Ольга Сергеева
На круги своя
– Этого я совсем не хочу! – Анна посмотрела на неё с каким-то отчаянием, – Даниил меня не слушает и не слышит, и я подумала… Может, есть шанс, что ты уговоришь его не подделывать результаты экспертизы. Понимаешь? Ты можешь спасти своего мужа.
– Почему ты думаешь, что он меня послушает? – прошептала Маша.
– Я же тебе объяснила! Что-то в тебе не даёт ему покоя, раз он тогда решил тебя притащить к себе домой – вот уж глупость!
– Подожди, – нахмурилась Маша, – не говори мне, что помогаешь только из-за угрызений совести, ни за что не поверю.
– Ты права, – прошептала Анна, не убирая своей руки, будто пытаясь через кожу передать ей свои чувства, – когда ты придёшь к Даниилу, он переключит всё своё внимание на тебя, и я смогу спокойно подготовиться к отъезду. А если тебя не будет, он снова вспомнит про меня, ведь я всегда была рядом в трудную минуту. И я боюсь, что не смогу ему отказать. Я сделаю всё, что он попросит.
Анна смотрела ей в лицо, широко распахнув глаза. В них плескался страх. Маша уже видела его – в собственном отражении, когда изящная мужская рука скользила вдоль изгибов её тела, поднося к лицу шёлковый платок. Она тогда была на его милости, в его власти.
– Ты хочешь убежать, прикрывшись мной? И вроде как я не в том положении, чтобы отказывать? – их лица были так близко друг к другу, что она видела, как губы Анны мелко подрагивают.
– Ты хочешь спасти своего мужа, – сказала она чуть слышно, – а я хочу спасти себя.
Не отрывая взгляда от Маши, она достала из кармана бумажку и положила на стол.
– Вот его адрес. Я знаю, что ты пойдёшь.
Маша положила руку на бумажку и медленно подтянула её к себе.
– Спасибо, – беззвучно сказала Анна. Она быстро вытерла глаза тыльной стороной ладони.
– Я присоединюсь к вашей тёплой компании выпускников? – раздался вдруг голос за Машиной спиной. Они обе вздрогнули. Алёна как ни в чём ни бывало взяла стул от соседнего стола и присела.
– Прохожу мимо, смотрю – знакомые лица. Машка – одноклассница моя, и Юлька, с параллельного.
Анна побледнела ещё больше и затравленно огляделась по сторонам.
– Юлька? О чём ты…
– Да, господи, Маша, я уверена, что ты и сама всё поняла, – Алёна закатила глаза, – Юлька, Юлианна, помнишь? Которая вечно нам справки и записки подделывала.
– Записки? – Маша перевела взгляд на Анну, – Так это ты написала ту записку Василию? Чтобы меня перестали искать? Откуда ты знала про… Господи, Даниил тебе рассказал всё!
– Я пойду, – Юлианна вскочила, – он будет сегодня в квартире матери – не думаю, что куда-то пойдёт. Пожалуйста, Маша! – она кинула на неё взгляд, полный отчаяния, и, резко развернувшись, вылетела из кафе.
– Крыса, – подытожила Алёна, провожая её взглядом, – эй, ты чего, ревёшь?
Глава 26
«Однако, Маша не торопится», – Катерина раздражённо посмотрела на часы. Время приближалось к десяти, и уже почти как час назад она сообщила невестке, что Василия перевели в отделение. Тем не менее, Маша всё ещё не прилетела в больницу, чтобы оросить её сына слезами любви и поддержки. Это было странно и на неё не похоже.
Катерина начала немного нервничать, только сейчас осознав, что невестка, должно быть, мотается по городу совсем одна. «Если с ней опять что-то случится, у меня сдадут нервы», – подумала Катерина. И дело на этот раз было даже не в сыне.
Она сложила руки на груди и откинулась на стуле. Она так и не притронулась к стопке бумаг на своём столе, и это её слегка волновало. Не настолько сильно, чтобы начать заниматься этими делами прямо сейчас, но всё же. При этом остальные свои обязанности она старалась выполнять. Увидев её утром на конференции и заодно узнав, что не далее чем вчера вечером она попала в аварию, коллеги, судя по всему, сочли её бездушной машиной. Как же – в аварии кто-то погиб, сын лежит с переломами, а она твёрдым голосом задаёт вопросы ночной дежурной бригаде! Пожалуй, правду об её состоянии знал только врач скорой помощи, вколовший ей вчера успокоительное. В момент приезда БИТов3 она как раз пыталась уговорить сына сделать вдох сквозь боль, а когда он, поступив как обычно по-своему, потерял сознание, впала в некрасивую истерику. Но этот врач, конечно, был не в конференц-зале, а на подстанции скорой помощи или вообще дома. А здесь, в больнице, её вполне устраивала репутация холодной стервы.
Ещё одним свидетелем её вчерашней слабости оказалась невестка. Катерина и представить себе не могла ситуацию, где она, сильная и несгибаемая, цепляется за Машу в поисках поддержки. Она понимала себе, что некоторые люди, в отличие от неё, умеют сопереживать другим, но никогда не считала, что эта черта заслуживает внимания или восхищения. Теперь ей, кажется, стало ясно, о чём говорил Василий накануне вечером, когда полицейские ушли из её квартиры.
– Конечно, я не поеду к вам, – сказала Катерина, собирая вещи в гостиницу, – я так понимаю, что у вас не всё гладко, и не хочу быть свидетелем ваших разборок.
– Не драматизируй, мама, мы просто поругались.
– И много вы ругались за последнее время? Вода камень точит, – изрекла она, и поскольку всё ещё немного злилась на Машу за ту растерянность, что испытала в их последнюю встречу, добавила, – а Маша, как бы это сказать, не особо идёт тебе навстречу.
Сын посмотрел на неё так, что ей стало неловко. Она поспешила открыть ящик тумбочки и заглянула туда без какой-либо особой цели.
– Ты всегда относилась к ней пренебрежительно, – тихо сказал он, – я же видел. Каждый раз, когда она смущалась, когда не знала, что тебе сказать…
– Это вовсе не…
– Это ведь она меня вытаскивала.
Катерина выпрямилась, упёрла руки в бока.
– Откуда вытаскивала?
– Я тебе не рассказывал, точнее я никому это не рассказывал, – сын смотрел на неё строго и спокойно, – мы три раза теряли ребенка. Это далось нам нелегко.
На короткое мгновение ей представилось, что он был стариком – уставшим, несущим ношу собственного опыта, а она – ничего не понимающей девчонкой. Она и вправду ничего не смыслила в этом вопросе – забеременела до того, как поняла, что хочет ребёнка, и не знала за все девять месяцев ни одной проблемы – даже не задумывалась об их существовании. Между ней и людьми, которые хотят завести ребёнка, но не могут, была огромная пропасть. Сын продолжал, говоря спокойно и сухо, наказывая этими словами и её, и себя самого.
– Представь себе, каково это – быть в таком отчаянии, что держишься только благодаря тому, кому ещё тяжелее, – он горько усмехнулся, – но именно она помогала мне вспомнить, что в жизни есть миллион разных смыслов. Уже только за это я всё ей прощу, я всë для неё сделаю. И буду шагать ей навстречу столько, сколько потребуется.
Никогда в жизни он не был с ней так откровенен, и она сомневалась, что когда-либо ещё будет. Наверное, на нём тоже сказалось напряжение прошедших недель, да и Катерина, погорячившись, сильно задела его своими словами. Вчера она ему поверила, а теперь ещё и поняла.
Она нервно взглянула на часы, всерьёз раздумывая, не позвонить ли невестке. Словно в ответ на её мысли раздался звук сообщения. Маша уже была в больнице и двигалась к её отделению.
– Слава богу, – вырвалось у Катерины. «Слава богу, что я ей не позвонила, а то выглядела бы как истеричка», – быстро поправила она себя.
Неврология была отделена от коридора стандартной перегородкой – матовой, не пропускающей свет, но и не задерживающей звук. Недалеко находился пост медсестёр, которые, завидев её, перестали болтать и начали шустро изображать деятельность.
«У меня тут царит полный бардак, – с неудовольствием отметила Катерина, – стоит немного отвлечься, как все вокруг расслабляются».
Взглядом пообещав сотрудницам скорую расправу, она подошла к перегородке. Дверь была открыта, позволяя ей услышать кусок разговора. Катерина замерла. Оглянувшись на медсестёр, она грозно нахмурила брови и достала из кармана телефон, делая вид, что изучает что-то на экране. Сама же вся обратилась в слух, склонив голову так, чтобы было видно говорящих. Боком к ней стояла Маша с какой-то девушкой. Последняя активно жестикулировала и была очень сердита.
– И ты собираешься идти отдаваться Грекову, что ли?
– Замолчи, Алёна! – невестка нервно оглянулась, но не заметила её, – Я не собираюсь никому отдаваться, что ты мелешь?!
– Она тебе сказала, что ты не даёшь ему покоя! Что, по-твоему, она имела в виду?!
– Да, чёрт! Я не собираюсь с ним спать, если ты об этом! Но я должна туда пойти, я должна сделать всё, что нужно!
– Успокойся, давай обсудим, взвесим все риски! Нам нужен план, в конце концов!
– Нам не нужен никакой план! Я просто сделаю это, я не могу упустить единственный шанс! – Маша выглядела как человек на грани помешательства. Подруга схватила её за плечи, сменив тон на умоляющий.
– Машенька, послушай меня. Тебе сейчас плохо, ты не понимаешь, что делать, готова хвататься за любую соломинку. Но идти к человеку, который тебя фактически похитил – ты, – она запнулась, – ты понимаешь, что это даже звучит не очень?
– Хорошо, ты права, – устало согласилась Маша, ещё раз оглянувшись. Катерина ей не поверила. Машино выражение лица – какое-то новое, с сомкнутым, упрямым ртом, не оставляло ей никаких сомнений: она пойдет к Грекову.
Катерина облокотилась о перегородку и прикрыла глаза.
«Греков. Не может быть. Этого просто не может быть».
Почему всë должно было так запутаться?
***
Они обе друг другу соврали, и обе это понимали. Маша сказала, что не поедет к Грекову, Алёна – что пойдёт домой к родителям, спокойно отдыхать и ни о чём не волноваться. Мило распрощавшись, они разошлись. Одна – вниз по лестнице, наверняка размышляя, как оцепить больницу, действуя в рамках закона, а вторая – никуда, собственно, не пошла – осталась стоять в коридоре, прижавшись спиной к стене. Ей нужно было подготовиться к встрече с Катериной и ничем не выдать своего волнения.
Маша не испытывала никаких угрызений совести насчёт своего вранья – всё её существо было направлено на то, чтобы помочь Василию. Она этим горела, она за это держалась. Любые размышления мешали, как сухие ветки на дереве, не дающие ему стремиться вверх.
Вот только она, прежде, должна с ним повидаться, даже если это будет для неё сродни последней трапезе приговорённого.
Катерина вышла ей навстречу. Если не приглядываться, то можно было подумать, что её вообще ничего не трогает – невозмутимое лицо, прямая спина, – прёт как ледокол через жизненные невзгоды. Но Маша видела её глаза – тёмные, беспокойные. Она сканировала ими Машу, внушив ощущение, что все её планы и помыслы не являются для свекрови загадкой.
– Как ты? – спросила Катерина.
– Лучше, чем могла бы, – улыбнулась Маша, – а вы?
– Тоже неплохо, – кивнула Катерина, – по поводу, скажем так, последствий аварии – мой знакомый постарается помочь, не переживай.
– О, я, конечно, всё равно буду переживать, – развела руками Маша, – а что за знакомый?
– Со связями, – лаконично ответила Катерина, – я просто хочу сказать – это не твоя забота. Нужно успокоиться и передать вожжи тем, кто в этом понимает.
Маша поджала губы.
– И всё-таки это моя забота, – сказала она, – но я спокойна. Правда.
– Глупостей делать не собираешься? – Катерина слегка сжала её локоть. Не считая того объятья и пары дежурных прикосновений, это был самый близкий их контакт за последние годы. Маша внезапно поняла, что свекровь за неё волнуется. Ещё она поняла, что Катерина, скорее всего, слышала их с Алёной разговор. Конечно, подруга чуть ли не кричала на весь коридор – нетрудно было услышать и понять, о чём речь.
– Каких глупостей? –Маша сделала растерянное лицо, – Собираюсь только пойти к Васе… К нему же уже можно?
Катерина кивнула, слегка расслабив брови. Маша почувствовала лёгкий стыд, но, тряхнув головой, прогнала это ощущение.
Они шли через больницу лестницами, коридорами – вроде бы идти было недалеко, но Катерину постоянно кто-то окликал, здоровался, пытался втянуть в разговор. Она отвечала всем вежливо, но быстро сворачивала беседы, ссылаясь на занятость. Маша шла чуть поодаль, размышляя. Алена, скорее всего, окопалась у входа в больницу с противотанковыми ежами. С Катериной тоже было не ясно – Маше хотя бы удалось уйти от темы. Если она замешкается, то все эти тревожные, тревожащиеся люди её схватят и где-нибудь запрут. И тогда она упустит шанс помочь Василию.
Дверь в его палату была открыта, и Катерина вошла туда первая, предполагая, что Маша последует за ней. Но она специально немного замешкалась, встала за углом. Отсюда ей было прекрасно его видно. Маша смотрела, как он что-то отвечает матери – измученный, хмурый, – и понимала, что если подойдёт к нему, то уже не сможет уйти. Если только она поймает его взгляд, то сцепится с ним намертво, не обращая внимания ни на какие мысли, кроме желания быть как можно ближе к нему. Будто рядом с ним пространство и время искривляются, перенося их в то место, где внешний мир не имеет значения. Она будет жалеть его, хлопотать, возможно, даже поплачет – переложит проблемы на его плечи, позволит ему как обычно всё разгребать. Но она должна была – в кои-то веки! – позаботиться о нём.
Василий с беспокойством глянул на дверь. Сердце тоскливо сжалось. Он ждал её. Она ведь с ним так и не виделась после вчерашней ссоры, после этой аварии. Какое она имеет право сейчас убегать, когда она так нужна ему рядом? Когда ему так плохо, тревожно и больно? Маша почти сделала крохотный шажок в его сторону, когда взгляд на дверь перевела Катерина. Глядя на её подозрительный прищур, Маша вспомнила, что стояло на кону.
Ей нужно было торопиться.
***
– Она, наверное, забежала в туалет, – успокоила она сына.
– Шла за тобой, и резко в туалет захотелось? – Василий покачал головой, – Ты сама-то веришь в это, мама?
Катерина не верила. Не верила, что невестка так легко обвела её вокруг пальца.
– Я сейчас, – бросила она, направляясь к двери.
– Тебе тоже в туалет захотелось?
Маши в отделении нигде не было, поэтому Катерина быстрым шагом направилась в сторону коридора, по лестнице, к выходу из корпуса, буквально на пороге сталкиваясь с подругой Маши.
– Где Маша? – она схватила её за локоть, не потрудившись представиться, но Алёна, кажется, всё поняла.
– Я шла за ней, но… – она развела руками, – Маша пропала.
Катерина медленно, раздраженно выдохнула.
– Я больше не хочу слышать эту фразу никогда в жизни.
Вдвоём, не сговариваясь, они вышли на улицу. Маши, конечно же, нигде не было видно.
Издав ещё один нервный вздох, Катерина похлопала себя по карману.
– Чёрт, – пробормотала она, осознав, что сигареты остались на подоконнике в её кабинете. Вместо них она достала телефон, набрала номер невестки. В трубке раздавались упрямые гудки.
– Чёрт, – повторила она и повернулась к Алёне, – тебе тоже не отвечает?
Алёна покачала головой, притихшая, растерявшая весь свой запал.
– Куда она поехала, у тебя есть его адрес? – продолжила Катерина свой допрос.
– Нет, – Алёна с интересом посмотрела на неё, – вы знаете, о ком идёт речь?
– Слышала. Какие у неё могут быть дела с Грековым? – не имея возможности занять руки сигаретой, Катерина принялась крутить в руках телефон.
– Это же он её у себя держал!
Катерина дёрнулась так сильно, что телефон выпал из её рук. Детали головоломки сложились с оглушительной силой, заставив её выругаться.
– Ты уверена? Почему?
– Он учился с нами в школе… Вы же знаете, как Вася и Маша начали встречаться?
Катерина покачала головой. Она, по всей видимости, много чего не знала.
– Личная жизнь детей не касается родителей, – пробормотала она, наклоняясь за телефоном.
– Спорное утверждение, – заметила Алёна, – ситуации бывают разные.
«Да, – мысленно согласилась с ней Катерина, – в насмешку надо мной, у нас именно такая ситуация».
Она и правда понятия не имела, как они начали встречаться. Маша жила рядом – миленькая девочка. Они даже как-то перекинулись с ней парой фраз – Катерина помнила, как Маша тогда ляпнула что-то по-подростковому дерзкое, и, тут же покраснев, залепетала извинения. Она ей понравилась, и то, что сын в итоге начал с ней гулять, показалось ей естественным. И когда Василий сообщал ей, что они встречаются, съезжаются, женятся – она выражала своё одобрение их планам, в глубине души понимая, что оно им особо и не требовалось. Поэтому история, рассказанная Алёной, заставила аккуратные завитки волос на её затылке шевелиться.
– Почему… почему же она не написала заявление? Почему говорила, что не помнит? – слегка севшим голосом спросила она.
– Так она вспомнила буквально на днях, сразу позвонила этому… Саше, кажется, но там какие-то сложности… У Грекова вроде как влиятельный отец.
О, да. Этакая притча во языцех их небольшого города. Она могла представить.
– А потом всё закрутилось с аварией, ну, вы сами понимаете…
– И зачем она к нему поехала?
Алёна переступила с ноги на ногу, явно испытывая какой-то дискомфорт.
– Она хочет помочь Васе.
– Каким образом? Попав в ещё большую беду?
– Я то же самое ей сказала! – горячо поддержала её Алёна, – Но она меня не слушает! Я ей говорю – иди к своему мужику, будь с ним рядом, но… – увидев взгляд Катерины, она осеклась и смущённо кашлянула, – Простите. В общем, она узнала, что в вашей машине были испорчены тормоза.
– Так я ей сразу это сказала! Машину забрали на экспертизу, и когда будет готово заключение – я думаю, проблем у сына не будет.
– Экспертиза покажет, что с тормозами всё в порядке, – покачала головой Алёна, – потому что Греков кого-то там подкупил.
Катерина чувствовала себя ошарашенной. В её машине были сломаны тормоза. В заключении было бы указано, что они были исправны. На улице дул прохладный ветерок, но тонкий джемпер под халатом прилип к её спине.
Авария могла случиться когда угодно. С надрезанными шлангами можно было ездить очень долго, и нужно было особое стечение обстоятельств, чтобы они лопнули. Возможно, он предполагал, что, увидев чучело, она выскочит из дома, сядет в машину и даст по газам. Это был вероятный вариант, учитывая стиль её вождения и расшатанные всеми этими «пранками» нервы. Но она побоялась сесть за руль в таком состоянии, и это её спасло. И если бы не собака, выскочившая на дорогу, они с Василием спокойно доехали бы до гостиницы.
– С вами всё в порядке? Вы как-то побледнели! – Алёна коснулась её руки.
– Он хотел меня покалечить, – прошептала Катерина, – или убить.
Она не знала, что ставки были настолько высоки. Она не знала, что он был на такое способен.
– Что? Вас?
Катерина не смогла ничего ответить Алёне. Да и как она должна была ей это объяснять? Всё ещё находясь в состоянии легкого шока, она перевела взгляд на дорожку, ведущую к корпусу.
– Наконец-то, – пробормотала она, делая два шага ему навстречу. Они не побежали друг к другу, как в романтических фильмах, не слились в страстном объятии, но и не испытывали неловкости, которая обычно появляется после долгой разлуки.
– Кэт, – он положил руки ей на плечи, – ну, как ты?
– Мы в дерьме, Лев… – сказала она, прикрывая глаза, – Мы по уши в дерьме.
Глава 27
Такси остановилось возле одного из обезличенных домов.
– Здесь, что ли? – буркнул таксист.
– Наверное, – Маша сверилась с адресом, написанным на бумажке, и окинула взглядом улицу. Солнце выглянуло из-за дома, освещая обычный двор – грязный палисадник под окнами, старая площадка с железными, скрипучими качелями. По тротуару перед подъездом ходили худые, блёклые голуби и курлыкали так громко, что их было слышно даже за поднятыми стёклами машины.
– Спасибо, – Маша вышла из такси, подождала, пока оно отъедет, и подошла к подъезду. На двери висела табличка с телефонами коммунальных служб и адресом. Он совпадал с тем, что написан на бумажке. Маша помедлила. «Звонить в домофон будет странно», – отрешённо подумала она, – «мол, привет, Даниил, это Маша, я пришла поговорить насчёт поддельной экспертизы. Ну, и насчёт того, что ты меня похитил и держал в плену. И да, я пришла сюда сама – как в той сказке. Пришла, кстати, тоже от того, что сильно люблю. Только вот в жизни принц и чудовище – разные персонажи…»
Дверь подъезда открылась, выпустив целую ораву шумных малышей. Маше показалось, что их вышло штук восемь – такие они были громкие, радостные и пёстрые. Но на самом деле – всего трое. Испуганные голуби взлетели под крышу, заставляя детвору визжать от восторга.
– Стойте, куда вы? – следом за ними из двери выбежала уставшая молодая женщина. На спине у неё был рюкзак, в каждой руке – по самокату. Третий самокат старший ребёнок тащил самостоятельно. Не обращая никакого внимания на Машу, женщина кинулась к детям, – Стойте, кому сказала?! Здесь же может быть машина! Сколько раз вам объяснять?
Маша проскользнула в темноту подъезда. Её не покидало ощущение, что она идёт на заклание. Весь запал, который помогал ей действовать до этого, испарился. Только сейчас она поняла, куда пришла, к кому пришла. В подъезде было куда холоднее, чем на улице, и она поёжилась, обхватив себя ледяными ладонями.
На что она надеялась? Неужели и правда верила, что он ей поможет? Неужели думала, что сможет ему противостоять? Что у неё было, кроме отчаянной решимости?
Вспомнив о цели своего визита, она крепче сжала руки на предплечьях. Все её сомнения и страхи не имели значения. У неё в руках была только одна ниточка, и она её потянет.
Стряхнув с плеч нерешительность, она поднялась к нужной двери. Звонка не было, поэтому она подняла руку и, помедлив пару мгновений, постучала. Дверь не открылась и как будто бы не собиралась, давая ей возможность отступить и передумать. Сердце колотилось так сильно, что она не могла нормально дышать. Маша постучала ещё раз, отдавая себе отчёт в том, что делает это не в полную силу. Ответа снова не последовало, и тогда она нерешительно коснулась дверной ручки. К её удивлению, дверь поддалась, и из открывшей узкой щели на Машу глянул полумрак квартиры. Приложив руку к груди, чтобы унять мечущееся в панике сердце, она шагнула внутрь и притворила за собой дверь. Щелчок замка заставил её вздрогнуть.
Маша огляделась. В прихожей было темно, единственный луч света, долетавший из открытой двери спальни, косыми полосами лежал на плитке бокового коридора. Она чувствовала, что ей нужно было идти не туда, а в сумрачный проём арки, ведущей в гостиную. Словно в подтверждение её слов, оттуда донеслось вопросительное:
– Юлианна?
От звука его голоса Машу пробрала дрожь – она не могла это контролировать. Слишком свежи были воспоминания о неделях, проведённых в этой квартире. Слишком страшно ей было снова находиться здесь, с ним. Заставляя себя поднимать ноги, она подошла к арке и остановилась на пороге.
Даниил сидел на стуле около кухонного стола, боком ко входу. Услышав её шаги, он повернул голову.
– Мария, – без удивления сказал он, – ты пришла.
– Да, – она сделала маленький шаг внутри комнаты, не отрывая от него глаз. Мысли в её голове лихорадочно метались из стороны в сторону, пытаясь сложиться в связное предложение, с которого можно было бы начать разговор.
– Всё зря… – сказал Даниил, – Все мои усилия идут прахом. И никакого смысла нет, и не было вообще.
Он горько усмехнулся и перевёл взгляд на фотографию, стоявшую на столе. Прищурившись, Маша разглядела портрет женщины. Тонкое, нервное лицо, капризный изгиб губ. Она была похожа на Даниила, только вот волосы её были густыми и светлыми, слегка собранными на затылке. Она была красивой – неспокойной, тревожной красотой.
– Твоя мама? – тихо спросила Маша.
– Да, – в тон ей ответил Даниил, – сегодня очередная годовщина.
Перед фотографией стояла тонкая церковная свечка в специальном подсвечнике. Дрожащий огонёк бликовал на стекле рамки, искажая черты лица покойной. Маша поёжилась, чувствуя себя неуютно под её хмурым взглядом.
– Ты верующий?
– Мать была верующей.
– И как же она… Я имею в виду, самоубийство…
– Зачем ты пришла, Мария? – спросил Даниил, поднимаясь со стула, – неужели чтобы побеседовать о моей несчастной матери, обречённой вечно гореть в адском пламени, которого она боялась всю свою жизнь?
Он повернулся, и Маша смогла его разглядеть. Он выглядел тяжело переболевшим: весь помутнел, потерял свой лоск. Рубашка, повисшая на худых плечах, была расстёгнута на большее количество пуговиц, чем он себе обычно позволял. Волосы не лежали идеальной волной, а взгляд был каким-то пустым. Он вызывал в ней смешанное чувство жалости и страха.
– Ты знаешь и сам, зачем я пришла.
Даниил слегка кивнул.
– Знаю. И почему ты решила, что я тебе помогу?
– Однажды ты сказал, что я освещаю твою жизнь, – начала она, понимая, что звучит наивно и глупо, – и…
– И решила подарить мне частичку своего света, – он мягко засмеялся и покачал головой, – с чего же ты решила, что всё ещё мне нужна?
Маша замолчала, сбитая с толку его реакцией.
– Гордыня – страшный грех, – добавил он, задумчиво её разглядывая, – и то, что возомнила себя исключительной и незаменимой, тебе чести не делает. Правда, когда-то я думал, что ты совсем другая – нежная, сочувствующая, способная меня понять. Но твоя натура открылась мне в полной мере. Ты была ко мне безразлична и не спасла меня от моих терзаний, – он сморщил свой изящный нос, – посмотри, Мария. Стоишь здесь, как доказательство собственного тщеславия. Думала, что твоё общество мне необходимо?
Маша сглотнула колючий ком в горле, не в силах вымолвить и слова. Всё вокруг казалось ей нереальным. Эта комната – с неплотно задвинутыми, тяжёлыми шторами из глянцевой ткани, сквозь щель между которыми проникал тревожный апрельский свет. Огонёк свечи – прыгающий, качающийся. Даниил – с его манерой речи, такой плавной и гипнотизирующей, что у неё уже начинало давить в висках. Его слова звучали как обвинение, как приговор. Хотелось убежать, спрятаться, никогда больше к нему не приближаться.
Она ухватилась рукой за дверной косяк – не для того, чтобы удержаться на ногах, а для того, чтобы не сделать спасительные десять шагов до выхода из квартиры, потому что часть неё считала, что это было единственно верным решением. Она была ему не нужна. Ниточка оборвалась.
– Но, как же… Экспертиза… – непослушными губами прошептала она.
– Нужно было, чтобы авария выглядела несчастным случаем. Но всё это не касается ни тебя, ни твоего мужа, – Даниил поправил ворот рубашки с двух сторон, задевая пальцами шею, – опять мимо, Мария.
«Кого же это тогда касается, если мой муж сейчас лежит в больнице?! – мысленно прокричала она ему в лицо, – Если он сидел за рулём…» Маша невольно охнула, ища опору второй рукой. Он ведь сидел за рулём машины своей матери. Тормоза были испорчены в её машине, а не в машине Василия.
– Я смотрю, ты начинаешь собирать всю эту затейливую картину по кусочкам, – тихо сказал Даниил, – пожалуй, я бы и сам хотел, чтобы ты знала правду, – он протянул ей руку, – присядь.
Маша с трудом разжала пальцы на косяке, только сейчас поняв, что вцепилась в него так сильно, что ей было больно. Её не покидало ощущение, что беря его за руку, она подписывает какой-то сатанинский контракт, что после этого назад дороги не будет. Она сядет, согласится на его правила, и что дальше?
«А дальше, – сказал ей внутренний голос неожиданно сердито, – дальше ты его выслушаешь и придумаешь, как до него достучаться». Эта мысль, неожиданно трезвая, похожая на чёткое указание, помогла ей отлепиться от стены и вложить свою ладонь в его руку. Удивительно, но её пальцы почти не дрожали, и когда она коснулась гладкой кожи его рук, то не почувствовала страха. Его ладонь была тёплой, обычной, человеческой. Ничего сверхъестественного, ничего пугающего. Он сопроводил – другого слова его манерным действиям она подобрать не могла – её до дивана, но сам остался стоять – в центре комнаты, выпрямив ранее согнутые плечи, подобравшись, точно актёр, ожидающий начала действия.
«И я – его зритель, – поняла Маша, – значит, нужно слушать очень осторожно, чтобы не попасться на крючок».
– Я всегда знал, что должен за неё отомстить, – произнёс он свою первую реплику и, сделав небольшую паузу, продолжил, – отцу и его… даме его сердца. И других частей тела.
Он скривил рот и повёл головой в сторону, словно одна мысль о ней была ему неприятна.
– Про себя я называю её более крепким словом, но, конечно, не буду так выражаться при женщине. Даже при той, что не стоит моих волнений.
Против своей воли, Маша слегка вздрогнула. Захотелось виновато отвести глаза, съёжиться, но она сдержалась и продолжила смотреть на него.
– Когда моя мать покинула этот мир, я был ещё юн и поверил отцу, который уверял меня в том, что они с любовницей расстались. Решил, что можно наладить с ним отношения, раз уж он –единственный человек, родной мне по крови. Я пытался заняться своей жизнью, но мне было пусто, грустно, душно. У меня ничего не получалось. Я уже рассказывал тебе, хотя ты, наверное, не удостоила мои слова вниманием…
– Алкоголь, вещества, вечеринки, – перебила Маша, не давая ему снова исподволь атаковать её, – я помню.
Он высоко поднял свои густые брови, что придало его лицу преувеличенно удивлённое выражение.
– Вот как… Но ты меня перебила, – Даниил начал мерить шагами комнату, с каждой новой фразой ускоряя движение, – я говорил о том, что достиг дна, но сумел от него оттолкнуться и наладить свою жизнь. Я даже начал работать на отца – подумывал об идеях всепрощения, которые были так близки маме. Я всю жизнь – всю жизнь! – с самого момента её смерти мечусь между прощением и местью! И всегда выбираю не то.
Он резко остановился посреди комнаты, широко расставил ноги и развёл руки в стороны, знаменуя кульминационную часть своего рассказа.
– И вот прошлой осенью я узнал от его секретарши, что она покупала два билета на Кипр. Мне стало любопытно, с кем же встречается мой отец. И, представь себе, что я почувствовал, когда узнал, – Даниил впился глазами в Машины, понизив голос до трагического шёпота, – что он вовсе с ней не расставался. Всё это время они были вместе. Вместе!
Последнее слово он произнёс громко, почти выкрикнул, заставляя Машу вздрогнуть. Она была в таком напряжении, что смысл сказанного дошёл до неё не сразу.
Его отец был до сих пор вместе с той женщиной.
Тормоза были неисправны в машине Катерины.
Катерина много лет встречалась со своим ухажёром.
Картина, сложившаяся в её голове, была настолько ошеломляющей, что она невольно прижала ладонь ко рту.
– Ты хочешь сказать, что твой отец встречается с моей свекровью?
– Поздравляю, – Даниил улыбнулся неприятной улыбкой, обнажив зубы, – ты сложила один и один. И даже ты должна понять, что с того момента, как я об этом узнал, я жил возмездием. Пусть никто не мог меня поддержать, я должен был отомстить за мать.