Полина Верховцева
Одна зима на двоих
Глава 10
Спотыкаясь, Ким еле успевала переставлять ноги, чтобы держаться наравне с размашистым шагом кхассера.
Он провел ее коротким путем в ту часть лагеря, где царила совсем другая атмосфера. Здесь все было иначе. Светло – горели десятки факелов по проходам, а чуть дальше в центе лагеря полыхали костры, свет и искры, от которых поднимались высоко над шатрами. Весело – раздавались песни, женский смех мешался с мужскими голосами, играла музыка.
Хасс шел все дальше, не останавливаясь и стараясь вообще не смотреть на свою бледную пленницу, потому что на каждый взгляд тьма внутри закипала, требуя немедленного выхода.
Он как чувствовал, не мог заснуть, ворочался, и какая-то сила гнала вперед, хотя после возвращения из долины обычно спал несколько суток, пытаясь хоть как-то заполнить брешь в резерве. Поднялся, решив пройтись, посмотреть, как дела в лагере, как гуляет народ, и сам не понял, как оказался в той части, где обитала прислуга. Чутье безошибочно вывело его к тому шатру, где была Ким…а там.
Он до сих пор не мог понять, как сдержался и не сломал всех, кто был рядом. Прошелся по самой грани, зацепив только того смертника, который тянул к ней свои лапы. Не убил. Пока.
– Теперь будешь ночевать здесь, – процедил сквозь зубы, подведя ее к большому адовару. По его стенам стелился красный орнамент, в каждом завитке которого чудилась угроза, а над входом скалился крылатый лев.
Внутри было просторно. Весь шатер, в котором ютились рабы, запросто уместился бы в одном углу. Вместо коптящих факелов, под высокой крышей неспешно кружили сферы, испускающие мягкий теплый свет, а вместо голой земли – ровный настил.
Вещей здесь было совсем мало. У самого входа умывальник и вешала. Слева – пара плетеных стульев, круглый стол, на котором лежало небрежно брошенное оружие, какие-то карты, пустой кубок с остатками рубиновой жидкости на дне. В другой стороне ложе, застеленное звериными шкурами, да плетеный походный сундук. Вот и все. В дальней части шатра был виден еще один полуспущенный полог, но что за ним, Ким рассмотреть не смогла.
Она прошла немного вперед и остановилась, не зная, куда себя девать. Вокруг все чужое, позади Хасс. Причем злой Хасс. Казалось, что даже воздух вокруг него искрится и колется. Немного подумав, Ким отступила от него еще на пару шагов. Она помнила, каково это, когда звериный взгляд затягивает ночь, способная причинить боль.
Хасс подошел к постели, раздраженно сдернул одну из шкур и осмотрелся:
– Спать ты будешь…
Проклятье. Куда ее положить, чтобы под ногами не путалась и не мешала? Вариант с землей он отмел сразу. Не хватало еще застудить девку. Класть к себе под бок – исключено. Это слишком…просто слишком.
Выбор остановился на сундуке. Он широкий, крышка плоская, по длине такой, что коротышка Ким сможет вытянуться в полный рост.
– Твое место теперь здесь, – бросил шкуру поверх сундука, – ложись, и чтобы я до утра ни звука от тебя не слышал.
Сдержанно кивнув, Ким направилась к своему новому ночлегу, выделенному щедрым хозяином.
Главное не смотреть на него, и голову не поднимать! Иначе заметит, что щеки пылают алым. Одна мысль о том, что теперь придется ночевать вместе с ним, наедине, вызывала протест. Да лучше было в драном шатре с рабынями, чем здесь! Жестко, пыльно и пахло потом, но зато янтарные глаза не смотрели в упор, будто пытаясь пробиться внутрь, разворошить все там. Хотя чего врать, и так все разворошил, потому что помимо разочарования и внезапной злости, Ким чувствовала смятение. Странное, обжигающее, острыми когтями пробирающееся вдоль ребер.
– Что это? – внезапно спросил Хасс, заметив серые замызганные тряпки.
– Ничего, – Ким попыталась спрятать руки за спину, но кхассер, не церемонясь перехватил, крепко сжав запястье.
– Если я задаю вопрос, то ты отвечаешь. Сразу и по делу.
– Все в порядке. Просто немного натёрла, когда работала, – жаловаться она точно не станет. Не дождется! – ой!
Он бесцеремонно сдернул тряпицу и, легко удерживая, развернул ее руку ладонью кверху. Уставился на обожжённые красные пальцы, на рубцы, трещины и набухшие пузыри. Потом медленно поднял на нее взгляд:
– Это, по-твоему, в порядке?
– Д-да, – заикаясь подтвердила она, – пройдет. Скоро.
В этом она очень сомневалась. Руки выглядели так, что хотелось плакать, а завтра снова предстояло стирать.
– Ты же лекарка, – ухмыльнулся он, – помогла бы себе.
– Я не умею…себе, – призналась она, вытягивая ладонь из его захвата, потом угрюмо добавила, – я вообще почти ничего не умею. Один раз только лечила. И то случайно.
Он ее уже не слушал. Открыл сундук, скинув, едва постеленную шкуру, покопался там и достал две бутылочки. Одну побольше в темном стекле, вторую маленькую светлую.
– Иди сюда, – зубами вытянул тугую пробку и сплюнул ее в сторону. По шатру тут же разнесся резкий, горьковатый запах трав, – давай руку.
Что-то подсказывало, что лечение кхассера будет не из приятных, поэтому Ким не спешила исполнять его приказ. Подозрительно принюхивалась, пытаясь определить, что это за эликсир, но ее познания в травничестве были слабыми, а Хасс не любил, когда его заставляли ждать. Он шагнул к ней так стремительно, что Ким не успела даже отшатнуться, схватил за запястье и щедро плеснул на кожу.
Ей показалось, будто кисть опустили в котел с кипящем дегтем. Больно и горячо. Ладонь тут же покрылась бурой пеной. Пузыри надувались, лопались и снова надувались.
Она зашипела от боли, попыталась вырваться, но Хасс держал словно в тисках.
– Терпи! Станет легче.
Легче? Да у нее сейчас остатки кожи с руки слезут! Она давилась, глотая слезы, сдерживалась из последних сил, чтобы не застонать, но не проронила ни звука. Только воздух ртом хватала, как рыба, выброшенная на берег. И вот когда уже дыхания совсем не осталось и перед глазами начало темнеть, боль стала успокаиваться, пока наконец совсем не ушла, оставив за собой теплое покалывание.
Все так же не разжимая своей хватки, Хасс подтащил ее к умывальнику и ополоснул руку прохладной водой. Пока она выглядела еще ужаснее, чем минуту назад, но по ощущениям стало легче. Тогда он открыл вторую бутылку, выдавил несколько густых капель себе на пальцы и быстрыми четкими движениями размазал по ее ладони, прошелся по тонким трепещущим пальцам, перешел на тыльную часть руки.
Пахло мятой, липовым медом и еще чем-то холодным, словно горный ручей, а там, где мазь соприкасалась с кожей, та будто немела, теряя чувствительность.
Ким смотрела, как он быстро, умело обрабатывал ее раны и не дышала. Его прикосновения были твердыми, но не грубыми, и какими-то волнительными.
Не дышал и Хасс. Только с каждой секундой становился все мрачнее. Его рот сжался в жесткую тонкую линию, на скулах играли желваки, а выражение янтарных глаз нельзя было разобрать.
Закончив с процедурой, он достал мягкую, чистую холстину, разорвал ее на полосы и туго перевязал ладонь пленницы.
– Теперь другую, – коротко произнес, снова берясь за темную бутылочку, – готова?
Ким с трудом сглотнула и, зажмурившись, протянула ему вторую руку.
***
Немного погодя, когда обе руки были перевязаны, измученная и глубоко несчастная Ким забралась на сундук, который теперь стал ее кроватью, свернулась клубочком, с головой накрыв себя шкурой, еще хранившей чужой запах.
Вот бы сейчас заснуть, а завтра проснуться и увидеть перед собой серые и такие родные стены кельи монастыря Россы. Ворчливую Харли, старую йену….
Как глупо. Какой монастырь? Какая Йена? Они теперь по другую сторону горного хребта, а рядом только кровожадные андракийцы и Хасс.
Она лежала и прислушивалась к тому, чем занимался кхассер. Вот он прошел по шатру, сделав несколько шумных глотков, треснул кубком по столу, убрал оружие. Недовольно крякнул. Еще прошелся.
Ким чувствовала его присутствие, его раздражение. Здесь вообще все было его. Вещи, запах, аура. Его территория. Его правила. Даже она и то была ЕГО! Пленницей, рабыней, собственностью.
Тем временем Хасс негодовал. Ходил из угла в угол и злился. По большей части на себя самого и на то, что никак не удавалось взять под контроль свои эмоции. Руки эти тоненькие, с кровоточащими горячими ладошками не шли из ума…
Вот не плевать ли? Просто захваченная в долине девица, которую через пару недель, а может и раньше он отдаст императору. Что там потом будет с ней самой и ее бедными ладонями – его не касается.
Тихо, не разжимая зубов, зарычал и завалился на походную постель. К демонам все эти раздумья, лучше спать. Надо восстанавливать то, что потратил на переход через горы и обследование срединной долины. Все остальное подождет.
Однако вместо сна он занимался тем, что лежал, сверлил взглядом едва мерцающие световые сферы, которые неспешно кружились под куполом шатра, и ждал… Того что она сломается и начнет давиться слезами. Ждал икания и всхлипов, но со стороны Ким не доносилось ни звука. Она не шевелилась и в какой-то момент ему даже показалось, что не дышала.
– Да чтоб тебя, – прошипел, садясь на кровати.
Хотел окликнуть, но не стал. Вместо этого бесшумно поднялся и подошел к сундуку, чувствуя, как внутри все звенело, словно натянутая до предела тетива.
Ким спала…
Ее коса наполовину распустилась и светлые пряди разметались по темной шкуре. Длинные ресницы подрагивали, отбрасывая тени на бледные, лишенные румянца щеки. Губы приоткрылись, притягивая к себе взгляд кхассера. Внезапно захотелось прикоснуться к ним, провести большим пальцем, смять, почувствовать податливую мягкость.
Дикий, неуместный соблазн.
Он остановился, только когда пальцы замерли в опасной близи от ее кожи, будто из тумана вынырнул, недоумевая, что происходит. Сжал кулак и отступил, а потом и вовсе вышел из шатра на улицу.
Веселье было в разгаре: песни, пляски, хмельные голоса и смех. Те, кому выпал жребий нести дежурство, хмуро прохаживались меж шатров, следя за порядком, а остальные гуляли, предвкушая скорое возвращение домой.
Хасс стоял своего шатра и, запрокинув голову, смотрел на черный небосвод, надеясь увидеть какой-нибудь знак, но звезды были все так же спокойны как раньше и не хотели с ним говорить. Тогда он бесшумной тенью скользнул в ближайший проход и быстрым шагом пошел прочь. Не к центру, не к большим кострам, где было его место, наравне с остальными кхассерами, а к пустырю за лагерем.
Ему нужно было вернуть себе способность трезво думать, и лучшего способа, чем долгая изнурительная тренировка он не знал. Когда силы на пределе, мышцы гудят, а инстинкты обострены до предела, все бесполезные мысли уходят. Сейчас именно в этом он нуждался больше всего.
Глава 11
Услышать голос Хасса с утра – не самое большое удовольствие, но зато как бодрит! Сон мигом слетел. Ким скатилась со своего места и вытянулась по струнке, ошалело пытаясь сообразить, где находится.
В шатре. У кхассера. Который стоял так близко, что протяни руку и прикоснешься. Вот только касаться его – последнее, чего хотелось в этой жизни.
– Барахло свое снимай.
Все-таки не удержалась. Вскинула на него изумленный взгляд:
– Как же…
– Вот это наденешь, – он кивнул на одежду, стопкой сложенную на лавке, – а рванину твою сжечь надо.
Ким невольно поправила разорванный ворот, сползавший на полплеча, и кивнула. Спорить все равно бесполезно.
– Помойся. От тебя воняет, – кхассер указал на второй полог в глубине шатра.
Его холодные слова неожиданно задели и обидели. Ким покраснела и, подхватив одежду, бросилась в крохотный закуток, отгороженный от остальной части шатра. Здесь было тесно: низкая лавка для вещей, чан, наполненный парящей водой, да ведро с ковшом на подставке.
Но не успела она опустить полог, как Хасс зашел следом, напугав ее своим внезапным появлением. В два прыжка Ким очутилась за чаном, хотя вряд ли такая защита могла спасти ее от андерита.
– Руки покажи, – ровно сказал он, сделав вид, что не заметил ее попыток спрятаться.
Руки! Она спросонья совсем о своих изувеченных ладонях. Уставилась на пожелтевшие тряпки и пропустила тот момент, когда Хасс оказался рядом.
– Живо! – не дожидаясь, пока она справится с бинтами, кинт сам их снял, и придирчиво рассмотрел ее кисти, поворачивая их то так, то эдак.
– Уже лучше.
Ладони действительно выглядели лучше. Краснота прошла, мелкие царапины затянулись, пузыри, надувшиеся вчера так угрожающе, опустились.
– К котлам сегодня не подходи, поняла?
– От меня это не зависит, – буркнула Ким, рассматривая свои руки, – куда отправят, то и буду делать. Я ж рабыня.
Кхассер только хмыкнул в ответ на ее слова. Порой бродяжка была забавной. Чего-то топорщилась, огрызалась. Наверное, надо было ее поставить на место, скрутить, чтобы пикнуть не смела, но почему-то не хотелось этого делать. Интереснее было наблюдать за ней…
От этих мыслей усмешка погасла сама собой. Что-то не так с этой девчонкой, неправильно. Она что-то делала с ним, заставляя вести себя иначе, думать иначе, занимала то место в голове, которое для нее не предназначалось.
– У тебя десять минут. Потом пеняй на себя, – холодно обронил Хасс, отталкивая от себя худенькие руки. Больше не глядя в ее сторону, он вернулся в шатер, на ходу задергивая за собой тонкий полог. Злился, и снова не понимал на кого больше. На себя, или на нее.
Прекрасно понимая, что кхассер так просто слов на ветер не бросал, и никто не помешает ему выполнить свои угрозы, Ким тут же начала раздеваться, а потом проворно забралась в чан с водой. Горячо! Окунувшись с головой, она схватила кусок темного вонючего мыла и начала себя тереть. Быстро, зло, стараясь не пропустить ни кусочка кожи.
– Ты там заснула, бродяжка?
Голос раздался откуда-то из далека, из другого конца шатра.
– Меня зовут Ким, – прошипела она себе под нос, а вслух произнесла: – уже почти.
– Не вынуждай меня выводить тебя силой.
Она еще раз облилась чистой водой и выскочила из чана. С трудом натянула на сырое тело чистую одежду, и только успела как следует отжать волосы, как появился ее похититель. Янтарный взгляд скользнул от сырой макушки, до поджатых маленьких пальчиков на ногах, а потом перескочил на разношенные сандалии, которые ей выдала Орлада взамен зимних сапог.
Сандалии, пережившие не одну смену рабских ног, выглядели отвратно. Кожаные ремешки растянулись, подошва местами была стоптана почти до дыр. Да и размер был больше того, что носила Ким.
– Жди меня здесь! – процедил сквозь зубы Хасс и ушел, оставив ее в полном замешательстве.
Здесь это где? На лавке возле чана? Или можно вернуться обратно в шатер?
Немного потоптавшись на месте, Ким все-таки прошла к своему сундуку, села на край и без особого интереса осмотрелась. Ничего нового не появилось, разве что на столе остался один кривой нож, а перевязь с оружием пропала. На подносе стоял кувшин с водой и тарелка с темными лепешками.
В животе уныло заурчало. Вчерашняя баланда провалилась, и сосущее чувство голода медленно набирало обороты. Интересно, если она утащит одну маленькую лепешечку, кхассер заметит это? Рассердится и накажет?
Проверять благосклонность Хасса на своей шкуре не хотелось, поэтому Ким тяжело сглотнула и отвернулась от стола, тут же зацепившись взглядом за идеально заправленную постель. Тут же начало калить щеки, и даже уши запекло, а смятение становилось все сильнее, потому что мысли в голове крутились странные, непонятные, тревожные.
Кхассер вернулся быстро. Вошел в шатер уверенным пружинистым шагом и сунул ей в руки новые сандалии:
– Надевай.
Мягкая обувь пришлась в пору. Ремешки плотно обхватывали тонкие щиколотки и поднимались вверх по икрам почти до самого колена, а маленькие аккуратные пальчики оставались открытыми и притягивали к себе мужской взгляд.
Хасс смотрел на них, не отрываясь. В очередной раз жгучая волна поднималась где-то на задворках, разрасталась, угрожающе набирала силу, грозя снести все на своем пути.
Он недовольно оскалился и поднял взгляд на ее лицо, как раз в тот момент, когда Ким украдкой поглядывала на хлеб.
– Ты голодная?
– Нет, – она тут же отвернулась.
Глупая бродяжка пыталась соврать, в то время как урчание ее живота говорило об обратном.
– Иди, ешь. – Хасс сокрушенно покачал головой, – Притащил еще, на свою голову.
– Так отпусти, – зеленые глазищи посмотрели на него равнодушно, без особой надежды, – Я уйду, и ты больше никогда обо мне не услышишь. Обещаю.
– Иди. Ешь, – повторил с нажимом, – не испытывай мое терпение.
Ким молча прошла к столу и взяла с тарелки самую большую лепешку. Кхассер наблюдал за тем, как она ест, пытаясь не торопиться несмотря на то, что очень голодна. Как откусывает небольшие кусочки и запивает свежей водой. Как блестят влажные губы.
Наткнувшись на его пристальный взгляд, Ким замерла. С трудом проглотила уже откушенный кусок, а остатки положила обратно.
– Спасибо.
– Почему ты не доедаешь.
– Я больше не хочу.
Ее упрямство бесило. Не хочет есть? Пускай ходит голодная!
– Идем!
Лагерь уже давно проснулся. Голоса, лай собак и ржание вирт смешалось в один сплошной гомон. Кто-то уезжал, кто-то возвращался с дозора, кто-то сновал с неотложными делами. Несмотря на то, что солнце еще только оторвалось от кромки леса, маячившей на горизонте, уже было душно. День обещал быть жарким.
Возле входа в шатер их поджидал угрюмый хвелл. Он стоял, опустив коматую голову и сцепив за спиной сухие натруженные руки.
– Отведи ее к Орладе, – на ходу обронил Хасс и пошел дальше, не сбавляя шага и не оборачиваясь.
Ким смотрела ему вслед вплоть до того момента, как высокая фигура скрылась между шатров, а потом уныло поплелась за прихрамывающим старым рабом.
***
Он был молчалив и замкнут, в его глазах не осталось ни огня, ни желания бороться, только смирение и обреченная тоска. Рядом с ним было неудобно, как-то горько, а еще страшно, потому что одолевали мысли о дальнейшей судьбе и о том, не станут ли со временем ее глаза такими же грустными и безучастными ко всему, что происходит вокруг.
Старик неспешно вел ее по узким пыльным проходам и порой казалось, что он даже не помнил куда идет. Останавливался, озирался по сторонам, словно не понимал, где находится, потом досадливо вздыхал и шагал дальше. Ким молчаливой тенью шла следом и, пользуясь тем, что ее провожатый витал в своих мыслях, заглядывала в один проулок, в другой, поспешно оббегала вокруг шатров, мысленно составляя карту лагеря. Все это могло пригодиться потом, во время побега.
Шмыгнув в очередной отворот, она выскочила на небольшую пустынную площадку. Здесь не было ничего, кроме трех высоких столбов вбитых в землю. На разной высоте к ним крепились массивные железные кольца, а на них – цепи. Они лениво покачивались и чуть слышно звенели, задевая звеньями друг о друга.
Два столба были пустыми, а возле центрального на вытянутых руках был подвешен человек. Его ноги едва касались земли, голова безвольно склонилась вперед, а над разодранной спиной, покрытой коркой запекшейся крови, кружил целый рой мух.
Ким зажала себе рот руками, но отвести взгляд так и не смогла.
– Куда ты пропала? – старый раб был недоволен, что пришлось за ней возвращаться.
– Здесь…– она слабо махнула рукой, указывая на столб и бесчувственного пленника.
Раб равнодушно смотрел на несчастного:
– Он провинился. Заслужил. Идем.
Может, для остальных это было в порядке вещей, но для Ким, всю жизнь прожившей в долине Изгнанников, где самое большое наказание за провинность – это сырая келья и отсутствие еды, такая картина вызвала отвращение и ужас, пробирающий до самых костей.
Это как надо было провиниться, чтобы словно животное привязали к столбу, высекли до кровавого месива и оставили под палящим солнцем?
В этот момент мужчина застонал. С трудом поднял лохматую голову и мутным, осоловевшим взглядом уперся прямо в Ким. Запекшиеся окровавленные губы скривились и с них сорвался невнятный шелест. Невозможно было разобрать ни слова.
Он снова что-то просипел, обращаясь к ней.
– Идем, – старик уже пошел прочь, – не трать на него свое время.
Но вместо того, чтобы следовать за ним, Ким аккуратно подступила к изувеченному человеку. Вблизи он выглядел еще хуже – один глаз заплыл и налился синевой, нос – сплошное месиво, губы разбиты.
– Дрянь, – просипел он, когда Ким оказалась достаточно близко, чтобы разобрать его слова, и столько в них было злости и бессильной ярости, что она испуганно отпрянула, только теперь узнав в нем того самого воина, который ночью ворвался в шатер к рабыням и повалил ее на землю. Того самого, которого Хасс смял как игрушку, а потом велел приковать к столбу.
– Где ты там? – скрипучий голос старого раба доносился уже издалека.
– Иду, – Ким словно вынырнула из мутного болота и бросилась прочь от позорных столбов, а ей вслед доносилось невнятное мычание.
Вскоре они добрались до уже знакомых серых шатров, среди которых парили котлы. Послушные рабыни закидывали в них грязные вещи и развешивали по веревкам уже постиранное.
Все было по-прежнему. Кроме одного. У Лары больше не было серебряного ошейника. Серая как мышь, осунувшаяся, она только зло скрипела зубами в ответ на любопытные взгляды других хвелл, а при виде Ким вообще пошла бардовыми пятнами и глянула с такой лютой ненавистью, что стало не по себе.
– Из-за тебя все! Гадина! – прошипела она, улучив момент, когда рядом никого не оказалось, – подстилка кхассерская. Небось всю ночь ноги перед ним раздвигала и жаловалась.
– Отстань!
Лара схватила ее за руку, не позволяя уйти:
– Думаешь, я тебе это так просто спущу?
– Я ничего не делала, – Ким попыталась вырваться, но ее противница была выше, сильнее и злее.
– Посмотри на меня, – она дернула себя за медное кольцо, – я несколько месяцев жилы рвала, пытаясь добиться расположения Орлады. А ты, все это сломала, своим появлением!
– Никто не заставлял тебя вчера издеваться надо мной…
– Ты всего лишь никчемная хвелла, которую Хасс притащил из долины, всего лишь трофей, рабыня…
– Лара! – раздался грозный оклик.
К ним неспешно приближалась Орлада, затянутая в темные одежды, словно почтенная вдова.
– Тебе мало? Не разочаровывай меня еще больше, – голос надсмотрщицы был студеным, как снега на горном перевале.
– Я просто…
– Еще слово и я посажу тебя на цепь.
Лара испуганно прикоснулась к своему блеклому ошейнику.
– А теперь пошла работать. Ужин тебе сегодня не положен, я уже отдала распоряжение.
– Слушаюсь, – проблеяла бывшая рысса и поспешно умчалась к дымящим котлам.
Ким тоже хотела уйти, но Орлада не отпустила:
– Так-так-так, – произнесла она, неспешно вышагивая вокруг пленницы, – похоже, я недооценила твою важность для кхассера. С утра он мне доходчиво объяснил это еще раз.
Разноцветные глаза опасно блеснули. Похоже, Хасс разогнал всех, кто был причастен к вчерашним событиям.
– Простите.
Орлада угрюмо хмыкнула и взяла ее за руку, разворачивая ладонью кверху.
– Надо же белоручка какая. С этого дня ты больше не подходишь к котлам. Я отправлю тебя на походную кухню. Будешь разносить еду, а потом собирать грязную посуду. Уж на это твоих никчемных сил должно хватить.
***
Походная кухня располагалась в другой части лагеря. Рабов здесь было гораздо меньше – два крепких хвелла таскали тяжёлые котлы, несколько женщин драили посуду. И все. Продуктами и приготовлением пищи занимались исключительно вольные.
Трое веселых девушек намывали овощи в широком корыте, тучный мужчина проворно шинковал подготовленные продукты и сбрасывал их в котлы, еще двое разделывали тушу здоровенного кабана
– Вот вам помощница, – громко объявила Орлада, выставляя Ким под любопытные взгляды.
– Зачем она нам? У нас рабочей силы хватает, – усмехнулась одна из девушек, – обойдемся без лишних рабов, за ними глаз да глаз нужен. Чуть зазеваешься, и тотчас тащат в рот куски. А эта вообще тощая, как палка. Не прокормишь!
От возмущения у Ким даже запекло кончики ушей. Не нужна ей их дурацкая еда!
– Отправь ее к остальным. Мало что ли в лагере работы?
– Хасс велел доставить ее к вам, – обронила надзирательница и, немного подумав, добавила, – шкуру за нее спустит.
– Ну раз шкуру спустит, то пусть остается, – хмыкнул главный повар, не отрываясь от своего занятия.
Орлада, довольная тем, что избавилась от проблемной рабыни, поспешила покинуть это шумное место, а Ким осталась стоять, не зная, куда дальше податься.
– Ты не обижайся. Я специально это сказала, – подмигнула та девушка, что обозвала ее тощей, – мы своих всегда поддерживаем, но для вида гоняем, чтобы вопросов не возникало.
Ким сдержано кивнула:
– И что мне делать?
– До обеда еще далеко, – один из поваров стер кулаком пот со лба, – пока отнеси обрезки на псарню.
– Я не знаю…
– Туда, – махнул рукой, обозначая направление, – прямо. До самого конца. Не заблудишься.
Ким послушно забрала тяжелое ведро, полное шматков брюшины и еще теплых потрохов, повесила его на сгиб локтя и поплелась искать псарню.
На маленькую хвеллу, согнувшуюся под тяжестью ношу, никто не обращал внимания. Только и оставалось, что уворачиваться из-под копыт проносящихся мимо вирт и отпрыгивать с дороги у воинов, которые снесут не задумываясь.
Ким продвигалась вперед медленно. Казалось, что с каждым шагом ведро становилось все тяжелее, оттягивало руку, а тонкая ручка врезалась в плоть. Через десяток шагов она поняла, что если не остановится и не передохнет, то просто повалится без сил. Поэтому она юркнула в узкий проход, с тихим стоном плюхнула ведро на землю. Потирая пульсирующий сгиб руки, Ким осторожно выглянула с одной стороны шатра – ничего интересного, с другой – тоже. Тогда она протиснулась в узкий просвет между стоящими позади шатрами и чуть не поплатилась за это.
Жесткие звериные челюсти щёлкнули перед самым носом, лишь немного не дотянувшись до ее лица.
– Ой! – она отпрянула, прижалась спиной к адовару и испуганно уставилась на вирту в обличие ящера.
Зверь сидел на цели, рычал, скалился, хлеща по бокам тонким чешуйчатым хвостом и поджимая переднюю лапу. Немного повыше сустава, была видна глубокая рана, еще не затянувшаяся рана с припухшими краями.
Вирта снова рванула, натягивая цепь до предела.
– Безумная, – выдохнула Ким и бочком отступила подальше, а потом и вовсе скользнула обратно в проход.
Вслед ей доносилось звериное ворчание. Злое, яростное, и как будто обиженное. Словно зверь не понимал, за что его держат на цепи, в пыльном закутке между шатрами. Ярился оттого, что стал пленником и рвался на свободу. Как и она…
Не совсем понимая, зачем делает это, Ким достала из ведра большой обрезок брюшины и вернулась обратно.
– Тише, тише, – прошептала, примирительно поднимая руки, – я принесла тебе немного…вкусного.
Она была не настолько бесстрашна, чтобы кормить обозленную зверюгу с рук, поэтому просто кинула кусок мяса на землю, к трехпалым когтистым лапам.
Вирта оскалилась и, не сводя с нее настороженного взгляда, опустила голову. Принюхалась, шумно втянув воздух узкими ноздрями, и одним махом проглотила кусок, даже не пережевывая его. Только челюстями лязгнула так, что волосы на затылке встали дыбом.
– Все, – Ким развела руками в ответ на требовательное ворчание, – я принесу еще потом. А сейчас мне пора.
Вирта зарычала, но в этот раз уже более сдержано и милостиво, а девушка подняла свою ношу и продолжила путь.
Дорога казалась бесконечной. Пестрая череда шатров, шум, гам, жара, люди. Все это смешалось в пестрое месиво, грозящее полностью поглотить, подмять под себя.
Среди этого хаоса Ким чувствовала себя маленькой и потерянной. Но когда она уже была готова сдаться и спросить у кого-нибудь дорогу, сквозь нескончаемый гомон пробился приглушенный лай.
На псарне ее встретил мужчина поистине исполинских размеров.
– Заткнулись, живо! – произнес он, не повышая голоса, и все псы – огромные, черные как ночь, с широкими массивными челюстями и глазами, наполненными желанием убивать, разом захлопнули свои пасти.
Они жадно принюхивались, облизывались, и не понятно, на что именно. На ошметки мяса в ведре или на саму Ким.
Псарь, наверное, был выше Хасса на целую голову. Грузный, с большим волосатым животом и кулаками размером с наковальню. Он забрал ведро одним пальцем, как игрушку, и Ким, глядя на его бугрящиеся мышцы, подумала, что ему по силам одним ударом свалить с ног взрослую вирту.
– Жди, – отдал распоряжение и прошел чуть вперед, где в широком корыте прели остатки еды. При его приближении в воздух поднялось целое облако мух. Он лениво отмахнулся от них и перевернул ведро. Его содержимое с чавканьем вывалилось в корыто, забрызгав притоптанную землю каплями крови.
Псы от нетерпения поскуливали, накручивая куцым хвостами, облизывались и зевали, демонстрируя свои жуткие клыки.
– Обратно неси.
Ким схватила пустое ведро и поспешила прочь. Псарня ей не понравилась. Запах в этом месте стоял поистине удушающий: остатки еды, разлагающаяся плоть, псина. Вдобавок возникало ощущение, что стоит только замешкаться, и тебя сожрут.
Обратно она почти бежала, но все равно получила недовольный взгляд от мясника:
– Слишком долго.
– Я заблудилась.
Он равнодушно отмахнулся и указал на следующее ведро, уже наполненное до верху обрезками:
– Туда же.
Девушка обреченно вздохнула. Похоже ее ждал очень непростой день. И еще не понятно, что тяжелее – стирать одежду или таскать ведра по лагерю.