Петр Вяземский
Тальма
Тальма был женат и жена его также являлась на сцене с успехом. Из сведений, собранных нами выше, можно убедиться, что он был человек умный, сведущий и благородного характера. Один талант, как он ни будь велик, и особливо же талант сценический, не достаточен, чтобы привлечь личное уважение и приязнь людей отличных, а мы видели, что Тальма имел друзей, коими гордиться можно. В домашней жизни и в общежитии он был так же привлекателен, как был восхитителен на сцене. Вот что говорит о знакомстве своем с ним леди Морган, в сочинении о Франции, а сей свидетель, как Английской нации, не подозрителен в излишнем потворстве. «Величавость и сила трагические Тальмы на сцене образуют противоположность, равно разительную и приятную, с простотою, радушием, веселостью его обхождения в обществе. Никогда не встречавшись с Кориоланом в гостиной и видевши его только на форуме, я думала, что найду в сем актере, в быту домашнем, торжественность и напыщенность, присвоенные его званию, прием холодный, речь мерную; одним словом, думала найти актера; но, напротив, я заметила в простых обычаях и непринужденном обращении сего знаменитого человека одни признаки хорошего воспитания и совершенного уменья жить».
Многие из наших соотечественников также знали его лично и успели оценить в нем прекрасные качества актера и человека, а один из них, В. Л. Пушкин, был с ним в дружеской связи, во время пребывания своего в Париже, о коем может сказать он с отрадным воспоминанием:
Не улицы одни, не площади и домы,
Делиль, Сен-Пьер, Тальма мне были там знакомы.
В часы досуга актер давал Русскому поэту уроки в декламации Французской и перечитывал с ним некоторые из своих ролей. Многим, может быть, еще памятно, как в обществе приятелей и приятельниц, Василий Львович любил декламировать, между прочим, рассказ Макбета, выше упоминаемый. Сообщаем читателям остроумную записку Тальмы к нему:
Je n'ai, point de crime à commettre samedi. Ma conscience est à l'aise ce jour là. Je n'ai affaire ni aux Euménides, ni aux Furies; elles ont bien voulu m'accorder cet intervalle de repos pour aller offrir mon hommage à Madame la Princesse Dolgorouki. A samedi donc, tout à vous
Talma[2]
Не станем входить в подробное описание обстоятельств, последовавших за болезнию и кончиною Тальмы, умершего в Париже 19-го октября 1826 года. Они слишком еще свежи в памяти читателей газетных. Если получим полные жизнеописания его, вышедшие во Франции уже по его смерти, то можно будет извлечь из них дополнение к сей статье, писанной, так сказать, за глаза, под руководством сведений разбросанных по разным биографическим словарям и театральным альманахам. Может быть, придется и поправить некоторые погрешности, в которые могли вовлечь невольно различные указатели. Замечательно, что погребение Тальмы совершилось без шума и без народного волнения. Известно, что Французские актеры отлучены от церкви и что смертные останки их не могут быть отпеваемы в храме Божием, если актеры при жизни не отреклись от звания своего. Нам, северным варварам, по выражению некоторых соевропейцев, кажется неимоверным сей обычай просвещенного Запада. Всего в этом деле забавнее, или прискорбнее, судя по точке, с которой смотришь, есть исключение из сего постановления, – кого-же? оперных актеров и оперных танцовщиц, потому что Французская опера, то есть, театр, на коем даются большие оперы и балеты, именуется королевскою академиею музыки, и таким образом академические фигурантки, или плясовые академики, вакханки, баядерки, нимфы пользуются, под академическою фирмою, правом, от коего отрешены трагические Эсфири, Аталии, Меропы. Разумеется, что не все во Франции признают красоту сего чудного установления, и потому погребение актера в Париже нередко бывает поводом к явлениям существенно-трагическим. Памятно, как в день погребения актера Филиппа, народ бросился в дворцу и просил Карла X, не задолго перед тем вступившего на престол, разрешить вынос гроба в церковь. Король выслушал депутацию благосклонно, на не принял на себя разрешения дела, не подлежащего его ведению. Тальма, желая избегнуть невольного действия в драме по смерти, назначил в духовном завещании своем, чтобы прямо понесли тело его на кладбище. Так и было сделано. Обряд погребения его совершился спокойнее, но не менее величественно и умилительно. Люди, отличные по дарованиям и по знанию своему, литтераторы, ученые, художники, государственные сановники, многочисленная толпа народа следовали в глубокой, тихой горести за гробом любимца своего, который некогда с такою силою волновал их души впечатлениями возвышенными, поражал изящным. ужасом, уклевал могуществом вдохновения, и был для них избранным посредником между миром идеальным и миром положительным, между историею и поэзиею. Товарищи его и литтераторы в речах надгробных заплатили дань признательности общественной человеку и согражданину, Тотчас открылась подписка на сооружение памятника незабвенному в летописях драматических, и значительные суммы от разных лиц, от разных званий, из разных мест сливаются для выражения одного чувства, одного высокого помышления: увековечить знамение благодарности современной Жизнь, дарования Тальмы были достоянием народным; смерть его почитается народною печалью. Должно отдать справедливость Французам: они хорошо понимают просвещенный патриотизм, и сие чувство горести народной, если хотят народного самохвальства, должно быть чувством живительным и производительным. Как не предпочесть его мудрому бесстрастию, стоической неподвижности, которые молча совершают свое поприще и не озаряют ни одним восторгом, и не оглашают ни одним сердечным словом гробовое молчание населенной пустыня.
