Полина Саймонс
Медный всадник
– А как насчет твоих светлых волос? – тихо спросил он. – Это тоже солнце?
Татьяна дернулась, как от ожога, ощутив прикосновение его руки к спине. Он может коснуться ее волос… если захочет.
Он не захотел.
– Белые ночи – это здорово, правда? – спросил он, не сводя с нее глаз.
– Зато ленинградская зима… как вспомню, просто дрожь по спине.
– Да, зимы здесь невеселые.
– Иногда зимой, когда замерзает Нева, мы катаемся на санках по льду. Даже в темноте.
– Кто это «мы»?
– Паша, я, наши приятели. Иногда мы с Дашей. Но она гораздо старше и редко берет меня с собой. – Зачем она это сказала? Из зависти? Татьяна умолкла.
– Ты, должно быть, очень любишь сестру, – обронил Александр.
Что он этим хотел сказать? Татьяна предпочла не знать.
– Вы с ней так же близки, как с Пашей?
– По-другому. Паша и я…
Она осеклась. Они с Пашей ели из одной тарелки. Тарелки, которую Даша наполняла едой, приготовленной ее же руками.
– Мы с сестрой спим в одной кровати. Она говорит, что мне не надо выходить замуж, потому что в этом случае мой муж будет третьим в нашей постели.
Их взгляды встретились. В этот раз Татьяна не отвела глаз, решив, что в золотистых закатных лучах незаметны ее алые щеки.
– Ты слишком молода, чтобы выходить замуж.
– Знаю, – фыркнула Татьяна, которую всегда смущало, когда говорили о ее юности. – Но не настолько же!
«Настолько»… для чего?
Не успела она задаться этим вопросом, как Александр осведомился:
– Для чего именно?
Выражение его глаз снова повергло ее в ступор. Она мгновенно потеряла дар речи. Что на ее месте сказала бы Даша? Что в таких случаях говорят взрослые?
– Я достаточно выросла, чтобы пойти в народное ополчение, – произнесла она наконец. – Как думаешь, меня примут? Тогда ты сможешь меня обучать.
Она засмеялась и тут же снова смутилась. Александр пожал плечами и неохотно сказал:
– Кто тебя туда примет? Тебе еще нет восемнадцати…
Он не договорил, но она сумела уловить нерешительность в его голосе. И губы у него слегка дрогнули. А посреди нижней была небольшая ложбинка, совсем крохотная, и до того хотелось коснуться ее…
Татьяна поспешно отвернулась и поднялась:
– Я… мне в самом деле пора домой. Уже поздно.
– Ладно, – кивнул Александр, тоже вставая, медленно и неохотно. – Жаль, такой хороший вечер…
– Да, – выдохнула она, не глядя на него.
Они побрели вдоль реки.
– Александр, ты скучаешь по своей Америке?
– Да.
– И вернулся бы?
– Наверное, – бесстрастно ответил он.
– А можешь?
– Каким образом? Кто мне позволит? И кто меня там ждет?
Татьяна едва сдержалась, чтобы не взять его за руку. Утешить.
– Расскажи мне об Америке. Ты когда-нибудь видел океан?
– Да, Атлантический, и это незабываемо.
– Он соленый?
– Да, холодный, безбрежный, там плавают медузы и белые яхты.
– Я однажды видела медузу. А какого цвета океан?
– Зеленый.
– Как деревья?
Он посмотрел на Неву, на деревья, на нее:
– Немного похож на цвет твоих глаз.
– То есть мутновато… грязновато-зеленый?
Сердце почему-то разрывалось от нахлынувших чувств, дышать было трудно. Но зачем ей дышать? Она и без того всю жизнь дышала, сейчас можно и потерпеть.
Александр предложил возвращаться через Летний сад. Татьяна согласилась, но потом вспомнила статую сплетавшихся в объятиях любовников.
– Наверное, не стоит. Разве нет пути покороче?
– Нет.
Высокие вязы отбрасывали длинные тени на песок. Пара вошла в ворота и направились по узкой тропинке между статуями.
– По ночам здесь все другое, – заметила Татьяна.
– А ты здесь бывала ночью?
Она покачала головой:
– Зато бывала в других местах. Однажды я…
Александр наклонился к ней:
– Таня, знаешь…
– Что? – пробормотала она, отстраняясь.
– Чем меньше ты бывала где-либо ночью, тем больше мне это нравится.
Ничего не ответив, девушка рванула вперед, упорно глядя под ноги. Александр не отставал, дробя свой обычно широкий шаг, чтобы держаться рядом. Ночь выдалась теплой, голые руки Татьяны дважды ненароком коснулись грубой ткани его гимнастерки.
– Это наше лучшее время, Таня. Хочешь знать почему?
– Пожалуйста, не надо.
– Больше оно не повторится. Никогда у нас с тобой больше не будет таких мирных беззаботных минут.
– Они кажутся тебе беззаботными? – удивилась Татьяна, покачав головой.
– Разумеется. Пока мы только друзья и гуляем в сумерках по Ленинграду.
Они остановились на мосту через Фонтанку.
– У меня дежурство в десять, – вздохнул Александр. – Иначе я проводил бы тебя домой…
– Нет-нет, я сама доберусь. Не беспокойся. И спасибо за ужин.
Она по-прежнему не могла заставить себя смотреть в лицо Александру. Хорошо еще, что он такой высокий. Татьяна уставилась на пуговицы его гимнастерки. Их она не боялась.
Он откашлялся.
– Лучше скажи, есть у тебя какое-нибудь домашнее имя? Или ты и для родных только Татьяна? Как они тебя называют?
Сердце у нее екнуло.
– Кого именно ты имеешь в виду?
Александр ничего не ответил. Татьяна отступила шагов на пять и наконец осмелилась взглянуть ему в лицо. Волшебство вновь вернулось. Ей уже не хотелось ничего. Только стоять вот так и любоваться…
– Иногда, – едва выговорила она, – меня называют Тата.
Он улыбнулся.
Долгие паузы ее терзали.
– Ты очень красивая, Тата…
– Перестань, – шепнула она одними губами.
– Если хочешь, – добавил он, – можешь звать меня Шура.
«Шура! До чего же чудесное имя! И как бы я хотела звать тебя Шурой!»
– А кто еще зовет тебя так?
– Никто, – сказал он и отсалютовал.
Домой Татьяна летела как на крыльях. Блестящих красных крыльях, которые отрастила специально, чтобы мчаться по лазурному ленинградскому небу. Но уже ближе к дому отягощенная сознанием вины совесть потянула ее вниз, и крылья исчезли. Татьяна завязала волосы в узел и запихнула книги на самое дно сумки. И все же пришлось постоять неподвижно несколько минут, прижимая к груди кулаки и стараясь унять предательский стук сердца.
Даша сидела за столом, как ни странно, в компании Дмитрия.
– Мы три часа тебя ждем, – недовольно заметила она. – Где ты была?
Интересно, сумеют ли они уловить запах Александра? А чем пахнет она сама? Душистым летним жасмином, теплым солнцем, водкой, икрой, шоколадом? И вдруг они увидят, сколько веснушек прибавилось на ее переносице? Она гуляла по Летнему саду рядом с любимым… неужели все это можно разглядеть в ее полных муки глазах?
– Сожалею, что опоздала. Слишком много работы.
– Проголодалась? – спросила Даша. – Бабушка сделала пюре и котлеты. Ты, должно быть, целый день ничего не ела.
– Я не голодна, только очень устала. Прости, Дима, мне нужно умыться.
Дмитрий пробыл у них еще часа два. Дед с бабушкой ложились спать в одиннадцать, так что девушкам вместе с гостем пришлось подняться на крышу и посидеть до полуночи, пока не погасли последние отблески заката. Татьяна почти не говорила, хотя Дмитрий болтал без умолку о своих приключениях. Он показал девушкам мозоли от лопаты и пожаловался, что рыл окопы два дня без перерыва. Татьяна подмечала, как он посматривает на нее, стараясь поймать ее взгляд и каждый раз улыбаясь.
– Дима, скажи, вы вправду близкие друзья с Александром?
– Да, и очень давние. Много пережили вместе. Мы как братья.
Татьяна наморщила лоб, пытаясь понять смысл его слов.
Ночью, когда она лежала в постели, отвернувшись к стене и натянув на себя простыню и тонкое коричневое одеяло, девушка тихо молилась: «Господи, если ты есть, пожалуйста, научи, как скрыть то, что не знаю, как выказать!..»
6
Весь четверг Татьяна думала об Александре. Руки двигались сами собой, собирая детали огнеметов. После работы он ждал ее.
Сегодня она не спросила, почему он пришел.
А он не объяснил.
Сегодня у него не было ни подарков, ни вопросов.
Он просто пришел.
Они почти не говорили, только стояли рядом так, что соприкасались руки, а когда на повороте трамвай занесло и Татьяну отбросило на Александра, тот, не двигаясь с места, обхватил ее за талию.
– Даша уговорила меня прийти к вам сегодня, – тихо сказал он Татьяне.
– Правда? Замечательно! Ну разумеется, мои родители будут рады снова тебя увидеть. Утром они были в прекрасном настроении. Вчера удалось поговорить с Пашей по телефону, и у него вроде бы все в порядке…
Она осеклась, мучительно съежившись, как от острой боли: слишком тяжелой была навалившаяся на нее тоска.
Они медленно добрались до остановки, сели в шестнадцатый трамвай и молчали, пока не пришла пора выходить.
– До встречи, лейтенант.
Она хотела сказать «Шура», но не осмелилась.
– До встречи, Тата.
Вечером все четверо впервые встретились на 5-й Советской и пошли гулять. Купили мороженого и конфет и направились вниз по улице. Даша льнула к Александру, висла у него на руке. Татьяна держалась от Дмитрия на почтительном расстоянии, стараясь всеми возможными способами не слишком часто бросать взгляды на сестру и ее кавалера. До чего же, оказывается, неприятно смотреть, как их руки соприкасаются!
Александр казался довольным и веселым, как любой солдат на его месте, подцепивший такую красавицу. Он почти не глядел на Татьяну. Интересно, как Даша и Александр смотрятся вместе? Лучше, чем она и Александр?
Ответа у нее не было.
Она не знала, как выглядит, стоя рядом с Александром. Знала только, в кого превращается. Что испытывает, когда они вместе.
– Таня! – услышала она нетерпеливый голос Дмитрия.
– Прости, Дима, я отвлеклась.
Почему он так кричит?
– Как по-твоему, не стоит ли Александру перевести меня из караульного дивизиона куда-нибудь еще? Может, к себе, в мотострелковый полк?
– Наверное. А это возможно? Ты умеешь водить танк или что-то в этом роде?
Александр улыбнулся. Дмитрий не ответил.
– Таня! – Даша вздохнула. – Можно подумать, ты знаешь, что обычно делают в мотострелковых полках… Уж лучше помолчи. Саша, ты собираешься переправляться через реки и атаковать врага? – Она хихикнула.
– Нет, он вышлет меня вперед. Убедится, что опасности нет, потом пойдет сам, – пояснил Дмитрий. – И получит новое повышение. Верно, Саша?
– Что-то в этом роде. Хотя, бывает, и тебя беру с собой, когда иду на задание.
Татьяна почти не слушала. Почему Даша так прижимается к нему? И куда он берет Дмитрия? О чем это они?
– Таня, – настойчиво твердил Дмитрий, – Таня, ты меня слушаешь?
До чего же неприятный у него голос…
– Да, разумеется.
– Ты чем-то расстроена? Тебя что-то беспокоит?
– Нет, вовсе нет. Хороший вечер, верно?
– Может, возьмешь меня под руку? У тебя такой вид, будто ты сейчас упадешь.
– Это точно, – подтвердила Даша, мельком глянув на сестру. – И потеряешь сознание.
Ночью в постели Татьяна натянула одеяло на голову и притворилась, что спит, хотя Даша легонько подтолкнула ее, прошептав:
– Таня! Таня, ты спишь?
Она не хотела откровенничать с Дашей в темноте. И мечтала об одном – громко произнести вслух его имя: Шура. Шурочка.
7
В пятницу Татьяна, словно очнувшись, заметила, что на заводе осталось совсем мало рабочих. Только очень молодые вроде нее и очень старые. Мужчины-руководители все были старше шестидесяти.
Первые пять дней войны с фронта поступало подозрительно мало новостей. Дикторы прославляли мощь Красной армии и ничего не говорили о продвижении или отступлении германских войск. Не было также упоминаний об опасности, грозившей Ленинграду, или об эвакуации. Радио не выключалось ни на минуту. Татьяна работала под непрерывный звон сыпавшихся на конвейер патронов.
Думать она могла только о той минуте, когда часы пробьют семь.
За обедом по радио объявили, что со следующей недели вводятся карточки. Кроме того, Красенко сказал, что, возможно, с понедельника у них начнется военная подготовка, а рабочий день удлинится еще на час.
Перед уходом Татьяна долго и безуспешно терла руки, пытаясь избавиться от запаха керосина. Спеша к воротам, она подбирала подходящие слова, чтобы поведать о своей тоске, но, увидев, как нетерпеливо мнет Александр фуражку в руке, забыла обо всем и бросилась ему навстречу. Они перешли дорогу и направились к улице Говорова.
– Давай немного пройдемся, – неожиданно для себя вдруг сказала Татьяна. Неужели она отважилась на такое? Но ведь в выходные они вряд ли увидятся!
– Немного – это как?
Татьяна набрала в грудь воздуха:
– До дома.
Они медленно брели по опустевшим улицам, никто не обращал на них внимания. Всем они были безразличны. Справа лежали трамвайные пути и поля, слева поднимались цеха Кировского. Ни воздушных налетов, ни пикирующих самолетов, только слабеющее вечернее солнце в небесах. И никого вокруг.
– Александр, а почему Дима не офицер, как ты?
Он немного помедлил, прежде чем ответить.
– Дима хотел стать офицером. Мы вместе поступили в военное училище.
Этого Татьяна не знала. Дмитрий особенно не распространялся о себе.
– Но он не выдержал. Просто не вынес.
– Что случилось?
– Ничего особенного. Он не мог долго оставаться под водой без того, чтобы не впасть в панику, не мог задерживать дыхание, не мог командовать людьми, терял самообладание, не мог совершать марш-броски, делать пятьдесят отжиманий подряд. Просто не мог. Но он не такой уж плохой солдат. Можно сказать, хороший. Просто не создан для того, чтобы быть офицером.
– Не то что ты! – восторженно выдохнула Татьяна.
Александр весело покачал головой:
– Я слишком злой боец.
Прямо перед ними остановился трамвай. Они неохотно сели.
– А как ко всему этому относится Дмитрий?
Татьяна больше не старалась избегать Александра, когда при каждом новом толчке ее бросало на него. Теперь она ждала этих толчков и в очередной раз придвигалась все ближе. Он неизменно успевал поддержать ее. Сегодня он долго не снимал руки с ее талии, сделав ей знак продолжать. Но она не могла, пока он не убрал руку.
– Ты имеешь в виду, как он относится к тому, что не стал офицером?
– Нет. К тебе. Что ты обо всем этом думаешь?
Трамвай остановился. Александр поспешно поддержал Таню под руку. По ее телу пробежала дрожь. Он немедленно отпустил ее и продолжил:
– По-моему, Дмитрий считает, что мне слишком легко все дается.
– Что именно?
– Не знаю. Вообще все. Учеба, служба…
Он остановился. Татьяна выжидающе смотрела на него. Служба и что еще? Что еще легко дается Александру?
– Он не прав. Легко тебе ничего не дается, – сказала она наконец. – Редко кому выпадает на долю такая тяжелая жизнь.
– Да она едва началась, – возразил он с обманчивой мягкостью. – Мы с Димой очень давние друзья. Я хорошо его знаю. Потерпи, и он наговорит обо мне такого, что тебе и в голову не могло прийти. Удивляюсь, почему он до сих пор молчит.
– И что же он наговорит? Правду или ложь?
– Трудно сказать. Правильнее всего так: чистую правду, искусно смешанную с самыми невероятными небылицами. У него просто дар на подобные вещи. Ты ни за что не отличишь одно от другого.
– Ничего себе дар. И что же мне делать?
– Ты все равно ничего не поймешь. Если хочешь знать правду, спроси меня, и я расскажу.
– Все-все?
– Все-все.
Татьяна прикусила язык, чтобы с губ не сорвался вопрос. И еще какой: «Ты любишь меня?..»
Ей хотелось надавать себе пощечин за глупость, чтобы даже мыслей подобных не возникало.
Этот вопрос продолжал терзать ее с такой силой, что она ни о чем другом не могла думать.
– Ты о чем-то хочешь меня спросить? – произнес он неожиданно.
– Нет, – покачала она головой, устремив взгляд на металлический поручень и седую голову стоявшей впереди женщины.
– Вот и добрались, – объявил Александр, когда трамвай остановился у Обводного канала.
Но пересадку они не сделали и последние пять километров прошли пешком.
– Знаешь, – вдруг сказал он почти задумчиво, – однажды тебя могут спросить, о чем говорил с тобой Александр Белов, провожая домой.
– С чего это вдруг? – удивилась Татьяна. – И в таком случае зачем ты вообще откровенничаешь со мной, если знаешь, что меня будут допрашивать?
– Нужно же мне доверять кому-то.
– Почему бы тебе не довериться Даше?
Прежде чем ответить, Александр задумался.
– Потому что для меня важно доверять именно тебе.
– Ты можешь мне доверять, – радостно заверила Татьяна, подталкивая его в бок. – Но больше ничего мне не рассказывай, хорошо?
– Поздно! – торжественно объявил он.
– Хочешь сказать, что мы обречены? – хихикнула Татьяна.
– Именно. Купить тебе мороженого?
– Да, пожалуйста! – просияла она.
– Крем-брюле, как всегда?
– Разумеется.
Они устроились на скамейке и долго болтали, пока Александр не глянул на часы и не поднялся.
Было около десяти, когда они остановились на углу Греческого проспекта и 2-й Советской, в трех кварталах от ее дома.
– Значит, ты придешь попозже? – вздохнула Татьяна. – Даша сказала, что ты собирался зайти.
– Да. – Он тоже вздохнул. – С Дмитрием.
Он был так близко, что она ощущала его запах. Чистый и приятный. Присущий только Александру.
Ей показалось, что он хочет что-то сказать. Александр наклонился вперед, нахмурился. Татьяна напряглась, застыла, отчаянно ожидая его слов, не желая их слышать, ненавидя свои уродливые коричневые рабочие ботинки, жалея, что не надела красные босоножки, вспомнив, что они принадлежат Даше, что у нее самой нет хороших туфелек, мечтая стоять перед ним босой, изнывая от сознания собственной вины, прежде ей неведомого.
Татьяна отступила.
Александр отступил.
– Иди. Еще увидимся.
Татьяна ушла, спиной чувствуя его взгляд. Потом не выдержала и оглянулась. Он смотрел ей вслед.
8
Александр и Дмитрий пришли в начале двенадцатого. За окном по-прежнему было светло. Даша еще не вернулась. Начальник заставил ее работать сверхурочно, снимать у пациентов золотые коронки. В тяжелые времена люди предпочитали иметь золото не во рту, а на руках: его легче обменять на еду и предметы первой необходимости. Даша все больше ненавидела свою работу. Ей хотелось, чтобы окружающие вели себя так, словно ничего не случилось, было обычное ленинградское лето: теплое, пыльное, ленивое, и все молоды, счастливы и влюблены.
Татьяна, Дмитрий и Александр маялись в кухне, слушая, как капли воды стучат по чугунной раковине.
– Что это вы такие мрачные, дети мои? – осведомился Дмитрий, переводя взгляд с Татьяны на Александра.
– Я устала, – отмахнулась Татьяна, соврав лишь наполовину.
– А я голоден, – добавил Александр.
– Таня, может, пойдем погуляем?
– Нет, Дима.
– Оставим Александра ждать Дашу, – улыбнулся Дмитрий. – Мы им не нужны. Дадим возможность влюбленным голубкам побыть вдвоем, Верно, Саша?
«Вряд ли им это удастся», – пробормотала она. И слава богу.
Александр подошел к окну и глянул во двор.
– Я действительно не могу, – сказала Татьяна. – Я…
Дмитрий властно взял ее за руку:
– Пойдем, Танечка. Ты уже поела? Можно и погулять. Честное слово, ненадолго.
Татьяна увидела, как Александр расправил плечи. Как ей хотелось назвать его Шурой!
– Александр, хочешь, мы что-нибудь принесем?
– Нет, Таня, – ровным голосом ответил он; в его глазах на миг блеснуло отчаяние, но тут же погасло: очевидно, ему удалось взять себя в руки.
– Может, зайдешь? Бабушка испекла пирожки с мясом. И борщ есть… – лепетала она, но Дмитрий уже тянул ее по коридору.
Они переступили через валявшегося на полу Славина, и, когда уже казалось, что в этот раз все обойдется, он внезапно перевернулся на бок и вцепился Татьяне в щиколотку.
Дмитрий, мгновенно сориентировавшись, прижал его руку сапогом. Славин взвыл и, отпустив Татьяну, стал плаксиво уговаривать:
– Оставайся дома, Танечка, дорогая, не гуляй по ночам. Оставайся дома.
Дмитрий выругался и снова наступил ему на запястье.
– Хочешь мороженого? – спросил он, когда они очутились на улице.
Татьяна не хотела, но из вежливости кивнула:
– Да. Ванильное.
Она почти с отвращением ела на ходу мороженое. И в голову ничего не лезло, кроме…
– О чем ты думаешь?
– О войне, – солгала она. – А ты?
– О тебе. Я никогда не встречал такой, как ты, Танечка. Ты так не похожа на тех девушек, с которыми я раньше встречался.
Татьяна невнятно поблагодарила и сосредоточилась на мороженом.
– Надеюсь, Александр зайдет к нам и поест, – пробормотала она. – Даша, скорее всего, придет совсем поздно.
– Таня, ты об этом хочешь поговорить? Об Александре?
Даже неопытное ухо Тани сумело различить холодок в голосе Дмитрия.
– Нет, конечно нет, – поспешно заверила она. – Это я так… А что ты сегодня делал?
– Рыл окопы. Заградительная линия на севере почти закончена. На следующей неделе мы будем готовы к атаке финнов, – самодовольно улыбнулся он. – Бьюсь об заклад, ты давно гадаешь, почему я тоже не офицер?
Татьяна ничего не ответила.
– Почему ты меня ни о чем не спрашиваешь?
– Не знаю.
Ее сердце забилось чуть быстрее.
– Как будто тебе и без того все известно.
– Да нет, ничего не известно.
Ей захотелось выбросить остаток мороженого и поскорее бежать домой.
– Ты говорила с Александром обо мне?
– Нет, – пробормотала она.
– Как же, ни разу не спросила, почему я солдат, а он офицер?
Татьяна не ответила. До чего же он странно себя ведет. И к тому же она ненавидела ложь. Лучше молча отвести глаза. У нее просто язык не поворачивался лгать.
– Мы с Сашей хотели стать офицерами. Один из пунктов нашего первоначального плана.
– Какого плана?
Дмитрий не ответил. Вопрос повис в воздухе.
Ее руки слегка задрожали.
Татьяне не хотелось оставаться наедине с Дмитрием.
Она не чувствовала себя c ним в безопасности.
Они свернули с Суворовского и направились к Таврическому саду. Хотя солнце еще не закатилось, в парке лежала тень.
– Хочешь немного погулять по саду?
– Который час?
– Понятия не имею.
– Знаешь, мне в самом деле пора, – решительно объявила она.
– Тебе вовсе не обязательно так рано ложиться.
– Обязательно, Дмитрий. Мои родители не любят, когда я задерживаюсь. Они очень расстроятся.
– Не расстроятся. Я им нравлюсь. – Он придвинулся ближе. – Особенно отцу. Кроме того, им сейчас не до тебя. Они тревожатся о Паше.
Татьяна остановилась и повернулась:
– Я пойду домой.
Она быстро зашагала прочь, но он успел схватить ее за руку:
– Не уходи, Танечка. Пойдем посидим под деревьями.
– Дмитрий, – процедила она, не двигаясь, – я никуда с тобой не пойду. Отпусти!
– Пойдем в сад.
– Я же сказала, немедленно отпусти меня!
Но он подступил вплотную. Жесткие пальцы впились в кожу.
– А если я не хочу? Что ты будешь делать?
Татьяна не двигалась. Он обхватил ее за талию и притянул к себе.
– Дима, – сдержанно, без малейших признаков страха произнесла она, – что ты вытворяешь? Ты с ума сошел?
– Да, – шепнул он, наклоняясь, чтобы поцеловать ее.
Татьяна резко отвернулась.
– Нет! Пусти меня! – повторила она.
Он неожиданно разжал руки и отпрянул:
– Прости…
– Я немедленно иду домой! – крикнула она и почти побежала по тротуару. – Дима, ты слишком стар для меня.
– Нет-нет, пожалуйста! Мне всего лишь двадцать три.
– Я не об этом. Просто я чересчур молода для тебя. Мне нужен тот, кто… – она замялась в поисках подходящего слова, – ждал бы меньшего.
– Как это «меньшего»? И насколько?
– Который не ждал бы ничего.
– Мне ужасно жаль, Таня. Я не хотел тебя пугать.
– Все в порядке, – сказала она, не глядя на него. – Я просто не из тех, кто гуляет по ночам с парнями.
«С тобой», – мысленно добавила она, с болью в сердце вспоминая Летний сад.
– Теперь я это понимаю. Думаю, именно поэтому ты мне нравишься. Иногда я просто не понимаю, как вести себя с тобой.
– Быть терпеливым и проявлять уважение.
– Обещаю быть терпеливым, как Иов. И я не собираюсь отказываться от тебя.
Она молча шла по Суворовскому.
– Надеюсь, и Даше нравится Александр, – неожиданно бросил Дмитрий.
– Даше нравится Александр.
– Потому что она ему очень нравится.
– Да? – пролепетала Татьяна. – Откуда ты знаешь?
– Раньше ни одной юбки не пропускал, а теперь…. Только Даше не говори, это ранит ее чувства.
Татьяна хотела сказать, что не понимает, о чем он толкует, но она слишком боялась услышать правду.
Они застали Дашу и Александра за вполне мирным занятием. Сидя на маленьком диванчике в коридоре, они читали вслух Зощенко и смеялись. Единственное, на что была способна Татьяна, – это недовольно заметить:
– Схватили чужую книгу и рады.
По какой-то причине ее слова показались Даше крайне забавными, и даже Александр улыбнулся. Проходя мимо, Татьяна споткнулась о его вытянутые ноги и наверняка шлепнулась бы, если бы он не подхватил ее. И сразу же отпустил.
– Таня, – спросил он, – что у тебя с рукой?
– Ах это… – беспечно отмахнулась она. – Пустяки.
И, пробормотав что-то насчет усталости и позднего часа, быстренько ретировалась в комнату стариков, где устроилась на диване между дедом и бабушкой и долго слушала радио. Они потихоньку поговорили о Паше, и вскоре девушка почувствовала себя лучше.
Позже, уже лежа в кровати, она услышала шепот сестры:
– Таня! Таня!
– Ну что тебе? Я спать хочу.
Даша чмокнула ее в плечо:
– Таня, мы почти не разговариваем с тобой. Наш Пашенька уехал, а времени совсем нет. Ты скучаешь по нему, верно? Он скоро вернется.
– Скучаю. А ты занята. Потолкуем завтра, Дашенька.
– Я влюблена, Таня!
– Рада за тебя.
Она снова отвернулась к стене.
– Знаешь, это настоящее. О Танечка, не знаю, что делать с собой!
– Может, попробуешь заснуть?
– Таня, я ни о чем другом думать не могу. Он сводит меня с ума. Он такой… Лед и огонь. Сегодня он был совсем другим: спокойный, шутил, – но временами я просто не могу его понять!
Татьяна не ответила.
– Да, я хочу всего сразу. И то, что он немного оттаял, – настоящее чудо. До прошлого воскресенья я не могла уговорить его зайти ко мне. И вдруг он является – с тобой и Димой.
Таня хотела напомнить, что Александр пришел к ним домой отнюдь не по просьбе Даши, но, разумеется, снова промолчала.
– Дареному коню в зубы не смотрят, и я лучше всех это понимаю. Но кажется, ему понравилась наша семья. Знаешь, он ведь из Краснодара, но не был там с тех пор, как пошел в армию. У него нет ни братьев, ни сестер. Он никогда не говорит о родителях. Он… не могу объяснить… такой сдержанный. Не слишком распространяется о своих делах. Правда, спрашивает о моих.
– Д-да? – выдавила Татьяна.
– И очень жалеет, что началась война.
– Мы все жалеем, – хмыкнула Татьяна.
– Но это вселяет надежду, не находишь? На лучшую жизнь с ним вместе, как только война закончится. Таня, а Дмитрий тебе нравится?
– Ничего, – ответила она, стараясь, чтобы не дрогнул голос.
– А ты ему очень.
– Чушь!
– Ничего подобного. Ты ничего в таких вещах не понимаешь.
– Понимаю и повторяю: ничуть я ему не нравлюсь.
– Ты ни о чем не хочешь поговорить? Спросить?
– Нет!
– Таня, брось свою застенчивость, – покровительственно заметила Даша. – Тебе уже семнадцать. Почему ты не хочешь обратить внимание на…
– Дмитрия? – прошептала Татьяна. – Никогда!
И перед тем как заснуть, она осознала, что меньше боится неведомых ужасов войны, чем уже познанных сердечных бед.
9
В субботу Татьяна отправилась в Публичную библиотеку и заказала русско-английский разговорник. В школе она учила английский, знала алфавит и теперь пыталась воспроизвести вслух заинтересовавшие ее фразы. Произношение давалось ей с трудом, и некоторые звуки были словно специально созданы, чтобы доводить ее до белого каления.
В воскресенье пришел Александр и собственноручно наклеил на стекла бумажные полоски, объяснив, что иначе их выбьет во время налетов.
– Это следовало бы сделать всем. Скоро по городу пойдут патрули, чтобы проверить наклейки. Если немцы окажутся под Ленинградом, вставить другие стекла будет почти невозможно.
Метановы с живым интересом наблюдали за его манипуляциями, причем мама не уставала повторять, как он высок, как ловок, какие умелые у него руки и как твердо он стоит на подоконнике.
– Да ведь он офицер, мама, – нетерпеливо ответила Даша.
– Разве в Красной армии учат стоять на подоконниках? – хмыкнула Татьяна.
– О Таня, помолчи, – засмеялась Даша.
Александр тоже засмеялся. Но не посоветовал Тане помолчать.
– Что это за узор вы выложили на наших окнах? – удивилась мама, когда Александр спрыгнул с подоконника.
Женщины уставились на окно. Вместо белого косого креста на стекле красовалось дерево. Толстый, слегка согнутый ствол с длинными, утолщающимися к основанию листьями, торчавшими на вершине.
– Что это, молодой человек? – строго осведомилась бабушка.
– Это, Анна Львовна, пальма.
– Что? – переспросила Даша, стоявшая близко от Александра. Слишком близко.
– Пальма.
Татьяна не мигая смотрела на него.
– Пальма, – насмешливо повторила Даша.
– Это тропическое дерево. Растет в Америке, Испании… вообще в жарких странах.
– Хм… странный выбор, не находите? – бросила мама.
– Лучше, чем противный крест, – пробормотала Татьяна.
Александр улыбнулся ей. Она робко улыбнулась в ответ.
– Ну, молодой человек, – проворчала бабушка, – когда будете клеить мои окна, никаких штучек. Обычный крест, и ничего больше. Не нужны мне ваши пальмы.
Позже, когда он и Даша ушли, оставив Татьяну в кругу мрачного и усталого семейства, та поспешила сбежать из дома в библиотеку, где провела несколько часов, выговаривая незнакомые слова. Язык казался ей ужасно трудным. При следующей встрече нужно попросить Александра поговорить с ней по-английски. Научить произносить слова.
Она уже думала о следующей встрече как о чем-то определенном и клялась сказать ему, чтобы не приходил больше к Кировскому. Она дала обещание себе той ночью, когда лежала лицом к стене, дала обещание стене, касаясь кончиками пальцев старых обоев и повторяя:
– Я обещаю, обещаю… Обещаю…
Потом опустила руку в щель между постелью и стеной и коснулась «Медного всадника», подаренного Александром. Может, она скажет ему в другой день. После того, как послушает английскую речь. После того, как они поговорят о войне. После того…
Снова завыла сирена.
Даша вернулась гораздо позже окончания налета, разбудив Татьяну, пальцы которой так и покоились на терпеливо слушавшей ее стене.
10
В понедельник Красенко вызвал Татьяну в кабинет и сказал, что, хотя из ее рук не вышло ни одного бракованного огнемета, ввиду производственной необходимости он срочно переводит ее в танкостроительный цех, потому что из Москвы пришло распоряжение о производстве ста восьмидесяти танков в месяц.
– А кто будет делать снаряды?
– Не волнуйся, найдется кому, – кивнул Красенко, закуривая. – Иди поешь. В столовой сегодня суп.
– Как думаете, может, мне стоит поехать рыть окопы? – выпалила она.
– Ни за что!
– Я слышала, что пятнадцать тысяч рабочих с Кировского роют окопы под Лугой. Это правда?
– Правда в том, что ты никуда не едешь. Все, иди.
– Значит, Луга в опасности?
Паша был под Лугой.
– Нет. Немцы далеко. Но на всякий случай нужно подготовиться. Иди-иди, у меня дел полно.
В новом цехе оказалось куда больше народа, да и линия сборки была сложнее, но из-за этого у Татьяны, как ни странно, оставалось меньше работы. Она вкладывала поршни в цилиндры, которые крепились под камерой сгорания дизельного двигателя танка.