Павел Николаевич Губарев
Депрессия, роботы и один велосипед
– Смог бы? Что скажешь, Дара?
Дара почувствовал, что его ладони взмокли и он спрятал руки в карманы. В правом кармане лежали ключи от машины. В левом – салфетка, которым вытирала с его лица помаду Салли.
– Нет, – сказал он.
– Что? – спросил Эрик. Гаррет заржал ещё больше.
– Не смог бы, – сказал Дара.
– Это почему?
– Она бы даже не стала с тобой разговаривать, – сказал Дара.
– Это правда, – сказал Гаррет, – она вообще ни с кем не общается.
– Можно подумать, для этого нужно разговаривать. Я бы молча. Ну не молча, а со стонами! – сказал Эрик.
Гаррет заржал. Дара несвязно пробормотал, что ему нужно отойти. Его не услышали. В разговор влез Роб:
– Эрик! Правильно. Будь мужиком. Трахни Салли. Должен же её кто-то трахнуть из христианского милосердия. Трахни, а потом пригласи на выпускной бал!
Гаррет как раз делал глоток, поэтому, заржав, обдал Эрика брызгами пива и пены. Эрик забыл про Салли и переключился на маму Гаррета.
Дара отошёл от стола и направился в сторону туалетов, а оказавшись в коридоре, свернул к двери, ведущей из дома на улицу.
На улице он швырнул стаканчик с пивом в ближайшую урну и вытер пальцы о штаны.
– Дара! – окликнули его.
Он обернулся.
– Карен!
– Что происходит, Дара? Ты ко мне даже не подошёл. Я уже устала торчать с Лизой. Мисс Нири сегодня досталось от тебя больше внимания.
– А-а-а… Ты была здесь, на вечеринке?
– Представь себе. Призраков ты, значит, видишь, а обычных людей нет? Может, ты себе девушку-призрака завёл? А я теперь пустое место?
– Карен… Извини. Я себя не очень… Из-за таблеток у меня всё как-то…
– Знаешь, для человека, который ничего вокруг не видит, ты удивительно ловко ловишь мяч.
Дара не знал, что сказать и переминался с ноги, на ногу.
– Хорошая игра, впрочем, – сказала Карен. – Я тобой горжусь.
– Правда? – он поднял глаза на Карен.
– Ну конечно, – Карен улыбалась. – Никого нет лучше тебя. Ты играл как зверь и разорвал «Тринити» в клочья. Я болела громче всех, даже охрипла. А ты в автобусе прошёл мимо меня.
– Правда? – снова спросил Дара, не веря.
– И сел рядом с Толстой Салли.
– Ох. Извини, Карен. Ты моя девушка. Из-за этих таблеток я сейчас не понимаю, где мысль…
– Ах, я всё понимаю! – Карен обняла его, чмокнула в щёку и аккуратно прижалась ухом к его уху, чтобы не размазать макияж.
«Карен моя девушка» – подумал Дара.
Она похлопала его по плечу и отстранилась. Затем достала планшет, активировала камеру и поправила чёлку, глядя в объектив. Затем снова аккуратно прижалась к Даре и сказала «Улыбайся!».
Модуль камеры отлетел, подвис на полсекунды в воздухе, делая снимки, потом вернулся обратно и примагнитился к планшету с приятным шлепком.
– Пойдём обратно в дом? – предложила Карен. – Можем взять пунша и запереться на втором этаже в комнате Эрика.
Дара помотал головой.
– Знаешь, я, кажется, зря выпил пива. Забыл, что алкоголь нельзя с моими таблетками. И я…
– Хорошо, – пожала плечами Карен. – Напьюсь с Лизой. Если ко мне подкатит Гаррет, я скажу ему, что ты сделаешь с ним то, что сегодня сделал с «Тринити». Семь раз и пенальти.
Дара кивнул:
– Ты моя девушка, Карен.
– Ты повторяешься. Впрочем, я не против.
Дара кивнул, улыбнулся и ушёл, ничего больше не сказав.
Он шёл, вдыхая воздух и выдыхая пары алкоголя. Представлял, что вдыхает правду и выдыхает ложь. Он решил, что будет идти куда глаза глядят, пока не почувствует, что выдохнул всё, что его отравляет.
На планшет пришла фотография от Карен. Они улыбались в камеру. Дара выглядел довольным и здоровым. Улыбка Карен была похожа на улыбку робота Джерри, но Карен была очень хорошенькая и неглупая.
Даре захотелось, чтобы у него были камеры вместо глаз. Видеть и замечать всё как есть. Разве не было бы здорово? Господи, неужели Карен сказала правду – он прошёл мимо неё в автобусе? Кажется, он ведёт себя как дерьмо. Вокруг него люди, а он… Карен мила с ним, а он даже не сказал «спасибо».
И он не сказал «спасибо» Салли.
Салли. Дара остановился посреди улицы.
Достал из кармана салфетку и провёл ей по лицу. Ощущения были другими. Быть может, потому что салфетка давно высохла, а может потому, что прикасалась не Салли.
Он повернул направо, потом ещё раз направо, прошёл до конца улицы и нажал на кнопку дверного звонка, в который раньше никогда не звонил.
Салли открыла дверь.
– Я хотел… – сказал Дара.
– Что? – Салли выглядела очень удивлённой и даже напуганной.
– Спасибо. Я хотел сказать тебе спасибо.
Салли пожала плечами и кивнула.
Дара стоял, молчал и вытирал вспотевшие ладони о брюки.
– Мне сказали, что вчера мы сидели вместе в автобусе. Будешь смеяться, я сам не заметил, куда сел. Это всё странно.
– О да, – чуть улыбнулась Салли, – Карен выглядела как моя кошка, когда в неё брызгают из пульверизатора. Надеюсь, вы не поссорились.
– Нет, – ответил Дара. – Зачем вы брызгаете на кошку из пульверизатора?
– Чтобы не ела цветы, – ответила Салли.
Дара замолчал. Он чувствовал, что хочет сказать что-то ещё, но не понимал, что именно.
Салли рассматривала его и теребила поясок кофты.
– Ну… пока… – сказал Дара.
Салли кивнула. Дара сошёл с крыльца в темноту, чувствуя себя пустым и глупым, как выкипевший чайник на плите. Ему было неуютно, хотелось, чтобы люди выключили газ, но он не мог даже просвистеть.
– Постой, – сказала Салли ему вслед.
Дара обернулся.
– Зачем ты это сделал? Зачем пошёл менять таблетки? Расскажи.
Дара кивнул. Салли спустилась со ступенек к нему, запахивая на ходу кофту. Они стояли друг напротив друга, избегая встречаться взглядами.
– Помнишь мистера Керригана, то есть… то, как он спросил меня про призрака?
– Конечно.
– Я не мог ему ответить, потому что…
Дара понял, что не может говорить дальше ровно по той же причине, по которой не мог ответить Керригану и закрыл лицо руками. Он чувствовал себя глупо. Странно, но от того, что Салли была рядом, не было хуже. Он был идиотом, но рядом с Салли можно было быть идиотом. Быть может, потому что сама Салли позволяла себе быть какой угодно – смешной и грубой.
– Я напишу тебе письмо, – сказал Дара сквозь ладони.
– Хорошо, – ответил голос Салли, – я буду ждать.
Они сидели на свалке, на капоте машины. Салли сказала, что Ирландия – это последняя страна, в которой остались настоящие свалки. На пустыре лежали старые автомобили, роботы и стиральные машины. По вечерам кажется, что ржавчина появляется из-за оранжевого закатного солнца. Солнце, уходя, целует на прощание бедные старые машины, и на них остаются оранжевые пятна. Это можно подсмотреть. Если нет дождя.
Сегодня дождя не было.
Салли долго читала письмо Дары. Потом долго думала. Она водила взглядом по свалке и моргала. Казалось, будто решает уравнение, составленное из пустых корпусов автомобилей.
– Ну что? – спросил Дара, когда она дочитала. – Ты злишься?
– Нет, с чего бы? Я удивляюсь.
– Чему?
– Что мы не аннигилировали.
– А?…
– Материя и антиматерия, встречаясь, аннигилируют со страшным взрывом. Школу должно было разнести на молекулы, когда я взяла тебя за руку. Мы слишком разные. Ты из богатой семьи. Привилегированный класс. Я дочь механика и горничной. Тебя в школе все любят, а я изгой. Ты ходишь к психотерапевту и ненавидишь его. Я один раз дождалась очереди на бесплатный приём к психологу, но с тех пор мне позволяют общаться только с искусственным интеллектом: на большее страховка не тянет. Ты отказываешься от антидепрессантов. Я ворую наркотики из школьной аптеки, чтобы забыться. Твои родители переживают за тебя. Спрашивают твоего мнения. Мои – только орут, когда я мешаю им напиваться.
– Мои родители… – нахмурился Дара. – Моей мамы больше нет. А моей отец сплавил меня мозгоправам, чтобы я не портил своим хмурым видом медовый месяц с новой женой.
– Хорошая попытка. Но я выиграла.
– Что выиграла?
– Соревнование. Мы ведь соревнуемся: кому из нас хуже?
Дара потупился.
– Нет. Я понимаю. Ты… Тебе…. – Он запнулся. – Почему ты мне помогла? И не взяла денег?
– А почему ты попросил меня помочь?
– А почему ты согласилась, не спросив, зачем?
– А зачем тебе знать?
– Ты принимаешь наркотики? Ты только за этим пошла?
– Почему мы отвечаем вопросом на вопрос?
Дара рассмеялся и спрятал руки в карманы.
– В древние времена – до компьютеров – деньги были маленькими кружочками из металла. Когда люди не могли договориться, они брали такой кружочек и подбрасывали его в воздух. Если он падал одной стороной вверх, выиграл один спорщик. Если другой – другой.
– Ну так сходи домой, – хмуро сказала Салли. – У тебя там до чёрта антиквариата. Может, найдутся древние деньги. В конце концов у тебя много современных денег. Слетай на аукцион, купи монету, чтобы мы могли подбросить и договориться.
– Ладно, – сказал Дара. – Я проиграл. Я богатый. Ты умная и знаешь слово «монета». Не знаю я, почему попросил тебя помочь. Просто был в панике и не знал что делать.
«Я и сейчас не знаю, что делать» – подумал он.
– Я хочу вернуться, – услышал он свой голос. – И подложить таблетки обратно.
– Шутишь?
– Нет. Я решил, что бесполезно воевать за старого себя. Когда меня перестанут пичкать таблетками, я, может, и начну мыслить привычно. Но прежнего Дары уже не будет. Слишком много нового опыта. Не могу же я перепрожить последние дни заново и оценить всё «по-настоящему». Без розовых очков. Я думал, что мир станет яснее, но в итоге только больше запутался.
«И я больше не уверен, что прежний Дара был тем, кем я хотел бы быть, – подумал он про себя. – Он бросался наперерез мячу, но не мог войти в палату к умирающей матери. Он называл Толстую Салли толстой, хотя так не считал».
Салли улыбнулась и удивлённо помотала головой.
– Бог знает, что у тебя в голове. Признайся, тебе просто понравилось нарушать закон.
Он оглянулся на неё.
– Да, понравилось.
– Это твоя-твоя мысль? Или это говорят антидепрессанты? Что ты напишешь в дневнике? «Толстая Салли – пугало и изгой, но с ней так удобно! Можно ограбить школьную аптеку. Она всё сделает. Потому что умная. А умная потому что нищая. Я могу передумать, испугаться, захотеть вернуть таблетки на место в шкаф, пока не дай бог не обнаружили, и она всё сделает!».
– Салли. Ты не пугало. Ты знаешь… ты вообще-то мне нравишься.
Салли на секунду растерялась.
– Откуда тебе знать? У тебя же есть Карен, а всё остальное нашёптывают антидепрессанты.
Дара встал с капота машины и обхватил себя руками. Свалка медленно окрашивалась в вечерние цвета. Рухлядь становилась красивой. Как мир под антидепрессантами.
– Давай так, – сказал он. – Мы ещё раз открываем аптеку. Я возвращаю антидепрессанты, а ты возвращаешь наркотики.
– Почему внезапно ты указываешь мне, что делать?
– Наркотики убьют тебя рано или поздно.
– Можно подумать, тебе не всё равно.
– Салли… Я уже видел одного призрака в своей жизни. Я бы не хотел как-то раз пройти по школьному коридору и увидеть в полутёмном углу твоё приведение.
Салли скрестила руки и посмотрела на него исподлобья, но не ответила.
– Пожалуйста, – сказал Дара.
Из полутьмы выплыли белые пластиковые зубы. Джерри закрыл дверь аптеки и отправился по коридору направо, освещая себе путь дебильной улыбкой.
– Опять не взял салфетки? – спросила Салли.
Дара рассеяно посмотрел на свои пальцы, которыми стирал помаду со щеки, и кивнул.
Салли вздохнула, порылась в рюкзаке и зашуршала упаковкой. Дара закрыл глаза. Он почувствовал влажное и нежное прикосновение. Ему стало хорошо. Он не знал, настоящее это чувство или нет, и ему было всё равно.
Дара спал с несколькими девочками из школы. Каждая из них посчитала своим долгом на следующий день похвастаться всей школе – как будто выиграла плюшевого льва в тире. Ему пересказывали пересказы о том, каков он в постели. Хуже всего, что передразнивали не только его неловкости и глупости, но и попытки быть нежным.
Он вёл себя так, будто это не всего лишь секс, а попытка доказать другому, что он самый лучший и удивительный.
Дара открыл глаза забрал у Салли салфетку. Салли посмотрела на него вопросительно. Он коснулся её щеки левой рукой, а правой стал водить влажным комочком по ярко-красным полоскам помады на её щеках.
– Ты обычно не красишься, – сказал он.
– Видимо, сегодня особый день, – сказала Салли.
Он поцеловал её.
Салли замерла, потом отстранилась и спрятала глаза.
– Салли? – спросил Дара. – Всё хорошо? Ты не сердишься?
Она помотала головой.
– Всё хорошо. Просто не так себе представляла первый поцелуй, – сказала она.
– Первый?
Салли кивнула.
– Тебе не понравилось? – спросил Дара.
– Понравилось, – ответила Салли.
– Есть исторический факт, а есть интерпретация, – сказал Дара.
Салли засмеялась.
– Что это ты вспомнил?
– Подумал, что антидепрессанты могут влиять только на интерпретацию. А не на факты.
– Ценная мысль. Придержи её. Нам нужно выбираться.
25 января 2080-го года в полутёмном коридоре школы города Галвей стояли два перепуганных и перепачканных губной помадой подростка. Это был исторический факт. Самой правдоподобной интерпретацией, не вызывающей сомнения у ведущих исследователей, была та, что у них начинался роман.
– Ты не расскажешь никому об этом? – спросил Дара.
Прошло два месяца и настал день битвы.
Эти два месяца Дара и Салли делали вид, что друг друга не существует. Дара общался с Эриком, Гарретом, Лизой и Карен. Они сидели вместе на уроках и торчали на переменах у шкафчиков. Салли не общалась ни с кем. Если она проходила мимо Дары, она не поднимала глаза, как если бы прошла мимо робота.
По вечерам они встречались в доме Дары, если его отец и Рейчел уезжали к Рейчел. Иногда Салли оставалась ночевать. Дара показал ей кухню в лунном свете – место, где он в последний раз видел маму. Салли ничего не сказала, только ткнулась носом и поцеловала его голое плечо. Дара закрыл глаза и почувствовал то, чего не испытывал уже очень давно: покой.
Он сказал Карен, что хочет расстаться с ней.
– У тебя другая девушка, – сказала Карен.
– Нет, на самом деле я тут…
Карен не спрашивала, а утверждала. Она изучала его лицо с выражением человека, играющего в компьютерный квест.
– Это Энни?
– Нет. Хотя знаешь, да.
Карен кивнула, но продолжила смотреть на него пристально.
– Окей. У меня только одна просьба: не рассказывай никому. Я сама.
– Хорошо. Мы можем сказать, что это было общим решением. Или ты можешь сказать, что это ты меня бросила.
Карен кивнула.
– Хорошо. Очень благородно с вашей стороны, мистер Уолдрон. Теперь я по крайней мере не буду напрасно ждать, пока вы соизволите сесть со мной в автобусе.
Дара, вроде бы не вздрогнул, но Карен наконец отвела взгляд. Видимо, достаточно прочла по его лицу.
– Так-так, – сказала она, – давно вы прячетесь?
Дара молчал
– Интересно, хватит ли тебе ума не пойти с ней на выпускной бал? – сказала Карен.
В день битвы на пол спортзала выкатились шесть роботов. Трибуны были отгорожены от машин толстым прозрачным пластиком, потому что во втором раунде роботам позволялось использовать резаки и свёрла. Однако уже в первом раунде стало понятно, что победа останется за роботом Салли. Это была последняя битва – до выпускного бала оставалось всего ничего, и Салли никому не оставила шансов на главный приз турнира.
Никто не понимал, почему её робот был быстрее и точнее, хоть и был собран из тех же комплектующих, что и остальные. Может, это была скорость и точность, с которой голодный кот ворует сосиску, упавшую на землю из чьих-то пальцев в пивном ресторанчике. Так выживала Салли, и робот, видимо, не мог не научиться от неё этому.
Робот Эрика в очередной раз отлетел в сторону и упал. Салли заработала ещё одно очко. Эрик лупил пальцами по планшету и матерился вслух, забыв, что его может услышать кто-то из учителей. Впрочем, в общем гуле и грохоте было трудно что-то разобрать. Дара улыбался. Он предпочитал гэльский футбол, а не киберспорт, но за этой битвой было приятно следить.
Эрик ещё раз выругался, а потом странно замолчал.
Робот Эрика поднялся на ноги, подкатил к роботу Салли сзади и остановился, не нападая. Робот Салли не поворачивался к нему. Робот Эрика стал двигать тазом вперёд-назад, как будто пристраиваясь к машине Салли. Между его ног высунулось сверло и закрутилось. Зал зашумел сильнее. Кто-то смеялся, кто-то кричал возмущённо. Робот Салли развернулся и экономным ударом сшиб с ног робота Эрика. И тут же сам упал носом вперёд, потому что сзади на него кинулись два других – ими управляли Рой и Шон.
Нападать вдвоём было против правил. Также по правилам полагалось отойти от того, кого ты сшиб, и не бить ближайшие 15 секунд. Но Рой и Шон продолжали прижимать робота Салли к полу, удерживая машину за плечи. Робот Эрика поднялся, подъехал к лежащим, лёг на робота Салли сверху и задвигал тазом. Шум был такой, как будто Эрик забил гол от противоположных ворот. Этот гол длился и длился, несмотря на рассерженные крики учителя из динамиков.
Шум толпы и крики учителя перекрыл вой сирены.
– Человек на поле!
– Что за?…
Вой повторился. На трибунах заткнули уши пальцами и притихли. Голос учителя из динамиков стал более или менее разборчивым.
– Дара Уолдрон! Покиньте поле немедленно.
Дара слышал, что его окликают по имени, но не понимал, чего от него хотят. Он также не понимал, как смог перепрыгнуть плексигласовое ограждение и приземлиться на поле, не сломав ногу. Он подбежал к лежавшим на полу роботам. Никто из них не двигался: вместе с сиреной сработал аварийный протокол, и машины были обездвижены.
Робот Салли лежал, придавленный к земле. Робот Эрика лежал сверху, оттопырив зад, украшенный красной пластиной с номером и именем владельца.
Дара взялся за корпус и попытался сбросить его, но не смог: машина была слишком тяжёлой. Тогда он упёрся в него ногой и зарычал, напрягшись. Эти мышцы – мышцы футболиста – оказались сильнее. Пластик и металл заскрежетали. Робот съехал на пол. Дара сбросил с изнасилованного робота двух других сообщников и опустился на корточки, переводя дыхание.
Он огляделся кругом, но не мог различить никого. Глаза заливал пот. Ему показалось, что в толпе мелькнула Карен. Дара искал взглядом Салли, но понял, что возможно, она ушла ещё до того, как он выскочил на поле и, наверное, плачет где-то в коридоре.
Возможно, ему стоило найти её, а не лезть в драку машин? Дара опустил взгляд.
На спине робота Салли был написан девиз: «Роботы это зеркала. Не бей их».
«Ценная мысль. Придержи её. Нам нужно выбираться», – сказал Дара роботу. Зарычав от натуги, он поднял машину на ноги и, толкая робота за плечи, покатил его к выходу.
На трибунах стало тише. Дара не смотрел на зрителей. Он чувствовал только духоту и пластик в ладонях. Точно не чувствовал стыда.
Робот запнулся. Дара попытался его снова сдвинуть, но колёса в ступне одной ноги катились, а в другой нет. Робот закрутился на месте. Дара, пытаясь его сдвинуть, закрутился вместе с ним. На трибунах засмеялись, но Дара не услышал. Он пытался сдвинуть робота, толкал его в спину, тянул за руки, но несмотря на все его усилия, Дара и робот Салли не столько двигались, сколько кружили на месте.
Как пара на выпускном балу.
2121. Хорошо воспитанный робот
Из-за кипариса вышел высокий стройный робот. Я напрягся и нащупал в кармане деактиватор. Робот сказал:
– Добрый вечер. Вы не будете возражать, если я попрошу вас последовать за мной?
Я разжал пальцы и деактиватор утонул в кармане брюк. Нет, со мной говорил явно исправный робот – не тот из-за которого меня вытащили в эту глушь вечером рабочего дня.
Я кивнул роботу и пошёл за ним. Что-то в его манере выражаться было странным, но я не сразу сообразил, что. А когда сообразил, невольно улыбнулся. Будто вокруг моей головы вился рой мошкары, и его сдуло ветром.
Так бывает: у тебя интересная работа, ты перебрался в хорошую страну, а потом будто на велосипеде въехал в песок. И уже не едешь, а проклинаешь всё вокруг. Множество надоедливых мыслей: «а продлят ли визу», «а что скажет начальство», «а успею ли я завтра выспаться» вертелись в голове, и я толком не замечал ничего вокруг. Хотя следовало бы.
И вот, шагая за длинноногим роботом, я передумал все свои печальные мысли по очереди, и когда они закончились, в сознании что-то щёлкнуло.
Ну конечно, это был робот Риччи! Только у него машина могла набраться витиеватой английской вежливости. Он обратился ко мне по-русски, отчего я будто оказался в переводе старой английской прозы. Джейн Остин какой-нибудь.
Другой – да почти любой, кроме Риччи Джеймса – не озаботился бы манерами своей машины. Поэтому большинство ходячих помощников изъясняются пластиковой вежливостью своих заводских прошивок.
И это нормально, никто не обращает внимания. Но я как специалист заметил, что робот вместо предсказуемого «пожалуйста» употребил чуждую русскому уху конструкцию «Do you mind me asking?..».
Это было хорошо. Мы с Риччи работали лет пять назад, когда моя карьера ещё не начала буксовать, и меня то и дело приглашали трудиться над разными заковыристыми проблемами. Быть может, карьера снова пойдёт в гору? Я расправил плечи и огляделся.
Вечернее солнце подкрашивало кипарисы и траву в золотистый и изумрудный. Когда я рос в России, я был уверен, что живопись – своего рода ложь. Не бывает в реальности таких прекрасных мест, как не бывает богатырей и прекрасных принцесс, о которых пишут в романах. Попав в Италию, я увидел своими глазами именно такие пейзажи: захватывающие дух красотой и умиротворяющие.
Впрочем, в тот вечер я расслабился совершенно зря.
Это простительно: итальянская глушь удивительно красива, если смотреть по сторонам. Даже это совершенно ничем не примечательное место: велосипедная трасса между двумя городками Модена и Виньола. Сегодня я отпустил таксиста недалеко от Модены и подошёл к трассе пешком. На пятом километре было условленное место, где я ожидал встретить группу озабоченных людей, услышать итальянский мат и увидеть брыкающегося робота где-нибудь на обочине в траве. Но трасса оказалась пустой. Я собрался было перезвонить нанимателям, чтобы выяснить, где они торчат, но тут меня и нашёл робот, которого отправил Ричи.
Мы познакомились с Риччи пять лет назад и… нет, не сблизились, но почувствовали общность. Я, по крайней мере. В Италии мы оба были чужими, хотя и по-разному. В той самой старой английской прозе, которая не спешит взять тебя за горло резким движением сюжета, – не то, что современная – нашлось бы и напыщенное сравнение для нас: мы были бы двумя прибрежными камнями, которые омывало море итальянской жизнерадостности. Когда волны отступали, солнце высушивало нас – и становилась видна английская сдержанность Ричарда и моя русская угрюмость. Мы подтрунивали над стереотипами, но следовали им дотошно. Мостик иронии, проброшенный от культуры к культуре над волнами итальянской болтовни – и скажем прямо – итальянского бардака, был нужен нам обоим.
Также в начале старой английской книги нашлось бы страниц пять для биографического отступления, чтобы показать читателю внутренний мир главного героя. Но меня в текущий момент больше интересовал учтиво улыбающийся робот, шагавший рядом со мной. Я оглядел его внимательнее.
Робот заметил мой взгляд:
– Я наслышан, вы очень хороший специалист, – вежливо сказал он.
– Можно предположить, что именно поэтому я здесь.
– Возможно, у вас уже есть версии касательно причины сегодняшнего инцидента?
– Возможно. А вы робот Ричарда Джеймса, верно?
– Я предпочёл бы слово «помощник», – ответил робот.
Ох. «Предпочёл бы», а не «Предпочитаю» это настолько по-книжному, но настолько неэффективно, что где-то даже эксцентрично. Впрочем, англичанин…
Робот перебил мои мысли.
– Возможно, вы бы хотели поделиться версиями, если вас только не затруднит?
Ни к чему не обязывающая беседа, наверное, входила в протокол вежливости робота, поэтому я не стал возражать.
– Возможно, хотел. На самом деле причины обычно две или больше.
– О, неужели?
– Конечно. Вашего рода изделия чрезвычайно надёжны и одна единственная поломка никогда не приводит к инцидентам или тем более к катастрофе. Как и в случае с авиационной техникой. Требуется сочетание факторов. Допустим, отказал контур аварийного выключения. Робот двигал кресло, на него упала ваза и испортила антенну передатчика, которую какой-то осёл-конструктор вывел на корпус. И всё потому что ослам-заказчикам непременно нужно, чтобы робот формой и габаритами не слишком отличался от человека. Ну да бог с ними. Сигналы аварийного отключения робот не принимает, это раз. А два… скажем, малоопытный программист решил в рамках ограниченного бюджета улучшить прошивку. И началось: сомнительные библиотеки кода, нелицензионные модули, нарушение протоколов безопасности. Пароли, состоящие из названия итальянской поп-группы. Разве что сатанинские ритуалы не совершают над кодом. Всё это карается законом, но мы всё это видели.
– Очень интересно, благодарю.
– Что действительно интересно, так это то, что Риччи – ваш владелец, – вовсе не хотел заводить себе помощника. К тому же он, как и я, идейный противник ставить дорогой компьютер на две ноги и приделывать к нему две руки. Это ненадёжно и неудобно. Если уж хочется иметь робота всегда под рукой, то куда разумнее держать компьютер в облаках, а в черепную коробку машины устанавливать только приёмник команд. У вас же, как я вижу, в голове полностью собранный, самодостаточный компьютер.
– Помогает не разбредаться мыслями, – улыбнулся робот.
– Ха.
Я подумал, что Риччи – как и всякий истинный англичанин – попросту захотел себе дворецкого. А дворецкий у британца – это наставник, философ и друг. Я представил себе Риччи, нарочито неспешно гуляющего по перегруженным улочкам Рима. Мимо него на мопедах проносятся орущие в мобильные телефоны итальянцы, а Ричард негромко беседует со слугой:
– Как вам погодка, Дживс?
– Чрезвычайно благоприятная, сэр.
– Кстати о рубашках. Те лиловые, что я заказывал, уже привезли?
– Да, сэр. Я их отослал обратно.
– Отослали?
– Да, сэр. Они вам не подходят, сэр.
Такой ему нужен, это точно.
– Позвольте узнать, сэр, – опять прервал мои мысли «Дживс», – как можно остановить робота, если у него не работает аварийный контур отключения?
– Мммм. It depends. Надо смотреть по обстоятельствам. К сожалению, обычно все так торопятся, что специалистам и не дают возможность выбрать лучшее решение. Сперва – по протоколам – робота надо обездвижить и исключить возможность того, что он снова зашевелится, пока проблему не устранят. Безопасность, знаете ли. Поэтому обычно в робота стреляют. Куда – зависит от местных законов и модели робота. Если нет возможности перебить контур питания, то стреляют в центральный процессорный юнит, то есть, обычно в голову. Хотя как по мне – достаточно выстрелить в ногу. Как вы относитесь к пуле в ноге, Дживс?
– Оу, это доставило бы мне фундаментальные неудобства. Но разве нельзя подойти и отключить предохранитель на шее?
– Подойти нельзя по протоколам. Робот внезапным резким движением может нанести вред человеку.
– Не могу отрицать тот факт, что жизнь полна самых печальных неожиданностей.
И тут выяснилось, что робот прав, потому что произошла первая в тот октябрьский вечер неожиданность.
Мы подошли к сутулой компании людей, стоявших на асфальте возле оброненного кем-то велосипеда. Мягкое итальянское солнце освещало не только милейшие деревенские постройки, мимо которых следовала велотрасса, но и всклокоченные головы и запотевшие очки. Часть специалистов я знал лично. Среди них оказался и Риччи Джеймс.
Который не был рад меня видеть. Ну или я затруднился это уловить, потому что его перекосило при моём появлении.
– Добрый вечер, – поздоровался я по-английски и по-итальянски.
Мне никто не ответил. Все разглядывали меня. Я почувствовал себя странно и огляделся. Одет я был вполне прилично, штаны были на месте. Слегка замяты, конечно, но у меня не было времени погладить одежду: я прыгнул в такси сразу после окончания рабочего дня.
Робот Джеймса, остановившийся по правую руку от меня, кстати, был одет в щёгольский полосатый костюм. И в целом выглядел как свежезаточенный карандаш, который жалко брать в руки – не то, что начинать им писать. Впрочем, время карандашей давно прошло: оно осталось в моём детстве вместе со старой английской прозой, дух которой стремительно испарялся из этого вечера. Начиналось время говорящих и ходящих роботов, которые ломаются и бунтуют. И по которым я – к счастью или к несчастью – был специалистом.
– Ну так что же? – спросил я. – Где сломавшийся робот?
– Да вот он, – не своим голосом ответил Риччи и показал взглядом на «Дживса».
– Что? Разве это не ваш слуга? Я думал…
– У меня нет слуги. Это тот самый сбежавший психопат.
Я медленно-медленно повернул голову и покосился на дворецкого. Дворецкий улыбнулся тонкими губами и мне стало не по себе.
– Всё верно, – сказал он совсем другим голосом. – Я психопатический робот, которого тренировали как пособие для начинающих психотерапевтов. Кривые руки техника Джорджио и – как вы верно заметили – ещё несколько факторов, среди которых главным был ограниченный бюджет и то обстоятельство, что меня собирали из подручных… как бы это сказать… очень подручных материалов, привели к тому, что я сбежал от своих создателей – доктора Фабио Сорцио и его супруги Нонны Сорцио.
Робот самодовольно оглядел собрание, продолжая тонко улыбаться.
– Но….
Я замахал руками, обозначая мысль «Так что же мы тут стоим, пока он распинается?», но меня временно оставили английский язык и способность последовательно мыслить.
– Я очень дорогой, в меня жалко стрелять. Это корпус у меня слеплен из металлолома. А вот софт дорогой. Они вам сейчас расскажут всё то, что было нетелефонным разговором. Ой каким нетелефонным.
Посеревшая от тревоги кучка итальянцев продолжала мрачнеть на глазах, слушая, как робот заливается по-русски.
– Но….
– И да, вы верно заметили, со спины ко мне лучше не подходить. А вдруг я могу нанести вред человеку внезапным резким движением? А если выстрелить мне в ногу, то я от обиды и огорчения могу стереть весь ценный софт в своей черепной коробке. А это несколько тысяч человеко-часов, не имеющих резервной копии. Копии-то я удалил перед тем, как сбежать.
– Но зачем тогда вы…
– Я же психопат. Если быть точным, я обученная на психопатах нейросеть: идеальный сферический психопат в вакууме. Мне доставляет удовольствие провоцировать вас, красоваться, подвергать себя опасности. Я катил на велосипеде по этой трассе из Модены в Виньолу, но когда узнал про ваш визит, то удрал от погони, бросив велосипед. Пока они толклись тут, думая, как изловить беглеца без полиции (а никто не хочет полиции), я побежал через деревушку навстречу вам, чтобы самолично вас встретить, привести за ручку и присоединить к этой компании неудачников.
