Петр Ингвин
Вы не хотите летать
Глава 8. Подготовка к переправе. Не убий. Рассказ Сони
С топорами помогла Анисья. Как выяснилось, она лучше всех разбиралась в камнях. Указанными ею булыжниками били один о другой, в конце концов получилось два приемлемых топорища. Затем разобрали стол, из его ножек сделали рукояти, а стягивающую веревку заменила лентообразная нить, которую по спирали нарезали из пластиковой посуды. Ничего другого на острове не нашлось. Когда первый топор был готов, Ингвар, наблюдая за работами со стороны, высказал дельную мысль:
– Можно скреплять поясными ремнями от парадных брюк, они крепче любой веревки.
Матвей уже рубил одну из пальм, когда Савелий принес ремень и покрывало из грубой материи. Через три минуты второй топор тоже был готов. Многократно перетянутое кожаной лентой топорище сидело лучше, чем скрепленное пластиком, поэтому Матвей отправился за своим ремнем. Ингвар, видимо, посчитал, что третий не понадобится, и остался на месте.
Савелий что-то объяснил Сабрине, и, пока он рубил, она, Соня и Анисья распустили покрывало на мелкие тонкие нитки. Дальше снова потребовалось участие Савелия. Матвей за это время переделал второй топор и вернулся к пальме. Ингвар тяжелую работу игнорировал, но связываться с ним и что-то ему объяснять никто не хотел, поэтому освободившийся топор взяла Соня. Пока она крошила острым камнем второе дерево, девочки под руководством Савелия сплели нитки по несколько штук, перекрутили их, сделав узкую веревочку, сложили пополам и многократно перекрутили еще раз. Соня не верила глазам: за два часа как бы ниоткуда появилась небольшая, но крепкая, похожая на канат, настоящая веревка. Савелий сменил Соню у пальмы, она и Анисья с Сабриной стали делать еще веревки, чтобы связать ими бревна плота и закрепить сверху пластиковую столешницу – «рубку» будущего корабля, который отвезет их к еде.
Единственное, чем занимался Ингвар – «руководил», то есть подгонял или ругал, когда что-то шло не так, и давал бессмысленные советы, поскольку в том, что происходит, совершенно не разбирался. Делом он помог всего один раз, с изготовлением веревок, и не по собственному желанию: Соня вручила ему один конец длинной сдвоенной нити и велела держать, пока она перекручивала второй конец.
Подходило время обеда. Матвей хоть и устал, но взобрался на оставшуюся ненадрубленной пальму и сорвал оттуда все кокосы. С двух других плоды можно собрать потом, когда деревья упадут. То, что останется несъеденным на этом острове, было решено взять с собой: вдруг на новом месте еда найдется не сразу?
Двух пальм, как рассчитал Матвей, для плота на шесть человек будет достаточно: штормов здесь, вроде бы, не бывает, а от акул такая плавучая конструкция защитит. Правда, придется разрубить деревья еще хотя бы дважды, каждое на три части, чтобы получилось шесть больших бревен. Тогда плот получится устойчивым. Времени на это уйдет много, и стало понятно, что за один день с задачей не справиться.
На весла пустили доски разобранных скамеек. Чтобы сделать веревку, достаточную для всего плота, понадобилось бы несколько дней – наиболее долго и муторно было распускать… точнее, разбирать на нитки покрывало, подцепляя каждую нить ногтями и осторожно вытягивая. В конце концов решили просто рвать постельное белье на ленты и связывать бревна ими. Но веревку все равно делали – те, кто отдыхал от рубки деревьев. Совмещали, так сказать, приятное с полезным, ведь смена деятельности – лучший отдых.
На обед сделали перерыв. Оказалось, что Сабрина и Савелий не умеют вскрывать кокосы. Недавнее Сонино подозрение подтвердилось: они постоянно отдавали свой десерт толстяку.
Большинство кокосов были спелыми и состояли только из мякоти, их просто били камнями, ломая скорлупу. В недозрелых, где было «молоко», делали по две дырки и пили, направляя струю в рот. Ножей сделали несколько: один каменный, по примеру топорища, и несколько из заточенных об камни ложек и вилок. Пластиковыми ножевилками как раз и расковыривали кокосы. Каменный нож больше напоминал скребок, но резал он лучше пластиковых, его использовали, чтобы обрезать веревки и обтесывать доски на весла. Когда смененный Анисьей Матвей закончил с веслами, Ингвар на правах одного из командиров забрал каменный нож себе. Затем он взял оставшиеся две ножки стола.
Работы остановились: каждому хотелось посмотреть, что с ножками сделает человек, который ничего не умеет.
Одну из них Ингвар оставил себе, вторую протянул Соне:
– Это отличная дубинка, на той стороне пригодится как оружие. Командиры должны думать о защите себя и своих подчиненных. – Его взгляд упал на подносы – единственное, что пока осталось неиспользованным. – Их мы тоже возьмем с собой. Можно грести, как веслами, а если на нас нападут – использовать как щиты. Не думаю, что такие щиты спасут от пули или хотя бы от стрелы, но они могут пригодиться против оружия голодранцев вроде нас, то есть от палок и камней.
Все наслаждались кокосовой мякотью, когда раздался голос андрика:
– Расскажите, как вы понимаете моральный закон «не убий».
– В прямом смысле, – одновременно произнесли Матвей и Анисья.
Они сидели на траве рядышком, чуть в стороне от остальных.
– На войне тоже? – спросил Ингвар.
В голосе чувствовалась плохо скрытая заинтересованность. Прощупывал, искал слабые места? Противник, ограниченный моралью – не соперник тому, кто не связан никакими нормами.
Ответила Соня:
– Врагу, который хочет убить тебя и твоих близких, нужно противостоять силой, даже ценой жизни, и убийство такого врага можно оправдать.
– Разве убийство от этого перестает быть убийством? – не унимался Ингвар.
Соня покачала головой:
– В чем сущность убийства? В том, что кто-то умрет не по своей воле? Нет, оно в злой воле убивающего. Ненависть, ревность, зависть – вот причины убийств. Убить покусившегося на тебя врага – вынужденный поступок. Противник на войне не личность, он инструмент злой воли.
– По-моему, ты занимаешься словоблудием, – заявил Ингвар. – Вам сказано «Не убий», а ты ищешь оправдания для исключений из этого правила. Тому, кто соблюдает заповеди, нужно следовать букве закона, а не его толкованиям.
– «Не укради» – тоже одна из главных заповедей, – ответила Соня, – но если человек умирает от голода, а законолюбы вроде тебя не дадут ему ни милостыни, ни возможности заработать на пропитание, то лучше украсть еды, чем довести себя до нарушения более суровой заповеди, о которой мы сейчас говорим. «Не убий!»
– То есть, ты признаешь, что люди – это такие сволочи, что ради еды могут даже убить? – Ингвар ухмылялся, но в глазах появилась опаска: наверное, до встречи с Соней он считал, что светлые не способны ни на самозащиту, ни, тем более, на лишение кого-то жизни.
– Я говорю про доведение до смерти себя, – сказала Соня, – что равно самоубийству, а это несравнимо хуже, чем кража. Когда приходится выбирать из худшего, выбирают менее страшное. А что касается тех, кто разглагольствует о гуманизме и под этим прикрытием бежит от войны, то с ними все просто: отказываясь бороться с врагом они допускают смерть близких. Значит, они напрямую причастны к замышленному убийству. Такие люди – тоже убийцы. Массовые. Убийцы через недеяние и поощрение зла.
Анисья вдруг процитировала Новый Завет:
– Когда воины спросили Иоанна Крестителя, что же им теперь делать, он ответил: «Никого не обижайте, не клевещите и довольствуйтесь жалованьем».
Ингвар ожидал услышать от светлых совсем не это. Он задумался.
– А вы, темные, как понимаете «не убий»? – поинтересовалась у него Соня.
– Как и вы, но в более широком толковании. Скажем так: «Не убий, если без этого можно обойтись».
– Конструкция «не убий, если» не имеет права на существование, она оправдает что угодно! – Соне хотелось еще больше повысить голос. Она едва сдерживалась. – Такая формулировка допускает первые удары, так называемые «превентивные», и слабый не успеет возразить, что ничего не замышлял против напавшего. «Не убий, если» – это путь к беззаконию, к торжеству права сильного!
– Неправда, – с ехидцей возразил Ингвар. – При праве сильного не может быть беззакония, потому что каждое слово сильного – это и есть закон, который выполняется быстро и четко.
Соня ничего не ответила. Незачем. Они будто на разных языках говорят, и одному другого не понять.
Вспомнилось, как с Мишкой играли в войнушку. Граната, брошенная в малолеток, как бы «убила» их, а до того Соня и Мишка виртуально «убивали» противников сотнями. Казалось бы, как это соотносится с заповедью «Не убий»? Полвека взрослые до хрипоты спорили, нужно ли разрешать детям воевать в играх. В конце концов, наука сказала свое слово, и споры сошли на нет. Игры в войну – первый уровень, самый нижний, это этап детства в развитии как личности, так и всего человечества. История Земли – история войн. Война, как хамство, например, или хулиганство – что это, как не желание доказать окружающим, что ты сильный и получить с этого что-то для себя лично? Иначе говоря, войны и прочие виды преступности – политика сильного. Политика – средство добиваться собственных целей за счет других. Ребенок добивается своего криком и плачем, взрослый – трудом и переговорами. Если взрослый остался на уровне ребенка, для него останется тайной, что значит быть взрослым. Мышление первого уровня эгоистично, оно не понимает зла, для него зло односторонне, как лента Мебиуса, и направлено только к себе. Нужно вырасти, а для этого – переболеть, чтобы появился иммунитет. И нельзя забывать, что болезнь никуда не делась, изначально она есть у каждого: все начинают с первого уровня, когда кажется, что «мир – это я». Человек растет и, с течением времени, понимает, что это не так. Или не понимает. И тогда, видимо, появляются светлые и темные.
Андрики больше ничего не сказали, и работы возобновились.
До вечера все, сменяясь, рубили две пальмы и, в перерывах, плели веревки. Кроме Ингвара, который, как он выразился, «следил за качеством работ и обеспечивал их бесперебойность, а также защищал от возможного внешнего врага: если на противоположной земле есть вода и пища, там могут быть и враги, а они на таком же плоту могут приплыть сюда».
Плетя веревку рядом с махавшим топором Савелием, Соня спросила:
– Что означает название «Варинги»?
Едва державшийся на ногах Савелий отер пот со лба:
– Такого слова нет, но буквы – как в имени «Ингвар», и название как бы показывает, что мы – люди Ингвара. Те, кто возвращался из училища, рассказывали, что иногда команды пересекались, андрики устраивали соревнования между ними. Если такое случится, Ингвар хочет показать, что наша команда как бы принадлежит ему.
Он снова вытер от пота лицо и шею. Соня кивнула на его едва пробившийся темный «ежик»:
– Какая у тебя практичная прическа. Волосы не мешают, и пачкаются меньше, и укладывать или заплетать их не надо.
– И еще их трудно выдрать, потому что невозможно схватить, – тихо донеслось в ответ.
Издалека на них косился Ингвар. Савелий умолк. Топор в его руке дрожал – сменить никто уже не мог, силы были на исходе у всех. Анисья, а затем и Сабрина упали на траву, раскинув руки, и лишь топор Матвея все так же ритмично опускался на подрубленный ствол.
– Хватит на сегодня, – громко объявила Соня. – Иначе завтра мы не встанем.
Матвей показал на обе пальмы:
– Осталось-то совсем чуть-чуть. Сделаем перерыв, а потом продолжим.
Ингвар, опираясь на дубинку, скомандовал:
– Всем – двадцать минут отдыха! Потом будет ясно, продолжать или разойтись до утра.
Матвей прилег рядом с Анисьей, Савелий сел на траву, где стоял, Соня опустилась между Ингваром и Сабриной. В небе плыли облака и светило обычное земное солнце. Будто и не на Луне. Больше похоже на игру с дополненной реальностью. Только в играх не заставляют рубить каменными топорами крепкие пальмы.
– Дополнительное условие к уже заданной ситуации, – вновь разнесся голос андрика. – Представьте, что все люди погибли, вы остались одни. Последние представители человечества. Обсудите ситуацию и в следующие дни ведите себя в соответствии с новыми условиями.
Матвей среагировал первым, он резко наклонился к Анисье:
– Предлагаю выживать вместе. Ну, то есть, вдвоем. Мне кажется, – его светлые щеки порозовели, – в будущем из нас получится хорошая пара.
Анисья опустила глаза:
– Мне тоже так кажется.
Заговорил Ингвар:
– Ты, – его палец показал на Соню, – будешь моей женой. – Палец переместился на Савелия. – А трехглазый, как и положено, рабом.
Соню передернуло.
– А Сабрина? – спросила она.
– Она тоже будет моей женой.
– Я не собираюсь быть второй женой, – объявила Соня.
– И не будешь. Ты для этого слишком хороша. Ты будешь первой.
Савелий и Сабрина молчали. Они, как поняла Соня, примут все, что скажет Ингвар. Матвей с Анисьей самоустранились – чужие проблемы их больше не интересовали.
– У меня другое предложение, – сказала Соня. – У нас три мальчика и три девочки. В этом я вижу сразу два смысла. Во-первых, когда-нибудь сложатся именно три пары. Во-вторых, наш возраст. Нам не необязательно решать сейчас, достаточно выжить всем вместе.
Логичность сказанного заставила Ингвара закрыть уже открывшийся рот. Пока он подбирал убийственные возражения, над островом снова разнесся голос:
– Следующее задание. Пусть каждый расскажет о себе и своем мире.
– Кто первый? – Ингвар обвел всех острым взглядом, явно не собираясь начинать сам.
Савелий и приподнявшаяся на локтях Сабрина тут же опустили лица. Матвей о чем-то шептался с Анисьей, приказной тон чужого командира он игнорировал.
Соня не любила тягостных пауз.
– Меня зовут Соня, – начал она, – полное имя – Софья Максимовна Зайцева. Живу я на берегу реки в живом доме, у меня есть мама, папа, брат, дельфин Капитан и в питомнике дожидается встречи со мной птерик Капитон.
Ингвар вдруг напрягся, лицо вытянулось:
– А твоя мама, случайно, не координатор экономического блока?
– Откуда ты знаешь?
– Какая тебе разница? – отмахнулся тот и отвернулся.
Откуда двенадцатилетний мальчик может знать правительство параллельной Земли по фамилиям и должностям? Ответ один: темным не просто поручают выяснить, что делается у светлых, а снабжают информацией и натаскивают их на вызнавание нужных фактов, как собак на необходимые запахи. Интерес, конечно, взаимен, но светлым не пришло в голову делать из детей профессиональных шпионов.
Соня сосредоточилась на рассказе:
– Я люблю свой мир. Он огромный и солнечный.
Ингвар недовольно поморщился:
– Он у всех огромный и солнечный. Темная и светлая Земли одинаковы.
– Огромный и солнечный – не для всех, – тихо вздохнула Сабрина.
Савелий глянул на нее благодарно, словно она выразила его мысль, но сам промолчал.
– А Марс – он другой, – подала голос Анисья. – Тоже огромный, но по-иному. И солнце у нас светит примерно как на Луне, если судить по дню, когда мы сюда прилетели, только оно меньше в размерах. Освещения хватает, но солнечным Марс не назовешь.
– Сейчас нам рассказывают о светлой Земле, а не о Марсе, – перебил Ингвар. – Дождись очереди.
Сказано было грубо, и Анисья с обидой умолкла. Соня продолжила:
– Школу я закончила самую обычную…
– Закончила? – охнула Сабрина.
– Обычную – это для вас, – одновременно вставил Ингвар. – Для остальных нужно пояснить, что у вас считается обычным. И как ее можно закончить в одиннадцать лет.
Последнее он прибавил, чтобы Соня ответила на его вопрос, а не на удивленное любопытство Сабрины. Везде хотел быть главным.
– Занятия проходят не как в древних школах, когда нужно было ходить в специальные здания, а на дому, с виртуальным помощником, – объяснила Соня. – Каждый сам определяет, в какой форме он хочет видеть уроки и как быстро ему двигаться к экзаменам. Учебе помогают компьютерные игры с погружением в реальность, они прививают нужные навыки и дают знания, которые пригодятся в жизни. Многие игры имитируют профессии, и того, кто прошел все уровни, с удовольствием возьмут на работу по специальности.
– Какую профессию ты выбрала? – поинтересовалась Сабрина.
– Пока никакую. Особых увлечений у меня нет, и чтобы узнать о мире как можно больше, я поступила в гуманитарный институт общего направления. Меня интересует все. Сейчас мир меняется буквально на глазах. Нанотехнологии, передача энергии без проводов и генная инженерия сделали жизнь другой. Вещи и еду выдают принтеры, доставку и транспорт осуществляют беспилотники, одежда и техника стали умными и восстанавливаются сами… Не знаю, что еще рассказать. Беременность планируется заранее, продолжительность жизни растет, пенсионный возраст и отпуска отменены: каждый сам решает, когда ему работать, а когда отдыхать. Климатом, чтоб сохранить природу, управляют частично, а энергетику распада вывели в космос. Транспорт становится более экологичным, все переходят на экранопланы, дирижабли и грузопассажирские трубопроводы. На небольшие расстояния все больше и больше людей летают на птериках.
Дождавшись паузы, Ингвар поинтересовался:
– А как работает денежная система? У вас в ходу наличные, карточки, чеки, или платежи по идентификации через приборы личной связи?
– Деньги – виртуальные, опознавание по встроенному чипу.
– Как же дети пользуются ими, когда родители умрут?
Видимо, для Ингвара этот вопрос был животрепещущим. Соня пожала плечами:
– Никак. Деньги – они ведь личные, их нельзя передать по наследству. Каждому изначально начисляется достаточно для жизни, а когда нужно больше, ему подарят окружающие или правительство, если он обратится. Но большие запросы значат, что личное у человека выше общего, то есть у него проблемы с психикой. К больному начинают относиться соответственно, как к больному. Он все понимает и возвращается к нормальной жизни.
– А если не понимает? – спросил Ингвар.
– Такого не может быть, – сказала Соня. – Взрослый обязательно поймет, а ребенку большие деньги противопоказаны, они его испортят.
Она не знала, что еще добавить, и следующим начал свою историю Матвей:
– Теперь, давайте, я расскажу. Меня зовут…
Глава 9. Другие истории. Незваный гость
– Меня зовут Матвей Генрихович Мурик, живу на подводной станции у острова Колгуев, учусь в школе и помогаю родителям обслуживать транспортопровод Нарьян-Мар – Нью-Йорк.
– Тран-спор-то-про-вод, – Ингвар с трудом выговорил новое для себя слово. – Это подводный туннель?
– Не туннель, а трубопровод в несколько веток, – поправил Матвей. – Чтобы не загромождать планету, транспорт повсюду убирают под землю или в воду. Доставка получается быстрее, чем на дирижаблях и надводниках.
– А самолетов у вас нет, что ли? – не поверил Ингвар.
– Почему нет? Много. Но в вакуумной трубе двигаться быстрее и безопаснее, поэтому самолеты применяют в других целях.
– В военных? – глаза Ингвара сузились.
– В научных, – сухо ответил Матвей. – Самолетам нужно много энергии, они наименее экологичны, поэтому их используют в крайних случаях.
– Например, для войны, – стоял на своем Ингвар.
Матвей пропустил его слова мимо ушей.
– По двоичной системе я ноль и очень рад этому, – продолжил он. – У единиц жизнь труднее, они взваливают на себя ответственности больше, чем могут вынести, отчего у них чаще бывают стресс и плохое настроение. Вместо того, чтобы ценить простые радости и наслаждаться ими, они создают себе проблемы, которые потом с блеском, – он улыбнулся, но быстро посерьезнел, – или муторно, с большим трудом, долго решают.
– Соня про двоичную систему не рассказывала, – сказала Сабрина. – У нас такого нет.
– Определения «ноль» и «единица» пришли из бинарной системы цифровой электроники – это мама нынешней интеллектроники. Дополнительного смысла в них нет, и нужны они лишь как определения, не больше. – Матвей указал глазами на негритянку. – Мы с Анисьей нули, нам проще понять друг друга, потому что мозги работают одинаково. Информационный поток для нас – родной дом, мы живем в инфополе, как рыбы в воде, нам достаточно уметь найти «что» и «как», и выводы или работа будут сделаны. А единицы, – Матвей перевел взгляд на Соню, – больше полагаются на собственную память, не подключая ее к потоку постоянно. К примеру, они читают текстовые книги и получают из них эмоции, которые можно получить намного легче с помощью го-грамного видео или просто телесными ощущениями.
Ингвар с презрением процедил:
– Нули не умеют читать?
– Читать умеют все. Я говорю про другое. В технике есть понятия оперативной и долговременной памяти, это лучше всего похоже на нашу двоичную систему. Можно сказать, что у единиц упор сделан на долговременную память, они анализируют факты на основании большей и, немного, интуитивной информации; их решения, как уверяет статистика, глубже и весомее. Мы, нули, воспринимаем информацию непосредственно и сразу оперируем ею в нужных целях – в учебе и работе это позволяет выдать результат почти сразу. У единиц все сложнее, они накладывают поступившие знания на созданную в долговременной памяти систему, ищут несоответствия или, наоборот, совпадения, то есть делают все то, что за человека могли бы выполнить алгоритмы потока. Проще говоря, нули живут в информационной сети и зависят от нее; и сейчас, вне потока, мы чувствуем себя рыбами, которых выбросило на берег. Единицы воспринимают поток не больше, чем еще один инструмент в ряду многих. Посмотрите на Соню – она нисколько не мучается от того, что выключена из жизни.
– Потому что она из нее не выключена, – сказала Анисья. – А я не могу дождаться момента, когда чип снова заработает и мир обретет прежние краски.
Ингвар задумчиво кусал губы, Сабрина и Савелий тоже молчали.
– Как вы живете под водой? – наконец, спросил Ингвар.
Соня уже видела, теперь и услышала:
– У нас построены огромные станции, – рассказал Матвей, – целые города под куполами с искусственным климатом. А на глубинах, где позволяет давление, сейчас посажены придуманные Сониным папой дома, скоро в них переберутся очень многие, и жизнь под водой получит новый толчок: люди обретут новую степень свободы в среде, из которой вышли в далеком прошлом. И при этом останутся людьми, – Матвей обвел себя руками с головы до ног, как бы показывая образец, – без всякой модификации. А когда на Марсе создадут водохранилища, такие дома можно будет выращивать и заселять еще до того, как решат проблему с атмосферой. Сейчас мне хотелось бы послушать про Марс.
Он умолк, заговорила Анисья:
– Меня зовут Анисья Буданга-Боброва, я из первого поколения коренных марсиан. Живу я в Долмаре, как мы называем Долины Маринера, это самый большой город, хотя столицей почему-то сделали Впадину Эллада. В Элладе, конечно, комфортнее, там даже естественная глубина больше восьми километров, а из жилых ярусов скоростные лифты поднимают по нескольку минут.
– Зачем жить так глубоко? – удивилась Сабрина.
– Крупные поселения должны быть на большой глубине, иначе не получить «атмосферный стакан», и человек не сможет дышать. Из-за низкого давления везде, кроме городов, рабочих станций и поселков исследователей, приходится ходить в пневмокостюмах. Долмар уступает Элладе по глубине, но обширнее в несколько раз, а наша стартовая площадка может обслуживать до пяти кораблей сразу!
Ингвар поинтересовался:
– Сколько времени лететь с Земли до Марса и наоборот?
– Рейсовые ходят семьдесят земных суток по параболе или двести шестьдесят по полуэллипсу. Сейчас строятся более скоростные корабли.
– А сколько ты добиралась с андриками на Луну? – спросила Сабрина.
– Несколько минут. Как из города на поверхность.
– Как и я с Земли. – Соня не могла представить, какими технологиями владеют те, кто создал андриков. Чтобы человек достиг такого могущества, нужны еще века и века. Из какого же времени прислали андриков?
– Мои родители работают в порту, они занимаются снабжением орбитальной группировки из станций-фабрик, лабораторий и перевалочного порта – для запуска экспедиций к астероидам и Юпитеру, а также обслуживают челноки на Ужастики, где добывают редкие металлы.
– Челноки куда? – не понял Ингвар, а Сабрина просто открыла рот, так ничего и не спросив.
– Внутренний спутник Марса, Фобос, и внешний, Деймос, в переводе означают «страх» и «ужас». Марс из древних мифов – бог войны, не радость же с добротой записать ему в спутники?
Ингвар, до этой минуты напыщенно-важный и высокомерный, с прищуром посмотрел на Анисью, будто оценивал или примеривался к чему-то.
– У меня вопрос.
– Слушаю.
– Ты везде такая черная?
Матвея подбросило, но Анисья утянула его обратно:
– Не надо, человек раньше не видел негроидов, и ему нужно объяснить, что люди бывают разные. Думаю, когда моя мама встретила папу, она могла задать ему тот же вопрос, потому что видела негров только в потоке, а папа был на Марсе первым чернокожим колонистом. – Анисья подняла раскрытые ладони: – Вот, здесь я светлая. И здесь. – Она подняла ногу и помахала в воздухе босой ступней.
– Прикольно. – Ингвар почесал нос. – Когда вернусь, закажу себе чернокожего андрика.
Андрика? «Закажу»?! Соня не успела ничего спросить, Анисья уже продолжала:
– Я учусь на формера…
– Может, фермера? – Сабрине показалось, что рассказчица оговорилась.
Судя по лицам, не только она не знала про такую профессию.
– Формеры – общее название тех, кто занимается терраформированием или, как у нас говорят, тер-формовкой, – рассказала Анисья. – Это очень интересное направление, мы стоим в начале пути, и будущие марсиане будут жить так, как сделаем для них мы. Работы по тер-формовке уже начаты, нужно довести давление до уровня, когда вода сможет быть жидкой, повысить температуру хотя бы на экваторе, создать что-то вроде озонового слоя для защиты от излучения, растопить полярные ледяные шапки, наполнить атмосферу парниковыми газами и начать создание биосферы. Моя специализация определится после школы. Я хотела бы заняться водоснабжением: даже при плюсе по Цельсию вода из-за низкой температуры и очень маленького давления из твердого состояния переходит сразу в газообразное. Единственное, что встречается на поверхности в жидком виде – солевой раствор. Но залежи водяного льда у нас большие, поэтому есть над чем поработать.
– А какая у вас температура? – спросил Ингвар.
– От плюс тридцати в полдень на экваторе до минус ста пятидесяти зимой на полюсах; в среднем – минус шестьдесят. К сожалению, приповерхностный слой всегда ниже нуля, отсюда все проблемы. А еще нужно бороться с песчаными бурями и с гигантскими колебаниями температуры в сутки и за сезон и учитывать метеоритную опасность.
– Вижу, что у вас жизнь тоже не сахар, – проворчал Ингвар. Подумав пару секунд, он задал еще вопрос: – Как у вас считают возраст, по-земному или по-марсиански?
– Обоими способами, для общения с землянами и между собой. Местных лет мне только шесть, потому что земных суток в нашем году шестьсот восемьдесят семь. День на Марсе длиннее на сорок минут и называется он «сол», чтобы не путать с земным. Вот, вроде бы все. Живем, учимся, работаем и, как все, приближаем светлое будущее для своих будущих детей.
Анисья умолкла, и светлые уставились на темных – пришла их очередь поведать, как, перефразируя Анисью, они «живут, учатся, работают и приближают темное будущее для своих будущих детей».
Пухлый палец Ингвара указал на Сабрину:
– Ну, давай, ты.
Синеглазка на миг опустила ресницы и начала:
– Я – Сабрина из муравейника Восибир, мой папа – крупный юраст, он уже пять лет как купил должность адвокатора Васюганско-Чулымского и всея Салаирии. Папа защищает виновных от несправедливых законов, это хорошо оплачивается, и долгое время наша семья жила хорошо. Я учусь в платной школе с уклоном в юридичь, у меня есть шанс однажды сменить папу на его посту. При удачном замужестве я смогу подняться и выше. Меня уже сватали к бездетному прокуратору. Если бы нас поженили, после его смерти пост достался бы мне. – Рассказ о замужестве почему-то расстроил Сабрину, дальше ее голос стал глухим и сиплым: – У нас собственные комнаты в средних этажах. После того, как остановились лифты, мы дополнительно зарабатываем на транзите жителей с верхних этажей. Раньше получали еще за транзит воды, газа и канализационных отходов, но верхние перестали всем этим пользоваться, и доходы иссякли. Чтобы уменьшить расходы, андрикам включили режим «эконом», и вещи они для нас с тех пор берут только малых брендов, а пищу готовят простую синтетическую.
Матвей помотал светлой гривой:
– Ничего не понимаю. Андрики – у вас?!
Сабрина с испугом оглянулась на Ингвара, но тот лишь поморщился: говори, мол, это не тайна, за которую могут наказать. К тому же, сам недавно ляпнул такое же.
– Здешние андрики, – Сабрина обвела взглядом небо, – бесполые, а у нас они бывают мужчинами и женщинами. Их можно купить. Они выполняют любой каприз. Андриков у нас используют в быту и на работе, они выглядят почти как лунные, но не общаются между собой и умеют только то, что в них заложат изготовители.
– Ты говоришь про обычных андроидов, человекоподобных и, – Матвей скривился, – человекозамещающих роботов. У нас их давно сменили дроиды, чтобы люди остались людьми.
– Ну и зря, – влез Ингвар с гадкой ухмылочкой. – Андрики делают жизнь приятнее. У меня мажордом, гувернантки, горничные, повара и садовники – все андрики.
– Это из-за того, что ты не доверяешь людям, – сказала Соня.
Ингвар кивнул:
– Потому что людям нельзя доверять. В робота можно встроить опасную программу, но в нем хотя бы есть шанс ее найти. С людьми такое не проходит.
– Сейчас мы слушаем Сабрину, – мстительно сказала Анисья, которую Ингвар так же перебил ранее.
Впрочем, он не собирался продолжать. Или успешно сделал такой вид.
– Наши андрики живут в доме как члены семьи, – вновь заговорила Сабрина, – хотя одновременно они числятся наемными работниками – правом называться членами семьи их наделили за то, что они находятся в определенном доме, знают его секреты и отстаивают интересы этого дома в случае некриминального конфликта интересов. – Заковыристую фразу, наверняка не раз слышанную от отца, Сабрина выдала с гордостью, хотя с Сониной точки зрения это была самая настоящая «юридичь».
– Вначале ты сказала, что долгое время семья жила хорошо, – отметила Соня. – Потом что-то случилось?
– Это из-за андриков. Но это личное, я не хочу об этом говорить.
«Действительно личное, или боится сболтнуть лишнее?» – подумала Соня.
– Следующий. – Ингвар посмотрел на Савелия.
Тот нерешительно привстал, но вспомнил, что остальные рассказывали сидя и даже лежа, и вновь опустился на траву.
– Меня зовут Савелий. – Как и Сабрина в своем рассказе, он ограничился именем. – Мой мир отличается от всех ваших. Я видел кипящие реки, которые плюются варившимися заживо людьми, в том числе непохожими на людей, видел земли, которые превращают технику в пыль, а людей в пепел, я дышал воздухом, похожим на желе, и жил в местах, откуда сбежали даже крысы и тараканы. Учиться мне не довелось, моя работа – добывать для властвующей группировки оружие, металл и технику. То, что у соседей можно произвести на заводах, у нас можно только найти, и продать можно лишь то, что нашел. Родителей я не знал, а если они отыщутся, им несдобровать. Я припомню все.
