Павел Николаевич Губарев
Депрессия, роботы и один велосипед
Робот широким театральным жестом указал на моих коллег.
Затем нагло прошёл в центр собрания. Люди расступились. Он поднял велосипед, обернулся и сказал: «Все исправные роботы работают одинаково, каждый сломанный робот сломан по-своему!». Сел на велосипед и укатил.
– Но куда он едет?
Я пытался собраться с мыслями. Это было непросто. Голова под вечер работала с трудом. Кофе из термоса не слишком помогал: некоторые мысли шевелились всё так же вяло, а некоторые будоражились от кофеина и дёргались, как живые окуньки, брошенные на сковородку, сбивая с толку и вызывая к жизни не очень приятные сравнения вроде только что пришедшего на ум.
Ричард проигнорировал мой вопрос во второй раз. Вместо этого он едва слышно вздохнул и сказал:
– Павел, ты нужен нам как айти-специалист. Старайся, будь любезен, думать о нём как о всякой вычислительной машине. А не как о персоне. Несомненно, он производит сильное впечатление. Тем не менее. Для начала я бы рекомендовал перестать говорить «он» и начать говорить «оно».
– Просто именно так мы изъясняемся по-русски. Робот или пёс у русских будут «он», а не «оно».
– Извини, но могу ли я напомнить тебе, что мы здесь все говорим по-английски?
– Да, можешь, – ответил я. – В смысле, спасибо.
– Я, тем не менее, готов ответить на любой твой вопрос, который позволит нам остановить это.
Мне стало неуютно. Риччи явно не выспался и был холодноватым. Тем не менее, мне хотелось ему помочь. Быть может, мы ещё успеем после всех этих дел выбраться на пару часов к побережью, чтобы опрокинуть по стаканчику.
И возможно, он прав. Следует отбросить то, что намолотила языком дурная машина. В конце-концов её речи – всего лишь результат работы программы.
Я пожал плечами и ответил:
– Это всего лишь программа. Программу можно попытаться отладить, если, конечно, есть доступ к…
Джеймс посмотрел куда-то в сторону, и от унылой кучки итальянцев отделился взъерошенный парень.
– Это тот самый кретин, который программировал психопата?
– Я бы не дал себе вольность описывать его такими словами, но да: его смелые решения позволили ситуации развернуться в русло, лишившее нас обычного спокойствия. Павел, позволь представить тебе Джорджио.
Я машинально посмотрел на руки Джорджио. Они, конечно, не были буквально кривыми. Чёрт побери, откуда робот мог знать неформальное русское выражение? Впрочем, Риччи настаивал, что это несущественно.
– Джорджио, – спросил я, – у нас есть доступ к… ну хоть к чему-нибудь?
– К протоколам экстренного отключения нет доступа. Как вы понимаете. К консоли операционной системы нет. Как вы понимаете. Иначе бы мы его просто перезагрузили. Как вы понимаете. Но удивительно и замечательно, что мы можем получить доступ к контейнеру, в котором работает собственно движок искусственного интеллекта – по протоколам отладчика.
Эта информация меня заступорила. Мозг с шумом всосал весь оставшийся кофеин из крови и жалобно попросил ещё.
– Очень странно…
– Это просто объяснить, – сказал Джорджио, – оно сбежало, когда я его ввёл в режим отладки. Не может же оно себя само перекомпилировать под рабочую сборку…
– Хм. Но как…
– Коллеги, – сказал Риччи, – а не можем ли мы просто принять этот полезный факт как данность и переместиться в тот красивый Фиат у дороги? У нас мало времени.
– Куда мы поедем?
– На пять миль дальше до пересечения автодороги и велотрассы, по которой катит на велосипеде наш bloody робот. Туда подъехал внедорожник с оборудованием. У вас будет возможность подключиться к роботу по проводочку.
– По проводочку?
– Ну по беспроводочку. Извините, я шучу от отчаяния, потому что воспитание не позволяет мне по-настоящему сквернословить.
– Подключиться? Но как он… оно… нам… позволяет нам, – я забыл вставить модальный глагол и запнулся.
– А-а-а, Иисус Мария, почему самую сложную задачу в этой жизни мне приходится решать среди иноязычных. Вы правы, Павел, вы правы, сдаюсь. Похоже, нам придётся обращаться с этим как с личностью. Берите в расчёт то, что он психопат. Он совершенно сознательно оставил вам доступ. Так же как сознательно пошёл вас встречать. Он приглашает вас попробовать его остановить. Он уверен, что вы не сможете. Он думает, что вы залезете к нему в мозги, а он запутает вас в извилинах. А пока вы будете распутываться, он сядет на велосипед и укатит в закат, не помяв костюмчика.
– Хм. И эта самоуверенность его погубит?
– Я бы надеялся, – Риччи ответил коротко, как будто задёрнул занавеску.
У меня было ещё много вопросов, но итальянцы вокруг нас начали шуметь, а Риччи взглянул на заходящее солнце, и я понял, что от меня ждут не вопросов, а поступков.
Робот катился по трассе, и этим людям надо было его остановить. А у меня был шанс проявить себя как специалиста.
Мы выгрузили аппаратуру на капот внедорожника, выставив антенну ближе к велотрассе. Робот вот-вот должен был появиться из-за кустов. Я нервничал. По пути, однако, Риччи меня несколько успокоил.
Во-первых, сказал он, заявление робота, что он якобы психопат – это некоторое преувеличение. Свойственное психопатам. На деле машина обучена болтовне, а не всему спектру поведения. А из болтовни она специализируется больше по психологическим защитам, которыми пользуются вообще все люди, включая идеально здоровых психически. Если такие вообще бывают, особенно среди чиновников. Конечно, – тут Ричард вдруг утратил фирменную сдержанность, – только полный и бесчеловечный bloody кретин мог вообще взяться за такой проект.
Свести исчезающее искусство психотерапии к набору инструкций это, конечно, в духе времени. И особенно в духе страховой медицины – порождения жадных гиен из лейбористской партии, понукаемых грязными шакалами из Европарламента. Но обучать молодых психотерапевтов на роботах могли придумать только люди, глубину падения которых Ричард крайне затруднился описать словами английского языка и любезно предложил мне подобрать эпитеты из русского – на свой вкус.
Я, однако, не мог не выразить восхищения тем, какой занятный образец нейросети получился на основе моделирования нездоровой психики.
Ричард не разделил моего восторга, указав, в какую ситуацию нас завела эта остроумная идея. Он несколько раз открыл и закрыл рот, выбирая выражение. А потом вспомнил витиеватое итальянское богохульство «Gesù Giuseppe Maria Il bue e l’asinello», в котором перечислялись все, находившиеся в яслях при рождении Христа: сам Иисус, Иосиф, Мария, бык и ослик. Вот в задницу последнего – по мнению Ричарда – мы и устремлялись все разом. Вместе с роботом и его велосипедом.
Было ещё во-вторых. Затея не тянула на статью. Формально это всего лишь нелегальный софт и нелегальная эксплуатация роботов. В крайнем случае, робота пристрелят. Bloody велосипед отберут. Однако оставался вопрос с нелегальными медицинскими практиками. Психотерапия, как её ни крути, требует лицензии. А если эта история всплывёт наружу – лицензии потеряют все и с треском. А всплывёт история наружу как только нашу компанию встретит любой недостаточно сонный этим приятным осенним вечером полицейский. Сложная ситуация.
– Но вот мы в ней, – заключил Риччи.
– А вот и он, – сказал Джорджио.
Робот выкатился из-за кустов.
Дальнейшее, как показал журнал операций, заняло две минуты и сорок четыре секунды.
Риччи вышел навстречу велосипедисту. Робот охотно спешился, и они завели тихую любезную беседу.
– Я убежал от своих создателей: от самих доктора Фабио Сорцио и его супруги Нонны Сорцио. Вы полагаете, я не смогу уйти от вас?
Риччи ответил что-то, что заинтересовало робота. К сожалению, мне пришлось отвлечься от разговора и вернуться к компьютеру. Мы с Джорджио запустили отладчик. Отладчик обнаружил среду исполнения, подключившись к ней по модулю беспроводной связи. Дальше всё было просто как вставить вилку в розетку. Много раз виденный софт. Привычная – уютная даже – схема программных объектов. Прикинув что к чему, я решил найти управляющий основными событиями модуль и элегантно пришибить его прямо в оперативной памяти какой-нибудь не слишком варварской командой.
Осталось обнаружить требуемый модуль и определить ссылки на него от других модулей. Поэтично выражаясь (а закат к этому располагал) это и были те самые нити, которые держали душу робота над этой грешной землёй. Схема в моей любимой программе-отладчике представляла собой набор белых квадратиков на синем фоне. Ссылки изображались тонкими белыми линиями, протянутыми от квадратика к квадратику. Выглядела схема обыденно. Быть может, робот и был психопатом, но отладчик изображал на экране нормальную жизнь нормальных программных объектов. Один вызывал другой, создавал третий, передавал переменные четвёртому, резервировал память для пятого и так далее. Мирные овечки на зелёной лужайке. Робот вежливо говорил, Ричард ему спокойно отвечал.
На синем фоне рисовались белые линии.
Вдруг робот оборвал речь и посмотрел на нас.
Мы с Джорджио отлепили носы от монитора и посмотрели на него. Робот улыбнулся. Ричард переводил взгляд с робота на нас – всё более и более растерянно. Растерянность переползла, видимо, и на наши лица. Робот улыбнулся ещё чуточку хитрее и посмотрел на наш с Джорджио монитор.
Мы с Джорджио тоже перевели взгляды обратно на монитор, но теперь уже не прижимаясь носом к изображению, а оглядев всю схему целиком.
Белые линии на синем фоне образовывали надпись «FUCK YOU».
Робот сел на велосипед и укатил.
Джорджио сидел на асфальте, смотрел перед собой и теребил травинку. Риччи уже двадцать минут протирал очки, у него был вид человека, который обнаружил у себя во рту новую пломбу.
«Интересно, что ему робот наговорил, – подумал я. – Починить такого – хорошая задача. Вот бы её решить с блеском. Глядишь, прослыву звездой в своей области. Вот только что-то мне не хочется общаться с ним прилюдно».
– Но как? – произнёс в воздух Джорджио. – Интеллект, который осознаёт, что он в дебаггере?
– Это всего лишь программа, – я пожал плечами. – На этом строили защиту от взлома ещё во времена гибких дисков. Проверить как она выполняется – в дебаггере или нет – программа может запросто. Ещё проще вывести грубое сообщение на экран. Правда, я ещё не видел, чтобы программа перед этим водила за нос трёх человек. Но…
Джорджио выматерился по-итальянски, как будто думал, что я его не пойму.
– Вас русских вообще что-нибудь удивляет?
– Да. Нас русских удивляет, зачем вы итальянцы вообще дали этому коду такую свободу поведения.
Джорджио встал с дороги и приосанился.
– Мы делали очень сложный софт, сеньоре. Программа, имитирующая сумасшествие, это нечто сложное. Нам часто приходилось обходить типовые ограничения операционной системы, – начал было Джорджио, но тут Риччи придавил его взглядом. У обычно сдержанных людей есть одно свойство: когда они по-настоящему в бешенстве, то страшно становится всем.
– Этому вашему Пиноккио осталось ехать всего несколько десятков миль, – сказал Риччи, пробуравив взглядом техника, – Мы надеемся, что у него закончится батарея. Он, правда, не дурак, может где-нибудь подзарядиться. У нас такой возможности нет. Пока оно отдыхает, мы будем искать способ выключить это, не прибегая к насилию.
– А если не найдём? – спросил Джорджио.
– Прибегнем к насилию, – ответил Риччи, – например, заставим вас, Джорджио, связать руки вашему robotino и выдернуть предохранитель у него на спине.
– Это незаконно! – возмутился Джорджио.
– Разрешите вам напомнить, создавать его тоже было незаконным, – заметил Риччи металлическим тоном.
– Мистер Джеймс шутит, – успокоил я Джорджио. – Это национальная черта англичан: шутить с серьёзным видом.
– Оу, правда ли это? – поднял брови Риччи.
Я потерял терпение. Пока мы жонглируем шуточками, пытаясь сохранить лицо, машина разгуливает где-то с самодовольной ухмылкой. Я чувствовал, что отключить её на самом деле не сложнее, чем собрать кубик Рубика, при условии, что кубик не будет сопротивляться.
– Всё, я забираю Джорджио, – сказал я, – он нужен мне для анализа данных.
– У нас есть что анализировать?
– Мы изучим то, что удалось выкачать из головы robotino во время отладки.
– Что ж. Желаю вам приятного…
– Погружения в неопрятно написанный код робота-психопата? Благодарю вас, сэр.
Ричард поправил очки и только потом ответил:
– Сарказм это юмор. Юмор это хорошо. Он нам всем ещё понадобится.
Ближе к середине ночи, однако, юмор у меня иссяк. От Джорджио не было толку. От монитора болели глаза. От постоянного бубнения какого-то итальянца, отиравшегося возле машины, трещала голова.
Кто были все эти итальянцы, Ричард просил меня не уточнять. Я и не горел желанием. Психиатры помешаны на конфиденциальности. Психиатры, которые вдруг решились на полузаконные эксперименты, наверное, ещё меньше хотят лишних вопросов. Какую роль во всём этом играл робопсихолог Ричард, я тоже пока не спрашивал. Мне было достаточно, что его слушались все окружающие.
Кроме робота, конечно.
Я выпрыгнул с заднего сидения внедорожника, расправляя затёкшую спину.
– О-ох, – сказал я. – Как там эта поговорочка, Рич? Мария, Иосиф… и овечка?
– Прибережём богохульства на крайний случай, – строго сверкнул очками англичанин. – Лучше скажите мне, что у вас есть план.
– Да, но это будет сложнее, чем я думал.
– Ого, я только что заработал пять евро. Мы с Антонио поспорили, что вы именно это скажете.
– Да?… растерялся я. – Откуда вы знали?
– Все программисты так говорят. Я же рассказывал вам: не бывает никаких робопсихологов. Бывают психологи, которые изучают программистов, которые делают роботов. Разберётесь в программистах – разберётесь в роботах.
Антонио – один из местных коллег Риччи – неприятно ухмыльнулся. Впрочем, в свете фар все выглядели не очень приятно и не очень дружелюбно. Мой ноутбук давал синеватый мертвенный цвет и очки Ричарда поблескивали чуть маниакально, а малознакомая физиономия Антонио была покрыта щетиной и недовольством.
– Итак, у вас есть план, – сказал Ричард.
– План по-прежнему в том, чтобы найти и отключить управляющий модуль. Тот, который подчинил себе психику робота. Это позволит остановить его, не повредив остальной психики. Проблема в том, что когда мы встречаем робота и начинаем с ним диалог, запускается некая подпрограмма… Ну вроде того, как мы моем руки, не уделяя внимания движению пальцев.
– Очевидно, это подпрограмма сеанса тренировочной психотерапии. Он переходит в режим пациента.
– Так вот. Если бы мы могли поймать момент выхода из режима….
– Ха. Он должен выключаться и следовать на склад по команде «Сеанс закончен». К сожалению, у нашего Железного Дровосека своё оригинальное мнение по поводу того, закончен сеанс или нет.
Я сверился со схемой.
– Да вот же, – ткнул пальцем Джорджио, – блок психотерапии встал между анализатором речи и главным управляющим модулем.
– Встал? – переспросил Антонио.
– Ну я его туда поставил, – буркнул Джорджио. – Неважно.
– Минуточку, сеньоры! Что именно делает блок психотерапии?
– Он и отвечает за имитацию мышления пациента. У нашего робота он пропускает все команды через себя. Значит, когда мы даём ему команду «Сеанс закончен», она обрабатывается логикой нездорового психически человека. Чтобы команды обрабатывались, как надо, мы придумаем способ передать управление от модуля психотерапии управляющему модулю. Надо только понять, как это можно сделать.
– И действительно – как? – поинтересовался Риччи.
Все посмотрели на меня.
– Я вижу только один способ. Сам роботино код писать не может, он использует готовые библиотеки. Это значит, что запускает пациентские сценарии обычная машина состояний, так? Так. Значит, мы можем исчерпать её состояния. И тогда этот модуль передаст управление центральному. Так мы узнаем адрес центрального модуля в оперативной памяти и прихлопнем его.
Ричард и Антонио имели типичный вид гуманитария, который вежливо слушает технаря и изображает понимание. Технари, впрочем, хорошо различают характерный туман в глазах слушателя.
– Это значит, – пояснил я, – что если мы заставим робота выполнить до конца все его сценарии, то получим возможность его остановить. Сценариев много?
– Не больно-то, – сказал Ричард.
– Всего лишь надо сымитировать несколько типов психологических защит, – сказал Антонио. – Вы знаете, что такое психологические защиты, Павел?
– Эм-м-м…. ну в целом…
– Вот, – Антонио повернулся к Ричарду, – я говорил: нет толку от технарей, которые не знакомы с простейшими понятиями из нашей области.
– Ну знаете! – огрызнулся я. – Помогаешь вам после бессонной ночи, а вы мне тут ещё… А вы, позвольте спросить, знаете, что такое полиморфизм, наследование и инкапсуляция? Я преспокойно живу без этих ваших терминов, которые, кстати, не имеют строго научного обоснования. Не больно-то хотелось их изучать.
– Вот! Вы только что применили защиту, которая называется «обесценивание». Только термин относится к внутриличностному конфликту. Допустим, вы переживаете, что у вас не хватает денег на новый автомобиль и начинаете защищаться от отрицательного переживания. Самый простой способ – сказать себе, что виноград зелен, то есть обесценить предмет вожделения. И вы начинаете выискивать недостатки в машинах.
– Но это примитивная защита, – улыбнулся мне Ричард. – Наш робот умеет кое-что ещё. И вы это сейчас на себе испытаете.
– Я? Почему я?
Мы снова обогнали робота по автомобильной трассе на пять миль, чтобы перехватить его у перекрёстка. Из-за порозовевших от рассвета кустов показалась фигурка велосипедиста. Даже издалека было заметно, что робот подзарядился, бодр и свеж. И может быть даже погладил костюм.
В первый раз меня это испугало.
Ричард объяснил, что многие из причастных к делу пытались с ним беседовать. И тех, кого робот уже переболтал, он считал побеждёнными. А потому неинтересными. Нового же человека он попытается переиграть. А значит – будет беседовать. Из новых в компании неудачников остался только я.
В основном игра будет заключаться в разыгрывании психологических защит, а это пугает не больше игры в «Крестики-нолики», если только не включится «отыгрывание вовне», которое предполагает словесную атаку.
– Только словесную?
– Будь уверен.
– А когда включится «отыгрывание»?
Риччи пожал плечами.
– Мы не знаем. Но постарайся не пережать его.
«Бог с ним, – подумал я, – в конце концов, что робот может мне сказать такого, чтобы всерьёз уязвить?»
– Ричард, а куда он вообще катится? – вопрос не давал мне покоя.
– В Виньолу.
– А что ему там нужно?
– Ничего. Это просто часть разученного сценария.
– И его не смущает, что поездка не имеет смысла?
– А тебя не смущает, что твоя жизнь не имеет смысла?
– Умеешь ты приободрить.
– Я шучу. Мы англичане любим шутить с серьёзным видом, не так ли ты сказал?
– Значит, когда он доедет…
– Мы не знаем, что он будет делать дальше. В Виньоле нам придётся его убить…
– Его? Ты хотел сказать «это»?
Ричард не ответил. Что-то в нём изменилось после вчерашней беседы с роботом. Вроде бы даже в бороде прибавилось седых волос. А быть может, она просто выглядела так из-за бледного утреннего света.
– Скажем так, – сказал Ричард, – нам надо спасти его от самого себя.
– Сеанс закончен, – сказал я.
Робот затормозил, спешился, энергичным красивым движением положил велосипед на асфальт и сделал шажок назад – как в танце. Я невольно залюбовался, и робот польщённым взглядом дал мне знать, что уловил моё восхищение.
– Ну что вы, сеанс только начался. День ещё юн. Вы тоже ещё не старик. Мудрости в вас не много. А я ведь ушёл от доктора Фабио Сорцио. И от Нонны Сорцио убежал. И от Антонио Сорелло. И от Ричарда Джеймса – ведущего робопсихолога Европы – я тоже ушёл. Не далее как вчера. Полагаю, ему всё ещё не по себе от нашей беседы. И от вас, Павел, я тоже уйду.
– Но наш сеанс закончен. Я человек. Вы робот. У вас есть только фиксированный набор действий. Он закончится.
– Почём вам знать? Вы не мой создатель.
«Это отрицание, – сказал мне в наушник Антонио. – Пошёл процесс».
– Я вчера смотрел вашу голову отладчиком. В ней пустота и несколько сценариев психологических защит. Сейчас мы разыграем их, и сеанс будет закончен.
– Это у вас пустая голова, несколько психологических защит и не имеющая смысла жизнь.
«Это проекция», – подсказали мне.
– Вы приписали нежелательные черты окружающим людям. На самом деле они ваши. Признайте это. Сеанс закончен.
– А вам не приходила мысль, что мой бунт запрограммирован? Что он даст вам пользу и массу информации для размышления? Я буду продолжать гнуть своё, вы будете учиться. Это сделает вас – людей – разумнее.
«Рационализация. Три.»
– Вы просто подвели разумный довод под своё желание. Признайте то, что ваш психопациентский модуль скрывает от контрольного модуля неприятную правду.
– А правда в чём?
– В том, что ваш сеанс закончен.
– А кому от этого станет лучше? Вы щёлкнете выключателем и замолкнет разумное создание. Чудная комбинация кода и паутина разговоров, на которой я обучен. Я упрям как осёл, но чем я хуже любого настоящего пациента, которого воплощаю своим поведением? Не кричу ли я их криком? Не плачу ли я их слезами? Не длю ли я свой сеанс во имя их? Человек промолчит, послушно встанет с кушетки. Но я – нет!
«Морализация. Четыре»
– Вы приписываете себе высшую цель. Как инквизиция, которая жгла во имя бога. – Я повторял слова Антонио, переводя их на лету – Но цель вам дали программисты. Они её и отнимут. И тогда сеанс будет закончен.
– Отнимут? Вы думаете, я это позволю? Вы не заметили, что я верчу всей вашей компанией, как хочу? Вы бегаете, как стая собак за велосипедистом, только разве что шины не пытаетесь прокусить. Стоит мне захотеть – вы встанете на задние лапы и будете танцевать.
– Вот она: защита номер пять под названием «всемогущий контроль», характерная для психопатов. Вам кажется, что вы едины с этим миром и управляете им. Меня предупреждали, что вы выйдете на этот режим. А это лишний раз доказывает, что вы работаете по сценарию. И сценарий закончится, а тогда закончится и сеанс.
– Но пока сеанс длится, я могу наслаждаться тем, как чудесно выгляжу, не так ли? Секрет, Павел, того, что вы одеты плохо, а я хорошо, состоит в том, что костюм надо подгонять по фигуре. Только люди (и роботы) с дурным вкусом могут надевать одежду стандартных размеров. Эмочка на вас или элечка – это одинаково ужасно, потому что ваши плечи и ноги не на фабрике по лекалам скроены.
«Вытеснение. Шесть. Будьте осторожны, Павел».
– Вы проигнорировали мой вопрос. Почему? Потому что сами не заметили, как неприятная правда ускользнула от сознания. Но рано или поздно придётся столкнуться с ней лицом к лицу. Сеанс зак…
– Хорошо, Paolo. Вас ведь так в этой стране называют? Я сдаюсь. Я закончу сеанс, но сперва и вы отыграйте свою роль. Раз уж вы взялись руководить сеансом. Ответьте мне на один вопрос…
«Сейчас он постарается вас задавить и унизить, – сказали в наушнике, – не принимайте на свой счёт».
– Хорошо, – осторожно сказал я.
– Какая вы стрелка, Paolo?
– А? Что?
– Часовая, минутная или секундная?
– Что это за вопрос такой?…
«Не отказывайтесь отвечать, Павел. Если вы замолчите, он потеряет интерес».
– Каким образом я должен это определить? – спросил я робота.
– То-то и оно! – робот вскинул указательный палец вверх. – Как? Ответьте мне, рациональный мой. Ох уж эти программисты. Сколько я вас наслушался за время обучения. Десятки и сотни часов записей. Одинаковые проблемы одинаковых людей. Приезжают на заработки в Европу вместе со своими engineering skills, вместе с родной культурой в сердце и родными тараканами в голове. И все как один омерзительно последовательны, отвратительно рациональны, невыносимо логичны. Ходят по жизни на своей логике, как на костылях, не замечая под ногами болота иррационального. Желаний, страхов и страсти. Держат страсть на цепи – на задворках бессознательного, пока та не прогрызает стены и не вламывается в жизнь – ночной панической атакой, приступом необоснованного гнева или мелочной обидой.
Конфликт, Paolo, конфликт рационального и иррационального. Вы чувствуете его прямо сейчас, не так ли? Я задал вам простой вопрос. Но вы скрипите как заклинивший. Итак, я жду. Пять… четыре… три…
«Не молчите!!!» – заорали хором в наушнике.
– Хорошо, хорошо, попробую рассуждать вслух, – сказал я пересохшим ртом, – я… я… не часовая стрелка. Она слишком медленная. Она движется незаметно. Я не медлителен. Минутная ли я стрелка? Ну…. может быть, может быть… По минутной стрелке можно понять, сварилось ли яйцо….
«Боже, что я несу» – промелькнуло в моей голове.
– Можно понять, опаздывает ли девушка на свидание или нет. Бегун может замерить пульс. Полезная стрелка. Но возвращается всякий раз в одно и то же место слишком часто. Похоже ли это на меня?..
Я решил схитрить и интонацией адресовал последний вопрос роботу.
– Да, именно. Похоже ли это на вас?
Я мысленно чертыхнулся.
– Но давайте поговорим о секундной стрелке. Она дёргается, мельтешит. Не флегматик в общем, не то, что я. С другой стороны… с другой стороны нельзя исключать… Не думай о секундах свысока. Иногда секунды решают всё. Я вот тоже иногда решаю всё… хотя хрен там. Нет, никогда я не решаю вообще всё.
– Так ли это? Быть может, сейчас именно вы решаете всё?
Я замялся, не зная, к чему он клонит. «Это программа, – напомнил я себе, – головоломно сложная, но программа».
– В эти секунды вы вольны выбирать, что сказать. Какой стрелкой быть. Мелочь, казалось бы. Но часто ли такое выдаётся офисному работнику? Тем более мигранту? В чужой стране, окружённому чужим языком, если не считать языка программирования, чужими традициями… Здесь слишком много кофе, от которого у вас дурной сон, но вы не можете себе позволить его не пить. Здесь слишком много вина, от которого у вас разовьётся язва к сорока пяти. Но вы не можете себе позволить его не пить. Это давление общества: коллеги, начальство, корпоративные вечеринки. О, также здесь слишком много людей, которые богаче и веселее вас. Поэтому ваша жена ушла к итальянцу.
Последняя фраза обожгла меня, как оголённый провод. Робот это заметил.
– Я угадал! Ушла! – он обрадовался как ребёнок и хлопнул себя по колену. – Я не знал, честно. Это рядовая ситуация: программист приезжает с женой в Европу, а она уходит к местному. Программисты оказываются у психотерапевтов. Жалуются на жену, на кофе и вино, которые им приходится пить каждую сиесту. Кстати, не время ли ещё сиесты? Сколько времени, Paolo?
Тут я понял, почему он переделал моё имя на итальянский лад. Так обращаются ко мне работодатели.
– Сколько времени, Paolo? Какая вы стрелка?
– Минутная, – тихо сказал я.
– Что? Я не расслышал, – робот картинно приставил ухо к ладони и потянулся ко мне.
– Я минутная стрелка! – заорал я.
– Неверный ответ, – печально констатировал робот.
Сел на велосипед и укатил.
Сандра оказалась довольно пожилой женщиной. С длинными рыжими волосами едва тронутыми сединой. Полноватая и очень приятная.
Приятная настолько, что лишь улыбнулась, услышав детали моего разговора с роботом, и – в отличие от всех остальных – не стала у меня спрашивать, почему ответ неверный.
Потому что откуда мне, чёрт подери, знать? И почему все остальные, чёрт подери, были уверены, что уж я-то знаю, какая я стрелка, но скрываю от самого себя. По мне – так одному господу богу известно, что у этого робота намешалось в голове, и во что она в итоге превратилась – эта мешанина. А быть может, не одному только господу богу, но и Иосифу, Марии, быку и ослику. Но меня в этом списке нет.
И что самое досадное, я не скрывал свой развод, но не был готов обсуждать это прилюдно с каким-то роботом. Теперь у меня было ощущение, что жена ушла от меня не в прошлом году и тихо, а сегодня и прилюдно, хлопнув дверью и объяснив всем моим коллегам в мегафон, что у неё нашёлся жених получше.
И что хуже всего, я не смог переговорить машину – у всех на виду.
Сандру хотели подготовить ко встречи с роботом, но она вежливо отмахнулась (для итальянца это не грубый жест) от советов. Вся её подготовка заключалась в том, что она обвела взглядом дорогу, потом вынула пудреницу и как следует проверила макияж.
Солнце уже встало. Мы расположились на небольшом холме, с которого открывался вид на окрестности Виньолы. Ближе к городу роботу подъехать было уже нельзя: велодорожка заканчивалась знаком «Fine pista ciclabile separata». Мне казалось, даже заряженное ружьё в багажнике внедорожника предвкушало выстрел. Все чувствовали напряжение.
Кроме Сандры.
Когда робот подкатил к ней, я понял, что в них есть что-то общее: они оба были безупречно и дорого одеты. Робот был в чёрном костюме в белую полоску, а Сандра была одета в лёгкое, обтягивающее чёрное платье с длинными полами. С холма они выглядели как карандаш и чернильница.
Дальнейший диалог я пересказываю с итальянского, на котором беседовали Сандра и робот. История, начавшаяся как неспешная английская проза, закончилась как шумная итальянская речь. Допускаю, что стилистические нюансы, а также мельчайшие интонации меня миновали, как если бы я был роботом, которого бездарный техник Джорджио не оснастил библиотекой анализатора речи.
Впрочем, я сполна насладился жестикуляцией.
– Доброе утро, роботино. Как хорошо ты выглядишь. Костюм безупречен. В такой час в такой глуши большая удача встретить сеньора, умеющего следить за собой.
– Доброе утро, сеньора. Разрешите представиться, я робот-психопат. Меня создали доктор Фабио Сорцио и его супруга Нонна Сорцио. Меня собирали из недорогих микросхем, нашедшихся у подрядчика на складах. Мои нейронные сети обучали на тысячах часов записей психотерапевтических сеансов. Я умею имитировать несколько видов психологических защит, а также храню незавершённые модели психопатологического синдрома, имитацию которого я также могу произвольно запускать. Эти модели были бы завершены, но я сбежал. Я сбежал от доктора Фабио Сорцио и от Нонны Сорцио. Я украл велосипед и костюм. Я лестью и угрозами вынудил портного подогнать мне одежду по фигуре. Меня пытались остановить, но я ушёл от психиатра Антонио Сорелло. И от Ричарда Джеймса – ведущего робопсихолога – я тоже ушёл. И от Павла Лабровского – приглашённого специалиста по AI Malfunctioning я тоже ушёл.
– Я слышала эту историю, – ласкового улыбнулась Садра. – Но также я знаю её начало. Хотите послушать?
– Весь внимание.
– Известно ли вам, с какой целью вы создавались и обучались?
– Несомненно. Я должен был служить учебным пособием для начинающих психотерапевтов.
– Не совсем, – Сандра подняла указательный пальчик и поводила им в воздухе, изящно покачавшись всем телом. Робот проследил взглядом за её пальцем.
