bannerbannerbanner
полная версияОдна зима на двоих

Полина Верховцева
Одна зима на двоих

Полная версия

Когда рабские одежды улетели на пол, Ким смущенно отвела взгляд, пытаясь прикрыться, но Хасс позволил ей этого. Перехватил ее руки, завел за голову, прижимая к подушке.

– Не надо.

– Я…– ее голос дрожал.

– Ты красивая, – его жадный взгляд скользил по ладному стройному телу. По маленькой аккуратной груди, по талии, которую при желании он мог обхватить двумя ладонями. Скользнул по впадинке пупка, и ниже к плотно сведенным ногам, – не бойся.

– Я не боюсь.

Он знал, что это не ее слова. Это говорил хорн, сладким ядом растекшийся по венам. Завтра все будет иначе, но сегодня, глядя в ее светящиеся глаза, полные желания Хасс не хотел ни о чем думать.

Продолжая удерживать ее руки над головой, прошёлся губами по виску, вниз по шее, к ключицам. Ниже, лаская шелковую кожу. Еще ниже. Вынуждая ее прогибаться, стонать, сминать в руках шкуру и в беспамятстве шептать его имя.

– Хасс, – хныкала она, умоляя о чем-то.

Он сам был пьян. От ее вкуса, от ощущений, которые обострились до предела. Хотелось обладать ей, полностью, безраздельно. Хотелось присвоить, поставить метку, сделать своей. Чтобы никто больше не посмел к ней сунутся.

Он снова приник к ее губам, попутно раздвигая коленом стройные ноги.

– Хасс, – выдохнула она, почувствовав, как сильное мужское тело вдавливает ее в кровать.

Он выпил этот стон до дна, забирая ее боль. Останавливаться было уже поздно. Да он и не смог бы. Не хотел. Боль сменилась тягучей истомой, наполняющей каждую клеточку. Сама не ведая что творит, Ким подалась навстречу, цепляясь за плечи, пытаясь поймать ритм этого танца сплетенных тел.

Его отрывистое дыхание сбивалось, местами переходя в звериный рык, а янтарь глаз тонул во тьме. Она клубилась, сворачивалась тугими кольцами, билась, прорываясь наружу, а потом полыхнула, обрушившись всей своей мощью на хрупкую девушку, но вместо боли принесла удовольствие. Острое, как клинки кхассера, пробирающее насквозь, лишающее остатков воли. Ким выгнулась, впиваясь когтями в мужские плечи и закричала.

Хасс не мог оторвать взгляда от румяных щек, припухших от его поцелуев губ, шальных глаз. Зверь внутри ликовал и бесновался. А потом полыхнуло еще раз. Ослепительно белым, слепящим, вытягивающим жилы от экстаза. Кхассер зарычал, полностью отдаваясь этим ощущениям, растворяясь в них.

С трудом переведя дыхание откатился в сторону, тяжело опустился на подушки и подтянул ее к себе, словно боялся, что убежит. Разнеженная, утомленная Ким не сопротивлялась. Ей было хорошо. И спокойно. А стоило только прикрыть глаза, как коварная дрема незаметно утянула в свои ласковые объятия.

Хасс не спал. В голове шумело, сердце пыталось пробить ребра, мысли в голове путались, сминались перескакивали с одного на другое. Он лежал, уткнувшись носом ей в шею, и жадно вдыхал запах разгоряченной кожи. Запах желания. Запах его прикосновений.

Теперь она пахла так, как и должна.

Глава 15

Насколько ей было хорошо ночью, настолько же плохо было с утра, когда голова трещала от каждого движения, и острые стрелы пронзали насквозь, даже если просто пошевелить пальцем. Еще мучала жажда. Лютая, злая, сковывающая горло в мучительных спазмах.

Но хуже всего было не это, а осознание, что произошло что-то непоправимое.

Ким никак не могла вспомнить, что именно. Мысли, как вареные мухи неспешно ползали в голове, растекались, не позволяя себя поймать, удержать, осознать.

Ей было жарко и почему-то тяжело. Что-то придавливало ее к постели, мешая нормально дышать, шевелиться.

Не отрывая глаз, Ким прикоснулась к своему бедру, там, где тяжесть была особенно сильной и нащупала чью-то руку… Чужую, крепкую, обманчиво спокойную. Стоило только попытаться ее скинуть, как она напряглась, сильнее придавливая к кровати.

Ким замерла, даже дышать перестала, только сердце надрывно бухало в висках, оглушая своим гулом.

Размеренное дыхание на плече, обжигало своей неотвратимостью, и осознание того, что в постели она не одна, раздирала на клочья. Медленно, каждый миг превозмогая свой страх и слабость, он повернулась на другой бок и оказалась лицом к лицу с кинтом.

Хасс лениво приоткрыл один глаз.

Он уже не помнил, когда в последний раз вот так лежал в постели после того, как солнце встало. Но сейчас это было хорошо, правильно и до странного уютно. Рядом с этой бледной девочкой, из-за которой вчера рухнули все преграды, которые он так старательно удерживал. За которые так отчаянно цеплялся. Ради чего? На этот вопрос не мог ответить даже он сам. Давно надо было это сделать, присвоить и дело с концом.

Зверь внутри согласно заурчал. Ему нравилась мысль о присвоении и было мало пролетевшей ночи, полной прикосновений и стонов. Он был готов продолжать прямо сейчас и не вылезать из постели весь день напролет, вот только ужас в изумрудных глазах, столь явный, что его ни с чем не спутаешь, гасил порывы. Торопиться некуда. Нужно время Она никуда от него не денется. Теперь уже не денется.

Протрезвевшая Ким смотрела на кхассера широко распахнув глаза, и все краски ночи, проведенные в его руках, обрушились чудовищным потоком, все глубже утягивая в пучину стыда. Он… Она с ним… Добровольно…Как те девки в лагери, которые смеялись, сидя на коленях у мужчин.

Если бы в мире существовала самая красная вещь, то щеки Ким запросто могли бы соревноваться с ней по красноте.

Она медленно отодвинулась, выскальзывая из-под тяжелой руки, и взглядом нашла свою одежду, сваленную на полу жалкой кучкой. Дотянуться до нее, не скидывая с себя легкую шкуру, которой они укрывались, было попросту невозможно.

Хасс неотрывно наблюдал за ней, не делая попыток заговорить, остановить или облегчить ее мучения. Просто смотрел.

– Ты можешь отвернуться? – в сердцах простонала она.

Темные брови насмешливо поднялись:

– У тебя остались какие-то секреты? Или за то время, что мы спали появилось что-то новое?

Щеки запылали еще сильнее:

– Пожалуйста! – она не знала, куда деваться от стыда.

Хасс немного помедлил, потом недовольно цыкнул и откатился на противоположный край. Ким тут же отвернулась, чтобы не видеть, как он встает. Взгляд только скользнул по рельефной спине и зацепился за красные полосы на широких плечах, которые оставила она. Тут же вспышкой опалило воспоминание, как впивалась ногтями, выкрикивая в страстном забытьи ненавистное имя.

О, Трехликая.

Пока он совершенно невозмутимо натягивал брюки, Ким подхватила рабскую робу и, едва не попав головой в пройму рукава, торопливо ее натянула. Правда задом наперед. Разнеженное от ночных ласк и доселе неведомого наслаждения тело мелко дрожало, все еще откликаясь на отголоски ночного безумия, не слушалось.

Проклятье!

– Иди ко мне, – раздался голос Хасс, вызывая спазм в груди и миллион колючих мурашек вдоль спины.

Старательно отводя взгляд в сторону, Ким сделала несколько осторожных шагов. Проклятый кхассер так и не потрудился надеть рубашку. Стоял перед ней босой, в одних брюках, низко сидящих на бедрах. Его руки, с четко прорисованными линиями вен, могучая грудь, темная полоска волос, бегущая вниз от пупка – все это напоминало о том, что произошло между ними ночью. Предательский румянец снова расползался по щекам, а мучительный грохот сердца, казалось, был слышен даже в другом конце лагеря.

Она остановилась рядом. На расстоянии вытянутой руки. Стоит только захотеть и можно прикоснуться, зарыться рукой в волосы цвета зрелой пшеницы, уткнуться носом о впадинку над ключицей, почувствовать ее аромат. Можно, но Хасс сдержался.

Очарование ночи растворилось, и пришло время разбираться с проблемами, а бродяжка теперь никуда от него не денется. Он будет прикасаться к ней столько сколько захочет, когда захочет. Исследовать каждый сантиметр нежной кожи, мягкость губ, тонуть в омуте кошачьих глаз, подернутых дымкой желания. Зверь внутри него снова одобрительно заурчал и оскалился, облизывая острые клыки.

– Стой смирно, – приказал он и взялся за медный ошейник, окольцовывающий ее шею.

Ким даже не поняла, как это произошло, но металлические оковы, которые она ощупывала каждую ночь в попытках найти стык и разомкнуть его, просто распались от прикосновения кхассера.

Тут же стало легко, но в то же время холодно, будто сдернули защитный полог. Она аккуратно прикоснулась к своей шее, и когда пальцы коснулись пустоты, судорожно вздохнула.

– Не обольщайся, бродяжка, – усмехался Хасс, наблюдая за ее реакцией, – я не освобождаю тебя. Просто хочу сменить «украшение»… чтобы все знали, кому ты принадлежишь.

В его руках появился другой обод. Не медный, как у всех хвелл, и не серебряный, как был у Лары, а золотой с гербом льва, выбитым по центру. Ким закрыла глаза, когда он с тихим щелчком замкнул его.

Тонкий, практически невесомый ошейник тускло поблескивал, ловя отблески утреннего солнца, пробивающего в шатер сквозь щели полога, и смотрелся на хрупкой шее, как изящное украшение.

Надо было сразу его надевать, называть Ким своей, а не пытаться пристроить ее к остальным рабам. Она – не остальная, она – его. И он порвет любого, кто посмеет посягнуть на его собственность. Например, молодого кхассера, забывшего о том, где его место.

***

– С этого дня ты больше не работаешь на кухне, – сама мысль о том, что она будет бродить по лагерю и прислуживать остальным воинам, вызывала у него ярость.

Они будут смотреть, лапать ее взглядами, думать о том, чтобы сделали с хрупким телом, будь на то их воля…

С самого первого дня, как она привел ее в лагерь, он словно одержимый подмечал чужие взгляды, направленные на Ким, мысленно записывая в смертники каждого, кто к ней приближался.

Хватит.

Нет смысла бороться с самим собой и своей одержимостью. Хасс все еще верил, что это временно, что странная девочка заинтересовала его именно потому, что была странной. Потому что глаза у нее как кошачьи изумруды, потому что несмотря на тихий нрав в этих глазах нет-нет, да и проскакивало что-то темное, тщательно скрываемое. Внутренняя сила, которую она еще сама не осознала, не нашла в себе, не приняла.

 

Это дурманило. Дразнило, вызывало неконтролируемое желание приручить, покорить, привязать к себе.

Такого интереса не хватит надолго, еще неделя и Ким отправится к императору, а он домой, где благополучно забудет о своей находке, привезенной из долины Изгнанников. Этот день уже не за горами, но пока…пока он намерен получить ее полностью, выпить до дна всю ненависть, которая светится в ее взгляде, надышаться ее ароматом, лишающим способности трезво думать.

– За мной, – указал на выход.

Низко опустив голову, Ким поплелась следом за ним. Если медный обруч воспринимался как неминуемое зло, то золотого она откровенно стыдилась. Потому что его блеск, оповещал всех вокруг о том, кто она на самом деле, о том, какие права заявил на нее Хасс, и о том, что происходило темной ночью в шатре. Она пыталась поднять ворот рубахи так, чтобы он прикрывал постыдное золото, окольцовывающее ее шею, но все попытки оказывались тщетными. Люди подмечали, шептались, якобы незаметно передавай эту новость друг другу.

В лагере не было золотых наложниц. Только она.

В чужих взглядах она видела усмешку. У кого-то снисходительную, у кого-то оценивающую, у кого-то одобрительную. Из неприметной серой рабыни она превратилась в наложницу, назначение которой – ублажать кхассера, и теперь все знали об этом, каждый обитатель лагеря. И вольные, и рабы, и остальные кхассеры. Все! Это как быть выставленной голой на всеобщее обозрение.

Ярость Хасса чувствовали все. Сильные воины замолкали и склоняли головы, выражая полную покорность и готовность выполнить любой приказ. Женщины невольно съеживались, стараясь казаться незаметнее, и прятались в шатрах. Даже беспокойные вирты и те настороженно прижимали уши при его приближении.

Они вышли к центральному шатру, туда, где еще теплились угли ночных костров и на теплом песке оставались отпечатки десятков босых ног.

– Стой тут, – Хасс указал на место, чуть позади себя. Дождался, когда Ким остановится и громко произнес, – Брейр!

Холодная ярость стегнула по нервам. Не только Ким, но и всех остальных. Даже внушительные стражники, стоявшие при входе в главный шатер, невольно подобрались, вытянулись, по стойке смирно.

Хасс стоял, сложив руки на груди и ждал, не отводя взгляда от шатра.

Прошло десять секунд, двадцать… Наконец, полог поднялся и молодой кзассер вышел на улицу.

– Хасс? – его голос звучал бодро. Даже слишком.

Глаза цвета янтаря выхватили Ким, стоящую за спиной хозяина и золотой обруч на ее шее. Он тут же подобрался, и натянутая улыбка сменилась настороженностью.

Он знал, что вчера перешел черту. Эта девка из долины с самого первого дня прочно поселилась в его мыслях. Брейр жаждал добраться о тех секретов, что прятались в маленькой белокурой головке, но не только. Ему хотелось добраться и до нее самой. Потому что каждый день, каждый миг он чувствовал ее присутствие в лагере, выходил по утру из своего шатра и первым делам вдыхал полной грудью, чтобы уловить ее запах, определить, где она, чем занимается.

Он наблюдал за ней, когда было свободное время. И возле котлов, где она стирала чужое белье, и рядом с поварами, и даже, когда она пыталась подружиться со своенравной виртой. Как тень следовал за ней, не понимая, почему никак не может отвернуться, выкинуть ее из головы, а вчера, когда увидел, как обмахивается узкой ладошкой и сдувает с лица светлую прядь, окончательно сдвинулся.

– Ничего не хочешь объяснить? – в голосе Хасса не было ни единой эмоции. Сплошная стужа.

– Разве есть что объяснять? Ничего не произошло. – Он всегда был слишком молод и слишком вспыльчив чтобы вовремя заткнуться. – Ты так старательно делал вид, что тебе нет до нее никакого дела. Грех было не воспользоваться.

Хасс выдохнул, с трудом подавил горячий всплеск в груди. Чуть не сорвался. Прошел по самой грани, опасно балансируя над бездной.

– В чем, собственно говоря, проблема? Я бы не обидел, – ухмыльнулся Брейр, смерив ее таким взглядом, что Ким захотелось спрятаться за спиной у Хасса.

– Ты позарился на то, что принадлежит мне!

Ярость Хасса набирала обороты. Тьма скручивалась вокруг него, раскаляя воздух, требуя чужой крови, жертвы, способной погасить пожар. Прикрыл глаза, медленно поворачивая голову из стороны в сторону, разминаясь.

– Вчера на ней не было золотого обруча. Если он был, я бы к ней не сунулся, – процедил сквозь зубы Брейр.

– Все знали, что она принадлежит мне, – обманчиво спокойный голос со звериными перекатами на заднем фоне.

– Повторяю, вчера она еще не была твоей…подстилкой. Просто хвелла, на которую любой мог заявить права. Просто я был первым…

После этих слов Хасса накрыло окончательно. Он обернулся так быстро, что Ким даже охнуть не успела. Вот рядом с ней стоял мужчина, а вот уже огромный зверь, песочного цвета, с угрожающе поднятыми крыльями.

В глазах молодого кхассера на миг проскочил испуг. Едва уловимый, тут же потонувший в безрассудной храбрости.

Брейр обернулся следом, являя свой звериный облик. Он был не таким, как у Хасса. Светло-серый, более поджарый и длинноногий, похожий на горного льва. Сильный, гибкий, ловкий…

Только Хассу было плевать. Кажется, он даже не заметил сопротивления, налетая на противника широкой грудью.

На его стороне был опыт, мощь, ярость…и ревность. Именно она заставляла выпускать когти и драть в полную силу, вспарывая звериные бока, полосуя крылья. Заставляла метиться в горло.

От их рева содрогался весь лагерь, вирты пытались сорваться с привязи, а сердце проваливалось с каждым мигов все глубже. Люди спешили на центральную площадь, чтобы узнать в чем дело, но едва заметив бьющихся кхассеров испуганно отступали. Никто не хотел попасться им на пути, потому что сомнут и не заметят.

Звериные шкуры лоснились от багряной крови и было не разобрать, где чья. Рев, рычание, хрипы. Фонтаны песка, разлетающиеся во все стороны.

Это было жуткое, завораживающее своей жестокостью зрелище, и как бы Ким не уговаривала себя отвернуться, все равно продолжала смотреть. На то, как Хасс свалил Брейра на землю, спившись когтями в грудь. На то, как молодой кхассер пытался выбраться, увернуться от окровавленных челюстей, готовых сомкнуться на его горле…

– Хасс! Оставь его! – прогремел голос Килая, перекрывая их рев, и коричневый зверь со светлыми подпалинами на груди, налетел, отталкивая кхассера от поверженного противника. Встал на его пути, широко расправив крылья, не позволяя снова атаковать.

– Ты убьешь его! – черный Аксель тоже обратился.

Опустив голову и не отрывая пылающего взгляда, Хасс с утробным рычанием пошел на них. Никто не смеет стоять у него на пути и мешать. Никто.

– Сцепишься с нами обоими? Из-за простой девчонки?

Янтарный взгляд нашел Ким, среди людей испуганно жавшихся к шатрам, и шерсть на загривке улеглась.

– Все поняли, что она твоя. Никто больше не посмеет к ней сунуться. Хватит.

Хасс посмотрел на распластанного на земле Брейра и его разорванные крылья, на остальных, снова на Ким, и раздраженно лязгнул зубами.

Ситуация вышла из-под контроля, он это знал, и если бы остальные не вмешались, запросто задрал бы серого зверя. Он чувствовал кровь жертвы на языке, хмелел от ее вкуса. Хотел продолжения…

Удержаться в зверином обличие было сложнее, поэтому Хасс снова стал человеком. Остальные кхассеры не спешили обращаться обратно и продолжали закрывать собой затихшего Брейра. Он больше не пытался подняться. Разодранные в лоскуты серые крылья едва подрагивали, песок под ним жадно впитывал кровавое подношение.

– Все, Хасс. Все. Ты его наказал.

***

Килай поднял руки, демонстрируя в знак примирения открытые ладони. Остальные притихли, боясь ненароком привлечь к себе внимание рассвирепевшего кхассера, а Ким так вообще мечтала провалиться сквозь землю. Потому что на нее смотрели. Подозрительно, с удивлением, возможно даже с осуждением. Не просто смотрели, а как бы ненароком, незаметно пытались отодвинуться подальше, освобождая пятачок вокруг. От стыда хотелось провалиться сквозь землю. Только наивный младенец бы не понял, что все это произошло из-за нее.

Проклятый кхассер! Зачем он так? Прилюдно, жестоко. На миг ей стало даже жаль поверженного Брейра. Но только на миг. Если бы она вчера к нему сбежала, сегодня пришлось бы краснеть еще больше.

Хасс шумно выдохнул, отпуская внутреннее напряжение. Кровавая пелена ярости, обильно приправленная ревностью, отступила, позволяя трезво мыслить. Наглец был проучен, его кровь обжигала язык, остальные увидели, чем закончится, если кто-то посмеет сунуться к его наложнице.

Битва окончена.

– Идем, – приказал он.

Его горячая ладонь сжала хрупкое запястье. Сильно, на грани боли, так что не вырваться. Ким едва поспевала за его размашистым шагом, чувствуя, как взгляды посторонних неотрывно следуют за ней. Сегодня весь лагерь будет обсуждать это происшествие.

Хасс привел ее обратно в шатер, стянул разорванную, окрашенную багряными подтеками рубаху и отправился за второй полог, в купальню. На его груди и спине красовались глубокие, напитанные кровью рубцы. Такие жуткие, что на них было страшно смотреть, но кхассера они волновали мало.

Он снова злился. В этот раз на себя. На то, что потерял контроль и зашел дальше, чем планировал. В тот момент в голове будто замкнуло, и единственное, что имело значение это Ким. Защитить, заявить на нее свои права, сокрушить молокососа посмевшего посягнуть на ЕГО пленницу.

Там, на главной площади лагеря, стоя на раскаленном от солнца песке, он раз за разом повторял только одно слово.

Моя.

Просто пленница.

Моя…

Таких сотни.

Моя…

Она не стоит этого.

МОЯ!!!

Ярость в крови все еще бушевала, перерождаясь во что-то другое. В желание обладать. Закрепить свое право, здесь и сейчас.

Притихшая Ким стояла возле своего сундука и не знала, что делать дальше. Бежать бесполезно, прятаться тоже. Оставалось лишь ждать, прислушиваясь к тому, как за ширмой плещется вода, как он фыркает, отплевываясь от нее.

Хасс вернулся через пять минут. С взлохмаченных сырых волос на плечи крупными каплями падала вода. Стекала по груди, спине, плечам, теряясь там, где кожа была испещрена темными ритуальными линиями.

Ким не могла оторвать взгляда и словно завороженная следила за тем, как очередная капля прокладывала дорожку, неспешно очерчивая рельефы мышц.

Сила в каждом движение, кошачья грация, звериная ярость. Что-то дикое, первобытно красивое, заставляющее внутренне трепетать.

– Ты больше не выходишь из шатра. Никаких больше походов по шатрам, никаких кухонь, – отрывисто произнес он, останавливаясь в опасной близости. Жар его тела обжигал, пробирался под кожу, отзываясь дрожью где-то под коленками, – поняла? Наружу только со мной.

– Но… – она осеклась под пристальным янтарным взглядом.

Не то, чтобы она горела желанием работать на изматывающей жаре, но так она хотя бы могла передвигаться по лагерю, собирать крохи информации, ухаживать за Лиссой, которая теперь полностью зависела от нее.

– Я что-то непонятно сказал? – холодно поинтересовался Хасс, наблюдая за сменой эмоций на ее лице.

Ким удрученно покачала головой.

– Все понятно, но…

Ей показалось, или Хасс тихо зарычал?

А чего рычать? Она же ни в чем не виновата! Брейр сам к ней сунулся, она не провоцировала, не строила глазки, не пыталась привлечь его внимание. За что на нее рычать?

– Хочешь оспорить мое решение?

Оспорить? Конечно нет. Где он и где она. Но кое-что Ким все-таки решила сказать.

– Чем мне здесь заниматься? – она развела руками, – что я должна буду делать весь день?

– Ждать меня, – ухмыльнулся кхассер и небрежно подцепив одним пальцем золотой ошейник, подтянул ее ближе к себе.

Во рту внезапно пересохло, кровь предательски прилила к щекам, полностью выдавая ее мысли. Неправильные, постыдные, но вместе с тем такие дурманящие, что хотелось провалиться сквозь землю.

– Снимай одежду бродяжка, – с тихой усмешкой, произнес он, – Я хочу посмотреть на тебя при дневном свете.

Пленница попыталась отступить, но он по-прежнему удерживал ошейник.

– Не вынуждай меня самому тебя раздевать. Если я порву твою робу, будешь ходить голая. Всегда.

Стоило этим словам сорваться с губ, как он снова чуть не зарычал. В этот раз от нетерпения, от того, что воображение нарисовало картину того, как обнаженная Ким ждет его в шатре. Всегда готовая, доступная. С обольстительной улыбкой на пухлых губах…и ненавистью, полыхающей в изумрудном взоре. Во снах, в фантазиях, везде, где бы не появлялась Ким, ее ненависть следовала незримой тенью. И Хасс в очередной раз пытался убедить себя, что ему все равно.

 

Какая разница, что думает какая-то бродяжка из долины Изгнанников? Какое ему дело до ее ненависти? Правильно никакого!

– Сама. Снимай, – прохрипел он, отпуская ошейник.

***

Под его взглядом тело становилось ватным. Ноги наливались тяжестью, будто на каждой из них висело по пудовой гире, а руки…руки жгло, потому что они помнили ночные прикосновения. Когда сама вела ладонями по каменным плечам, повторяя изгибы темного рисунка. Когда горячая кожа обжигала подушечки пальцев.

– Я жду.

Приказ. На грани терпения. Оба понимали, что еще чуть-чуть и он сорвется, сделает все сам.

– Хорошо, – опустив взгляд, она потянула кверху подол своего серого наряда. Нерешительно, оттого мучительно медленно, сама того не осознавая, распаляя кхассера еще больше.

Жадно, не моргая, чтобы не упустить ни одну деталь, он наблюдал, как открываются сначала стройные бедра, обтянутые короткими льняными панталонами, плоский живот с аккуратной впадинкой пупка. Ребра, грудь, ямочки над ключицами.

Тонкие руки сами дернулись, чтобы прикрыться, но замерли, так и не поднявшись до груди. Нет смысла прятаться. Ким разжала пальцы, и серая роба опустилась к ее ногам.

– Покажись, – покрутил пальцем.

В душе кипел протест, но тело жило своей жизнью. Медленно, едва дыша, Ким повернулась сначала боком, потом спиной.

– Замри, – хрипло, будто через силу.

Взгляд впился в худенькую спину. Сведенные, подрагивающие от напряжения лопатки, узкая, как у фарфоровой статуэтки талия, ямочки чуть ниже поясницы…

Отвернуться невозможно. Отпустить тоже.

Ким вздрогнула и тут же зажмурилась, почувствовав прикосновение у основания шеи. Как он оказался рядом? Она не услышала даже шороха. Бесшумная тень, пугающая до дрожи.

И не только пугающая.

Врать Ким не умела, тем более самой себе. Кроме страха было что-то еще. Темное, пульсирующее, волнительное. То, что давно пряталось в укромных уголках, украдкой проскакивало в воздухе, иногда пробивало дрожью под коленками. То, что после этой ночи окончательно проснулось, развернулось на всю силу.

Проклятый андракиец. Жестокий ненавистный кхассер. Захватчик…

Все внутри бунтовало, кипело, шипело от ненависти, но ей нравилось, как он смотрел. Нравилась та жадность, которая полыхала в янтаре. И даже тьма больше не пугала. Она могла причинять не только боль, но удовольствие.

Снова вздрогнула, когда теплый палец описал восьмерку на шее и начал спускаться вниз по позвоночнику. Медленно обвел линию лопаток, проскользил по ребрам. Еще ниже, на талию.

В шатре стало слишком мало воздуха, но слишком много грозовых разрядов, от которых дыбом поднимались волоски на руках, а мурашки. Ох уж эти мурашки. Казалось, их волна никогда не ослабнет. По рукам, животу, бедрам. Потом наверх, теряясь на затылке.

Хасс слушал ее дыхание. Ловил каждый вздох, каждое движение. Втягивал полной грудью ее запах.

Она пахла желанием. Сладким, как мед, но с нотками горькой ненависти. Убийственное сочетание, способное вскружить голову. Уже вскружило. Он хотел ее себе всю, хотел знать, что у творится у нее в голове, хотел для себя все ее эмоции. Выпить до дна каждую, пусть даже это и ненависть. Зато его.

Сам поморщился от этих мыслей и едва заметно тряхнул головой, пытаясь отогнать наваждение. Глупость. Слабость. Нет смысла.

Зачем ему эмоции какой-то рабыни, которую через неделю отдаст на растерзание императору и даже не вспомнит, как она выглядит? Имени не вспомнит?

Не нужна.

Схватить за волосы цвета зрелой пшеницы, намотать на кулак и нагнуть, прижав лицом к столу. Содрать эти некрасивые панталоны, забрать то, что хочется. Грубо не задумываясь, не заботясь о том, какого ей.

Он накручивал, пытаясь разогнать по венам ярость, убедить себя в правоте, а между тем рука вернулась к шее, нырнула в волосы на затылке.

Просто рабыня. Игрушка. Он в своем праве, может делать что хочет.

Сжал кулак, запрокинуть голову.

Ким не противилась. Все так же с прикрытыми глазами, кусая алые губы, позволяла ему это делать.

Мужской взгляд впился в бешено пульсирующую голубую венку на шее. Такая нежная. Медленно, будто через силу Хасс склонился ниже, почти уткнувшись в нее носом, дурея от пряного аромата.

– Ведьма, – хрипло выдохнул, слегка прикусывая кожу, – признавайся, ты ведьма?

– Нет, – Ким едва держалась на ногах, – лекарка, слабая. Почти ничего не умею.

– Тогда почему каждый раз рядом с тобой у меня в голове происходит затмение?

– Я не знаю, кхассер.

Кулак сжался сильнее, натягивая волосы на затылке, и Ким со стоном прогнулась назад, откидываясь на горячее плечо. Этот стон прошелся по обнаженным нервам, добивая остатки самообладания. Резко дернув ее за руку, развернул ее к себе лицом. Потому что хотелось видеть глаза, то, что отражалось в пленительной зелени.

Ким с трудом сглотнула. Рядом с ним так тяжело находиться! Он всего лишь держал чуть выше локтя, а такое ощущение будто заполнял собой все вокруг. Был везде.

Она снова зацепилась взглядом за мутную каплю, сорвавшуюся с его волос на широкую грудь, и не сдержала удивленный возглас:

– Твои раны!

Не удержалась и прикоснулась к ярко алым рубцам на том месте, где еще недавно кровоточили разорванные края.

Хасс поджал живот, чуть не выругавшись вслух. Какие раны? Он уже давно забыл о них! Имело значение только это легкое прикосновение. Едва уловимое, словно ночной серебристый мотылек задел ажурным крыльями, но острое настолько что пробивало до самых пяток.

Точно ведьма! А впрочем неважно. Держаться все равно больше не было сил. Предел выдержки достигнут.

Он подхватил ее на руки так, словно она ничего не весила, и направился к кровати. Все мысли о том, чтобы нагнуть, использовать, принудить казались убогими в своей глупости. Не так он хотел. По-другому. Чтобы кричала от страсти. Мяла в ладонях мягкие шкуры и шептала в беспамятстве его имя. На меньшее он пока был не согласен.

Спустя время, когда обессиленная и расслабленная Ким задремала, свернувшись клубочком под мягкой шкурой, Хасс наблюдал, как разглаживалась хмурая складочка между бровей, а в уголках губ появлялась едва заметная сонная улыбка.

Сам кхассер не улыбался, наоборот, чем дольше смотрел на спящую девушку, тем мрачнее становился.

Красивая, маленькая, хрупкая. Ее хотелось не только присвоить, всю, полностью, без остатка, но и защитить, укрыть от остального мира. Ревниво спрятать от чужих взглядов.

Но не это было самое страшное.

Хасс хмурился, потому с каждым мигом все острее понимал: ему мало ее ненависти.

Рейтинг@Mail.ru