Ольга Сергеевна Филюшкина
Во имя любви
Завтра граф уж будет тут,
Перебьёт он здешний люд,
Если дверь пред ним закрыть».
«Я хотела б всё забыть,
Но ты прав: довольно крови…», —
Напрягла Светлана брови,
И, сама себя виня,
Говорит: «Из-за меня
Папа с мамой в снег зарыты,
Люди наши перебиты,
А Ванюша канул в лету:
Ни привета, ни ответа…
Странно ты баул несёшь
И так бережно кладёшь…», —
Удивляется княжна.
«Ноша эта мне важна,
Непростой это баул», —
Он поклажу развернул.
У княжны глаза раскрылись.
«Только Вы б поторопились».
«Ты смысл жизни мне вернул!», —
Старик с улыбкой подмигнул:
«Попрощайтесь с ним, и в путь».
Света ткнулась брату в грудь,
Обняла, слезами мочит
И под нос себе бормочет:
«Ты живой, душа моя!
Ему опасно там, где я.
Он не ранен?» «Спит и только.
Он прошёл сегодня столько,
Тягот множество сносил:
Вот и выбился из сил».
«Ангелочек мой, очнись,
Мне приятно улыбнись!
Ты глаза свои открой,
Моё сердце успокой!
Увози его, солдат.
Стой! Ты, верно, не богат:
Забирай кольцо и брошь —
Год на это проживёшь».
Они исчезли в свете лунном,
В потоке ветра дерзком, шумном.
Светлане сразу полегчало,
Хоть сердце бешено стучало.
И вот уж солнце топит снег.
Жестокий, злобный человек,
Удалив весь двор с охраной,
Пал, склонённый пред Светланой,
«Да Вы, не желая такого сама,
Меня, Света, сводите просто с ума!
Я думать совсем не могу ни о чём!»
«Решили поэтому стать палачом?»
«Теперь я князь, и эти земли
Мои, Светлана, так что внемли».
«Вы умерьте свою нежность,
Не оправдана поспешность.
Присмотритесь: Вы старик!
Ваш порыв смешон и дик,
Вы сгубили весь мой род!»
«И пойду на приворот,
Чтобы Вас заполучить,
Да манерам поучить.
Мне тридцать пять, я полон сил,
Другим обиду б не простил.
Любая быть со мною рада,
Но мне твоё согласье надо».
«После постылого венчанья,
Умру мгновенно от отчаянья.
Посмеете сказать «моя»:
На Небеса отправлюсь я!»
Спиною к гостю повернулась,
Глазами в потолок уткнулась.
Граф, не смущаясь, продолжал,
Чем Свету сильно раздражал:
«А я наслышан, что твой Бог
К самоубийцам очень строг.
Не надо громких слов, княжна.
Ты больше жизни мне нужна!
И не дави, прошу, на жалость:
Моё желание не шалость,
Не просто прихоть – я твой раб!
Через любовь я стал так слаб.
Твоя родня уже в земле,
Наряд венчальный – на столе.
Как только облачишься в оный,
Народ твой станет вновь свободный.
Ты на венчаньи скажешь: «да»,
Вернув покой мне навсегда,
И поминай своих родных:
Мне больше дела нет до них.
Мальца уж смысла нет ловить:
Он мог вполне в снегах застыть,
И вечный там обрёл привал,
Иль дикий зверь его прибрал…
Оставь обиды позади,
В мои объятия приди!
С моей ты волей согласишься,
А если вдруг не подчинишься:
Из близких тётушка осталась?
Хоть для неё бы расстаралась!»
Княжна взгляд опустила в пол,
Затем приподняла подол,
Развернулась грациозно,
Рассуждая вслух серьёзно:
«Бороться я бы не устала
И никогда б твоей не стала.
Но смерть моя не остановит
То, что другим судьба готовит.
И если жизнь моя в аду
От многих отведёт беду,
Я соглашусь на этот брак».
«Любовь моя, всё это так!»
Кровавый сей переворот
Оплакал здешних мест народ
И с камнем в сердце пережил,
Но с неохотою служил
Тирану, злобному убийце,
Исчадью ада, кровопийце.
Лишь со Светланой был князь нежен,
Дав обещание, прилежен,
Уступчив, добр. Но она
В передвиженьях не вольна:
Повсюду с нею соглядатель,
Во всём услужливый предатель.
И лишь в покоях, в час ночной
Была она сама собой.
Вернувшись в княжеский дворец,
Где мама встретила конец
С тоской в родительских палатах
Вздыхала дочка об утратах
И заняла покои их.
Князь Изверган был гостем в них:
Его апартаменты выше.
Желал он быть к Светлане ближе,
Но, чтоб смягчить ей боль утраты,
Он не смущал её палаты
Своим присутствием в ночи
И даже не забрал ключи.
Отца и мать земле предали,
В молитвах почести воздали
Увы, в отсутствии Светланы,
И от того сочились раны.
Через два месяца иль три
Проснулась Света до зари:
«Вот если б мать могла явиться…
Не наяву: хотя б присниться!
Ты где-то близко, не в дали,
Прошу, с Небес мне помоги!», —
Она молилась, Бог внимал,
В соседней зале князь дремал.
Вот что-то скрипнуло в ночи:
Светлана две зажгла свечи.
Там, где отца висел портрет,
Лишь рамка, полотна-то нет.
Светлана знала: во дворце
Секретов, что колец в ларце.
Но посвящённых маловато
И Свете стало жутковато.
Знакомый голос режет тишь:
«Ну, отчего ты вся дрожишь?
Не бойся, Света, это мама!»
«Мой мозг сгубила сердца драма:
Как наяву лицо родное!»
«То не видение дурное.
Меня спасла знахарка Таня.
Ответь мне, Света, как же Ваня?»
У дочки губы задрожали,
А руки мамочку прижали
И не желали размыкаться:
«Давай не будем отвлекаться.
Дворец уж скоро пробудится,
А мне успеть бы схорониться».
Крутя туда-сюда запястье,
Шептала Света: «Это счастье!»
И вместе с мамой в унисон
Они сказали: «Это сон!»
«Я столько, мама, натерпелась!», —
Тут Света громко разревелась,
Затем прислушалась, зажалась
И более не сокрушалась.
Смущённо дух перевела,
Дар речи снова обрела:
«Ты что-то, матушка, устала».
«Я сутки, как с кровати встала.
Лежала: всё примочки, травы,
Довольно скучные забавы…
Ты знаешь, Света, жив Ванюшка?»
«Довольно близко та лачужка,
В которой он нашёл свой кров».
«О, Боже! Мальчик мой здоров!»
«Мне это, мама, неизвестно:
Его Мартын укрыл любезно.
Прощалась с ними впопыхах,
Но верю я: в его руках
Ванюша будто за стеной».
В окно дождь бился проливной.
«Давно ли тётушку встречала?», —
Светлана грустно отвечала:
«Я Анну вижу раз в три дня.
Так как она моя родня,
Поговорить не удаётся:
За мной везде Михей плетётся.
Он Извергана ушки, глазки:
Наш разговор предаст огласке».
Мать обняла свою кровинку,
Не удержав в глазах слезинку,
И говорит, душой грустя:
«Я знаю, бедное дитя:
За спасенье тёти, брата
Тяжела твоя расплата».
«Прошу Вас, маменька, не надо,
Ведь жизни Ваши мне – отрада!
Боюсь, быть здесь небезопасно».
«Об этом знаю я прекрасно.
Скорей бы силы мне набраться,
К Мартыну в хату перебраться.
Тебе уже мне не помочь…»
Перебивает её дочь:
«Согласна, Ване ты нужней:
Он слишком мал, ему сложней».
«Пора идти». «Когда ждать снова?»
Задвижка щёлкнула засова.
Итак, двенадцать лет промчалось.
Светлана с братом не встречалась.
Если б верх взяла тоска,
Смерть мальца была б близка.
Лет шесть, как тётка за границей:
Родной дом Анне был темницей,
А тут прислал маркиз цветов,
Мехов, каменей да сватов.
Немедля Анна согласилась,
С золовкой тайно объяснилась.
«Езжай, Анюта, не робей,
Коль люб маркиз – гони коней!
И не жалей, что здесь бросаешь:
Оставшись, больше потеряешь».
«Быть может, мне забрать Ванюшку?»
«Через границу и игрушку
Тебе князь вывезти не даст.
Ещё и замуж не отдаст:
Лишь взгляд на Вас свой злобный кинет —
Ты примешь смерть, и Ваня сгинет!»
С тех пор примерно раз в полгода,
Коль позволяла ей погода,
Анюта Свету навещала,
Места родные посещала.
Была она довольно ловкой:
Пересекалась и с золовкой,
И даже видела Ивана
Почти под носом Извергана.
Муж Анны был благополучный,
Но, по сравненью с тёткой, скучный.
От их любовного союза
Росли три милых карапуза.
Детей они не привозили:
Колёса глину так месили —
От кочек синие бока,
А малыши малы пока.
Детишек скачки б утомили:
Дорога не в одну-две мили.
И вот, в очередной визит,
Золовке Анна говорит:
«Иван подрос, силён и ловок,
Видать, ни дня без тренировок!»
Княгиня с нею соглашалась,
Во взгляде гордость отражалась:
«Да, он красив, умён и статен,
А также прост, открыт, понятен».
Тревога в сердце возрастала,
Анна дальше рассуждала:
«Мартын вложил в него всю душу:
Труды и вырвались наружу.
Рука тверда и глаз остёр».
«К чему, Анюта, разговор?»
«Не надоел зятёк-мужлан?
Мой муж привёз из дальних стран
Довольно милую вещицу.
Коль поместить её в водицу —
Она не пахнет, не шипит,
Не изменяет внешний вид
Но вызывает слабость в теле,
А чуть попозже, на неделе
Уложит Извергана в гроб!»
«Не торопись, Анюта, стоп!
Тебя князь к чаше не подпустит,
А значит, вряд ли дух испустит».
Анна брови подняла:
«Ты мне, видно, не вняла:
Яд подсыпать Извергану
Упроси княжну Светлану».
Со Светой князь был терпелив.
Страстей сжигающих прилив,
Как прежде, в сердце бушевал,
Но жизнь он в муках проживал.
В душе Светланы пустота:
