Петр Вяземский
Переписка князя П.А.Вяземского с А.И.Тургеневым. 1824-1836
656.
Князь Вяземский Тургеневу.
Понедельник. [Конец сентября. Москва].
Не поедешь ли к Серебрякову сегодня утром? Он живет на Солянке, в доме Свиньина, где Комитет суконных дел, проехав Воспитательный дом, налево, в переулке, Я подал прошение 1-го сентября на 30000 аршин: половину отделанного сукна, половину суровья. Во все прежния поставки я всегда был исправен; ныне я еще усовершенствовал свою фабрику значительными издержками. Всегда получал назначение самое малое, то-есть, малую поставку, несоразмерную с количеством сукна, у меня выделываемого. Попроси, чтобы нынешний раз вознаградили меня за прежния и дали хорошую поставку.
Что же, берешь ли ты меня с собою обедать? Я рад ехать с вами. Что делаешь утром? Сойдемся около второго часу или двух часов в Кремлевском саду. Говорят, там много гуляют.
На обороте: А. И. Тургеневу.
657.
Тургенев князю Вяземскому.
20-го октябрл. [Петербург].
Я узнал здесь, что назначение значительнейшего количества сукна поставщику зависит не столько от Сер[ебрякова], как от департамента здешнего и потому просил бывшего директора Карпеева уговорить Михаила Кайсарова увеличить число аршин на твою поставку. Он обещал мне немедленно похлопотать о сем. Между тем не худо бы узнать в Москве, послано ли сюда распределение и сколько тебе назначено. Я не знаю, в Москве ли ты, и для того пишу сие письмо на имя княгини. Я писал уже два раза Дмитриеву и сообщил ему кой-какие литературные произведения и сплетни и просил его сообщить тебе сие письмо, если ты еще в Москве. Письма твои князю Волконскому, Жуковскому и Грибоедову доставил.
Я живу покуда в Итальянской слободке, в доме Путятина, в комнатах, в коих некогда, то есть, за 14 лет, беспечно зябнул, не имея часто дров, и угощал бывших приятелей – Уварова и еще настоящих – Булгакова и прочих, и прочих чаем в стаканах, за неимением чашек. Это напомнило мне все прежнее и переходчивость времени. Не придется ли и опять в Тургенево, на пепелище отцовское возвратиться или в Геттинген? Впрочем, квартиру мою в Коммиссии отделывают, но прежде четырех или шести недель я не надеюсь там поселиться, а укорениться еще не думаю и долее.
Благодарю княгиню за дружбу и за её ласки. Поручил Жихареву поцеловать вашу милую ручку.
Что же вы думаете в пользу Четвер[тинскаго]? Если вам нужны справки, то я в ваших повелениях.
Каковы больные дети? Поцелуйте толстенку, по не того, который женат на Калашниковой, а вашего милого и на Вяземского похожого.
Кар[амзины] не могли от меня никакого толку добиться, ибо я от вас никакого сам не могу добиться.
Жуковского еще не видел. Он в Гатчине. Что Василий Львович? С сестрою ли еще или по ней плачет? Кланяйтесь Тимирязеву.
21-го октября.
Сейчас еду в Царское Село. Простите и не забывайте меня в ваших вечерних беседах.
На обороте: её сиятельству милостивой государыне княгине Вере Федоровне Вяземской, в Чернышевом переулке, в собственном доме, в Москве.
658.
Князь Вяземский Тургеневу.
27-го [октября. Москва].
Карамзины не могли добиться от тебя толка, потому что ты от нас добиться толка не мог? Да какого хотите толка? Разве не сказывал я тебе, что на мне остается 150000 казенного долга, что я решился новых долгов не наживать; разве ты не видал детей и невозможности жить с ними в деревне, потому что им необходимо нужен непосредственный надзор доктора; разве в дилижансе не говорил я тебе, на каких условиях соглашаюсь пойти в кабалу? Чего же больше хотите от меня? Я еще не сенатор Кашкин и не умею пускать слов в сам-пятьсот. Ты хотел, чтобы сущность трех слов развел я в изустном in-folio. Того ли хотел ты от меня? Охота же!
В Петербург уже доставлена роспись назначенным по суконной поставке. Там скорее и вернее узнаете; здесь все таят. Я просил всего 30000 аршин. Это и так немного. Пускай дадут 25 или 20.
Где этот «Courrier de Londres», из которого выписаны статьи о Дмитриеве и Жуковском? Между нами: скажи Жуковскому, чтобы он не очень спесивился европейскою известностью своею. Тот ли «Courrier», что издает Pelletier, бывший издатель «L'Ambigu»? И как это в «Courrier»: извлечением ли из другого журнала, или в числе сообщенных статей от корреспондента? Мне любопытно знать все это наверное: расскажи.
Воля твоя, у Воейкова честному человеку печататься нельзя: прочти его «Астрахань». Он не завидует тем, которые видели Байрона, Benjamin Constant, потому что надевал на лицо свое сетку, дегтем обмазанную. Карамзина выставил обжорою! За одно спасибо: назвал Каченовского извергом. Воронцов у него – любимцем русского народа!
Совершенная беспутица не дает мне ехать в Кострому. Вероятно, должно будет дождаться первого снега. У тебя мои парижские брошюры: возврати. Дмитриев сообщил мне два твой письма к нему. Отдай приложенную записку Никите Волконскому да скажи ему, чтобы он скорее возвратился к нам: тоскую по нем и по его наемной карете.
На днях видел я феномен на русской сцене: девицу Колосову. Европейская актриса во всей силе слова! Я не полагаю в ней возвышенного дарования; она не создаст роли, во образованностью своею она точно создание на русской сцене комической. Мы видели ее только в Селимене «Мизантропа»; завтра увидим в Аменаиде. Итальянской оперы еще не имеем. Прости!
Ты говоришь о наших вечерних беседах: они прекратились с тобою или с вами. Обыкновенно из ложи переходим в ложе, то-есть, из театра в постель. Сегодня бал у князя Дмитрия Владимировича. Обнимаю тебя. Каков Сергей Иванович? Что слышно о Батюшкове? Не забудь моего сукна.
Я сейчас получил письмо от поэта Пушкина. Он жалуется на грабительство Ольдекопа и просит меня вступиться в это дело. Научи, что делать, к нему писать: к Милорадовичу ли, Шишкову? А лучше всего сам похлопочи, только поскорее. Теперь у Пушкина только и осталось, что деревенька на Парнассе, а если и ее разорять станут, то что придется ему делать? Вот письмо и от Сергея Львовича. которое растолкует тебе всю сущность дела. Неужели нет у нас законной управы на такое грабительство? Остановить продажу мало: надобно, чтоб Ольдекоп возвратил уже вырученные деньги за проданные экземпляры. Например, знаю, что он московским книгопродавцам продал до двухсот. Повидайся с Дельвигом, который также знает это дело, и пускай напишет он Пушкину, что оно к тебе перешло.
Пушкин прислал мне прелестные стихи: «Прощание с морем». Жена их спишет для тебя, хотя ты того и не стоишь, умничая со мною. Пока она тебе кланяется. Вчера видел я твою матушку у Голицыных. Бал был блестящий.
Сделай милость, управься скорее и решительнее с Ольдекопом. Что Безобразова? Проедет ли она через Москву? Кланяйся ей.
659.
Тургенев князю Вяземскому.
31-го октября. [Петербург].
Узнав вчера, что Серебряков здесь, я был сегодня у него и повторил ему просьбу об увеличении поставки сукна с твоей фабрики, поручив вчера же и Дружинину просить его о том же, равно и Кайсарова, от которого теперь это более зависит. Авось, общая просьба удастся.
Карамзины еще в Царском Селе и будут сюда, вероятно, к 10-му ноября.
Сию минуту приносят твое письмо. Как жаль, что не имел его за два часа пред сим. Зная уже количество сукна, тебе нужное, иначе бы говорил с Серебряковым. Побываю еще у Дружинина. Пошлю за Дельвигом и спрошу его, что сделано уже против Ольдекопа; хотя мне и неловко хлопотать против него, ибо был вечным, но неудачным его протектором против нищеты, но постараюсь унять его, если буду иметь к тому средство.
Жаль, очень жаль, что не знал сегодня по утру, что ты еще в Москве. князя Никиту увижу завтра у сестры его. Что за умная прелесть Алина, его племянница! Я повадился к ним снова ездить и с одним умным австрийцем Гумельауером восхищаюсь умом и просвещением, и добродушием Алины. Ее прямо можно послать посольшею в Париж, и лицом в грязь не ударит.
Статьи я списал из газеты, как нашел их. Безобр[азова] здесь еще. Через Москву поедет, вероятью, по первому пути; впрочем, кто знает?
О Батюшкове от сестры получено грустное известие, по какое, еще не знаю. Увижу Мураньеву и тебе скажу. Брошюры послал вчера.
Не Карамзина, а меня выставил Воейков обжорою. Да на то время и не ошибся. Я ему давал письмо к Гаию. То ли он сбирался написать? Впрочем, я знаю его пиесу только по его словам. Прочту. Здешние журналисты огадились совершению. Нельзя откровеннее ругать, как я ругал приятеля Булгарина, а ему – все Божья роса. Клевещет на Федорова, трусит полиции, подтруживается Шишкову, храбрится перед Боейковым, и всь это на счет читателей, коим угрожает обратиться к лицу того, кто усомнится etc. Плоское и подлое подражание твоему Толстому, и все это мы читать и терпеть должны, а сердиться на него невозможно.
Приложенной записки к Ник[ите] Волк[онскому] ты не приложил, а только письма Сергея П[ушкина].
А мы и не будем иметь итальянской оперы. Не хотели певицы замерзнуть за те же деньги у нас, за которые могут греться в Вене. Сережа выздоровел и ходит без костыля. Я был болен, но исправился. Пришли поскорее пиесу Пушкина и поцелуй милую ручку у милой жены. Обними детей.
Парижские новости: «Qu'est-ce qu'où a vu sous Charles X ce qu'on n'a jamais vu sous Louis XVIII?» – Un cheval. – Les franèais ne s'entendront plus: ils ont perdu Louis.– Le commerce sera protégé: le roi est marchant(d)» и пр., и пр.
Старина: Finot dit que la plaine la plus haute qu'il connaisse est la pleine lune.– Une jeune et jolie fille demandait de la bierre à un garèon du café. Celui-ci répondit: «Jt; n'en ai pas, mademoiselle, niais si vous voulez que je vous embrasse».
– Un joueur qui venait de perdre au tric-trac, dit en se levant avec dépit: «Laissons la Medée et Jason».– Notre choix l'a fait maire, et l'amour l'a fait père. Quel triomphe en un jour de se voir père et mère!
– M-r Taxe dit à Barbe que la lettre charmante, qu'elle lui a écrite, sera toujours gravée au fond de son coeur. Barbe lui répond: «Je m'y croyais gravée avant la lettre».-On dit que les journalistes doivent craindre l'automne, parce que c'est dans cette saison que les feuilles tombent.
660.
Тургенев князю Вяземскому.
1-го ноября. [Петербург].
«Votre lettre est venu trop tard» pour communiquer au docteur Pinitz l'observation de madame Mouravieff. La maladie de peau est enfin inoculée. Grand Dieu! Quel en sera le résultat? On avait voulu que j'écrivisse à mon malheureux ami; je l'ai fait: il a reèu ma lettre, et fixant l'écriture il a cherché aussi h fixer un souvenir. Puis il a mis ma lettre de côté, disant: «Qu'est ее que Von me veut?» Ensuite il l'a reprise, il l' lue. mais hélas! il n'y a point répondu; Tout ce temps il a été calme, ce cher malade. 11 faut attendre u présent l'effet du remède, qu'on vient d'employer. J'attends sa soeur après-demain; bonne et excellente créature! Sa 'santé s'en va, elle souffre surtout de ne recevoir aucune nouvelle de son pays. Quand elle est avec moi, nous parlons et nous pleurons ensemble; mais enfin je parviens à la distraire et vers- la fin de la journée elle se sent infiniment plus calme. Si elle pouvait se décider à loger avec moi à Dresde! mais elle n'entend pas raison là-dessus. Sans le lui dire, je la conèois. Dresde. 30 octobre.
Вот что пишет Пушкина к брату о Батюшкове в ответ на его письмо, в котором брат остерегал ее от прививания Батюшкову чесотки; ибо он и здесь опасно страдал от сей болезни.
Сейчас был у мени Дельвиг. Он опять поедет к Ольдекопу и будет требовать вознаграждения. Я поручил ему постращать его жалобою начальству, если он где служит и если он, хотя экземплярами, не согласится заплатить за убыток. Ольдекоп сам нищий. Что с него взять? Я велел сказать ему, что буду на него жаловаться. Авось страх подействует там, где молчит совесть.
В «Северных Цветах» будет много прекрасного и любопытного. Один северный цветок, и прекраснейший, вчера сорван графом Завадовским. Баронесса Строганова умирает или умерла в Дрездене. Два сына, граф и барон Александр, третьего дня туда поскакали. Прости! Я сегодня писал уже к тебе.
На обороте: Его сиятельству князю Петру Андреевичу Вяземскому. В Москве, в Чернышевом переулке, в собственном доме.
661.
Тургенев княгине В. Ф. Вяземской.
Le 6 novembre, midi. [Петербург].
Je n'ai pas le temps de répondre en bonnes et dues formes à votre charmante lettre, encore moins d'exhaler tonte ma furie contre la répartition égale des tendresses entre Sev[erine] et moi! Je laisse cela pour de moments calmes, car j'ai a peine celui de vous dire que j'arrive à l'instant même au Conseil, que j'y trouve Miloradovitch avec le comte Araktcheieff, que je prends le premier de côté, que je lui parle à la hâte sur Tchert. A peine je l'ai nommé, qu'il me demande: «Какой это?» Je lui réponds: «Votre compagnon d'armes et père de 9 enfants et mari d'un ange de douceur et de conduite». Il s'écrie: «Ah, это мой друг! Знаю, все знаю; он хочет быть при почте?» – «Нет», отвечаю я, «хочет служить для того, чтобы не жить в праздности и воспитывать детей, коих теперь едва питать может». – «Сделайте мне записку; я покажу государю, буду просить на коленях» etc., etc.– tout cela en fuyant et en cherchant les regards du c[omteJ Ar[ak-tcheieff] qui nous fixait et peut-être nous entendait. Je finis de mon mieux en lui promettant de lui apporter la note! Mais je ne sais, si je trouverai son послужпой список. Je ferai mon possible, et cela sans le moindre délai.
Je suis pressé. On m'attend au Conseil. Je baise vos deux jolies mains et j'embrasse votre mari. Ah! quels vers!
Глубок, могущ и мрачен… неукротим!
Adieu, après-demain je vais avec Sev[erine] à, Zarskoé-Selo. Adieu!
Каковы дети? Для чего ни слова о них? Я разве не люблю вас всех?
На обороте: её сиятельству милостивой государыне княгине Мере Федоровне Вяземской. В Москве, в Чернышевом переулке, в собственном доме.
662.
Тургенев княгине В. Ф. Вяземской.
7-го ноября 1824 г. С.-Петербург.
Всеподданнейший отчет её сиятельству княгине Вере Федоровне Вяземской, урожденной княжне Гагариной, от верноподданного Алексашки Тургенева.
Отправив к вашему сиятельству наскоро и под шумок Государственной канцелярии, в Зимнем дворце его императорского величества писанное донесение, я к вечеру начал обдумывать план новой атаки на генерала графа Милорадовича, и вследствие принятой мною резолюции составил я прилагаемую у сего в черновой копии, краткую и терпению его сиятельства сообразную записку, которую и намерен был сегодня поутру вручить ему. Из Итальянской слободки отправился я по образу пешего хождения в Морскую или на Мойку к его сиятельству, но уж выходя из Литейной на Фонтанку, остановлен был разлившейся из берегов своих Фонтанкой, а переправившись чрез Симеоновский мост, принужден был взять Ивана извощика и доплыть на дрожках до графа Нессельроде, ибо вся набережная по обеим сторонам, улица перед Михайловским садом и Садовая залиты водою, и от шумящего сильного ветра наводнение и теперь ежеминутно умножается. Но ни ветры («Honni soit qui mal y pense!»), ни волны не могли остановить стремления моего в исполнении предписаний вашего сиятельства, и я снова от одного графа начал перебираться поверх залитых водою погребов к другому, как вдруг узнаю, что и Морская, место его жительства, и набережная Мойки наводнены, и что нельзя иначе, как на ходулях или на лодке добраться до его сиятельства. Сие противоборствие и волнение матери-природы не остановило меня. Через наводневную уже Невскую перспективу и Литейную побрел я домой за экипажем, но и тут новое дьявольское навождение, которое доказало, впрочем, что
Ни вихрь, ни ветр не сломит быстротечный,
Ни кирпичей полет меня не сокрушит.
От дома В. С. Шереметева вдруг сорвало (с кровли или с трубы, в точности донести не умею) груду кирпичей, кои, ударившись об мою шляпу (к счастью она была поношеная), то-есть, о конец оной, нагнули ее на мои красные очи, и потом ингерманландский зефир, в ту минуту неосторожно подувший, свеял ее в черную грязь (не в ту, что близ Белокаменной и следовательно Чернышева переулка: тогда бы я ей позавидовал), но в ту, что в Литейной, и заставил меня бежать за нею до самого будущего законодательного жилища моего, пред которым и ветр, и шляпа остановились, как труды самой Коммиссии. Смиренно очистив грязь с шляпы и остерегая народ, как волны стремившийся смотреть другие волны, от кирпичей Шереметева или его соседа, я опять побрел на свой бивуак в Итальянской слободке. Но здесь, или еще дорогой, узнал, не скажу как и чрез кого, что домогательство наше об одесском градоначальстве должно пока отложить, а искать кое-чего другого, о чем в течение сего дня и буду стараться, для чего и открою чрез час новую кампанию, а вам буду иметь честь о последствии оной донести.
Помня правило пословицы: «Мешай дело с бездельем» и привычку моего почтенного начальника не писать и записки без пословицы, честь имею вследствие оной приложить у сего для вашего супружника две пиесы слепца-поэта: первое, посвящение «Черпеца» его, которого Жуковский называет прекрасным, жене своей, и исправленную его же «Ирландскую песню». А. Тургенев.
2½ часа по-полудни.
Вода усиливается. Апичковский мост залит. В Литейной из нижних этажей убираются. Нельзя доехать и до Английского клоба: к счастью, у людей моих славные щи! Не знаю, как отправить и это письмо, ибо венецианских гондолей не успели завести, а иначе, то-есть, по сухому пути, до почты не доберешься.
Князь Никита Волконский три дни уже как уехал в Киев. Недель через пять будет в Москве.
В Михайловском замке, ci-devant, лошади едва выплыли; едва ли не было хуже. Но я пишу еще из своего ковчега в Итальянской слободке и знаю чужую беду только еще но слуху.
Четыре часа по-полудни.
Сейчас возвратился от Аничковского моста. Далее ни на лошади, ни пешком нельзя, и только две или три лодки плавают вдоль по перспективе, совершенно покрытой водою. Будку и караульню у Аничковского дворца снесло. По Фонтанке, на набережной, и перил не видео. Нижние этажи все залиты. По Фонтанке и по перспективе плавают дрова, овес, и ловят яйца с барок. Сказывают, что во дворце дошло до второго этажа. Теперь направление ветра переменилось, и оттого мы дошли до моста, но прежде и он, и за ним было в воде. Отважные мореходцы пускались по тротуарам перспективы, но не всегда удачно. Увы, какой обед в Английском клобе, и я должен довольствоваться из Невской ресторации! Это письмо пойдет к вам, вероятно, уже завтра я о последствии потопа, так как и о голубе с масличною ветвью, узнаете уже вы от других. Нижний этаж прежнего моего жилища потоплен. Издали Фонтанка с набережными кажется Невою. Екатерина Федоровна Муравьева также в воде. И сколько водяных разговоров и у нас, и у вас после сего потопа! Et pourtant on ne fera que de l'eau clair и после.
1825.
663.
Тургенев князю Вяземскому.
17-го февраля. [Петербург].
Третьего дня, в седьмом часу вечера, приехали мы сюда, следовательно, менее, нежели в трое суток. Ввечеру в тот же день был я у Жуковского и пил чай у Карамзиных. Главным предметом беседы нашей были вы. Вчера уговорились мы с Севериным и приехали к Карамзину по утру толковать о предмете письма моего к нему. С[еверин] не едет никуда, да и речи о сем не было. Поручат поздравление, вероятно, Штакельбергу. Сестра его сказывала мне вчера же, что он будет скоро в Москву. Вообще о службе в Иностранной коллегии говорили много. О сем после более. Ввечеру опять речь была о тебе же. Карамзин хочет сам писать к тебе. Он готов всех и одного просить, но надобно чтобы ты решил, чего желать и домогаться. Мы разбирали многое, ни на чем остановиться не могли.
Подумай сам и пиши ко мне или к Карамзину. Других поручений твоих еще не успел исполнить. Постараюсь сегодня, хотя спешу в Совет и к Олен[ину], которого вчера не видел. Передо мною рукопись «Онегина». Брат поэта сказывал мне, что завтра будет он весь отпечатан. Пришлю. Ко мне есть письмо старое. Сегодня получу.
Беру с собою твою памятную записку и в среду надеюсь уведомить, что сделал и кого видел.
О князе Четв[ертинском] спрашивал князя Гол[ицына]. Ему еще ничего о сем неизвестно, но вероятно, что пойдет прочь, ибо К. Д. на него жаловался особым письмом к государю за его отлучку из Москвы без позволения К. Д. (между нами). Если увижу Мил[орадовича], то переговорю с ним, не говоря о том, что слышал в Москве, а как бы желая наведаться по прежней моей просьбе.
Здесь Евгений. На место князя Якова Лобанова президентом моего департамента – Пашков, а Лобанов просто член общего собрания et pour cause.
Княгине свидетельствую душевную привязанность и благодарю за приятные минуты в Москве, особливо в первую половину нашего там житья.
Софье Н[иколаевне] говорил о платье: ношеное оно еще для неё дороже – вот ответ.
Детей обнимаю братски и Павлуху целую во всю его милую рожицу.
Брат будет писать к вам после. Кланяйся Велгурскому; доставь записку Дмитриеву, также Тимирязеву, графу Толстому, Пушкину (Сергей Львович едет завтра в Москву) и Давыдовым и всем, кто вспомнит, и княгине Зенаиде. Прости! Грустно по Москве, особливо, когда думаю о вас:
Не там ли я в былые годы
Провел в бездействии, в тиши,
Мои счастливейшие дни.
(«Онегин»)
Читал ли «Наводнение» Хвостова? Стариной тряхнул.
С. И. Тургенев княгине В. Ф. Вяземской.
Le 18 février 1825. Moscou.
Madame, je m'empresse de vous rendre compte des commissions dont vous avez bien voulu me charger. La première et la plus importante a manqué complètement! La demoiselle de l'Institut de 1812 s'est engagée à entrer chez madame Karamsine, par autorisation spéciale de l'impératrice. Je tiens ceci de Еватерина Апдрееиша elle même. Quant à d'autres demoiselles du même Institut. il n'en sortira que dans un an d'ici. Ce n'est donc qu'alors que l'on pourra s'occuper de cette affaire. Je crois devoir vous prévenir cependant, qu'il doit y avoir bientôt une sortie des demoiselles du Couvent Smolnol et que l'on pourrait peut-être en trouver une qui vous convienne. Je regrette infiniment d'avoir été dans l'impossibilité de contribuer à vous faire avoir une gouvernante; ce qui me tranquillise pour mon compte – c'est que la chose ne dépendait pas de moi. Passons aux commissions, que je pouvais faire à moi seul. Hier j'ai remis au banquier Molvo la somme de 1500 roubles pour être envoyée à m-r votre frère, ensemble avec votre petite lettre pour lui. J'en ai pris un reèu que je garderai chez moi. Je ferai également partir ces jours-ci votre lettre pour m-me Pouschkine. Les touffes sont aussi commandées à Charles et seront prêtes pour samedi prochain. Je vous les enverrai lundi. Je finie, madame, par vous prier d'agréer mes remercîments les plus sincères pour la bonté dont vous avez bien voulu m'honorer pendant mon dernier séjour à Moscou; leur souvenir ne s'effacera jamais de mon coeur reconnaissant. Veuillez également les offrir de ma part au prince, dont l'amitié sera toujours pour moi Tun de mes biens les plus précieux. Il n'y aura pas d'indiscrétion non plus, je crois, à vous supplier de me rappeler au souvenir de votre aimable société, et particulièrement à celui de monsieur le comte Michel Welehorsky. Je regarde comme une véritable conquête la connaissance, que j'ai faite de cet homme éminemment distingué sous tous les rapports. Recevez, madame, l'hommage de mes respects et de' mon entier dévouement S. Tourgueneff.
