Полина Верховцева
Одна зима на двоих
Глава 13
Спустя неделю, Ким казалось, что в этом лагере она провела уже целую вечность. Повар, привыкший к тихой бледной девушке и убедившийся в том, что она достаточно умна и ответсвенна, доверял ей все больше поручений, которыми раньше занимались исключительно свободные помощницы.
Теперь ее могли отправить не только с кувшином вина в шатер к кхассерам или к кому-то из генералов, но и с пряными мешочками для лекарей или с корзиной свежих булочек к девицам-белошвейкам.
Несмотря на то, что она перемещалась по всему лагерю, с каждым днем узнавая его все лучше, свободой это можно было назвать с натяжкой. Хотя, плюсы все-таки были. Потому что на хвеллу никто не обращал внимания, и не стеснялся. И если оказаться в нужный момент в нужном месте можно услышать что-нибудь интересное.
Да, ей пришлось увидеть неприглядные моменты лагеря – такие как пьяные разборки воинов. Они сначала били друг другу морды, а потом сидели у костра плечо к плечу, пили из одной чарки и сыпали такими пошлыми шутками, что щеки сами начинали краснеть. Видела и смеющихся девиц на коленях у мужчин. И в одежде… и без. И крики слышала, наполненные звериной страстью.
Много того, чего предпочла бы не видеть, не слышать, не замечать. Но было и полезное. Крупицы информации, которые она бережно собирала, в надежде, что те помогут ей сбежать. Так, например, она узнала, что такое второе сопряжение, и каково истинное назначение лагеря.
Когда приходила зима не только Милрадия и Андракис пересекались, открывая проходы, но пограничный Орхон выплевывал к переходу всякое отребье. Рой. Кочевые племена валленов. Не люди, полузвери-полунасекомые, как саранча расползающиеся во все стороны. И если кхассеры со своими отрядами искали пути в долину, то остальные воины были заняты охотой. Они преследовали валленов, загоняя обратно в трещины разломов, или уничтожали, потому что даже одна прорвавшаяся особь могла оставить столько яиц, что к следующей зиме эти твари заполнили бы весь Андракис.
Таких лагерей было несколько. К началу сопряжения они разбивались вдоль скал, обозначающих границы с Милрадией, и стояли там до наступления весны.
Воины приходили, уходили. Кто-то оставался здесь на протяжении всего срока, кто-то возвращался домой спустя месяц, кто-то, наоборот, рвался сюда. И так всю зиму. Одни сменяли других, продолжая охранять территории от вторженцев.
Кхассеры тоже приезжали со всего Андракиса. Проводили отряды в долину Изгнанников, искали аракит, насколько хватало их сил, а потом возвращались обратно.
Их было не так много, этих воинов способных принимать звериное обличие, и по силе они различались. Те, кто моложе, неопытнее не выдерживали долгих переходов. Они могли пробыть в долине неделю, дней десять. Кто посильнее – Аксель, Килай – вытягивали до трех недель. Хасс мог держать свою группу месяц.
Хасс…
Проклятый андракиец не шел из головы. Ким все чаще ловила себя на мысли, что ищет его взглядом среди многоликого бурлящего лагеря, прислушивается в надежде уловить голос, от которого вдоль спины мурашки.
Казалось, он всегда незримо присутствовал рядом: она то слышала случайные разговоры о нем, тут же замирая и превращаясь в сгусток любопытства, то ей мерещился его запах, то просто чудилось, что он где-то неподалеку. И тем не менее видела она его редко. Хасс уходил из шатра спозаранку и возвращался, когда она уже спала после тяжелого трудового дня, а иногда и вовсе его постель оставалась нетронутой.
Где он был, чем занимался? Эти вопросы не давали покоя, хотя надо было радоваться, что кхассера нет рядом. Ведь каждая секунда, проведённая с ним наедине, могла стать роковой. Янтарные глаза смотрели в душу, видели насквозь, будто насмехаясь над ее жалкими попытками сохранить свои планы в тайне.
День выдался непривычно жарким, даже для Андракиса.
Обитатели лагеря выходили под палящее солнце только по крайней необходимости, предпочитая отсиживаться или в шатрах, или под брезентовыми навесами, натянутыми на гибкие стойки. Узкие проходы между адоварами превратились в серые, пыльные туннели, из-за того народ поднимал пологи, образуя сплошные коридоры.
Ким чувствовала себя, словно вареная муха, увязнувшая в вишневой патоке. В Милрадии даже в самый жаркий день не было так жарко, как здесь. Каждое движение совершалось через силу, не хотя, волосы прилипали к влажному лицу, а истертая серая роба казалось теплее самой плотной шубы.
И при этом повар постоянно гонял ее то с одним поручением, то с другим. Жалел своих девушек-помощниц, но совершенно не считался с тем, что хвеллы тоже изнывают от жары. Ким пришлось бегать чуть ли не по всему лагерю, то разнося воду, сдобренную мятными листами, то собирая посуду, то передавая записки, нацарапанные на пожелтевших клочках бумаги.
Во всем этом удручающем пекле она не забывала о Лиссе.
Она все еще поджимала поврежденную ногу, стараясь лишний раз ее не беспокоить, но рана уже не выглядела такой страшной как раньше, постепенно затягиваясь ярко-розовой нежной кожицей. Сама вирта выглядела уже значительно лчше. Тощие ребра больше не проступали сквозь шкуру, да и выражение морды поменялось с подозрительно недовольного на любопытно-настороженное.
Ким она узнавала. Даже не просто узнавала, а искренне приветствовала особенным утробным ворчанием, потому что в складках одежды у девушки всегда был припрятан кусочек чего-нибудь вкусного. Мясной обрезок, яблоко, засохшая булка – вирта радовалась всему, но особенно любила если ей приносили кусочки вяленого мяса. Того что воины брали с собой в обходы по долине. Она жевала жесткие ломтики, блаженно щурясь и урча от удовольствия.
Ким не жалела сил и времени на налаживание отношений с виртой. Ниточка доверия, которая протянулась между ними, крепла с каждым днем. Зверь уже позволял прикасаться к себе, чесать за ухом и даже разрешал класть на затянувшуюся рану нажеванные листики целебного равнинника.
Почему эта вирта сидит на привязи Ким так и не поняла, а спрашивать у кого-то не решалась, чтобы не привлекать лишнего внимания к животинке, которую считала своим единственным другом в этом месте.
Вот и сейчас она улучила момент, чтобы заскочить в привычный проход и пихнуть в зубастую пасть остатки жареного кабанчика. Вирта как всегда моментально проглотила угощение и тут же требовательно толкнула Ким носом в живот.
– Не хулигань! – девушка отпихнула ее от себя, – больше нет, ты же знаешь.
Вирта недовольно заворчала.
– Ну а чего ты хотела? Мы ж не на свободе, где можно брать сколько захочешь. Я б тебя накормила до отвала, будь моя воля. Но увы… – Ким потрепала ее по жесткой холке, – если будет возможность, то принесу еще. Попозже. Ты тут не грусти.
Снова ворчание, которое оборвалось едва успев начаться.
– На твоем месте, я бы не тратил время на эту вирту, – раздался насмешливый мужской голос.
Едва дыша от ужаса, Ким обернулась и увидела Брейра. Он стоял поперек прохода, полностью его перегораживая, так что проскочить мимо не было ни единого шанса.
***
– Толку от нее теперь мало, – молодой кхасссер подошел ближе и провел рукой по длинной шее. Вирта напряглась, но шипеть не посмела. Воля кхассера давила на нее, как и на всех остальных.
– Я нашла ее… случайно… – сбивающимся голосом пояснила Ким.
Находиться рядом с импульсивным Брейром ей хотелось меньше всего на свете. До сих в памяти осталась первая встреча, когда он самовольно попытался узнать, что у нее в голове. Тогда Хасс остановил его… сейчас рядом не было никого.
Брейр неспешно гладил притихшую вирту и молчал, ожидая продолжения рассказа:
– Она была ранена. И мне стало ее жалко, – совсем тихо добавила она, – вот подкармливаю.
Под конец она совсем сникла. Сейчас еще в воровстве обвинит и в том, что самовольно по лагерю шатается.
Еще минута прошла в тягостном молчании, прежде чем кхассер начал говорить:
– Не так давно один из наших отрядов попал в западню, – он задумчиво потер подбородок, – большой рой притаился в ущелье, и наши выскочили прямо на них…Погибших было много…Почти все. Эта вирта вынесла из самого пекла своего хозяина и привезла его в лагерь. Правда сама была ранена, и сил потеряла много, так что теперь не может обращаться.
Ким все гадала, почему она все время в одном и том же облике. Теперь все встало на свои места.
– В этой форме от нее мало толку. Только если брать в горы или по ущельям ползать, на большее она не годится. Обычно мы таких бракованных ликвидируем. Но эта спасла жизнь своему хозяину, и по нашим законам он обязан сделать то же самое. Поэтому она сидит в закутке, ждет своего часа. Может когда-нибудь для чего и сгодится.
– Она больше не сможет обратиться?
– Кто знает, – он пожал плечами и присел на корточки, чтобы рассмотреть подсыхающую рану, – бывает так, что от истощения вирты теряют способность менять формы. Кто-то навсегда, кто-то нет. Как будет с этой – неизвестно. В любом случае свое право продолжать жить она заслужила.
Право продолжать жить… Ким все никак не могла привыкнуть к жестоким нравам лагеря. Все, кто был бесполезен – или изгонялись, или…ликвидировались. Слабым и никчемным тут не место.
В монастыре Россы, наоборот, привечали всех убогих, которых в долине было предостаточно. Их кормили, давали временный кров, тишину и спокойствие. Здесь давали только одно – шанс уйти, пока не оторвали ноги.
– Тебя ведь Ким зовут, – поинтересовался он без особого интереса, отпихивая от себя морду вирты, настороженно принюхивающуюся к чужаку.
– Да…– она бросила быстрый взгляд в проход, прикидывая, сможет ли сбежать, пока он занимался виртой.
– Даже не думай.
– Мне пора возвращаться. Повара будут недовольны тем, что меня так долго нет…
– Я так и понял, – в голосе неприкрытая насмешка. Во взгляде тоже.
Ким смутилась оттого, что он так легко раскусил ее обман, а Брейр выпрямился, похлопал вирту по крупу и будничным тоном произнес:
– Мой тебе совет. Хочешь сделать ей хорошо, таскай побольше не кусков, а воды. То, что ей приносит «благодарный» хозяин, – он кивнул на ведро, в котором на дне плескалась мутная жижа, – только в отхожее место выливать. Вирты выносливы, но не настолько, чтобы на такой моче хорошо себя чувствовать.
Ким виновато отвела взгляд. За все это время она ни разу не принесла воды. Тому были причины – хвелла, регулярно таскающая ведра туда, куда ее не просили, точно привлекла бы лишнее внимание, а именно этого она и пыталась всеми силами избежать. Поэтому подкармливала, надеясь, что воду принесет кто-то другой
– Вода в такую жару – ценнее еды, – он скользнул взглядом, по волосам, прилипшим к шее, – Я и тебе советую больше пить. Иначе свалишься.
Ким была бы не против. Ковшик родниковой, обжигающе холодной, сочной, свежей. Как дома, когда ходили в рощу за земляникой и нашли маленький источник на дне оврага. Тот вкус она помнила до сих пор. Вкус свободы.
Вспомнив о нем, Ким тяжело сглотнула, с трудом справляясь с сухим комом, стоящим поперек горла. Брейр это заметил.
– Держи, – снял с пояса флягу и протянул ей.
Она невольно отступила, спрятала руки за спину. Этому кхассеру она не доверяла. Впрочем, как и всем остальным.
– Не надо. Спасибо.
Янтарные глаза хищно прищурились:
– Боишься? – шепотом, подступая ближе и снова преграждая единственный выход из закутка.
– Я …да… – Ким не стала отпираться. Боялась. И даже в чужой помощи искала подвох. – Кто-нибудь наверняка скажет, что я украла ее у тебя.
Брейр насмешливо поднял брови, забавляясь ее реакцией.
– Бери, не бойся, – снова протянул флягу, – обещаю, никто и в чем тебя не обвинит.
Она снова покачала головой, отказываясь. Ну что он привязался? Почему молодому кхассеру так хочется, чтобы она приняла его помощь?
– Я же вижу, ты хочешь пить.
Она все-таки не выдержала. Эти разговоры только распаляли жажду. Во рту давно пересохло, и в горло будто песка насыпали. Да и Брейр смотрел так, что становилось ясно – не отстанет. Проще согласиться. Ким забрала у него флягу, открутила крышечку, и сделала пару глотков. Вода была не такая прохладная, как в мечтах, но зато вкусная, немного сладковатая.
– Видишь. Ничего страшного не произошло.
– Спасибо, – протянула флягу обратно.
– Не возьмешь? – он смотрел на нее исподлобья.
Ким только покачала головой. Чутье подсказывало, что Хасс будет злиться, если найдет у нее вещь другого кхассера, а злить его не хотелось.
– Как знаешь, – Брейр забрал ее,– мое дело предложить.
– Спасибо, – еще раз поблагодарила она.
– Ну что ж, по крайней мере я попытался был добрым, – ухмыльнулся он. Сделал несколько больших глотков, отер губы тыльной стороной ладони, и повесил флягу на пояс, – Кстати, если не хочешь и дальше ото всех прятаться, то просто подойди к ее хозяину и предложи свою помощь по уходу. Я думаю, он будет не против скинуть на тебя эту обязанность.
– Спасибо за совет.
– Счастливо оставаться…Ким, – он отвесил шутовской поклон и ушел.
Девушка проводила его взглядом, потом посмотрела на недовольную Вирту и развела руками:
– Я его не звала, он сам пришел.
Но за идею она была ему благодарна. Хозяин раненой вирты явно не горел желанием за ней ухаживать, но и прикончить не мог – правила не позволяли. Наверняка, он с радостью согласится, если Ким предложит свою помощь. Тогда она сможет беспрепятственно приходить. Приносить еду. И воду. И не надо будет прятаться…
Осталось только набраться смелости, перебороть волнение, которое ширилось в груди и подойти к нему.
***
Ким была похожа на натянутую до звона тетиву, не могла сосредоточиться на работе, разбила пару стаканов, получила нагоняй от повара. Но даже это не могло погасить того внутреннего пожара, что разгорался с каждой секундой все сильнее. Нервы были на пределе, в животе крутило так, что не продохнуть, то и дело подкатывала тошнота, а зубы отбивали мелкую дробь.
Ей надо идти! Срочно! Надо решить этот вопрос. Прямо сейчас.
Вот еще минуту и пойдет. Еще минуту. Еще.
…День уже клонился к вечеру, когда она решилась.
Опасаясь, что в любой момент может появиться Орлада и увести ее в шатер к Хассу, она сама вызвалась отнести отходы. Повар был не в настроении и только отмахнулся от нее. Его больше волновали подпорченные головки сыра, чем услужливая хвелла.
Получив его согласие, она торопливо рассовала чистую посуду по полкам, схватила ведро и, не замечая его тяжести, припустила на псарню, а на обратном пути сделала крюк чтобы поговорить с хозяином вирты.
Перед выгоревшим от солнца пологом Ким замялась. В личных шатрах воинов ей еще не доводилось бывать, и здравый смысл подсказывал, что молоденькой хвелле не стоит соваться в такие места, но Лиссу надо было спасать. Поэтому она вытащила из-за ворота амулет Хасса, повесила его так, чтобы наверняка было видно и, собрав в кулак все свою смелость, шагнула внутрь.
В шатре было сумрачно и душно. В нос тут же ударил терпкий запах хмеля.
– Чего тебе? – раздался хриплый голос.
Мужчина сидел за столом, упираясь на него обоими локтями.
Он был страшным. Его лицо перекашивал некрасивый едва затянувшийся рубец. Он проходил по тому месту, где раньше был глаз, рассекал щеку и задевал край губ, отчего одна половина была скривлена в вечно недовольной ухмылке.
– Извините…
Мутный взгляд прошелся по ногам, по серому одеянию и прилип к амулету кхассера. Начавший было разгораться интерес, тут же угас.
– Проваливай, – пренебрежительно сплюнул на пол и снова потянулся за кружкой.
– Я хотела спросить…
– Я сказал, проваливай, – прорычал он, – или хочешь к позорному столбу? Там самое место хвелле, посмевшим разевать рот.
Злой. Но вместо того, чтобы убежать, Ким упрямо шагнула вперед:
– Я хочу помогать ухаживать за раненой виртой, которую вы держите на привязи.
Услышав эти слова, он сморщился еще сильнее. Поднял мрачный взгляд, не предвещающий ничего хорошего, но Ким опередила поток брани:
– Кхассер велел подойти к вам, – почти не соврала, просто подала слова Брейра чуть иначе, – сказал, что по вашим законам та вирта заслужила свое право на жизнь. И достойна нормального ухода.
В голове кружилось, и тошнота усиливалась с каждым мигом. То ли от страха, то ли от жары, которая лютовала сегодня весь день, то ли от волнения.
– Кхассер, говоришь? – усмехнулся воин, – какой именно?
– Брейр.
– Делать ему больше нечего, как за испорченными виртами смотреть, – глубокий глоток, и осознанности в уцелевшем глазе стало еще меньше, – но раз сказал, то путь так и будет. Вирта теперь на тебе. Только учти, я больше к ней не сунусь. И если она сдохнет – то уже не по моей вине.
– Спасибо, – Ким учтиво поклонилась и поспешила на улицу. Выйдя из шатра, она позволила себе шумно выдохнуть и прижать руку к груди, где бешено билось испуганное сердце.
Ей удалось. Пусть не совсем честно, пусть переврав чужие слова, но все-таки удалось. Теперь она могла приходить к Лиссе когда будет нужно и ухаживать, не скрываясь. Повар наверняка будет лютовать, узнав, что у его хвеллы появились дополнительные обязанности, но иначе Ким все равно не могла поступить. Дело сделано. Теперь можно выдохнуть и успокоиться.
Однако к ночи, несмотря на удачное решение вопроса с Лиссой, тревога так и не прошла, а наоборот превратилась во что-то яростное, непреодолимое, гнавшее вперед. Куда, зачем – не понятно, но в душе снова звенело, подталкивая к решительным действиям.
Что за это за действия Ким понять не могла. Она просто слонялась по шатру, изнывая от нетерпения. Посидела, полежала, постояла на пороге, не решаясь выйти на улицу.
Хассса, как всегда, не было и, впервые решив воспользоваться его отсутствием, а заодно чтобы отвлечься, Ким аккуратно посмотрела, что в свитках, лежащих на столе, что на стеллаже. Какие-то записи, на неизвестном ей языке, чертежи, поблекнувшие карты предгорья, с отмеченными лагерями андракийцев. Все не то!
Ким искала другие карты, на которых были бы указаны пограничные горы и долина Изгнанников, а заодно переходы. Но, к сожалению, сколько бы она ни рылась в вещах кхассера, ничего подобного ей так и не попалось.
Расстроенная неудачей Ким снова подошла к выходу.
Сумерки уже целовали равнину, костры разжигались и веселые голоса наполняли все вокруг. Лагерь пульсировал, светился, звучал на разные голоса. Он был живым.
Его пульсация отдавалась где-то глубоко в животе. Сворачивалась тугими кольцами, дрожала, наполняла нетерпением, маня, подгоняя, заставляя забывать обо всем. И в какой-то момент Ким почувствовала, что больше не может сидеть на месте, не может ждать. Что ей надо туда, где полыхают костры до самого неба, где звучит музыка и хрупкие женские тела извиваются в страстном танце, древнем как сама жизнь. Ей хотелось видеть, чувствовать, участвовать.
Хасс, наверняка, рассердится, если увидит ее среди танцующих, может быть даже накажет – посадит под замок, вообще запретит выходить на улицу, но сейчас ее это волновало так мало.
Подумаешь Хасс, подумаешь рассердится.
Страх оказаться наказанной отступал перед томлением, расползавшимся в груди. И когда до нее донеслись отголоски той самой мелодии, чувственные, пронизывающие насквозь, она решилась.
Воровато оглянулась, будто ждала что из глубины шатра сейчас выйдет мрачный хозяин, набрала воздуха полную грудь и сделала первый шаг.
Биение сердца ускорялось. Его грохот оглушал, и каждый вдох отдавался сладким предвкушением. Тягучим, обжигающим, пугающим и в тоже время таким притягательным, что неважно повернуть назад.
Ей надо было туда. Быстрее. Прямо сейчас. Пока звучат эти дивные переливы.
Перебежав широкий проход, она юркнула в темный проулок, намереваясь сократить путь по знакомым тропочкам-проходам, но с размаху налетела на что-то большое, твёрдое как камень. Живое и чертовски горячее.
Налетела и чуть не повалилась на землю, в последний момент почувствовав, как на ее локте сжимаются крепкие пальцы, не позволяя упасть.
Это был Хасс.
Глава 14
Он сам не знал, какая нелегкая привела его сюда. Просто в какой-то момент понял, что должен проверить, убедиться, что все в порядке. Посмотреть, что делает его пленница, когда остается в шатре одна.
А она часто была одна. Очень часто. Как бы не смешно было это признавать, но Хасс избегал ее. Старался держаться как можно дальше от хрупкой девчонки в рабском одеянии, потому что рядом с ней что-то давало сбой. Мешало сосредоточиться на том, что важно. Мешало дышать. Стоило ей оказаться в поле зрения, и он уже не мог оторвать взгляд, следил за каждым движением, ловил его жадно, впитывал, запоминал. Именно поэтому вечера он предпочитал проводить не у себя, а если не в обходах, то в толпе. Там, где весело, где нет времени погрузиться в мысли, где есть доступные тела и крепкие напитки. Где есть то, что могло помочь отвлечься, переключиться, сбить ту пелену безумия, что затмевала мозги.
Но сегодня…сегодня зверь бесновался и гнал его обратно, и как оказалось не зря.
Бродяжка куда-то бежала, наплевав на прямой запрет выходить из шатра. Так спешила, что наскочила на него и отлетела в сторону. Не поймай он ее в последний момент – рухнула бы на землю.
– Куда собралась? – спросил Хасс, отпуская худенькое плечико. Ему показалось, что сжал слишком крепко. Больно. Но Ким даже не обратила внимания.
Она вскинула на него полубезумный взгляд, в котором полыхали отблески факелов и страх. Не перед ним. Она боялась куда-то не успеть, пропустить, не увидеть…
– Я…мне надо!
Он присмотрелся, пытаясь понять, что не так. Жадно втянул воздух, впитывая ее особый аромат, напоминающий весенний цветущий сад. Сквозь него едва уловимым шлейфом пробивалась знакомая коварная сладость хорн-травы.
– Посмотри на меня! – отрывисто потребовал Хасс, и когда Ким никак не о реагировала на его приказ, вместо этого попытавшись проскочить мимо, он ухватил ее одной рукой за плечо, второй впился в подбородок, вынуждая поднять голову, – я сказал, посмотри на меня!
Ким снова подняла на него лихорадочный взгляд. В нем плескалось желание, смешанное с дикой потребность куда-то идти и что-то делать.
– Что ты пила?
– Ничего, – бродяжка попыталась вывернуться, но быстро запыхалась и обессиленно повисла в его руках.
– Не зли меня, – процедил сквозь зубы, чувствуя, что закипает, – что ты пила?
– Да ничего. Кроме воды! Нельзя? – непривычно смело, не понимая, что это не она сама, а коварный напиток, кипящий в крови.
– Кто тебе ее дал?
– Сама, ковшом из ведра брала! А потом еще тайком пила, когда повар уходил, – с вызовом ответила Ким. В другой ситуации она бы ни за что не призналась в своеволии, но сейчас ее переполняла шальная отвага, – и еще стакан утащила, когда по лагерю ходила! Даже два!
Все не то…
– Кто-нибудь давал тебе воду просто так, по собственному желанию?
– Я не помню, – она беспечно отмахнулась. Какая разница, кто и что давал? Идти надо, срочно, а она вместо этого приходится отвечать на бестолковые вопросы.
Хасс зарычал, чувствуя, как заостряются клыки.
Она шла на чей-то зов. Он уловил его отголоски, яростные, требовательные, держащие хрупкое сознание в железных тисках. Ее вел кто-то из своих, из кхассеров.
– К кому ты сейчас шла? – встряхнул ее грубо.
Ким недоуменно моргнула, будто пытаясь вспомнить, а к кому же она действительно шла. Думала, думала, потом просияла:
– К Брейру.
Точно! Ей срочно надо было найти молодого кхассера. Очень надо. И ничего важнее этого не было.
Перед глазами Хасса заклубилось красное марево ярости. С трудом переборол желание прямо сейчас найти наглеца, посмевшего сунуться к Ким, и разодрать его в клочья. Это он сделает потом, завтра. Сейчас была проблема поважнее. Она пыхтела у него в руках пытаясь вырваться, бухтела и нетерпеливо вглядывалась в темноту за его спиной, будто ждала кого-то.
– Все. Нагулялась!
– Ты не понимаешь! Мне надо! – уперлась Ким.
Вне себя от злости он схватил ее за руку и потащил обратно к своему шатру. Закинул внутрь, как провинившегося котенка:
– Выйдешь отсюда – будут проблемы. Гарантирую.
Он и так был слишком добр к ней. Надо было сразу посадить на цепь, чтобы не путалась под ногами и не отвлекала.
– Это не честно! – Ким обиженно надулась, топнула ногой и, сложив руки на груди, отвернулась от него.
Правильно. Пусть отворачивается, чтобы не видеть глазищи эти зеленые хмельные. Одного взмаха длинных ресниц хватает, что бы захлестнуло. Яростью, ревностью и жесточайшим желанием обладать.
– Я все сказал, – процедил сквозь зубы и выскочил на улицу.
Отошел на пару шагов, уперся руками в бока и поднял взгляд к небу, где все так же равнодушно мерцали звезды, не спеша давать ответы. Впрочем, вопросов тоже не было.
Кхассер, привыкший к тому, что вся его жизнь под жестким контролем, не мог понять, почему сейчас, рядом с ней все катилось под откос. Она была не только в его лагере, его шатре, но и в его голове, в мыслях.
Она мешала!
– Нашел еще на свою голову, – сокрушенно выдохнул Хасс, намереваясь уйти.
Только не смог. Не отпустило. Звериное чутье потянуло обратно, но вместо того, чтобы вернуться внутрь шатра, он бесшумно обошел его сзади. Как раз успев к тому моменту, когда Ким пыхтя и изворачиваясь, словно змея, протискивалась снизу в тонкую щель, которую сама же и прорезала.
– Куда собралась? – поинтересовался, не скрывая сарказма.
Испугавшись, Ким с диким визгом подскочила на ноги и бросилась бежать.
Даже пробежала. Метра два. Прежде чем Хасс ее настиг.
– Пусти, – захныкала она, понимая, что из его тисков так просто не вырваться, – мне надо идти.
– Нет, – он как пушинку подхватил ее на руки и потащил обратно в адовар.
– Пожалуйста, Хасс! – его имя, впервые произнесённое вслух, обожгло обоих, горечью разливаясь на языке.
– Нет, – снова равнодушный ответ.
Мысленно ругаясь на все лады, он боком протиснулся в зазор полога. Поставил ее на ноги, но не успел отвернуться, как неугомонная пленница снова попыталась ускользнуть в темноту ночи. Это было уже почти смешно. Хасс одним шагом перегородил ей дорогу. Она метнулась в другую сторону. Снова шаг, и Ким налетела на каменную грудь кхассера.
Полыхнула на него глазищами своими зелеными и дальше.
– Надоела, – коротко обронил он и, перехватив одной рукой поперек тела, потащил к кровати.
– Мне надо…– она продолжала пыхтеть, вызывая не только глухое раздражение, но и неуместную усмешку.
Одним движением он закинул ее на мягкие шкуры:
– Проспишься. Пойдешь.
Ким откатилась на противоположный край, неуклюже свалилась на пол, но тут же вскочила на четвереньки и поползла. Пришлось снова ловить, укладывать обратно.
На улице гремели барабаны и разносились залихватские песни, а кхассер был занят тем, что пытался утихомирить бродяжку, по дурости наглотавшуюся хмельного хорна.
При мысли о том, кто ее напоил и для каких целей, снова взметнулась дикая ярость. Жалея о том, что не может пойти и прямо сейчас решить этот вопрос, Хасс насильно уложил Ким:
– Все. Спать.
Удерживая бунтующую пленницу одной рукой, накрыл ее по самые уши легкой шкурой. Вообще замотать надо! Запеленать, как младенца, чтобы не дергалась! А еще лучше связать!
***
Ким не сдавалась. Раз за разом пыталась сбежать, а он раз за разом возвращал ее, мысленно подписывая приговор Брейру. Зов не ослабевал, а подпитанный хорн-травой и вовсе дурманил разум настолько, что ничего кроме него не имело смысла. Даже если дорога будет усыпана битым стеклом – она все равно пойдет.
Спустя еще пять минут, Хасс понял, что на сегодня его день окончен и покинуть шатер не удастся. Тяжело вздохнув, он отстегнул перевязь с оружием и раздраженно швырнул ее на стол. Потом рваными движениями расстегнул рубаху, едва не лишившись пуговиц, скинул ботинки…снова поймал Ким и, уложив ее в очередной раз, опустился рядом.
– Спи!
Лег на бок, подтянул ее к себе и придавил рукой, не позволяя сдвинуться. Стараясь найти хоть какую-то зацепку, чтобы сохранить спокойствие, он прикрыл глаза.
…Не получалось.
Ни черта не получалось.
Ким возилась словно гусеница, пыхтела, крутилась с боку на бок, не понимая, что каждое ее движение стирало ту грань, которая еще сдерживала внутреннего зверя. Хасс чувствовал изгибы хрупкого тела, слышал, как бешено пульсирует кровь ее жилах. Ловил ее запах. Сводящий с ума, дурманящий, лишающий контроля.
Каждая мышца звенела от напряжения, от того, что приходилось сдерживать себя. Хотелось сжать сильнее, вдавить в жесткую койку, почувствовать, присвоить. Завладеть податливым телом, сминая чужой зов.
Он мог это сделать. Перебить его своим, и хорн-трава сыграла бы ему на руку…
От этих мыслей внутренности скручивало узлом. Останавливало лишь то, что он дал себе обещание доставить ее к императору в целости и сохранности.
– Ты уймешься? – процедил сквозь зубы, когда она, не в силах выбраться из-под тяжелой руки, развернулась в нему лицом.
Вся взъерошенная, красная от усилий, запыхавшаяся. Красивая…
Во взгляде полыхала гроза. Каждая эмоция как на ладони, била наотмашь. Недовольство, злость, ненависть, обида… А ему хотелось другого. И это желание, такое очевидное и такое нелепое, еще больше распаляло внутреннего зверя.
Зря он лег рядом с ней. Зря.
Сдержаться было так сложно. Хасс не мог справиться с желанием прикоснуться. Медленно пропустил сквозь пальцы светлую прядь, упавшую на лицо. Убрал ее, едва задевая кончиками пальцев бледную кожу, чувствуя, как бешено разгоняется сердце.
Так близко.
Их взгляды зацепились друг за друга, сплелись в одно целое, прожигая насквозь, вытесняя все лишнее, стирая…
Хасс так и не понял, что произошло, но в какой-то момент просто почувствовал, что больше не слышит отголосков чужого зова. Остались только они. Хмельные – он оттого, что вдыхает ее аромат, Ким от коварной хорн-травы, которая по-прежнему острым желанием звенела в крови.
Бороться с притяжением было не под силу. Ни ему. Ни ей.
Ким протянула руку, и сама впервые коснулась его. Кончиками пальцев провела по твердой, словно камень груди, спустилась ниже. Когда подрагивающие прохладные пальцы коснулись рельефно вылепленного живота, Хасс дернулся, едва сдержав рычание.
Ким замерла на мгновение, а потом продолжила, аккуратно обводя пальчиком каждую четко очерченную мышцу. Чудовище, похитившее ее из долины, было красивым. Той самой настоящей мужской красотой, от которой заходятся девичьи сердца. Его тело – сильное, поджарое, совершенное – его хотелось трогать, ощущать, как оно отзывается на неумелые, робкие прикосновения.
Она поднялась выше. Обратно к груди. Легким движением прошлась по ключице, по напряженной шее. Едва дыша, прикоснулась к виску, на котором бешено пульсировала бледно-голубая жилка и, наконец, подняла на него потерянный взгляд.
Теперь его уже ничего не могло остановить.
– К черту императора, – выдохнул через силу и впился в мягкие губы, дурея от их вкуса, от того, что она не отталкивала, а робко и неумело пыталась отвечать.