный страх. И тот, уловив состояние приятеля, сжалился над; ним, но все-таки попытался урезонить.

– Послушай, Джон, я смотрел, как ты вел переговоры с такими подонками, которых свет не видывал. И тебе удалось уговорить террористов сложить оружие, хотя те искренне верили, что, сдавшись, никогда не попадут в рай. Вот как ты умеешь убеждать!

– Ну, было однажды. И больше не повторил ось. – Подумаешь, выдался один неважнецкий денек, так ты и нос повесил.

– Один неважнецкий денек? Оказывается, все, что тогда произошло, можно так вот просто назвать – один неважнецкий денек?.

– Я не собираюсь нисколько приуменьшать случившееся. Но никто тогда не подумал, что ты виноват. Никто, Джон. Разве ты мог предположить, что этот псих и в самом деле исполнит свою угрозу.

– Не мог, а должен был, Джим. Скажешь, нет? Ведь именно ради этого меня учили и тренировали. Ради этого обзавелся при ставкой „доктор философии“ перед своей фамилией. Подразумевается, что я всегда должен знать, когда давить, а когда и шаг назад сделать.

– Ты – один из лучших в нашей конторе, Джон. И нам по-прежнему тебя не хватает. Когда-нибудь, я уверен, настанет день и ты простишь себе то, что случилось в Нью-Мексико, и вернешься. – Пепердайн положил ему руку на плечо. – Слушай, у тебя стальные нервы. Скажи мне теперь, только взгляни реально, чем может навредить кро-о-ошечный – уги-пути – ребеночек?

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29 
Рейтинг@Mail.ru