Павел Соболев
Insipiens: абсурд как фундамент культуры
Брак – главное детище престижа
Далее я кратко изложу гипотезу древнего рождения брака, избегая указания ссылок к отдельным тезисам, так как этой теме посвящена моя отдельная и объёмная работа "Миф моногамии, семьи и мужчины: как рождалось мужское господство" (2020а). Все необходимые ссылки имеются там. Так что все желающие разобраться в вопросе более подробно могут обратиться к указанной книге.
Но именно в сакральном мужском страхе перед "женской" работой кроется причина одного грандиозного столпа человеческой культуры – брака. Дело в том, что презрение к "женской" работе наложило на Мужчину обязательство ей не заниматься, но при этом Мужчина продолжал нуждаться в её плодах. Так возникает брак – закрепление за Мужчиной конкретной женщины, которая отныне должна была выполнять все непрестижные работы по обеспечению его быта, что сберегло бы его сакральный статус. В антропологии известна мысль, что мужчина обретает высокий статус именно с того момента, когда начинает обладать женщиной (женится), но суть этой связи так и не была раскрыта (см. Бочаров, 2011).
По этой же причине отношение к холостякам во всех культурах насмешливое, так как потенциально он мог бы стать Мужчиной, но отказывается от этой привилегии и продолжает выполнять все непрестижные работы по обеспечению себя самостоятельно. Холостяк – это похороненный престиж.
Когда рождается гендер (то сакральное разделение труда с явно выраженным превосходством мужского статуса и презренным – женского) автоматически же и возникает ценность женщины как трудового ресурса, спасающего мужской престиж. Мужчины начинают делиться женщинами с теми, у кого их нет. Так рождается известный феномен обмена женщинами: в антропологии так и называется брак, ведь это было не что иное, как вручение женщины одним мужчиной другому (до нас дошла традиция "просить руки" у отца невесты). Но так как в древности феномен отцовства не был известен (см. мою работу "Открытие отцовства: когда и как люди поняли связь зачатия с сексом"), поскольку всё ещё царили неупорядоченные сексуальные связи (промискуитет – точно как у наших ближайших родственников высших обезьян; подробное доказательство этого тезиса есть в "Мифе моногамии"), то первыми обладателями женщин, конечно, стали их братья. Возникшее мужское господство изначально было выражено именно в господстве брата над сестрой (сёстрами). До исторической эпохи этот феномен дошёл под названием авункулата – особой связи между братом, сестрой и её детьми (от неизвестного мужчины), остатки которой были зафиксированы во множестве культур (кое-где сохраняется и сейчас). Брат распоряжался не только своими сёстрами, но и её детьми. Именно братья начали отдавать своих сестёр и племянниц другим мужчинам, с которыми стремились образовать дружеский союз. Обмен женщинами стал типичным проявлением феномена дара, создающего отношения долга и обязательств между партнёрами по обмену. У некоторых народов и до наших дней дожили представления о почитании мужчин, "дающих жён", за старших, и исследователи сравнивают процедуру обмена женщинами именно с потлачом, где получивший жену затем должен как-то отблагодарить одарившего (Кулланда, 1998).
Кстати, в антропологии феномен авункулата также остался необъяснённым.
Представленную гипотезу древнего рождении брака можно назвать идеологической (так как исходит из своеобразной идеологии мужского господства, мужской сакральности) или же трудовой (так как в материальном плане опирается на эксплуатацию женского труда). Гипотеза хорошо объясняет не только единичный союз мужчины и женщины (моногамию), но и полигамию: обладание несколькими жёнами. Так как жена оказывается показателем мужского статуса, гарантом того, что мужчине не придётся выполнять непрестижные работы, то всё большее число жён выступают ещё большим гарантом этого и к тому же выступают в качестве демонстративной собственности, которая призвана подчёркивать статус мужчины перед окружающими. В "Мифе моногамии" обширно представлен материал по эксплуатации женщин у самых разных народов планеты, включая и культуры охотников-собирателей. Женщины делали всё, что можно назвать презренной работой: таскали тяжести, готовили еду, возводили жилища, ухаживали за скотом. При этом отмечено, что мужчины затрачивают на какие-либо работы (считающиеся по-настоящему "мужскими) кратно меньше времени по сравнению с женским трудом. Кстати, эта тенденция характерна и для брака в странах современного Запада: если муж и жена одинаково работают, то почти все работы по быту уже выполняет именно женщина.
У тех же папуасов заниматься свиньями – непрестижно, поэтому это делают женщины, хотя владеть свиньями может только мужчина. Но так как одна женщина может справиться с ограниченным числом свиней, число жён оказывается напрямую связано с числом свиней, которых папуас может себе позволить (Шнирельман, с. 154).
"Особенно полезны дополнительные жёны. Чем больше жён у человека, тем больше у него свиней. Зависимость здесь функциональна, а не непосредственна. Чем больше женщин работает в огороде, тем больше будет собрано корма для свиней, и тем больше будет стадо. Папуас киваи красочно описывает антропологу преимущества, экономические и политические, полигамии: "Другая женщина работает в огороде, другая женщина идёт за дровами, другая женщина ловит рыбу, другая женщина готовит ему – муж созывает множество людей прийти поесть" (Салинс, 2018).
Так как для мужчины заниматься свиньями непрестижно, "отсутствие женщины в хозяйстве вообще не позволяет заниматься свиноводством. Отмечен случай, когда смерть жены заставила мужчину убить всех своих свиней, так как о них некому стало заботиться" (Шнирельман, с. 154). Особенно занимательно, что именно количество свиней и обмен ими и создают мужской престиж, делают ему имя, но в то же время делается это всё сугубо женскими руками, которые в финале доступа к этому престижу не имеют (Strathern, p. 159, 162).
В "Мифе моногамии" подробно описано, что на деле именно мужчина не может без брака, что подтверждает и статистика, по которой в повторный брак даже современные мужчины вступают в два раза чаще женщин (которых от повторного замужества останавливает память о несвободе, накладываемой браком, и о необходимости ухаживать за мужем). Когда женщины в XX веке получили право подавать на развод, то именно они и стали главными его инициаторами: в 70% случаев на развод подаёт именно женщина, это характерно для всех стран мира (где у женщины вообще есть такое право).
Брак необходим именно мужчине, это чисто идеологическая концепция, уходящая корнями в глубочайшую древность. Поэтому все предыдущие попытки объяснить, почему люди (в отличие от прочих обезьян) образуют долговременные союзы мужчины и женщины, оказались безуспешными: каждая из них упиралась во множество противоречивых фактов. Брак возник в древности совсем не по той причине, что якобы женщина нуждалась в помощи мужчины для обеспечения потомства, и совсем не потому, что однажды мужчина пришёл к выводу, что ему принципиально, чтобы эта женщина рожала только от него, – все эти гипотезы, исходящие из какого-то разумного положения вещей, оказались просто очередными примерами наивной рационализации. Брак в действительности иррационален, и в основе его лежала всего лишь фантазия древнего человека, который однажды возомнил, что есть один привилегированный пол и другой – презренный. Брак прямо опирается на вымышленные представления о "нечистом".
Поскольку все эти представления сформировались в глубокой древности, до выхода Homo sapiens из Африки (то есть сотни тысяч лет назад), то они пронизали культуру так глубоко, как только это можно представить. В принципе, они сами и были базисом всей культуры. За тысячелетия эти представления превратились в ментальность, в способ мысли, в традиции. То самое "так принято". Это прочно вшито в наши головы и слабо связано с "объективными условиями" жизни.
Человек слишком привык во всём искать смысл, совсем не допуская, что во многих вещах его может и не быть.
Выдуманные представления о "нечистом", о "женской работе" и о мужском престиже порой делают самый неожиданный поворот. Здесь надо вернуться к уже звучавшему вопросу, зачем люди воюют? Всегда ли это связано с какими-то "объективными условиями" и нехваткой ресурсов?
Если вы внимательно читали написанное выше, то можете даже догадаться, из-за чего в условиях природного изобилия одни племена могут нападать на другие. Да, из-за женщин. "В благоприятных районах вооружённых столкновений было предостаточно, но непосредственным поводом к ним были споры не из-за пищи, а из-за женщин" (там же, с. 116). Нападая на соседскую группу, аборигены преследуют целью увести с собой сколько-нибудь женщин. Ошибочно будет думать, будто мужчины захватывают их по причине неуёмного сексуального аппетита. Нет, как написано выше, истинные истоки полигамии (как и брака вообще) – подчеркнуть собственный статус через обретение женщин, которые будут выполнять непрестижные ("нечистые") работы (собирание пропитания, таскание тяжестей и сооружение жилищ). Как отмечают исследователи, вероятно, именно завладение женщинами оказывалось реальной причиной многих межобщинных конфликтов, которые иногда лишь прикрывались поводами отомстить за нанесённое оскорбление или за какие другие обиды. "Аборигены никогда не захватывали у противника ни земли, ни материальных ценностей: единственным предметом их вожделений были женщины" (Шнирельман, 1994, с. 82). У некоторых народов более 90% столкновений происходили из-за женщин (с. 83). При этом учёные справедливо подмечают, что женщины "в аборигенном мире" являются важнейшей производительной силой.
Впрочем, поведение некоторых племён показывает, что и женщины не являлись реальной причиной набегов, а были лишь поводом: хоть воинственные южноамериканские яноама сами и утверждали, будто воюют именно из-за женщин, при этом отмечено, что они собственноручно убивали значительную часть своих же новорожденных девочек (Берёзкин, 1987, с. 121). И, с другой стороны, порой во время набегов женщин они убивали совершенно наравне с мужчинами (там же, с. 110). Всё это действительно наталкивает на мысль, что главной целью военных акций было именно добывание славы.
"Для совершения регулярных набегов было вполне достаточно желания добыть женщин, повысить свой социальный статус, отомстить врагу или же овладеть трофеями, которые использовались в ритуалах и материальной ценности не имели" (Берёзкин, 2013b, с. 163).
Описанное позволяет понять, как в древности мужчина был наделён таким сакральным статусом, что вместе с этим ценность для него обрела и женщина, в непрестижном труде которой он стал нуждаться. И всё это было порождено чисто сферой представлений, игрой воображения. Никакой реальной "объективной необходимости" за этим не стояло. Но поскольку люди были и остаются иррациональны, продолжает существовать и брак.
Вся наша жизнь – игра
"Мы совершили чудовищную ошибку, развернув человеческое
развитие в сторону символической культуры и разделения труда"
(Зерзан, 2007)
Человек (как и прочие обезьяны) оказался уникальным плодом эволюции, в ходе которой он утратил все инстинкты, связывавшие его с природой (см. Соболев, 2020b), из-за чего получил возможность реагировать не на среду непосредственно, а через предварительное построение собственной картины этой среды, через создание той самой сферы представлений, которая затем и определяла поведение.
Совершенно справедливо человека называют символическим животным – в том смысле, что он стал слишком сильно зависим от символов, которыми обозначает реальный мир и на которые ориентирует собственное поведение, как если бы эти символы и были самим реальным миром. Если в символическую картину мира вкрадываются неточности, то это прямым образом влияет и на поведение, делая его неадекватным (см. Соболев, 2016). Выше было приведено множество примеров этого. Нагромождение в голове человека разнообразных представлений, оторванных от реального мира, приводит к самым удивительным и порой даже просто к абсурдным культурным системам и абсурдному поведению, понять которые невозможно, исходя лишь из воздействий природной среды. В это непросто поверить, но, как показано выше, многие базовые явления нашей культуры возникли не по причине какой-то "объективной необходимости" или неизбежности и не с целью выживания человечества, а именно по причине каких-то фантасмагорических представлений или просто в силу случайности. Именно поэтому можно говорить об абсурде как о фундаменте культуры.
Особенно показательны в этом плане мужчины – обособившийся класс внутри человечества, у которого было слишком много свободного времени для создания тех самых абсурдных культурных систем. Они стали рабами престижа, который сами же и придумали, и теперь вынуждены вечно играть друг с другом в социальную игру, главная цель которой – завоевать внимание Других, занять их мысли и получить их преклонение.
В конце XIX века социолог Торстейн Веблен выдвинул мысль, что, вопреки классической экономической теории, в основе экономических процессов лежит человеческая психология. Он ввёл в обиход понятие праздного класса (Веблен, 1984) – так он называл зажиточных собственников, ведущих праздный образ жизни, не занимающихся физическим трудом, практикующих приобретение дорогих вещей и выставление своей успешности напоказ (то самое демонстративное потребление). Все эти определения праздного класса идеально ложатся на образ мужчины, каким он вырисовывается в антропологических исследованиях: имеющий много свободного времени, присваивающий плоды женского труда и основную часть жизни сочиняющий замысловатые социальные игры в борьбе за престиж с другими такими же, как он.
"Вклад мужчины в развитие общества не был намного больше вклада женщины, но (намеренно или нет) мужчина вносил этот вклад куда более демонстративно. Его работа, говоря по справедливости, была предназначена не только для того, чтобы добиться каких-нибудь результатов, но и для того, чтобы этой работой любовались" (Тэннэхилл, 1995, с. 43).
Биологические корни проблемы кроются в том факте, что самец в мире животных, как правило, выступает лишь в роли оплодотворителя, а дальше просто исчезает из жизни самки. У приматов ситуация точно та же, за исключением лишь того, что это высоко социальный отряд, представители которого склонны тянуться к своим сородичам и очень редко ведущие одиночный образ жизни. Выполнив роль оплодотворителя, самцы никуда не исчезают, они остаются в окружении самок и себе подобных, но в силу указанных причин у них возникает много свободного времени, которое необходимо чем-то занять. Так и рождаются социальные игры с борьбой за престиж. Так и рождается праздный класс.
Мужчины в этом плане превзошли всех приматов и не только смогли сделать самые дикие и бессмысленные вещи важными, но и сумели подчинить себе женщин, благодаря сфере представлений убедив в важности этих вещей и их. В итоге вся человеческая культура оказалась выстроена вокруг этих бессмысленных явлений, которые мужчина возвёл в ранг святынь, всё превратилось в бесконечную игру за социальный статус, а сама же женщина (единственная, занимающаяся реально необходимыми для выживания делами) стала разменной монетой в этом безумном состязании.
Всё регулярное и обязательное осталось вотчиной женского труда, тогда как всё необязательное и редкое самым курьёзным образом стало престижным и сосредоточилось в руках мужчины, который научился занимать много места и создавать много шума. Реально полезный труд женщины был объявлен презренным, а все мужские игры за престиж – важными и даже сакральными. Если посмотреть на диковинные племена охотников-собирателей, то важными для них оказываются ритуалы инициации с истязаниями, нанесением шрамов или даже с увечьем органов – но зато так повышается социальный статус. Чтобы воткнуть перо какой-нибудь редкой птицы в свой головной убор или кольцо в нос, которые бы и демонстрировали всем новый статус, люди готовы пройти через многое. Они готовы даже биться насмерть. Так они обретают престиж.
Ошибкой будет думать, что все эти обряды инициации есть только у туземцев "где-то там", они есть и в жизни человека Западной цивилизации, у нас с вами: стать супругом, стать родителем, владельцем автомобиля и т.д. – всё это именно обряды инициации, изменения социального статуса, который каждый считает должным пройти, чтобы затем демонстрировать этот факт Другим. Хотя ни один из них в действительности не обязателен.
Разумен ли человек? Разумен ли он, если вся его жизнь строится вокруг таких вещей? Можно твердить, что все достижения науки, все технологии – это явные свидетельства разума человека. Да, но если говорить откровенно, все эти научные достижения – это плод труда лишь малого процента людей, ничтожно малого. Весь разум же оставшейся части человечества сводится лишь к умению нажать нужную кнопку в нужный момент. Люди в массе своей иррациональны. И тот факт, что экономические процессы действительно сильно "завязаны" на человеческую психологию, последние десятилетия подтверждается вкладом именно психологов в развитие экономической теории, сильно поставившие под сомнение классический подход (Дэн Ариели, Амос Тверски и Даниел Канеман, даже получивший "нобелевскую" по экономике).
Поведение человека (а в особенности мужчин), как уже неоднократно сказано выше, сильно напоминает грандиозную социальную игру: кто кого перещеголяет в этих играх статуса/престижа. Сравнение сложившейся культуры с игрой – не новшество в философии (см. Хёйзинга, 1997). "Игра вне всяких исключений является своеобразным функциональным фактором культуры" (Сысоева, Голобородова, 2001). Культура разыгрывается, как игра, в которой человек себя и проявляет, и потому "один из путей, ведущих к пониманию человека, есть путь исследования игры как фундаментальной особенности его существования" (Ретюнских, 2005, с. 91).
При этом хорошо известно, что игре свойственен именно демонстративный характер. "Игра – это не просто индивидуальное развлечение. Сколь бы индивидуальным ни казалось применение игровых принадлежностей – воздушного змея, волчка, йо-йо, диаболо, бильбоке или серсо, – играющему скоро надоест эта забава, если у него нет ни соперников, ни зрителей, хотя бы воображаемых. Во всех этих разнообразных упражнениях проявляется элемент соперничества, и каждый стремится поразить своих противников – возможно, невидимых или отсутствующих, – выделывая какие-то диковинные фокусы, все более повышая их трудность, устанавливая на какое-то время рекорды длительности, скорости, точности, высоты, – одним словом, торжественно отмечая, хотя бы лишь в собственных глазах, любое свое достижение" (Кайуа, с. 72). Игра есть не что иное как порождение потребности соперничать и превосходить.
"С чувством игры сочетается дух, взыскующий чести, достоинства, превосходства и красоты. Всё мистическое и магическое, всё героическое, всё логическое и пластическое ищет форму и выражение в благородной игре. Культура берёт начало не как игра и не из игры, но в рамках игры. […] Агонистическая основа культуры задаётся в игре, которая древнее и первичнее, чем любая культура.
Если в явлениях культуры, которые мы здесь имеем в виду, это игровое качество на самом деле первично, тогда будет логично полагать, что между всеми этими формами: потлатчем и кулой, антифонным пением, состязанием в хуле, бравадой, кровавым поединком и пр. – не проходит никакой чёткой границы" (Хёйзинга, с. 84).
В итоге игра действительно представляется главным способом демонстрации человека перед Другими и средством порождения культурных смыслов. У древних народов Мезоамерики игра в мяч занимала одно из центральных мест. Но при этом игра та была очень жестокой – мало того, что сам мяч мог быть весом 3-4 килограмма и наносить увечья игрокам, так и окончание игры заканчивалось жертвоприношениями (учёные расходятся во мнении, кого именно приносили в жертву – капитана проигравшей команды или же какого-то стороннего пленного). Иначе говоря, это была настоящая битва, а не привычная нам игра. Но зато победителей игр воспринимали настоящими культурными героями. По некоторым предположениям, гигантские каменные головы ольмеков как раз могли увековечивать героев игры с мячом (в игре использовалась сложная защитная экипировка, включая и шлемы, изображённые на каменных скульптурах).
"Выдающиеся игроки, подобно древнегреческим атлетам, победителям олимпийский игр, становились героями и покровителями сограждан, посредниками между ними и богами; они восстанавливали мировое равновесие, отводили от народа беды и способствовали его процветанию; им поклонялись после смерти как полубогам" (Бородатова, 2002).
Состязательные игры уходят корнями в глубокую древность. Они пронизывают всю человеческую культуру. Не зря поэтому даже в современности именно масштабные игры привлекают максимальный интерес человечества: футбол, хоккей, гонки или бои без правил – любая возможность, где человек (в первую очередь – мужчина) может продемонстрировать свою удаль и мастерство. При этом повсеместное воспевание спорта тем более удивительно, чем очевиднее его противоречие действительно здоровому образу жизни: экстремальные нагрузки профессиональных спортсменов, не предусмотренные эволюционно, губительны для организма, и в этом плане куда полезнее оказывается обычная ходьба или просто лёгкая пробежка. Но человеку нужно громкое состязание, а потому всё это не годится.
"Греческие боевые игры, даже во времена, когда при поверхностном рассмотрении они могли показаться всего лишь национальными спортивными праздниками, имели тесную связь с религией. Сакральный характер агона сказывается буквально во всем" (Хёйзинга, с. 82).
Тот факт, что ещё в Древней Греции Олимпийские игры имели сакральный характер, в связи с чем доступ женщинам на них был закрыт, только лишний раз свидетельствует о том, что борьба за престиж всегда была сугубо мужским делом. Почти наверняка и палеолитическая охота на мегафауну носила такой же спортивный характер, пока женщина занималась реально необходимым ежедневным трудом. Наблюдения за некоторыми охотничьими культурами современности также дают основания считать охоту во многом аналогом спортивного состязания. "В процессе охоты человеку важно проявить своё умение добыть зверя, "перехитрить его". Это своеобразная "игра" с диким животным. Таким образом, охотничья удача связана не просто с взаимодействием с окружающей средой, способной вознаградить охотника за его старания, она связана ещё и проявлением смекалки, навыков. Охотник предстаёт как актор во взаимодействии с "личностями нечеловеческой природы". Это именно активный субъект взаимодействия, который своими действиями добывает зверя. От его действий и их последовательности зависит результат охоты. Однако в охоте важна не только логика, но и психологическое противостояние социальных агентов" (Давыдов, 2014). То есть охота – это отличный способ "померяться силами" и показать себя. Всё это уходит корнями в глубокую древность, где "праздный класс" мужчин имел много свободного времени, чтобы громогласно заявить о своём существовании.
