Полина Верховцева
Одна зима на двоих
Глава 16
Ей едва удалось дождаться вечера. Днем выходить из шатра было слишком опасно: стоило только появиться возле полога, как на нее устремлялись десятки глаз. За золотой наложницей кхассера наблюдали все, кто с интересом, кто с опаской, кто с едва скрываемым недовольством. Ким с тоской вспоминала то время, когда она могла перемещаться по лагерю безмолвной тенью, на которую мало кто обращал внимания. Теперь все стало иначе. Слишком много беспардонного интереса со всех сторон.
К тому же Хасс запретил выходить из адовара, и кто-нибудь из наблюдателей запросто мог донести ему о том, что рабыня ослушалась.
Она была слишком уставшей, растерянной, измученной собственными ощущениями и мыслями. Изменения, произошедшие в ее жизни за последние сутки, сводили с ума, заставляли задыхаться и краснеть даже от мимолетного воспоминания. Еще не до конца осознала, не до конца приняла.
И вряд ли когда-то примет, но сейчас дело было не в этих изменениях, не в ней, и даже не в Хассе. Сейчас речь шла о том, что раненая вирта, посаженная на цепь среди шатров, полностью зависела от нее. Никто не принесет ей ни еды, ни воды, если этого не сделает сама Ким.
Поэтому дождавшись сумерек, она на свой страх и риск выскользнула из шатра и мелкими перебежками от укрытия, к укрытию, стала продвигаться к цели. В руках у нее был аккуратный куль, свернутый из старого полотенца. В нем – хлеб, яблоки, пара кусочков мяса, орехи. Готовясь к вылазке, Ким смела со стола кхассера все съедобное.
Конечно, в своем нынешнем облике вирта предпочла бы обрезь брюшины, потроха, на крайний случай куриные головы с мясистыми гребнями, но, к сожалению, этого Ким ей дать не могла. Придется перебиваться тем, что есть под рукой.
Улучив момент, когда поблизости никого не было, Ким стащила ведро с водой у других вирт, привязанных под широким навесом. Они долго фыркали и недовольно ржали ей вслед, возмущенные таким некрасивым поступком.
– Ничего. Вам еще принесут, – ворчала Ким, аккуратно шагая, чтобы не расплескать, – нам нужнее.
Возле одного из шатров ей повело наткнуться на тарелку с остатками ужина. Кто-то из воинов поленился вернуть ее обратно, и Ким тут же смахнула объедки в куль.
Лисса встретила сердитым шипением.
– Извини. Не получалось раньше выбраться.
В ответ снова раздалось недовольное клохтанье.
– Тише! – сердито цыкнула на нее Ким, – услышат, придут и все! Меня утащат обратно, посадят под замок, а ты от жажды помрешь! Будешь тогда знать, как шипеть.
Вирта затихла, будто поняла, о чем речь и недоверчиво принюхалась.
– Вот, – Ким развернула куль и вывалила его содержимое перед виртой, – что смотришь? Ешь! Другого все равно нет.
Негодующе фыркая, зверь ухватил зубами одну лепешку и без видимого удовольствия проглотил ее.
– Зато не голодная будешь, – подбодрила девушка, – жуй, давай!
Она подняла с земли ведро Лиссы, в котором на дне осталось немного грязной, нагревшейся за день воды. Потрясла его, слила муть в угол и наполнила свежей.
Где-то вдалеке снова загремели джембе.
– Что ушами прядешь? – вдохнула Ким, почесывая шипастую холку, – барабанят. Как всегда. Сейчас костры разведут и босые, полуголые девушки начнут танцевать. Представляешь? На них из одежды – только клочок ткани вокруг бедер, да бусы вокруг шеи. Они такие…такие
Тяжело было подобрать слова. Распущенные, вызывающие, невоспитанные
– Красивые, – наконец выдохнула она.
Той самой дикой, первобытной красотой, которая проникает в кровь, заставляя ловить взглядом каждое движением.
Если бы ее схватили и начали пытать, Ким не призналась бы даже самой себе почему ее это так раздражает. Почему сейчас, вместо того чтобы планировать побег, она размышляет о том, где Хасс. На обходе? В долине? Или там, у костров, сидит среди других кхассеров, и рядом с ним в призывном танце извиваются гибкие женские тела?
Плевать. Пусть шляется где хочет, лишь бы не рядом.
Лисса тем временем покончила со скудным подношением и по привычке пихнула Ким носом с живот.
– Больше ничего нет. Завтра принесу. Может удастся договориться, и мне разрешат выходить из шатра, как и прежде, – грустно произнесла она, глядя по жесткой морде, покрытой жесткими чешуйками, – я ведь тоже пленница. Сижу на цепи, как и ты. Только цепь у меня другая. Прочнее во сто крат.
Вирта слушала ее слова внимательно, не моргая. Будто понимала, о чем идет речь. Потом снова пихнула носом в живот, но не как обычно – нетерпеливо и требовательно, а мягко, словно пыталась поддержать, успокоить, сказать, что все будет хорошо.
– Я тоже на это надеюсь, – Ким напоследок потрепала ее по шее, забрала чужое ведро и направилась к выходу, – до завтра. Не буянь. Я постараюсь решить этот вопрос как можно быстрее.
Обратный путь она проделала так же: украдкой, перебежками, растворяясь в тени. Сначала вернула пустое ведро обратно к виртам, чтобы никто не хватился пропажи, потом вернулась в шатер кхассера.
Здесь по-прежнему было тихо и безлюдно.
И вроде радоваться надо, что хозяина нет, что у него есть более интересные дела, чем пленница с золотым обручем на шее, но не получалось. Вместо облегчения – тянущая боль в груди, вместо радости – едва различимая, непонятная тоска.
***
Поговорить с кхассером ей так и не удалось. Он снова не пришел на ночь, и только под утро, слоняясь возле порога, но так и не смея через него переступить, Ким услышала разговор двух воинов. Они обсуждали ночной рейд, и то, как Хасс гонял проклятых валленов по долине.
От мысли, что он был на обходе, а не там, среди костров и разгоряченных тел почему-то стало легче. Я еще было стыдно за то, что она вообще об этом думала.
Чуть позже, к ней в шатер пришла Елена – одна из девушек, помогающих поварам на походной кухне.
– Видишь, – весело кивнула на поднос в своих руках, – тебя у нас забрали, и теперь я бегаю по лагерю и разношу еду. Наконец-то…
Она выставила на стол кувшин с молоком, свежий, еще теплый хлеб, горшочек с распаренными овощами и вареные яйца. При этом болтала без умолку:
– Я и рада. Повар недоволен, конечно, гоняет всех без устали, а мне жуть как надоело, сидеть над корытом и чистить овощи! Посмотри, на что мои руки похожи, – вытянула вперед малиновые ладони, – это я полутра свеклой занималась. Лучше уж по лагерю подносы разносить. С одним поболтаешь, с другим, так время и пролетит.
Она с интересом осматривалась по сторонам:
– Никогда не была в шатре у кхассера. Значит, ты теперь тут обитаешь?
Ким сдержано кивнула, невольно пытаясь поднять ворот на рубашке.
– Да ты не прячь свою побрякушку, – отмахнулась девица, – весь лагерь об этом знает и говорит.
– И что… – смущенно просипела Ким, – что говорят?
– Всякое. У нас давно золотых не было. И чтобы кхассеры из-за девчонки дрались тоже не было… Вообще. Никогда. Теперь все гадают, что в тебе особенного.
– Ничего.
– Вот и я так сказала, – бодро произнесла гостья и осеклась, сообразив, как прозвучали ее слова, – я имела в виду, что ты обычная… нормальная…такая как все.
– Я поняла, – Ким коротко кивнула. – Меня, наверное, все ненавидят?
– Ага, – с готовностью подтвердила девушка, – и завидуют. Такого мужика себе отвоевала!
– Что? Нет! Никого я не отвоевывала!
– Да ладно тебе, отпираться. Хасс у нас такой, что глаз отвести невозможно. По нему треть женщин в лагере с ума сходят, начиная от рабынь и заканчивая бабкой-погодницей. Она, конечно, не видит уже ни рожна, но как голос его услышит, так тут же приосанивается. Его внимание все наши красавицы привлечь пытались, а он тебя выбрал. К себе забрал и золото надел. А как он Брейра потрепал?
– Он просто рассердился, что на его вещь кто-то позарился…
– Из-за простой вещи не будут кхассеры друг другу бока рвать. Хасс вообще лишний раз эмоции не показывает, а тут рассвирепел, словно дикий зверь. Отродясь такого не было… Покоя, наверное, всю ночь не давал? Нежным был? Или нетерпеливым? – многозначительно пошевелила бровями, ожидая пикантных подробностей.
– Не было его ночью. С отрядом в долину ушел.
– Как жаль, – приуныла любопытная гостья, а потом встрепенулась и сокрушенно всплеснула руками, – Ой, заболталась я с тобой, сейчас нагоняй получу от ворчуна нашего! В обед прибегу, еще поболтаем.
Как лисица хвостом махнула и унеслась прочь из шатра.
Ким была рада, что она ушла. Не привыкла воспитанница монастыря Россы к таким откровенным расспросам. Было не по себе. Неудобно, стыдно. От волнения даже проголодалась. Налила себе молока полную кружку, отломила пышный ломоть хлеба и устроившись возле приподнятого полога приступила к завтраку.
Хасс так и не появлялся.
В обед снова прибежала Елена. Принесла суп, тарелку с тушеным мясом, лепешки мягкий сливочный сыр в глиняной пиале. Правда поговорить им не удалось. Бойкая помощница повара уже не была такой бойкой, как утром. Она из сил выбивалась от непрестанной беготни по лагерю и тайно мечтала снова вернуться к своему корыту с овощами. Ужин принесла уже другая девушка.
Ким ела по чуть-чуть, большую часть откладывая для Лиссы. Так она припрятала все мясо, позволив себе отщипнуть лишь небольшой кусочек, ломти хлеба, смазанные сливочным сыром, лепешки. Сама довольствовалась супом и овощами.
Время шло нестерпимо медленно. Солнце будто нехотя перекатывалось по небосводу, а Ким все ждала и ждала, когда же оно упадет за горизонт, чтобы в потемках снова отправиться к Лиссе.
В этот раз вирта приняла ее подношения более милостиво, и даже благодарно хрюкнула, найдя среди хлеба и запечённого картофеля несколько сочных кусков мяса.
– Все. Я ушла. Если он вернется, а меня не будет на месте…
Лисса заворчала, мол «иди, иди, не мешай», и снова уткнулась мордой в еду.
Сегодня в лагере царила непривычная тишина. Без вечерних барабанов и песнопений было странно, и даже как-то страшно, будто музыка была гарантией того, что в этом мире все в порядке. Не зная, что и думать, Ким отправилась не в шатер кхассера, а в центр, туда, где обычно проходили ночные гуляния.
Этой ночью костры не полыхали до самых небес, народ не веселился, на теплом песке не отплясывали босоногие девушки. Голоса слышались, но не такие громкие и беззаботные как обычно. Лагерь будто замер, затих в тревожном ожидании. И Ким внезапно почувствовала себя беззащитной, уязвимой настолько, что захотелось спрятаться от невидимой угрозы.
Развернувшись, она со всех ног припустила обратно, в адовар кхассера, дающий хоть какую-то иллюзию защиты. Иллюзию! Потому что мягкие стены шатра не защитят, если кто-то будет рваться внутрь. А у нее ведь даже оружия нет!
Ее внимание обратилось к стойке, где Хасс хранил свой арсенал. Тяжелые топоры и тугие луки Ким не подходили, а вот небольшой нож в кожаной оплетке – совсем другое дело. Его можно прятать в складках одежды или под подушкой.
Она на цыпочках подкралась ближе и уже потянулась к ножу, но прежде, чем успела коснуться рукоятки, чьи-то ладони легли на ее талию.
– Так, так, так, – над самым ухом раздался тягучий, насмешливый голос, от которого мурашки бежали по спине, – пленница решила обзавестись когтями?
Ким схватила нож и ударила, не глядя и не надеясь попасть. Острие рассекло пустоту. Проклятый Хасс, напугавший ее до дрожи, успел отскочить и теперь смотрел на нее почти ласково, с улыбкой, от которой стыла кровь.
Ким крепче сжала рукоять, выставляя нож перед собой. Лезвие дрожало в ее руках.
– Хочешь убить меня? – лениво поинтересовался захватчик.
О, да. Именно об этом она мечтала с того самого мига, как впервые встретила его в Долине Изгнанников.
Глядя ей прямо в глаза, Хасс медленно подошел ближе. Настолько близко, что она могла до него дотянуться
– Что же ты медлишь? Давай. Целься в сердце или в горло, – он испытывал ее, провоцировал, подводя к грани, – другого шанса не будет.
Ким не могла. Смотрела на него, на едва поблескивающее лезвие ножа и не могла.
– Нет? – усмехнулся он, – зря.
Одним молниеносным движением Хасс перехватил ее руку, заломил за спину, вынуждая вскрикнуть от боли и разжать кулак. Его пальцы сомкнулись на тонкой девичьей шее:
– Чтобы избавиться от меня, тебе потребуется что-то большее, чем простой нож., – горячее дыхание опалило щеку.
Она пахла яростью, летним зноем и его прикосновениями. Коктейль, от которого зверь внутри бесновался от предвкушения, а кровь надсадно бухала в висках. Кто бы знал, каких усилий ему стоило не сорваться посреди дня, и не вернуться в лагерь, ради того, чтобы увидеть ее.
***
– Итак, – он сел на лавку, привалился спиной к столу, стоящему позади, и лениво поинтересовался, – зачем тебе нож, Ким?
Она дрогнула, услышав свое имя в его исполнении. Хасс всегда звал ее бродяжкой, трофеем или подарком императору, а тут Ким… Это слишком непривычно, и слишком близко, будто переступил очередную границу, проходящую между ними.
– Мне было не по себе…
Кхассер вопросительно вскинул брови, взглядом требуя продолжения.
– В лагере сегодня так тихо. Барабаны не играют, костры не горят, людей меньше, чем обычно.
– И?
– Я испугалась. Потому что… что-то не так. Неправильно.
Хасс продолжал ее рассматривать, подмечая каждую деталь. Испуганный блеск в глазах, тяжело вздымающуюся грудь, руки, нервно сцепленные в замок.
Он ведь не обязан разговаривать с пленницей? Не обязан ее утешать? Убеждать в том, что все хорошо? Не обязан… Тогда почему это именно то, чего ему хочется?
– Здесь ты в безопасности. Тебя никто не тронет.
Ким покачала головой, будто не верила ему.
– Ножа у тебя все равно не будет. Потому что… – бесстрастно повел плечами, – ты не свободная.
– Называй вещи своими именами, кхассер, – холодно обронила она, – я рабыня.
– Хорошо, что ты об этом помнишь. Узнаю, что приближаешься к оружию – посажу на цепь.
Проклятый андракиец!
Он молча потянулся к кувшину с водой и залпом осушил его почти на половину, пытаясь избавиться от жестких колючек в горле. Этот ее взгляд. Быстрый, острый и в то же время беззащитный, будто продирался внутрь, под кожу.
– Если тебе так хочется знать, – произнес, вытирая губы тыльной стороной ладони – то возле одного из ближних разломов прорвался крупный рой валленов. Почти все воины ушли туда, в лагере остались только патрульные и те, кто не может держать оружие.
– Почему ты здесь?
Хороший вопрос.
– Сам разлом мы закрыли, большую часть роя перебили, осталось выловить остатки прорвавшихся. С этим воины справятся и без нас. Я удовлетворил твое любопытство?
Ким кивнула.
– Отлично. Тогда откровенность за откровенность.
Она подняла на него растерянный, полный недоумения взгляд.
– Ты выходила из шатра, Ким? – ласково, с едва заметной улыбкой, но янтарные глаза оставались серьезными. Цепкими. Ловили каждое ее движение, видели насквозь.
Как ей хотелось соврать, сказать, что сидела здесь, в клетке, не высовывая носа на улицу. Но ее ложь он почувствовал бы сразу.
– Выходила.
– Громче, Ким. Громче, – у самого голос приглушен и без единой эмоции, от чего по коже стелился мороз. Никак не удавалось понять злиться он или нет.
– Да. Я выходила, – угрюмо повторила она и, опустив голову, уставилась на свои сандалии.
– Я разрешал?
– Нет, – сокрушенно покачала головой, еще больше сжимаясь.
– И что я теперь должен сделать?
Она пожала плечами. Чтобы он ни решил, какое бы наказание ни придумал, все равно она не в ее силах помешать.
Хасс рассматривал свою пленницу, не скрывая усмешки. Упрямая. Даже сейчас, замерев в смиренной позе, выглядит так, будто готова спорить и отстаивать свою правду.
– Так зачем ты выходила? К кому?
Весьма некстати вспомнилось, что Брейр все это время был в лагере. Вдруг воспользовавшись его отсутствием, снова решил подманить Ким? Тогда он точно покойник. Второй раз Хасс наглость спускать не собирался.
– Я ухаживаю за раненой виртой, – нехотя произнесла девушка.
Кхассер недоуменно нахмурился. Он ожидал услышать что угодно, но только не это.
– Поясни.
– В лагере есть раненая вирта. Она не может обращаться и сидит на цепи в пыльном закутке. Я подкармливала ее иногда, а пару дней назад, до того как мы…– она замялась и едва заметно покраснела, – до того, как ты запретил выходить из шатра, я договорилась с ее одноглазым хозяином, что буду за ней ухаживать. Сама.
Какая вирта? Какой уход? Какие договоры с одноглазыми хозяевами? Чем она вообще занимается в его отсутствие?
Хасс запрятал недоумение подальше и, сложив руки на груди, поинтересовался:
– Что дальше?
– Ничего. Мне надо ее кормить, поить, потому что никто кроме меня этого делать не станет. Поэтому сегодня я вышла из шатра несмотря на твой запрет…И вчера выходила.
В упрямом развороте плеч читалось откровенное «и завтра пойду».
Вот ведь…Бродяжка! А такой покладистой казалась, робкой, беззащитной.
– Не боишься, что она сожрет тебя? Вирты теряющие способность обращаться, зачастую дичают и становятся агрессивными.
Ким посмотрела на него с нескрываемым удивлением. Дикие и агрессивные? После того, как столкнулась с кхассером в заснеженной долине, дикостью ее не напугать.
– Нет. Она хорошая.
Хасс хмыкнул. Глупая она все-таки, наивная. Не понимала, что это не зверюшка домашняя, не лошадка и не зайчик, а перевертыш, у которого одна форма смертоноснее другой. Но то, что не испугалась, не бросила – это вызывало уважение. Забота подкупала.
– Позволь мне выходить из шатра. Я буду только кормить ее и снова возвращаться.
Он молчал. Чуть склонив голову набок, наблюдал за ней, не понимая какие эмоции вызывает эта бледная девочка. Странные, обжигающе-пряные, пробирающие до самой глубины.
Тишина пугала ее больше, чем категорический отказ. Хотелось подскочить к нему. Смять пальцами рубашку на могучей груди и встряхнуть, прокричать «Не молчи!»
– Пожалуйста… Хасс, – его имя буквально простонала, – она никому не нужна. И без меня просто погибнет.
Изумрудные глаза наполнились мольбой.
– Пожалуйста.
– Надо же, какая самоотверженность, – хмыкнул Хасс, опираясь обоими локтями на стол позади себя, – столько просьб ради какой-то вирты.
– Ей нужна моя помощь.
– Мне то, что с этого? – янтарь подернулся темной мглой.
Ким беспомощно развела руками, не зная, что ответить.
– Что ты можешь предложить, в обмен на мое разрешение? – он испытывал ее, подводил к самой грани, проверяя на прочность.
– У меня ничего нет…
Темные брови кхассера выразительно изогнулись. Медленно прошелся по открытым коленям, серому платью, которое так хотелось разорвать, чтобы добраться до нежного тела, остановился на трепетно полных губах.
Этот взгляд ни с чем нельзя было спутать или понять как-то неправильно. В нем горел голод, хищный огонь и желание присвоить.
– Почему же… У тебя есть то, что я хочу.
– Оно и так принадлежит тебе, – Ким изо всех сил пыталась не покраснеть еще больше, – ты в любой момент можешь…
– Нет, – Хасс снисходительно покачал головой, – не так.
– А как?
– Покажи, насколько хочешь получить это разрешение. Убеди меня. Сама.
Он не знал, зачем ему эта игра. Почему так хочется, чтобы она сама сделала шаг навстречу. Не сдаваясь под его напором, а добровольно.
Не отрывая от него взгляда, Ким ослабила шнуровку на вороте, потом медленно стащила через голову свое рабское одеяние и бросила его на пол.
Шаг к нему. Еще один. Воздух зазвенел от напряжения и искр, проскакивающих между ними.
Кхассер наблюдал за ее приближением, не в силах пошевелиться. Внутри тугой пружиной стягивалось желание схватить, присвоить, зарыться рукой в светлые волосы, добраться до мягкого податливого рта.
Еще шаг, и она остановилась между его ног. Хрупкая, как фарфоровая статуэтка. Желанная настолько, что руки сводило от потребности прикоснуться.
Перекинув ногу через его бедро, Ким села к нему на колени. Прохладные руки обвили шею кхассера, а трепещущие девичьи губы, прикоснулись к его. Ее трясло, и сердце гремело так, что оглушало своим грохотом обоих.
– Посмотри на меня, – потребовал он, и тут же пожалел о своих словах. Огромные, мерцающие изумруды глаз так близко, что он видел в них свое отражение. Завис в них, захлебнулся, не в силах справиться с собственными демонами.
Такая «любовь» ему не нужна. Это шантаж. Грязный и недостойный.
Хасс легко ссадил ее со своих колен и, не оглядываясь, вышел на улицу.
Глава 17
– В общем, странный он, – задумчиво произнесла Ким, почесывая жесткие пластины на холке, – вчера вечером из шатра вылетел, как ненормальный, всю ночь не появлялся. Под утро пришел злой, раздраженный…но к тебе разрешил выходить. Я не понимаю его.
Лисса только фыркнула. Хасс ее интересовал мало, а вот свежая обрезь барана – очень даже. Она жадно прихватывала большие куски и глотала их целиком, практически не жуя. При этом блаженно щурилась и урчала, как большой сытый кот.
– Ешь, сейчас воды принесу.
По привычке поднимая ворот повыше, в тщетных попытках скрыть коварное золото, Ким отправилась туда, где хранилась вода для вирт. По пути ей попадались и воины, и свободные работники, и рабы. И все, как один пялились, провожали любопытными взглядами, шептались за ее спиной.
Ким отдавала себе отчет, что когда-нибудь эта тема всем надоест, и надо просто подождать, но пока было просто невыносимо. Эти взгляды – они жгли. Насквозь. Ей оставалось только ниже опускать голову и, делая вид, что вокруг никого нет, бежать по своим делам.
Набрав полное ведро, она бросила в него несколько листочков розовой мяты, выловленных сегодня утром из кувшина кхассера. Вода с ней лучше утоляла жажду, дольше оставалась прохладной и свежей, а ее вкус становился медово-сладким. Лиссе должно понравиться.
– Смотри, что я тебе принесла, – гордо сказала Ким, ставя ведро перед свое подопечной, – Такого ты еще не пробовала.
Вытянув чешуйчатую шею, вирта подозрительно принюхалась, потом раздвоенным языком полоснула по поверхности воды.
– Что мнешься? Давай! Тебе понравится. Ай!!
Вместо того чтобы пить, Лисса стремительно обернулась и впилась зубами ей в руку чуть выше запястья.
– Ты что?!
Было больно, алые капли крови, падали на землю, а вирта продолжала ее удерживать, не разжимая челюстей и не отрывая хищного взгляда.
Ким попыталась освободиться.
– Пусти!
Раздался низкий предупреждающий клекот.
– Лисса! – Ким испуганно дернулась, – прекрати немедленно!
От боли по ее щекам градом катились слезы. Было так страшно, что колени тряслись и подгибались.
– Лисса, – простонала она, понимая, что сама не выберется и надо звать на помощь, – пожалуйста.
Жестокие челюсти разжались и, не удержавшись на ногах, Ким повалилась на землю.
С блаженной мордой вирта провела языком по тонким губам, слизывая алую кровь, и подступила ближе. Будто ничего не произошло, она привычно пихнула девушку носом в живот, фыркнула в шею, раздувая растрепавшиеся волосы, а потом принялась лизать разорванную руку.
– Отстань от меня! – всхлипнула Ким, отпихивая от себя окровавленную морду.
Зажимая рану рукой, она с трудом поднялась на ноги. Вирта потянулась за ней и ухватив зубами за подол, дернула, требуя добавки.
– Нет у меня ничего!
Кровь из пульсирующей раны продолжала капать на потрескавшуюся от жары землю. От обиды хотелось реветь навзрыд, но вместо этого Ким просто отвернулась, оторвала от подола узкий кусок грубой ткани и кое-как наложила повязку. Надо возвращаться в шатер. В одном из ящиков она видела белые хлопковые бинты и настойку сабельника, который помогает заживлять раны.
Тем временем вирта за ее спиной спокойно пила воду с мятными листами и размахивая тонким змеиным хвостом, пыталась отогнать назойливых мух.
– Предательница! – горько обронила Ким и бросилась прочь.
…Первым, кого она увидела, выскочив из закутка, был Хасс.
Он стоял недалеко от прохода и принюхивался, жадно вдыхая воздух полной грудью. Этот запах он не спутал бы ни с чем. Сладкий, немного терпкий. Дурманящий.
Так пахла только ее кровь.
От него не укрылось, как Ким испуганно вздрогнула и спрятала руку за спину.
– Что у тебя там? – в два шага оказался рядом.
– Ничего, – она отчаянно затрясла головой и отступила.
– Покажи, – прорычал он. Аромат ее крови, лишал способности трезво мыслить. Хотелось вдыхать до умопомрачения, слизнуть густые капли, но самое большое желание, затмевавшее собой все остальное – найти и наказать того, кто посмел это сделать, – Живо!
От его тона она вся съежилась и, отведя взгляд в сторону, выставила вперед покалеченную руку.
Кхассер бесцеремонно схватил ее за запястье, сдернул пропитанную кровью повязку и, увидев рану, сказал что-то такое, что Ким не смогла понять.
– Я тебя предупреждал, – его взгляд стал чернее ночи, – Вирта – это не ручной котенок.
– Это не она! – выпалила Ким и тут же осеклась, потому что Хасс ей не поверил, и эта убогая ложь только сильнее его разозлила. Он стиснул челюсти так, что на скулах заиграли желваки, сжал кулаки и, сдвинув Ким в сторону, направился туда, где на привязи сидела Лисса.
– Зря я тебе разрешил к ней приближаться.
– Она не специально. Хасс! – Ким повисла на крепкой руке, пытаясь остановить мужчину, – пожалуйста. Не тронь ее. Прошу!!!
Уперлась ногами, но он потащил ее дальше, как пушинку, словно она и не весила ничего, и не сопротивлялась.
– Хасс! Умоляю!
А ее голосе звучало такое отчаяние, что каменное сердце все-таки дрогнуло, а имя, произнесенное с такой интонацией, колоколом звучало в голове.
Кхассер остановился и посмотрел сверху вниз на расстроенную девушку.
По нежным щекам бежали крупные слезы, а глаза… ее прекрасные изумрудные глаза были наполнены такой мольбой, что было трудно оторваться. Хотелось смотреть, запоминая рисунок на радужке и трепет длинных ресниц. Хотелось прикоснуться губами, почувствовать соленый привкус ее слез. Хотелось…
Да много чего хотелось, но Хасс сдержал свои порывы, не позволив им в очередной раз взять над собой верх
– Она не хотела мне причинить вред, – Ким начала торопливо бормотать, поглатывая от волнения слова, невпопад хватая воздух ртом, и все так же цепляясь за его руку.
Хасс едва слушал. Все его ощущения свелись к этой маленькой теплой подрагивающей ладошке, пытающейся его удержать.
– Не хотела причинить вред? – хмыкнул он, выныривая из омута кошачьих глаз. Взял ее за руку, вынуждая поднять выше и показать рану, – это так теперь называется? А если бы она откусила ее тебе, ты бы тоже ее защищала?
– Но ведь не откусила! – захныкала Ким, – просто прихватила. Ни с того ни с сего. Но тут же извинилась.
– Извинилась? – он посмотрел на неё, как на ненормальную, – сказала, прости меня я больше так не буду?
От издевки, прозвучавшей в его голосе, она смутилась, но не отступила.
– Да. Она зализала потом рану. И это…это выглядела как извинение. В ней не было злости. Она не хотела меня сожрать. Она просто…просто…
Что просто она так сказать и не смогла.
– Ну-ка пойдем, – Хасс схватил ее за здоровую руку и потащил за собой.
– Пожалуйста, – сдавленно просипела Ким, – не надо.
– Я сказал идем! – он направился дальше и остановить его не было никакой возможности. Давясь слезами Ким, едва поспевала за ним.
***
– Хасс!
В последний момент ей удалось проскочить у него под рукой и встать на пути, закрывая собой Лиссу.
– Не тронь ее! – уперлась в каменную грудь, пытаясь остановить кхассера.
Хасс и не тронул… Вирту.
Зато схватил ее саму за горло и, не успела она опомниться, как в воздухе мелькнула сталь, вжимаясь в ее ребра. Ким вскрикнула, испуганно забилась в его руках, а вирта, до этого безмятежно наблюдавшая за гостями, взвилась на дыбы и ринулась вперед, на ходу обращаясь в черного как ночь волка с шипастым гребнем по хребту.
Зверь рычал и, припадая на передние лапы, начал по дуге приближаться к Хассу. Под темной шкурой бугрились напряженные мышцы, с обнаженных клыков капала слюна, а в глазах кипела ярость и желание добраться до противника. Два хищника изучали друг друга, оценивали.
Наконец, Хасс тихо усмехнулся и убрал оружие, отпуская Ким. Она отскочила в сторону, жадно хватая воздух ртом, растирая шею, на которой еще мгновение назад сжимались сильные пальцы. Кинт же поднял ладони в примирительном жесте. В его глазах клубилась тьма, успокаивая, объясняя, утверждая свое главенство
Вирта притихла и потянулась к кхассеру, недоверчиво принюхиваясь. Не сразу, но шипы вдоль хребта опустились, а в груди перестало клокотать рычание.
– Все. Уймись. – Он небрежно потрепал ее по морде, а потом развернулся к Ким и тут же нахмурился, увидев, как она отшатнулась от него, – я напугал тебя?
Ким попятилась.
Напугал?! Да она в жизни так не боялась! Сумасшедший.
– Так надо было, – напряженно улыбнулся, плавно подступая ближе, – она бы не поверила, сделай я это вполсилы.
– Зачем? – сил хватило только на шепот.
Хасс взял ее за руку, сдвинул выше рукав, оголяя место укуса.
– Вирта преданные и служат всем, но бывает так, что сами выбирают хозяина. Того, кому хочет служить. Если такое происходит, то она сама добровольно запечатывается на того человека. А для этого…нужна кровь, – провел пальцем по руке. Описывая контуры раны, вызывая дрожь под коленками и волну горячих мурашек по спине, – Эта вирта выбрала тебя. Та форма, которую ты сейчас видела, появляется только когда выбор закрепляется… Мне жаль, что я тебя напугал, но я должен был проверить.
Ким осторожно вытянула свою руку из его ладони, опустила рукав и поежилась, словно от холода, хотя на улице снова было нестерпимо жарко.
Должен был проверить. Мерзавец!
Ей вот тоже, может, хочется проверить… Привяжут ли ее к позорному столбу и высекут ли, если она пнет одного не в меру любопытного кхассера.
Окончательно успокоившись вирта приняла привычный лошадиный облик и теперь хлестала себя по бокам хвостом, гоняя вездесущих мух.
– Она снова умеет обращаться.
– Благодаря вашей связи она восстановилась.
Взгляд снова зацепился за грязную веревку, накинутую на шею вирты. Теперь, когда она вернула себе способность менять облик, одноглазый воин снова захочет использовать ее для выездов и патруля долины.
– Я могу забрать ее себе? – взмолилась Ким, – пожалуйста! Ее хозяин хотел избавиться от нее, но не мог, потому что она спасла ему жизнь. Она была не нужна ему, он даже воду чистую забывал приносить. А теперь, когда поправилась, снова заберет ее!
Она чуть не плакала и, сама не заметив как, снова повисла на руке у Хасса, с надеждой заглядывая в янтарные глаза.
…Он млел.
Просто смотрел на нее и чуть ли не урчал от удовольствия, что она рядом. Сама говорит с ним, прикасается. Хотелось свернуться у ее ног довольным котом и позволить чесать себя за ухом. А еще хотелось дать ей все, о чем просит. Что угодно, лишь бы в зеленых глазах не копились кристальные слезы.
В какой-то момент Хасс смутился своих собственных мыслей. Ему, как воину, привыкшему брать силой то, что считал своим, идти по головам к намеченным целям, было странно ощущать внутри себя вот такое. Непонятное. Теплое. Приятно щекочущее под ребрами.