Роман Воронов
Элементы
Простое решение
Мыслью ухватись за Слово,
Вытяни из Слова смысл.
Где же взять мне это Слово,
Ведь его рождает мысль.
Ну, тогда придумай Слово,
А ухватишься потом.
Ты меня запутал снова
На решении простом.
1
– Склонись пред Вечностью, песчинка бытия
Несчастный лист, искомканный ветрилом,
Не спрашивай испуганно: кто я,
Тебя к земле прижавший страшной силой.
– А вы, Святой Отец, оказывается, поэт, – сказал я, поднимая с мокрой травы пояс с ножнами, которые использовал в качестве седалища на привалах. Сами ножны вот уже три дня были пусты. Их содержимое расколол здоровяк, орудующий моргенштерном невероятного размера, выскочивший на меня из леса и первым махом оставивший за своей спиной просеку из молодых дубков. Не пригнись я вовремя, химеры, затягивающие грешников в ад, сами испугались бы эдакого изуродованного чучела: утренняя звезда – инструмент серьезный, мой меч на его пути был просто сухой веткой. Эту версию я заготовил для любопытствующих всех полов и возрастов (если таковые возникнут) на предмет моей утраты. На самом деле свой меч я проспал. Меня сморил сытный ужин (ломоть черствого хлеба и кружка воды) да долгий дневной переход через горный хребет. Я встретил рассвет под раскидистой ивой без меча, походной сумки с провиантом и запаса арбалетных болтов (сам арбалет висел на ветке, не замеченный ночным вором). Мне бы расстроится, но подумалось: «Слава всем святым, оставили в живых», и, прихватив бесполезное оружие, я тронулся в путь.
В самый что ни на есть полдень того дня, о коем беспрестанно напоминало солнце, изрядно припекавшее макушку, я вышел к вересковому полю. Лилово-розовые волны, доходившие до пояса, сковывали движения, сонмы пчел, занятых опылением, грозили разукрасить мою физиономию не хуже существующего в официальной версии моргенштерна, а висящий над верещатником терпкий аромат слезил глаза. Одной рукой я отмахивался от жужжащих тварей, другой тер глазницы – крохотный шлюп, вынужденный сопротивляться океанской волне сломанными веслами. Проморгавшись в очередной раз, сквозь вересковую слезу и рой мечущейся передо мной живой шрапнели, я заметил черную гору, наперерез приближавшуюся ко мне. Казалось, грозный риф, окруженный шапкой пенных брызг, сам искал встречи с несчастным суденышком, и без того обездоленным (обезвесельным) штормом.
Я остановился, наново протер глаза рукавом, снял с плеча арбалет, взвел его и, не вложив болта по причине, ранее мной описанной, направил на гору.
– Стой и назовись, – прокричал я, стараясь придать голосу уверенности и хрипотцы.
Гора остановилась в футах ста от меня и насмешливо пробасила:
– Ты, мой юный друг, видать, по всему большой волшебник, что приготовился стрелять воздухом.
Я опустил арбалет, а гора дружелюбно скинула капюшон, обнажив коротко стриженные рыжие волосы, накрывавшие круглую, как ядро, голову с большими синими глазами и широко улыбающимся ртом.
– Я монах, – сказал человек и, сделав шаг навстречу, продолжил, – можешь не бояться меня.
Так я познакомился со Святым Отцом. Мой неожиданный товарищ являл собой личность загадочную (помимо деревянного креста на необъятной шее, под рясой к поясу был приторочен огромный меч, больше подходивший рыцарю, нежели монаху), да и говорил он в основном загадками.
– Имени твоего не спрашиваю,
Ни к чему оно мне,
А начну мысль вынашивать,
Так гореть мне в огне.
Вот так приветствовал меня монах, обрушивая без остановки свою полустихотворную болтовню:
– И путь твой куда, знать не хочу, не доверяй свою голову палачу.
– А куда идешь ты? – спросил я, желая заткнуть рот святейшего хоть на миг.
Попытка добиться недолгой тишины провалилась.
– Не ты, а Святой Отец,
Обращайся ко мне только так, наглец.
– Но ты сам назвался монахом, – возмущенно отреагировал я на несправедливое его замечание.
– То было время, когда звался монахом,
Теперь это имя посыпано прахом.
– И все же, Святой Отец, куда ты шел? – сказал я, продолжая движение через кустарник.
– К тебе навстречу через лес
Привел меня Отец с небес.
Я с опаской поглядывал на своего спутника, который как ни в чем не бывало шагал рядом, полами рясы вздымая лиловые облака соцветий вереска и тысячи пчел, удивительным образом не обращавших не него никакого внимания. Некоторое время мы молчали, я, погруженный в раздумья о превратностях судьбы, подбрасывающей неожиданные сюрпризы вроде этой встречи, Святой Отец, улыбающийся неизвестно чему, буркающий под нос что-то вроде:
– Ногам моим неведом сон, когда идем с тобой вдвоем.
К вечеру вересковая пустошь наконец-то закончилась, впереди виднелся дубровник, полный тенистых лощин, звонких ручьев и сладкого оленьего мяса (тут мне пришлось вспомнить о пропавших болтах).
Монах, извините, Святой Отец, будто читал мои мысли:
– Не зря оружия лишен
Во сне, ну как же ты смешон,
Нельзя идти тропой Богов
Вооруженным до зубов.
– О чем это ты? – переспросил я, начиная привыкать к его манере вести диалог. – Не хочешь ли сказать, что обокрали меня правильно?
– Ненужный инструмент отбрось,
Вы с ним отныне врозь.
– Тьфу, – сплюнул я с досады, – намекаешь на арбалет, да что мне теперь, с голыми руками остаться.
– Волшебник, что стреляет пустотой,
Сам на вопрос ответил свой.
Гора улыбалась во весь рот (а он у него был не маленький, как расщелина), сверкая синими бездонными глазами.
– Зачем же ты сам таскаешь тяжеленный меч? – упрекнул я своего безупречного товарища. Святой Отец тут же распахнулся, вытащил из-за пояса смертоносную сталь и, приняв боевую позицию, высоко поднял над головой меч двумя руками – такой боец мог сломать любую защиту. И снова прозвучала скороговорка:
– Железо предаю земле,
Войди туда, откуда вышло,
Лежи и, чтоб тебя не слышно,
Застынь среди корней во мгле.
После чего он вогнал меч прямо возле своих ног в мох по рукоять, а затем, склонившись, уперся ладонями и надавил всем телом – ворсинки сизого ковра сомкнулись над грозным оружием.
Святой Отец распрямился и, улыбаясь, произнес:
– Он мог защитой стать твоей,
Но ты судьбу его решил иначе.
Молись теперь, мой друг, сильней,
Проси не злата, но удачу.
После такого демарша мне ничего не оставалось, как расстаться с арбалетом. Так же эффектно всадить его в землю или забросить на крону самого высокого дуба, переломав при этом ветви, что попадутся на пути, мне явно не хватило бы физических сил, я просто повесил его на ближайший сук.
– Ты доволен? – обратился я к горе, обряженной в рясу.
– Нет, – ответила гора, и улыбка при этом не покинула своего привычного места, – но мы можем идти.
– Но ты даже не спросил, куда я вообще направляюсь, – возмутился я, – и чего это ты вдруг заговорил нормальным языком?
– Твой путь известен и недолог,
Уже сидит в засаде ворог.
Я обомлел. Получается, он знает, куда и зачем я иду, по крайней мере, что сообщение, известное мне, важно и для своих, и для чужих.
– Кто же ты на самом деле? – выдохнул я. – И зачем лишил и меня, и себя последней защиты, коли ведомо тебе так много.
– Я вторгнулся в предел иной,
И нет свободы за спиной.
– Опять говоришь загадками, – угрюмо произнес я, – ладно, надо готовиться к ночлегу.
– А ночлег давно готов
В стенах тысячи стволов, —
не раздумывая оттарабанил гигант-весельчак и бухнулся на траву. Секунду спустя спальня тысячи стволов начала сотрясаться от его храпа. Под этот грохот, весьма точно копирующий канонаду осадных орудий, я уснул только под утро.
2
Глава Рода ждал, когда заполнятся ячейки Хрустальной Сферы отпечатками душ тех, кого он созвал на Родовое Вече. Кармическая ценность ситуации казалась ему столь велика, что он переменил первоначальное решение созвать Вече Деревянной Двери (двенадцать колен рода) и собрал Вече Железной Двери (двадцать четыре колена). Теперь, обозревая количество входящих, а это уже были составные части не одной, а нескольких Божественных монад, Глава засомневался в правильности и необходимости столь представительного собрания.
Сфера заполнилась. Держатель Рода активировал Звезду Рода, коей был помечен, и оказался в центре Сферы.
– Я – Глава Рода.
Ячейки Сферы озарились зеленоватым светом согласия с произнесенным.
– Наш Славный Род от Сотворения, – продолжил Глава, – в земном воплощении имеет одного представителя Сейчас.
Сфера вновь осветилась зеленым.
– Кармическая траектория этой души может прервать цепочку по крови. Воплощенный выбрал короткий Путь, его ждет смерть в юном земном возрасте. Род прерывается.
Ячейки Сферы заморгали оранжево-красными сполохами возмущения и гнева, хотя общий фон оставался сине-спокойным.
– Зачем ты собрал Вече? – прозвучал голос. – Такой исход Рода предусмотрен Законами и Принципами Универсума. Чего ты хочешь?
– Нужно продолжить Род, – Глава усилил сияние Родовой Звезды, – у нас есть Великие Воители и Мудрые Короли, Клирики высшего уровня и поэты, чье Слово чтут до сих пор.
– У нас есть разбойники и нищие, – раздались голоса, – насильники, братоубийцы и палачи.
Сфера заиграла всеми цветами радуги, полный спектр эмоций выплеснули отпечатки душ на Главу Рода, он же, непоколебимый, продолжил:
– Мы не дали миру Мессию.
Сфера моментально потухла, белое сияние озарило без исключения все ячейки. Повисла тишина, которую прервал осторожный голос:
– Что ты предлагаешь?
– Изменить кармическую траекторию воплощенного.
– Но как? – вскричало несколько голосов.
– Создать Голема Рода и материализовать его на земной план.
Сфера погрузилась в сероватую пелену нейтральности и молчания. Наконец голос задал вопрос, сформировавшийся у большинства:
– Изменение кармической траектории – это нарушение Закона. Род должен будет скомпенсировать такой шаг. Материализация вне Создателя – дематериализация внутри Него. Ты думал об этом?
Глава Рода, выдержав паузу, еще ярче воссиял Звездой Рода:
– Я как представитель материнской линии для женской половины Голема предлагаю себя. В одном из воплощений не арием, я имел физически развитое тело монаха, пусть Род возьмет его. Что ответит ветвь по отцу?
Та половина Сферы, что была занята отпечатками душ со стороны отца воплощенного, окрасилась в фиолетовые цвета обсуждения. Живые волны пробегали по ячейкам, накатывая от центра полусферы к периферии и обратно, пока не блеснула зеленым огоньком одна из ячеек:
– Я великий Воин азиатского племени, стоящий на четырнадцатой ступени Рода, забравший сотни чужих жизней, готов отдать свою.
Глава Рода, сменив ярко-белый цвет Родовой Звезды на ослепительно-зеленый луч общего согласия, провозгласил:
– Да будет рожден Голем Рода из двух жертв по линиям отца и матери, и войдет он на земной план в облике Монаха с Мечом, дабы поучать и защищать для продления Славного Рода от Создания. Аминь.
Сфера растворилась вместе с отпечатками душ и принятым решением.
3
Утро началось с головокружительного кульбита, выполненного моим еще спящим телом при помощи руки-рычага Святого Отца. Я не успел ни проснуться, ни опомниться, ни толком открыть глаза, как уже стоял на ногах, а мой товарищ, по обыкновению, широко улыбаясь, тряс надо мною мокрую от росы ветку осины.
– Вставай, кто первый луч проспал,
Не жил, не верил, не мечтал.
– Отнюдь, – проворчал я, вырываясь из-под хохочущего душа, – мечтаю об оленине и верю в кусок хлеба, дающего жизнь.
Гора хмыкнула и торжествующе произнесла, протягивая мне извлеченную из бездонных складок рясы азиатскую лепешку:
– Жизнь не в хлебах или в воде,
Ищи ее в самом себе.
Я с удовольствием подкрепился хлебом, на вид которому было тысячу лет, но, на удивление, мягким и сытным. Мой спутник кушать не стал, повертел половинку, отломанную мной для него, и спрятал обратно в своих одеждах.
– Кого матерь не носила на руках,
Тот не нуждается в хлебах.
– Странный ты, Святой Отец, но я привязался к тебе, хорошо, что мы встретились. Если не будешь есть, тогда надо трогаться.
Я сверился с солнцем и двинулся на север, моя ручная гора тихонько следовал за мной, как на привязи, и до полудня не издавала никаких звуков, но стоило нам приблизиться к опушке дубровника, Святой Отец резко преградил мне путь:
– Дорога, что избрал, – на смерть,
Сверни, и будешь жизнь иметь.
– Ну послушай, – заныл я, – полдня прыгать через корни, отбиваться от мошки и торчащих, как копья, веток, вся физиономия в паутине, и вот впереди поляна, где я могу отдохнуть, согреться на солнце и поесть ягод, а ты – смерть, жизнь.
Святой отец молча положил свою гигантскую пятерню на мой рот, а другой указал в сторону густого кустарника, чуть выступающего из леса к середине лужайки. Я вгляделся в шелестящие переливы листвы, но ничего подозрительного не заметил. Гора мягко оторвала меня от земли и бесшумно, именно бесшумно, понесла в обход кустарника (поразительная способность не ломать веток и не приминать траву телом столь внушительных размеров уже приводила меня к размышлениям на тему, кто же он такой). Обойдя кустарник с тыла, мы зависли над мхом, и я четко разглядел четырех вооруженных людей, пристально наблюдающих за лесной поляной.
В своем бесшумном стиле мы оставили их общество незамеченными и довольными собой. Отдалившись на достаточное расстояние, Святой Отец опустил меня, и я спросил:
– Так кто ты, мой ангел хранитель?
– Я той же кровью полон, что и ты,
Хотя рождением обязан двум смертям.
Я воплощаю прошлого черты
В обмен на цену выбранным путям.
– Ты ведь не от мира сего? Не отвечай, иначе еще больше запутаешь меня.
Я раздумывал о произошедшем, проницательность и невесомость Святого Отца давали волю воображению, которое взмывало ввысь, но упиралось в невидимый купол моего ограниченного сознания и снова возвращалось вниз. «Если бы не помощь с его стороны, можно было подумать о черной магии», – вертелось в голове.
– Ты и прав, и не прав,
Как и те, кто в кустах.
– Оправдываешь людей, устроивших засаду на меня? Друг ты мне или враг?
– Враг или друг —
Замкнутый круг.
Гора заколыхалась от смеха.
– Ладно, – махнул я рукой, – надо идти, остался день пути, поторопимся.
В спину мне полетело:
– Нет и полдня, мой друг, у тебя.
Но я уже не слушал, день заканчивался мелким противным дождем и свистящим в левое ухо западным ветром, надо было искать место ночевки.
4
– Склонись пред Вселенной, песчинка бытия…
– А вы, Святой Отец, оказывается, поэт…
После утреннего обмена любезностями мы не произнесли ни слова. Я двигался по знакомым местам, уверено ориентируясь меж холмов, лишь изредка поглядывая на положение светила. Вот впереди двугорбая вершина с одинокой обугленной после удара молнии сосной, перевалимся через нее, и мы на месте.
– Святой Отец, а ведь надули мы недругов своих, и все благодаря тебе, – я повернулся к своему спасителю, но того не оказалось рядом: черная гора, размахивая широкими полами-крыльями, неслась навстречу четверке всадников, приближавшихся к нам с подветренной стороны.
– Не дай моей смерти впустую пропасть,
Не лезь без оглядки в раскрытую пасть, —
еле донеслось до меня.
Я помчался к вершине что было сил. Перед тем как свалиться к реке, я обернулся взглянуть на своего товарища. Двое коней были без седоков, один из нападавших размахивал мечом вокруг горы, утыканной стрелами, но еще живой, подвижной, сопротивляющейся.
«Будь у него сейчас меч, – кусал я губы в отчаянии, – я виноват, и нет мне прощения». Пока я корил себя за безверие, четвертый всадник галопом летел прямехонько на меня. Даже с этой точки я в два счета унял бы его прыть, будь при мне арбалет, но…
Я кубарем скатился к реке и, изнемогая от бессилия, побежал к спасительному мосту (вооруженному наезднику понадобятся время спешиться и определенная сноровка экипированным догнать меня на шаткой конструкции).
Сзади послышался короткий свист, и арбалетный болт, раздробив мне позвоночник, вылез из шеи вместе с кадыком. Всадник и не собирался делать то, что я представлял себе в последнюю секунду. Он развернул коня и шагом тронулся к товарищу, заканчивающему дело с огромным, обряженным в рясу монахом.
5
Я открыл глаза от капель, падающих с листьев, дождь шел, видимо, давно. Трава, как и одежда на мне, вымокла, туман разлился по лесу серой периной, и мне пришлось изрядно повзбивать перину, прежде чем я нащупал пояс с ножнами и мечом в них. Подпоясавшись, я снял с ветки арбалет, закинул его за спину, заодно проверив сумку с болтами – две дюжины были на месте. Засунув черствую корку в рот, я было засобирался идти, но что-то не давало сделать шаг. Сон. Мне вспомнился сон, я шел на войну, я нес приказ о начале войны, чужой приказ, но нес его я. Я отправился за славой, но нашел смерть. Приказ, который доставлю я, отправит тысячи людей на погибель. Они пойдут не по своей воле, зачем же я выбрал этот путь добровольно?
Я вынул из ножен меч и закинул его в кусты бузины, подумав, расстегнул походную сумку, и арбалетные болты дружной стайкой отправились туда же.
«Арбалет выбросить жалко, – подумал я, – а без болтов это не оружие».
Решение было принято мгновенно. Я развернулся на восток, где в милях десяти от меня прятался среди холмов монастырь Святого Патрика. Ближе к вечеру я постучал в дубовые двери. Створку отворил внушительных габаритов монах, который, оглядев меня с головы до ног, насмешливо заметил:
– По всему видать, нас посетил большой волшебник, умеющий стрелять воздухом.
Я снял арбалет и притулил его к монастырской стене:
– Прошу приюта и защиты.
Монах, улыбнувшись, кивнул головой и спросил:
– Знает ли молодой человек, что, переступая этот порог, он накладывает на себя обет безбрачия?
– Знаю, – ответил я.
– Есть ли у тебя братья? – поинтересовался монах.
– Нет, я единственный ребенок своих родителей.
– Здесь закончится род твой, юноша. Если готов, входи, брат.
Я, не раздумывая, сделал шаг.
