Полина Саймонс
Медный всадник
– Танечка, а что такое любовь в твоем понимании? – осведомился Дмитрий.
Татьяна растерялась, чувствуя, что попала в ловушку.
– Ну же, расскажи, что такое любовь? – повторил Дмитрий.
– Да, Таня, расскажи, – вторила Даша, – что такое любовь? – И, не дожидаясь ответа, весело продолжала: – Для Тани любовь – это когда ее оставляют в покое на целое лето и не мешают читать. И возможность спать допоздна. Это любовь номер один. Любовь номер два – это крем-брюле, нет, ЭТО любовь номер один. Скажи же, Таня: если тебе дадут все лето читать, спать до полудня и есть каждый день мороженое, это и есть истинное блаженство. Любовь – это… о, я знаю, это дед! Вот где великое чувство! И глупые анекдоты, и, конечно, Паша, он уж определенно главная ее любовь. Любовь – колесо в чистом виде! – со смехом воскликнула Даша.
– Колесо, – повторил Александр, не сводя с Татьяны глаз.
– А можно посмотреть? – оживился Дмитрий.
– О, Таня! Это и в самом деле стоило бы показать. На озере Ильмень она переворачивалась пять раз, прежде чем голышом нырнуть в воду! – с восторгом поведала Даша. – Погоди! Вспомнила! Они называли тебя королевой колеса озера Ильмень!
– Да, – спокойно кивнула Татьяна. – Только не голой королевой.
Александр едва сдержал смех. Даша и Дима катались от хохота. Татьяна, побагровев от досады, швырнула в сестру кусочком хлеба:
– Дашка, тогда мне было семь лет!
– И сейчас тоже…
– Замолчи!
Даша набросилась на Татьяну, сбила ее, улеглась сверху и, визжа, принялась щекотать.
– Посмотри на свои веснушки, – шепнула Даша, чмокнув сестру в нос. – Сколько их высыпало! Должно быть, много гуляла на солнышке. Неужели ходишь пешком с работы?
– Нет, и слезь с меня. Ты весишь сто пудов, – проворчала Татьяна, тоже щекоча сестру.
– Таня, ты не ответила, – настаивал Дмитрий.
– Верно, – поддержал Александр. – Пусть ответит.
Татьяна глубоко вздохнула.
– Любовь… – наконец произнесла она и запнулась. А что действительно она могла бы сказать об этом? Как найти такие слова, которые не были бы ложью? И где кроется правда? – Любовь, – медленно повторила она, глядя только на Дашу, – это когда он голоден, а ты его кормишь. Любовь в том, чтобы знать, когда он голоден.
– Таня, но ты ведь не умеешь готовить! Он, пожалуй, умрет с голоду!
– А если он пожелает чего-то другого? – зашелся хохотом Дмитрий. – Желания бывают разные, верно? Сообразишь, что делать?
– Закрой свой рот, болван! – взорвался Александр.
– Дима, это вульгарно! – фыркнула Даша. – Откуда в тебе столько пошлости? Саша, теперь твоя очередь.
Татьяна по-прежнему сидела со скрещенными ногами, глядя мимо Александра на Большой Петергофский дворец и представляя позолоченный тронный зал и все свои мечты, расцветавшие здесь, в Петергофе. В далеком детстве.
– Любовь – это когда любимая отвечает тебе тем же, – выговорил Александр наконец.
Татьяна, чувствуя, как дрожит нижняя губа, не сводила глаз с дворца Петра Великого. Даша с улыбкой прислонилась к Александру:
– Красиво сказано, Саша.
Только когда они встали и сложили одеяло, перед тем как пуститься в обратный путь, до Татьяны дошло, что никто не спросил у Дмитрия, что такое любовь.
Этой ночью Татьяна, лежа лицом к стене, терзалась невыносимым сознанием вины. Отвернуться таким образом от Даши означало признать то, что нельзя признать, принять то, что невозможно принять, простить то, что немыслимо простить. Отвернуться – означало, что обман становится образом жизни до тех пор, пока у нее есть темная стена, к которой можно повернуться.
Как теперь жить, дышать, существовать, спать рядом с сестрой, от которой она отворачивается каждую ночь? От сестры, вместе с которой ходили собирать грибы под Лугой и не брали ничего, кроме корзины, даже ножа, «чтобы грибы не боялись». От сестры, которая учила ее шнуровать ботинки в пять лет, кататься на велосипеде в шесть и высасывать медовый нектар из клевера. От сестры, которая покрывала все ее проделки, готовила вкусную еду, заплетала косички, купала… От сестры, которая однажды взяла ее на свидание со своим пылким кавалером. Татьяна неловко переминалась, стоя у стены и поглощая мороженое, и старалась не замечать целующихся влюбленных. Впоследствии Даша никогда не брала ее с собой и после той ночи стала относиться к ней еще более покровительственно.
Больше так продолжаться не может.
Она должна потребовать, чтобы Александр прекратил эти встречи.
То, что она испытывала к Александру, не подлежало обсуждению. Ей следовало вести себя с ним по-другому. И это тоже не подлежало обсуждению.
Повернувшись лицом к сестре, она нежно погладила густые локоны.
– До чего же приятно, – сонно пробормотала Даша.
– Я люблю тебя, – шепнула Татьяна; слезы бесшумно падали на подушку.
– И я тоже. Спи.
И все это время, пока Татьяна боролась с собой, устанавливая неоспоримые правила морали и порядочности, в мозгу звучало одно слово, бьющееся в такт ударам сердца: «Шу-ра, Шу-ра, Шу-ра…»
13
В понедельник, после поездки в Петергоф, Татьяна, сурово глядя в улыбающееся лицо Александра, объявила, даже не поздоровавшись:
– Александр, ты больше не можешь сюда приходить.
Улыбка сползла с его лица.
– Пойдем, – попросил он, взяв ее за руку. – Пойдем.
В молчании они добрались до улицы Говорова.
– Что случилось? – пробормотал он, уставившись в землю.
– Александр, так больше не может продолжаться. У меня нет сил.
Он ничего не ответил.
– Я правда совсем потерялась, – продолжала Татьяна чуть бодрее. Хорошо, что они идут рядом и можно не смотреть ему в лицо. – Все это слишком тяжело для меня.
– Почему? – спросил он.
– Почему… – растерялась она. Как выразить вслух свои мысли? У нее не хватало смелости.
– Мы ведь просто друзья, верно? – спокойно осведомился Александр. – Добрые друзья. Я прихожу, потому что знаю, как ты устаешь. Много работаешь, до дома далеко, а впереди одинокий вечер. Я прихожу, потому что иногда ты улыбаешься мне, и тогда я думаю, что тебе хорошо. Я ошибаюсь? Но ведь только поэтому я и прихожу. Это такая малость. Все, что я могу для тебя сделать.
– Александр! – воскликнула она. – Да, мы постоянно притворяемся, что ничего такого не происходит. Но в таком случае почему мы все скрываем от Даши? Почему каждый раз расстаемся в нескольких кварталах от моего дома?
– Даша не поймет, – очень медленно пояснил он. – Это ранит ее чувства.
– Еще бы!
– Таня, все это не имеет ничего общего с Дашей.
Татьяна с такой силой сжала кулаки, что побелели пальцы.
– Ты сам знаешь, что это не так. Я не могу лежать рядом с ней ночь за ночью и бояться, что она все узнает. Пожалуйста!
Они добрались до трамвайной остановки. Александр встал перед ней:
– Таня, взгляни на меня.
– Нет.
Она отвернулась.
– Взгляни на меня, – повторил он, сжимая ее руки.
Она подняла глаза. До чего же у него теплые ладони!
– Взгляни на меня и скажи: «Александр, я не хочу, чтобы ты приходил».
– Александр, – прошептала она, – я не хочу, чтобы ты приходил.
Он не отпускал ее руки. Она не отстранялась.
– Это после вчерашнего? – спросил он срывающимся голосом.
– Особенно после вчерашнего, – выдавила она.
– Таня! – неожиданно воскликнул он. – Давай ей скажем!
– Что? – ахнула Татьяна, не веря своим ушам.
– Да. Давай ей скажем.
– Что именно? – едва ворочая языком от страха, пробормотала Татьяна. Ей вдруг стало ужасно холодно. – Нечего тут говорить.
– Тата, пожалуйста. Нужно наконец объясниться, и будь что будет. Так, по крайней мере, честнее. Даша этого достойна. Я немедленно покончу с нашими отношениями, и тогда…
– Нет! – отчаянно вскрикнула она, пытаясь вырвать руки. – Только не это. Она с ума сойдет. Должны же мы думать о других. Не только о себе!
– А мы? – прошептал он, стискивая ее пальцы. – Что будет с нами?
– Александр, я прошу…
– Нет, это я прошу! Мне до смерти все это надоело… и все потому, что ты не желаешь поступить честно!
– По-твоему, мучить людей – это честно?
– Даша с этим справится.
– А Дмитрий?
Александр не ответил.
– Как насчет Дмитрия? – повторила Татьяна.
– Предоставь мне самому позаботиться о Дмитрии, договорились?
– И ты ошибаешься. Даша не справится. Она считает тебя своей единственной любовью.
– Ей так кажется. Она даже не знает меня.
Татьяне вдруг стало нехорошо. Она освободилась и отпрянула:
– Нет-нет. Хватит, я не хочу слушать.
Но Александр не сдвинулся с места.
– Я солдат Красной армии. Не американский доктор. Не британский ученый. Я солдат Советского Союза. И еще до воскресенья могу исчезнуть с этой земли. Не исключено, что это последние минуты, которые у нас с тобой остались. Не хочешь провести их со мной?..
Словно завороженная, Татьяна пробормотала:
– Сейчас я хочу одного: лечь в постель и…
– Да, – почти обрадовался он, – в постель. Со мной!
Татьяна, мгновенно ослабев, качнула головой.
– Нам некуда идти… – прошептала она.
Александр подступил ближе и, сжав ладонями ее лицо, дрожащим голосом пообещал:
– Мы что-нибудь придумаем, Таточка, даю слово, потерпи…
– Нет! – вскричала она.
Его руки опустились.
– Ты… ты не так понял, – всхлипнула она. – Я хотела сказать, что у нас нет выбора.
Вслед за руками опустились его глаза. И ее тоже.
– Она моя сестра, – пояснила Татьяна. – Ну как ты не понимаешь? Я не могу разбить ее сердце.
– О да, ты уже говорила, – холодно бросил Александр. – Мужчин много, а сестра одна.
Он круто развернулся и зашагал прочь. Татьяна бросилась за ним:
– Александр, подожди!
Он не остановился. Татьяна никак не могла догнать его. Наконец, обессилев, она прислонилась к желтой стене и прошептала:
– Прошу тебя, вернись.
Он вернулся:
– Пойдем. Мне нужно идти в казармы.
Татьяна отчаянно помотала головой:
– Послушай, если все закончится сейчас, нам, по крайней мере, не в чем будет признаваться людям, которые нам дороги, которые любят нас и не ожидают предательства. Даша…
– Татьяна!
Александр надвинулся на нее так стремительно, что она отскочила, наткнулась на стену и чуть не упала. Он едва успел подхватить ее.
– О чем ты? Предательство… нельзя же так бросаться словами! Мы всего лишь не сказали им о наших встречах, а это еще не предательство.
– Прекрати.
Но он не обратил на ее слова внимания.
– Думаешь, когда ты боишься взглянуть на меня, чтобы никто не увидел того, что вижу я, – это не предательство? Когда твое лицо загорается в ста шагах от остановки, стоит тебе выйти из ворот после целого дня дурацкой работы? Когда ты распускаешь волосы, когда твои губы дрожат… разве это не предательство? – тяжело дыша, выпалил он.
– Прекрати, – повторила она, раскрасневшись, измученная, несчастная, безуспешно пытаясь вырваться.
– Татьяна, все это время, проведенное со мной, ты лгала сестре, Дмитрию, родителям и себе. Когда тебе это надоест?
– Александр, – прошептала она, – не надо так.
Он отпустил ее.
– Ты прав, – задыхаясь, выпалила Татьяна, – только себе я не лгала! Поэтому так больше не может продолжаться. Прости… я не хочу ссориться с тобой. И у меня не хватит сил ранить Дашу. Вернее, ни на что не хватит.
– Сил или желания?
Она с мольбой протянула к нему руки:
– Именно сил. Я живу во лжи… – Смутившись, Татьяна покраснела, но все же решительно продолжила: – Ты понятия не имеешь, чего мне стоит скрывать это от Даши… каждый день, каждую минуту, каждую ночь. Мой безразличный взгляд, веселый смех… неужели ты не понимаешь, чего мне все это стоит?..
– Понимаю, – мрачно произнес он, – прекрасно понимаю. Только я один знаю правду. Поэтому я и хочу покончить со всем этим обманом.
– Покончить, а что потом? – вспылила Татьяна. – Ты все обдумал? Покончить, а дальше что? Мне по-прежнему придется жить с Дашей! – Она горько рассмеялась. – Думаешь, после того как объяснишься с ней, ты сможешь приходить ко мне? Ужинать? Болтать с родными? А как насчет меня? Куда идти мне? С тобой в казармы? Неужели ты не понимаешь, что мы спим в одной постели! И мне некуда податься! Пойми, ты можешь делать все, что хочешь, разорвать отношения с Дашей, но в таком случае никогда больше меня не увидишь.
– Вот оно что! – воскликнул Александр. – А я-то, осел!..
Татьяна застонала, готовая разрыдаться. Александр сразу опомнился:
– Прошу тебя, не расстраивайся.
Он потер ее ладони.
– Тогда прекрати меня мучить.
Он отнял руки.
– Ты мужчина. У тебя своя жизнь. Продолжай встречаться с Дашей. Она именно такая женщина, которая тебе нужна. А я…
– Слепая, – вставил Александр.
Татьяна поморщилась от резкой боли, ударившей в сердце.
– Александр, чего ты хочешь от меня?..
– Всего! – свирепо прошептал он.
Татьяна покачала головой и прижала к груди кулачки. Александр, мгновенно смягчившись, погладил ее по волосам:
– Тата, я в последний раз прошу…
– А я в последний раз отвечаю… – сдавленно пролепетала она.
Александр резко выпрямился. Она подступила к нему и осторожно положила руку на рукав:
– Шура… я… я не могу пожертвовать жизнью своей сестры только ради нашего с тобой удовольствия…
– Прекрасно! – перебил он. – Ты все очень ясно изложила. Вижу, что ошибался в тебе. Но предупреждаю, что я все сделаю по-своему, не так, как угодно тебе. Разорву все отношения с Дашей, но и ты меня больше не увидишь.
– Нет, пожалуйста…
– Уходи! Возвращайся домой. К своей Даше.
– Шура!.. – с мукой выдавила она.
– Никакой я не Шура. И не зови меня так, – процедил он. – Сказал же, уходи! Убирайся!
Татьяна прикусила губу. Каждую ночь, расставаясь, она чувствовала болезненную пустоту в сердце – пустоту, которую не мог заполнить никто, кроме Александра. Поэтому и старалась окружить себя другими людьми, чтобы хоть на минуту забыться. Меньше чувствовать. Меньше его хотеть. Но каждую ночь ей приходилось ложиться в постель с сестрой. И каждую ночь приходилось отворачиваться к стене, моля неизвестно кого о силе.
Но она может это сделать! Ведь семнадцать лет ее жизни были прожиты рядом с Дашей. И всего три недели – с Александром. Она в силах подавить в себе эту любовь. Справиться. Скрутить себя.
Татьяна повернулась и ушла.
14
Верный своему слову, при следующем свидании Александр повел Дашу на Невский и сказал, что ему нужно время все обдумать. Даша заплакала, чего он терпеть не мог, потому что ненавидел женские слезы, и стала что-то жалко лепетать, что тоже не слишком ему понравилось. Но он не отступал. Потому что не мог объяснить Даше, как зол на ее младшую сестру. Зол на крошечное застенчивое создание, которое не собиралось сдаваться. Не собиралось уступить ни на йоту. Даже ради него.
Но несколько дней спустя Александр был уже почти рад, что больше не видится с Татьяной. Он узнал, что немцы были всего в восемнадцати километрах от слабо укрепленной Луги, которая, в свою очередь, была в восемнадцати километрах к югу от Толмачева. Из полученной информации стало ясно, что немцы прошли победным маршем через Новгород, расположенный к юго-востоку от Луги, там, где Татьяна ныряла в озеро Ильмень. В Луге по-прежнему рыли окопы.
Опасаясь удара со стороны финнов, командование бросило все силы на оборону северного направления. Минировались поля, возводились противотанковые заграждения. Советско-финская граница была одной из самых укрепленных в Советском Союзе. И самых спокойных. «Дмитрий, должно быть, счастлив», – думал Александр. Но стремительное наступление гитлеровцев застало командование врасплох. Началась лихорадочная деятельность по строительству 125-километровой линии обороны от озера Ильмень до Нарвы, вдоль реки Луги. Вырытых окопов, оборудованных огневых позиций, танковых ловушек было явно недостаточно. Командование, пытаясь принять какие-то срочные меры, отдало приказ перевезти из Карелии все имеющиеся там противотанковые заграждения.
И все это время Красная армия продолжала с боями отступать. В первые три недели германские войска продвигались со скоростью около пятисот километров в день. Самолетов почти не было, а танки, вопреки всем заверениям, горели, как свечки, снаряды пробивали броню, словно картон. В середине июля почти не осталось гранат, и солдаты шли на немецкие танки с винтовками и бутылками с зажигательной смесью.
Защищать Лугу выпало народному ополчению, почти безоружному и необученному. Старики и женщины не имели шансов выстоять против фашистов. Все доставшееся им оружие они брали у погибших солдат. У некоторых имелись топоры, лопаты и мотыги. У многих не было даже этого.
Александру не хотелось думать о том, что теперь будет. Что происходит, когда идешь на танк с палкой.
Он и так это знал.
Огонь и гром
1
Мир Татьяны разительно изменился после того, как ушел Александр. Теперь она покидала завод одной из последних. И каждый раз, выходя из проходной, с надеждой искала глазами его фигуру. Искала и не находила.
Она устало брела вдоль стены, ожидая, пока автобус подберет пассажиров. Садилась на скамейку и ждала его. А потом шла восемь километров до 5-й Советской, выглядывая Александра, он мерещился ей повсюду. Домой она являлась к одиннадцати, когда ужин, приготовленный бабушкой, давно остыл. Домашние собирались вокруг громкоговорителя, напряженно прислушиваясь к новостям и не заговаривая о том единственном, что было у всех на уме. О Паше.
Даша как-то прибежала в слезах и призналась сестре, что Александр решил пока не встречаться с ней. Она рыдала минут пять, пока Татьяна нежно гладила ее по спине.
– Но я не сдамся, – заверила Даша. – Он слишком много для меня значит. Может, он боится связать себя, как все военные. Поэтому и сказал, что должен все обдумать. Это ведь не означает окончательного разрыва, верно?
– Не знаю, Дашенька.
И в самом деле, кто может знать, что у Александра на уме?
Только не она, Татьяна.
Однажды пришел Дмитрий, и они просидели с час в кругу семьи. Она слегка удивилась, что он не приходит чаще, но Дмитрий придумал какой-то предлог – как показалось Татьяне, довольно неуклюжий. Он казался рассеянным. И ничего не мог сообщить о состоянии дел на фронте. Прощаясь, Дмитрий поцеловал ее в щеку, и этот поцелуй оставил ее такой же равнодушной, как и далекая Финляндия.
В эту ночь соседские мальчишки с энтузиазмом дежурили на крыше в ожидании налета. Им нравилось тушить «зажигалки». Но ночь выдалась спокойной. Единственными звуками, нарушавшими тишину, были смех Антона и его приятелей и тревожный стук ее сердца.
Татьяна не переставала думать о той минуте, когда она выходила из проходной, поворачивала голову и искала взглядом его лицо. Когда она как на крыльях летела вниз по улице, счастливо улыбаясь и сгорая от нетерпения поскорее взглянуть на него.
А по ночам она по-прежнему отворачивалась к стене, спиной к отсутствующей Даше, которая почти никогда не бывала дома.
Такое тоскливое существование продолжалось до того момента, когда Метановы услышали по радио, что немцы продолжают наступать, несмотря на все меры, принятые героическими советскими солдатами, и стоят уже под Лугой. Известие потрясло семью. Каждый боялся сказать вслух о том, что его мучит. О том, что до Толмачева остается всего несколько километров. Лагерь Паши находился в Толмачеве. До сих пор Паша был там в полной безопасности, как они считали.
Но если немцы возьмут Лугу, что тогда будет? И что будет с их внуком, сыном и братом?
Татьяна попыталась успокоить родных, но слова ее звучали пусто и неубедительно:
– Вот увидите, ничего плохого с ним не случится. Все будет хорошо. – И потом она добавила: – Мы сумеем с ним связаться… то есть попытаемся. Ну же, мама, не плачь. Я это чувствую! Он мой брат-близнец, и я говорю: с ним все в порядке.
От Паши по-прежнему не было никаких известий, и Татьяна, несмотря на свои бодрые заверения, начинала все больше бояться за брата.
У местных властей не было ответа. У областных тоже. Татьяна с матерью всюду ходили вместе.
– Что я могу вам сказать? – вздохнула строгая на вид женщина с небольшими седыми усиками. – Сами слышали, немцы под Лугой. Насчет Толмачева ничего не говорится.
– Но в лагере никто не отвечает! Почему телефоны не работают?
– Да откуда же мне знать? Я ведь не провидец!
– Мы можем поехать в Толмачево? – спросила Ирина.
– О чем вы говорите? Вы что, собираетесь пробраться к линии фронта? Так прямо сесть в автобус и поехать? – Седые усики дрогнули от смеха. – Наташа, иди сюда, послушай!
Татьяну так и подмывало огрызнуться, но не хватило храбрости. Она подхватила мать под руку и вывела из исполкома. Но так и не смогла ее успокоить.
Ночью, когда Татьяна притворялась, что спит, повернувшись лицом к стене и опустив руку вниз, к полу, где лежал «Медный всадник», она нечаянно подслушала разговор родителей. Все началось с тихого плача матери. Отец попытался ее успокоить, но вскоре тоже заплакал, и у Татьяны мучительно сжалось сердце.
Шепоток, обрывки фраз, скорбные жалобы.
– Может, он жив, – выдохнула мать.
– Может, – эхом отозвался отец.
– Георгий, мы не можем потерять нашего Пашу! Не можем, – причитала она. – Нашего мальчика.
– Нашего любимого мальчика, – добавил отец. – Единственного сына.
Мать всхлипнула.
Татьяна услышала шорох простыней.
– О, что это за Бог, который забирает наших детей?!
– Бога нет. Успокойся Ирина. И потише. Ты разбудишь девочек.
– Мне все равно! – вскрикнула мать, но все же понизила голос до шепота. – Почему Господь не мог взять вместо него Таню?
– Прекрати, Ирина, ты сама не знаешь, что говоришь!
– Почему, Георгий, почему? Я знаю: ты чувствуешь то же самое. Неужели ты не отдал бы Таню за нашего сына? Или даже Дашу? Но Таня такая слабая и застенчивая, ни на что не способная. Не то что Паша… Наш Паша.
Татьяна натянула одеяло на голову, не желая больше ничего слышать. Даша мирно посапывала. Мама и папа тоже вскоре заснули. Только Татьяна лежала без сна. В сердце безжалостно впивались колючками слова мамы.
Почему Господь не мог взять вместо него Таню?
2
На следующий день после работы, взвинченная и расстроенная, не отдавая себе отчета в том, что делает, Татьяна отправилась в Павловские казармы, попросила улыбающегося сержанта Петренко вызвать Александра и прислонилась к стене, боясь, что не удержится на ногах.
Наконец появился Александр. Лицо его было напряженным и осунувшимся… Под глазами темнели круги.
– Здравствуй, – отстраненно произнес он, остановившись поодаль. – Все в порядке?
– Вроде бы. А у тебя? Ты выглядишь…
– Все хорошо, – перебил Александр. – Как дела?
– Не слишком хорошо, – призналась Татьяна и немедленно испугалась: а вдруг он подумает, что это из-за него?! – Видишь ли…
Голос ее сорвался. И не только из-за страха за Пашу. Было кое-что еще. Она не хотела, чтобы Александр знал. Нужно скрыть это от него.
– Александр, ты никак не можешь узнать о Паше?
Он с жалостью посмотрел на нее:
– Ах, Таня, зачем?
– Пожалуйста. Мои родители в отчаянии.
– Вам лучше не знать.
– Но мама и папа просто не в себе. Они не живут, а медленно умирают. Я должна знать. Я тоже не живу, а медленно умираю.
– Думаешь, если они все узнают, будет легче?
– Конечно, правда всегда лучше. Они сумеют справиться с горем. – Татьяна отвела глаза, не желая больше лгать. – Неопределенность их убивает.
Александр промолчал. Татьяна, кусая губы, пробормотала:
– Если все будет известно, мы с Дашей, а может, и с мамой уедем в Молотов. Бабушке и дедушке обещали…
Александр закурил.
– Ты попробуешь… Александр?
Как приятно было произносить его имя вслух. И как хотелось коснуться его руки! Какое счастье… и несчастье… снова видеть его лицо. Если бы ей хватило смелости подойти ближе! Нет… нельзя.
Александр молча курил, не отрывая от нее взгляда. Татьяна старалась спрятать от него глаза и вымученно улыбалась.
– Ты поедешь в Молотов?
– Да.
– Прекрасно, – не колеблясь констатировал Александр. – Таня, независимо от того, удастся ли мне что-то выяснить насчет Паши, ты должна, понимаешь, должна уехать. Твоему деду повезло. Большинство людей не смогут эвакуироваться.
– Мои родители считают, что в городе безопаснее. Поэтому в Ленинград со всей округи стекаются люди. Боятся оставаться в деревнях, – со спокойной уверенностью объяснила Татьяна.
– Сейчас по всей стране нет безопасных мест, – пожал плечами Александр.
– Тише, – произнесла она, понижая голос.
Он подался к ней, и Татьяна вскинула на него молящие глаза.
– Что? – прошептала она, но прежде, чем он успел ответить, откуда ни возьмись появился Дмитрий.
– Привет, – бросил он, хмурясь. – Что ты здесь делаешь?
– Пришла повидаться, – поспешно сказала она.
– А я курю, – вставил Александр.
– Очень приятно видеть тебя. Я тронут, – улыбнулся Дмитрий, обнимая ее за плечи. – Давай я провожу тебя домой. Хочешь куда-нибудь пойти? Погода хорошая.
– До встречи, Таня, – окликнул Александр.
Татьяна боролась с истерикой.
Немного подумав, Александр отправился к полковнику Степанову, под началом которого служил во время Финской кампании, когда полковник был еще майором, а сам Александр – лейтенантом. С тех пор у Степанова была возможность получить более высокую должность, но он предпочел остаться главой Ленинградского гарнизона.
Полковник отличался высоким ростом, худобой и исключительной выправкой. Увидев Александра, он улыбнулся, но его голубые глаза оставались печальными.
– Здравия желаю, товарищ полковник! – приветствовал Александр, отдавая честь.
– Здравствуй, старший лейтенант, – кивнул тот, выходя из-за письменного стола.
Они обменялись рукопожатием, и полковник вновь уселся.
– Как дела?
– Прекрасно, товарищ полковник.
– Все в порядке? Майор Орлов не обижает?
– Нет, товарищ полковник, спасибо.
– Чем могу помочь?
Александр неловко откашлялся.
– Хотел бы узнать кое-что.
– Что именно?
– Ополченцы, товарищ полковник, что будет с ними?
– По-моему, вам это лучше известно, старший лейтенант Белов. Вы их обучали.
– Я имею в виду – под Лугой.
– Что ж, им пришлось вступить в бой, – вздохнул полковник, покачав головой. – Положение в Новгороде сам знаешь какое. Ни гранат, ни винтовок не хватает. Они кидаются камнями в танки. Зачем тебе все это?
– Пытаюсь найти семнадцатилетнего мальчишку, которого родители отправили в лагерь недалеко от Толмачева. Там не работают телефоны, и его семья в панике. Его зовут Павел Метанов.
Полковник молча постоял, изучая Александра, и наконец сказал:
– Возвращайся к своим обязанностям. Попробую что-то узнать. Но ничего не обещаю.
– Спасибо, товарищ полковник.
Александр снова отдал честь, повернулся и вышел.
Вечером Дмитрий заглянул в помещение, где жил Александр еще с тремя офицерами. Они играли в карты. В воздухе висел сизоватый табачный дым. Тасовавший колоду Александр едва взглянул на него. Дмитрий присел на корточки рядом с его стулом.
– Почему не отдаете честь, Черненко? – прикрикнул лейтенант Анатолий Маразов, не поднимая головы.
Дмитрий встал и отдал честь:
– Здравия желаю, товарищи офицеры!
– Вольно, рядовой.
– Что с тобой, Дима?
– Ничего особенного, – тихо ответил тот, снова присаживаясь на корточки. – Мы не можем поговорить?
– Говори прямо здесь. Все в порядке?
– Лучше некуда. Говорят, мы остаемся в тылу.
– Не в тылу, мы остаемся защищать Ленинград, – поправил Маразов.
– Финны называют себя союзниками… – презрительно бросил Дмитрий. – Если они объединятся с немцами, нам конец. Можно сразу поднимать руки.
– Ничего не скажешь, воинственный дух… – покачал головой Маразов. – Вот так солдат!
– Маразов прав, Дима, и я удивлен твоей позицией. Откровенно говоря, на тебя не похоже, – чуть раздраженно бросил Александр.
Дмитрий насмешливо улыбнулся:
– Это немного не то, на что мы надеялись, когда шли в армию, верно, Саша?
Александр не ответил.
– Я имею в виду войну, – добавил Дмитрий.
– Да, война – это не то, на что мы надеялись. Да и все остальные тоже, не находишь? Например, ты…
– О, тут ты прав. Но у меня был куда более скудный выбор, чем у тебя.
– У тебя был выбор, Белов? – спросил Маразов.
Александр отложил карты, потушил папиросу и встал.
– Я сейчас вернусь, – сказал он.
Дмитрий двинулся следом за ним. Они спустились по лестнице и вышли на мощеный двор. Было уже начало второго. В нескольких шагах курили солдаты. Но лучшего места все равно не найти. Вдвоем их не оставят.
– Дима, перестань нести вздор, – строго предупредил Александр. – Не было у меня никакого выбора, и ты прекрасно это знаешь.
– У тебя была возможность находиться совсем в другом месте.
Александр раздраженно поморщился. Ему очень хотелось уйти.
– Финляндия слишком опасна для нас в данный момент, – взволнованно произнес Дмитрий.
– Знаю, – нехотя обронил Александр, не желавший говорить о Финляндии.
– Слишком много солдат с обеих сторон. И повсюду загранотряды НКВД. Вокруг Лисьего Носа полно войск, их и наших, а кроме того, проволочные заграждения и мины. Все это совсем не безопасно. Не знаю, что теперь делать. Ты уверен, что финны дойдут от Выборга до Лисьего Носа?
Александр молча курил.
– Да, – наконец сказал он. – Они захотят вернуться к прежним границам. И обязательно попробуют дойти до Лисьего Носа.
– Что ж, будем ждать, все равно ничего другого не остается, – вздохнул Дмитрий. – Придет ли когда-нибудь наше время?
– Не знаю, Дима. Посмотрим.
– Ну а пока не мог бы ты перевести меня из первого стрелкового полка?
– Дима, я уже перевел тебя из второго пехотного батальона.
– Знаю, но при первой же атаке меня погонят в бой. Люди Маразова – на второй линии обороны. Я предпочел бы быть в разведке или подвозить снаряды. Не находишь, что так у нас больше шансов на благополучный побег?
– Хочешь подвозить снаряды на передовую? – удивился Александр.
– Скорее уж почту и табак для тыловых частей.
– Посмотрю, что можно будет сделать, – улыбнулся Александр.
– Пойдем, – сказал Дмитрий, раздавив сапогом окурок. – И не грусти. Что это с тобой в последние дни? Пока что все идет как надо. Лето выдалось прекрасное, немцы еще не подошли к городу.
Александр пожал плечами.
– Саша, послушай, я хотел с тобой поговорить… Таня – чудесная девушка.
– Что?..
– Я о Тане. Она чудесная девушка.
– Да.
– И я хочу, чтобы она оставалась такой. Ей не стоило являться сюда и тем более беседовать с тобой. Почему-то именно с тобой. Не странно ли?
– Согласен.
– Я знаю, что все мы хорошие друзья и она младшая сестра твоей любовницы, но, откровенно говоря, мне не хочется, чтобы ты морочил ей голову. В конце концов, она ведь не чета твоим гарнизонным шлюхам…
– Хватит! – бросил Александр, шагнув к нему.
– Шучу-шучу, – засмеялся Дмитрий. – Даша-то приходит к тебе? Я что-то не в курсе. Таня работает с утра до ночи, совсем с ног валится. Но ведь Даша приходит, верно?
– Да.
Она действительно не пропускала ни одной ночи и из кожи вон лезла, чтобы вернуть его. Но Александр не собирался вдаваться в подробности.
– Тем более Тане не следовало здесь быть. Даша расстроится, если узнает.
– И опять ты прав.
Александр жестко посмотрел на друга, но тот не отвел глаз.