Ольга Сергеева
На круги своя
Глава 24
Конечно, она так и не спала, хотя нельзя сказать, что она не пыталась. Остаток ночи она промаялась в душной постели – или, вернее, на душной постели, потому что расстилать её не было сил. Заснуть так и не удалось, и хотя каждая часть тела, казалось, молила о пощаде, мозг отказывался отключаться. Ей срочно хотелось составить план действий, найти какие-то решения, способы помочь Василию. На беду, с планированием у неё всегда было очень плохо. Она почти не пользовалась своим ежедневником, забывала про заметки в телефоне, надеялась на свою память, на то, что сумеет сориентироваться в последний момент и что-нибудь придумать. Самое близкое к планеру, что она использовала – крестик на запястье, который вообще никак ей не помогал. Чаще всего она просто задумчиво его разглядывала, не понимая, какое послание в нём зашифровано. Тем не менее, с упорством и надеждой рисовала его, и он появлялся на её руке так часто, что Василий советовал ей сделать там татуировку.
Маше совсем не мешало отсутствие организованности в некоторых жизненных вопросах, но именно сейчас ей хотелось хотя бы примерно представлять, что делать в этой ситуации. Отчаявшись заснуть, она залезла почитать про подобные случаи в интернете – занятие, которое никогда не приводит ни к чему хорошему. Изучив несколько статей, она с ужасом закрыла ноутбук, смаргивая навернувшиеся слёзы. Чтобы как-то отвлечься и взбодриться, раз уж организм отказывался засыпать, она решила выпить кофе и пошла на кухню с этим намерением. Но в посудном шкафу ей под руку попалась огромная кружка Василия – настоящее ведро, – и она налила себе чай.
Маша села за стол, спиной к окну, наблюдая, как бледный утренний свет теснил ночной полумрак, заставлял его прятаться по углам кухни. Стояла особенная, рассветная тишина, и было слышно щебетание первых утренних птиц, а прохладный воздух из приоткрытого окна шевелил волосы у неё на затылке. Ей казалось, что она может расслышать нежную, посвистывающую песню дрозда.
«Может быть, хорошо, что у нас нет детей, – подумала она, – с детьми такое переносить было бы тяжелее». На самом деле, было сложно представить, что может быть хуже, но Маша совсем не собиралась брать судьбу на слабо. Она просто представила, что сейчас ей нужно было бы что-то объяснять маленькому человеку, подбирать правильные слова, смотреть в его испуганные глаза – скорее всего, такие же серые, как у Василия. Ей нужно было бы запрятать слёзы и переживания глубоко внутри, быть уверенной в том, что всё будет хорошо, или хотя бы такой казаться.
Да, очень хорошо, что у них не было детей. Ей бы тогда, наверное, пришлось сейчас лежать с ребёнком в обнимку, вдыхать нежный запах его волос. Он бы, наверное, сжимал маленькой ладошкой её руку и ни за что не хотел бы отпускать, а она и сама бы не хотела никуда уходить, прижимая его к себе, даря ему свою силу, находя в нём свои силы.
А ведь она много раз представляла себя матерью. Да что там – она была матерью, заботилась о своём будущем ребёнке, соблюдала все предписания врачей, сидела на бесконечных больничных, ела только полезную еду и дышала свежим воздухом. Разве не с этого начинается материнство? Думать о ком-то больше, чем о себе. Быть готовым на любые жертвы, лишь бы другому было хорошо. Разве человек, единожды ставший на этот путь, может вернуться в прежнее состояние? Разве можно перестать быть матерью, когда ты знала, как назовёшь ребёнка, когда следила за прибавками в весе, когда слышала через специальный аппарат гулкие и быстрые удары его сердца? Разве можно перестать быть матерью оттого, что твой ребёнок не родился?
Слёзы капали в остывающий чай совершенно беззвучно, не нарушая серую тишину этого утра.
«Нашему ребёнку сейчас могло бы быть лет семь. Могло бы быть и пять. А могло быть, – на этой мысли горло сдавило спазмом, – могло быть меньше года. Ему тогда ничего не нужно было бы объяснять, он просто лежал бы на моих руках, и голова его была бы тяжёлая и сонная, и рука моя, должно быть, онемела бы, и я бы тогда думала только о том, как скорее переложить его в кроватку и пойти спокойно пить свой чай».
Маша через силу сделала глоток. В конце концов, сейчас у неё была возможность пить его в любое время суток.
Она представляла, каким могло быть их будущее и без ребёнка. Она знала такие пары – те, которые смогли остаться вместе после череды неудач, те, кого горе не оттолкнуло друг от друга, а наоборот – склеило вместе навеки. Она знала, что у них с Василием было бы так же. Они бы и дальше были вместе, перенося всю нерастраченную любовь друг на друга. Возможно, они бы завели собаку – Василий иногда говорил что-то такое, – возможно, нашли бы общее хобби. Они могли бы ходить в походы или путешествовать. Они могли бы придумать, как справиться и смириться. Они могли бы неплохо жить.
Маша знала, что они уже давно могли отпустить ситуацию, но это был не их путь. После всего, через что они прошли, и несмотря на всё это, она чувствовала, что не сможет спать спокойно, пока есть хоть малейший шанс.
Глубокую тишину рассветного утра прервал резкий лай собаки, эхом отскакивающий от стен соседних домов. Маша вздрогнула, возвращаясь в реальность. Прямо сейчас проблема детей была далеко не на первом месте в списке их неотложных вопросов. Если не разобраться с последствиями этой аварии, то их жизнь может вообще поменяться самым печальным образом.
Она отодвинула кружку с почти нетронутым чаем и взяла в руки телефон, раздумывая, достаточно ли прилично будет потребовать от Саши срочную юридическую консультацию в шесть часов утра, учитывая, что расстались они глубокой ночью. Телефон высветил на экране новое сообщение от неизвестного номера – оказалось, оно пришло ещё около часа назад.
«Нужно встретиться. Сегодня, кафе «Une brioche», 9:00. Я могу помочь. А.»
В первые секунды ей показалось, что это написал Саша – услышал её мысленную просьбу. Но он не стал бы играть в анонимность и слать сообщения с незнакомого номера. Алёна – ещё одна А, – если бы узнала что-то срочное, то позвонила бы в любое время суток.
Зато это могла бы быть Анна. От этой мысли Маше стало не по себе. Измотанная событиями последних суток, она и думать забыла о Данииле и Анне. Настолько забыла, что накануне вышла из дома одна. Страшно представить, что было бы, если бы Даниил решил снова с ней встретиться. «Возможно, тогда полиция поверила бы, что я не по своей воле провела у него несколько славных недель», – мрачно подумала Маша.
Она вздрогнула, когда её мысли прервал стук в дверь. Стало не по себе. Часы показывали пять минут седьмого, в телефоне светилось сообщение от предполагаемой Анны, гостей Маша не ждала. Ей почему-то представилось, что за дверьми стоял Даниил – с оскалом, холодным оружием и самыми гнусными намерениями.
Стук повторился, на этот раз настойчивей. Маша сползла со стула и на цыпочках дошла до двери. Она застыла в нерешительности. «Кажется, в глазок смотреть опаснее, чем не смотреть? Вдруг человек по ту сторону двери поймёт, что я дома?»
– Маша, блин, открывай, я в туалет хочу!
Были подозрения, что предполагаемый преступник вряд ли будет раскидываться такими признаниями, поэтому в глазок Маша всё же посмотрела. Он показал искажённый силуэт невысокой девушки, стоявшей уперев руки в бока.
– Алёна, – выдохнула Маша, распахивая дверь. Подруга влетела в дом и буквально задушила её в объятьях. Маше пришлось слегка наклониться – Алёна была из тех людей, рядом с которыми даже невысокий человек хрупкого телосложения будет чувствовать себя нелепым гигантом с огромными руками и ногами. Но Машу это никогда не смущало – для неё подруга всегда была просто ворчливым эльфом, не хватало только острых ушей.
– Как ты здесь оказалась? – спросила Маша, отстраняясь.
– Выехали вчера вечером, хотела сделать сюрприз. А вообще, – подруга скинула обувь и направилась в уборную, – сначала дела, потом – болтовня!
Маша на всякий случай окинула взглядом тамбур и захлопнула дверь.
– Значит так, – Алёна появилась на пороге ванной. Они не виделись больше полугода, что по степени наполненности последних месяцев равнялось десятилетию. Подруга была всё та же – веснушчатый нос, зелёные глаза. Только вот чёлку она, видимо, решила отрастить.
– Футболку у мужа взяла? – хмыкнула Маша, разглядывая её.
– Много ты понимаешь, – Алёна возмущённо дёрнула себя за край одеяния, – это оверсайз.
Маша подняла брови.
– Чай будешь?
– Нет, – Алёна скривилась, – но если пустишь меня полежать – буду признательна, мы всю ночь ехали.
– А где Дамир? – они прошли в спальню, и подруга вытянулась на кровати, блаженно вздыхая.
– Поехал к родителям, – она повернулась на бок и серьёзно посмотрела на Машу, – я думала, ты тут рыдаешь.
– Ты немного опоздала, – криво улыбнулась Маша, – я уже на стадии разработки плана действия.
– Так, и какие намётки?
– Ну, пока я могу ухватиться только за это, – Маша показала ей сообщение от А.
– И кто такой этот А.?
– Или такая… Если это не ты и не моя начальница, то у меня только один вариант.
– Постой, ты же не думаешь, что это… – Алёна расширила зелёные глаза, – Ты что, думаешь, что это Анна?
– Я предполагаю, – Маша забрала у подруги телефон. Та посмотрела на неё с подозрением.
– Не говори мне, что собираешься идти. Я понимаю, что у тебя такое хобби – встречаться с потенциально опасными людьми, но теперь-то ты должна понимать, что ни к чему хорошему это не приводит!
– Сейчас всё совсем по-другому, – тихо сказала Маша, – а тогда, когда встречалась с Даниилом… Я не могла критически мыслить. Мне было очень плохо.
Алёна прикусила губу и ещё раз одёрнула свою майку.
– Напомни, когда это было?
– В начале октября.
– Ясно, – подруга дотянулась до её руки, – и ты, как я понимаю, знаешь, отчего тебе было плохо?
– Даниил спрашивал, как мы живём, обзавелись ли потомством… И я рассказала ему всё.
Маша сжала пальцы подруги, и взглянула в её глаза. Они становились ещё зеленее, чем обычно, когда она собиралась плакать.
– Вася просил не напоминать тебе про это… Давно ты вспомнила?
– Вчера, как раз перед тем, как поехала в больницу.
Алёна всхлипнула и обняла её.
– Прости, прости, что называла тебя чокнутой! Я должна была сообразить, что ты с ним виделась почти сразу после выписки!
– Не понимаю, как я могла рассказать Даниилу что-то настолько личное, – Маша сжала руки на её спине, – наверное, я и правда идиотка.
– Не вини себя! Есть такие люди, они обладают психопатическим шармом, или как там это называется, – невнятно проговорила Алёна, – плюс ты была, мягко сказать, не в лучшей форме… – она слегка отстранилась, – Прости меня, я совсем не думаю, что говорю, когда злюсь. Я никогда себе и представить не могла, как ты с этим справлялась, а теперь…
Она ещё раз дёрнула себя за край футболки, невольно натягивая её в районе живота и подтверждая Машины подозрения.
– Сколько уже? – тихо спросила Маша.
Алёна открыла рот, словно хотела переспросить, но передумала. Она взглянула на Машу виновато.
– Почти двадцать одна неделя. Я не знала, как тебе сказать.
– Я понимаю.
Маша действительно могла её понять. Она зациклилась на этой идее – ей казалось, что все вокруг беременеют и рожают. Некоторые её знакомые уже завели по двое детей, а у одной из однокурсниц, по слухам, родились тройняшки. Все вокруг неё были счастливы в своём материнстве. Бабушка-соседка цокала языком и говорила, что нужно подарить мужу наследника, коллеги задавали вопросы, на которые у неё не было ответа, и даже её собственный отец – из-за этого они и поругались – посоветовал ей не тянуть и рожать поскорее, потому что «негоже быть сухой веткой».
Но это была Алёна. С ней всё было сложнее, потому что класса с третьего они мечтали, что одновременно выйдут замуж – в один день, потом родят детей – желательно тоже в один день, и желательно разнополых – чтобы потом их поженить. Потом обе считали само собой разумеющимся, что Маша родит ребенка раньше – раз уж выскочила замуж в девятнадцать. В какой-то момент они поняли, что этот вопрос не всегда поддаётся планированию.
Но в то же время с Алёной было проще. Маша смотрела на подругу, виновато закусившую губу, и не чувствовала ни зависти, ни сожаления. Она желала ей счастья так же сильно, как самой себе.
– Ты что-нибудь мне скажешь? – она смотрела на неё исподлобья – взгляд, знакомый Маше с детства. Она никогда не скажет, что ей больно или обидно, просто будет смотреть, как кошка, загнанная в угол. Маша склонила голову, приняв озадаченный вид.
– Меня мучает только один вопрос: твой ребёнок будет звать меня «тётя Маша» или просто «Маша»?
Алёна вся сморщилась и снова обхватила её руками.
– Он будет звать тебя «крёстная»!
Маша вцепилась в подругу, и слёзы полились по её щекам.
Будь в комнате кто-то из их мужей, он бы, наверное, покачал головой и ушёл от греха подальше, потому что выдержать их коллективный рёв было почти нереально. Но, к счастью или к сожалению, они были одни.
– Он же уже шевелится? – шмыгнула носом Маша. Алёна задрала футболку, и Маша уставилась на небольшой живот как на чудо света.
– Можешь потрогать, – разрешила Алёна, – но скорее всего, ты ничего не почувствуешь. Да и по заказу никогда ещё не шевелился.
Маша осторожно коснулась живота.
– Ну вот, я же говорила! – фыркнула Алёна, опуская футболку, – Что за вредный ребёнок!
– Ничего удивительного, с такой-то мамой! – улыбнулась Маша, – Ты поэтому не могла приехать?
– Лежала на сохранении, но сейчас всё хорошо, – она снова стала серьёзной, – поэтому я здесь, во всеоружии, собираюсь не дать тебе совершить глупости. И, судя по всему, я приехала как раз вовремя!
Маша покачала головой.
– Я же сказала тебе, что сейчас всё иначе. Мы с ней встретимся в людном месте, и я действительно хочу знать, как она может мне помочь.
– Почему ты уверена, что она – если это она – вообще написала об этой ситуации? Откуда ей знать про аварию и про проблемы твоего мужа?
– Я ни в чём не уверена. Поэтому и хочу её выслушать.
Алёна смотрела на неё, задумчиво прикусив кончик губы. На её лице отражалась внутренняя борьба, в которой она, как ни странно, проиграла.
– Ладно, – сдалась она, – но мы пойдём с тобой.
***
Дым сизым облачком завис перед её лицом, и она помахала рукой с зажатой в ней сигаретой, чтобы его отогнать. Окно было открыто, но это мало помогало, и она знала, что в кабинете отчётливо пахнет табаком. Если медсестры решат на неё настучать, то у неё будут проблемы. Но прямо сейчас ей было глубоко наплевать на это
Она не поехала домой, даже и не собиралась. За эту тревожную неделю у неё накопилось столько дел, что в сложившейся ситуации она увидела отличную возможность с ними разобраться. «А если не врать самой себе, – ехидно прошептал голос в её голове, – то окажется, что тебе просто страшно». Катерина передёрнула плечами, сбрасывая со спины невесть откуда взявшиеся мурашки.
Это было не совсем подходящим словом, потому что страшно ей было вчера – в те несколько коротких мгновений, растянувшихся на полжизни, когда её машина, сбрасывая скорость слишком медленно, вылетела на перекрёсток. Потом ей тоже было страшно, а вот сейчас ей было просто не по себе.
Телефон зазвонил, и она быстро затушила сигарету.
– Приземлились, Кэт.
– Отлично.
Почему-то простое осознание того факта, что он был с ней в одном городе – дышал одним воздухом, если угодно, – будто бы сняло с её плеч частичку груза.
– Как сын?
– Прогноз хороший. Но проблема есть. Ты можешь со мной поговорить?
– Разговор, как я понимаю, тяжёлый, – он невесело усмехнулся, – позвоню через час? Я ещё в самолёте.
– Хорошо, – согласилась она и, подумав, добавила, – спасибо.
Катерина отложила телефон на край стола и устало подпёрла голову кулаком. За окном брезжил серый рассвет, предрекая начало дня, где ей предстоит решить много проблем. Для начала она отринет гордость и попросит его о помощи – не для себя, для сына. Затем придётся рассказать ему всё, начиная с той самой газеты до вчерашней аварии – все свои предположения, страхи, опасения. Не было больше сил притворяться самой стойкой и умной. От беды это всё равно не уберегло.
Главное, что сын будет здоров – чуть только отойдя от парализующего ужаса, она это поняла. Переломы срастутся, ушибы заживут. А всё остальное они решат. Её машину уже забрали на экспертизу, значит, правда будет на их стороне. Экспертиза подтвердит, что тормоза были неисправны. Всё это подстроить мог только один человек, но верить не хотелось.
– За нами опять следят, Кэт, – хмуро сообщил он однажды утром, барабаня пальцами по рулю. Катерина резко обернулась, но не могла понять, какая машина из всего потока его насторожила.
– Я не понимаю, зачем!
– Может, проверяет какие-то свои теории.
– Значит, знает, – Катерина раздражённо вздохнула, – мы столько лет прятались, и всё насмарку! Что теперь будет?
– Не переживай, – он сжал челюсти, – я поговорю, разберусь.
Она не знала, поговорил он или нет, но сама ситуация тогда начинала её раздражать: одно дело – когда они много лет разыгрывают тайный роман практически в своё удовольствие, а другое – когда им приходится действительно прятаться, и всё из-за одного человека.
Теперь она расскажет ему всё – от и до, и он уже не сможет игнорировать правду.
Катерина закрыла окно, накинула на плечи халат, до этого небрежно лежавший на диване для посетителей, и вышла из кабинета. В отделении царил полумрак, горел только дежурный свет. До подъема ещё было время, но она хотела зайти к сыну до начала утренней суеты.
Он дремал, лёжа на правом боку, поверх больничного одеяла в весёлый цветочек лежала туго забинтованная рука. Ушибы, синяки. Сломаны были только рёбра, ни сотрясения, ни повреждения внутренних органов, которые в такой ситуации вполне могли бы быть. Катерина знала, что ему повезло. Мать внутри неё знала, что ничего этого не должно было произойти.
Стараясь не шуметь, она взяла стул, стоявший у окна, и поставила около его койки. Сын медленно открыл глаза. Они молча смотрели друг на друга несколько долгих мгновений.
– Все не очень хорошо? – спросил он невнятно.
– Да. Все крайне паршиво.
– Второй водитель..?
– Да. Ночью.
Он кивнул, сомкнув тяжёлые веки. Катерина сжала руки в замок, пытаясь подавить в себе порыв его погладить и пожалеть. Несколько мгновений сын молчал, а затем вновь посмотрел на неё.
– Думаешь, я смогу после этого работать?
– Ты же не виноват, – тихо сказала она, – тормоза были неисправны. И адвокаты у тебя будут лучшие.
Он помрачнел: сам факт того, что ему нужны были адвокаты, заставлял его чувствовать себя не лучшим образом.
– Маша вчера сразу связалась с твоим другом, он даже узнал какие-то подробности, – добавила Катерина, – но у меня есть связи получше.
Последняя фраза ей удалась. Она произнесла её настолько важным тоном, что Василий даже усмехнулся.
– Ухажер?
– Он самый.
– Тогда тебе придется меня с ним познакомить. Разве ты пойдёшь на такое?
Его слова звучали скомкано, будто он еле ворочал языком. Он закрыл глаза.
– Отдыхай, сынок.
До подъёма ещё было время, а значит, она могла пока не быть главой отделения и строгой начальницей. До его звонка ещё оставалось больше получаса, а значит, она могла отложить до того времени все трудные разговоры и тяжёлые решения. Она могла дать волю той иррациональной, эмоциональной части себя, которой хотелось просто сидеть около кровати своего ребёнка и разглядывать его. Во сне черты его лица расслабились, сгладились, и с аккуратно зашитыми порезами на плече и над бровью он ей казался подравшимся мальчишкой.
Это неправда, что дети всегда остаются маленькими в глазах родителей. Он не был малышом, тем крохотным мальчиком, которого она прижимала к своей груди по ночам, удивляясь его совершенным чертам. Но он сейчас хмурился во сне точно так же, как хмурился тогда. И, конечно, он всё ещё был её ребёнком. Она протянула руку, чтобы сделать совершенно банальный, абсолютно материнский жест – поправить ему одеяло. Её ладонь, на миг замерев, осторожно коснулась его волос.
Ей так хотелось, чтобы беды обошли его стороной.
"Я всё решу, я всё исправлю. У тебя всё будет хорошо".
Глава 25
Дамир остановил машину, не доехав квартала до кафе.
– Смотри, что я приготовила! – Алёна блеснула глазами, доставая две шляпы с широкими полями и чёрные очки. Один комплект аксессуаров она натянула на себя, второй пихнула в руки мужу. Тот обречённо вздохнул.
– Ты не за водой ходила, милая?
– Нет, воду я тоже взяла! – Алёна достала из пакета бутылку в качестве доказательства и повернулась к Маше, – Ну, как мы тебе?
– Ты думаешь, что это конспиративный наряд? – скептически протянула Маша. Подруга в этом виде была похожа разве что на персонажа мультфильма.
– Конечно! – яростно закивала Алёна, – А ещё вот! – она потрясла рукой с зажатым в кулаке малярным скотчем.
– Это ещё зачем?
– Ну, как зачем! Ты что, детективов не читаешь? Номер заклеить!
– Алёнушка, – ласково обратился к ней муж, переглянувшись с Машей, – а если полиция, как мы будем это объяснять?
– Если полиция, мы натравим их на эту Анну, и дело с концом!
– Так, подожди, – нахмурилась Маша, – давай без резких движений. Анна хочет помочь и…
– Да-да, я поняла твою пацифистскую позицию, – замахала руками подруга. Она посмотрела на часы, – давай шуруй, мы тебя прикроем.
– Может, у тебя ещё и пистолет есть? – не удержалась Маша.
– Всё может быть, – загадочно ответила Алёна.
На улице было солнечно и тепло. Маша, осторожно оглядываясь, подошла к кафе и с затаённой дрожью взялась за дверную ручку. Часы показывали 9:01. С другой стороны улицы припарковалась синяя машина. Маша не стала проверять, заклеили они номера или нет, и толкнула дверь.
Небольшое помещение было почти пустым, не считая баристы, скучающей за стойкой. Увидев Машу, она встрепенулась и натянула приветственную улыбку.
– Bonjour! Какой кофе взбодрит вас сегодня утром?
– О, – замешкалась Маша. Ей трудно было сосредоточиться на выборе, когда в голове крутились разные сценарии, в кульминации которых на неё нападают и надевают ей мешок на голову. Она нервно улыбнулась девушке и выдавила, – американо, пожалуйста. Маленький.
– Une minute, – улыбнулась ей девушка, и Маша только сейчас поняла, что форменный берет на её голове должен был навевать мысли о Франции. Она огляделась по сторонам. В тёмном углу, наполовину скрытая декоративной ширмой, сидела Анна и, сложив руки на груди, недовольно смотрела на неё.
– Ты что, сюда кофе пить припёрлась? – прошипела она, когда Маша подсела к ней с чашкой.
– Я думала, тебя придётся ждать, – так же тихо ответила Маша. Они сцепились взглядами, потом Анна фыркнула и отвернулась.
– Что ты хотела мне сказать?
– Ты одна?
– Я – да, то есть, – Маша прикусила губу в нерешительности, – тебе ничего не грозит.
– Уж поверь мне, если со мной что-то случится… – пробурчала Анна.
– Могу тебе сказать то же самое.
– Давай начистоту, – Анна, наконец, завершила все прелюдии, – ты мне никогда не нравилась. Даже так: я тебя ненавижу большую часть своей жизни.
– О..очень приятно, – поперхнулась Маша, – а мы знакомы большую часть твоей жизни?
– Точно, ты же у нас контуженая, – закатила глаза Анна, – не помнишь меня? Я училась в параллельном классе.
Маша развела руками. Она никогда не была общительной – мало кого из параллельного класса знала в лицо. И уж точно не помнила никакую Анну.
– Не важно, – буркнула Анна. Она положила ладони на стол и слегка склонилась к Маше, – но я действительно хочу тебе помочь.
– После того, что ты сказала до этого…
– Ты не дослушала, – Анна понизила голос, – понимаешь, я не очень хороший человек, но я не преступница. У всего есть черта.
– Преступница? Что?
– Как с тобой сложно, – раздражённо выдохнула Анна, – постараюсь объяснить. Когда к тебе с просьбой обращается любимый человек, ты ведь даже не думаешь ему отказать, верно?
Маша склонила голову, понимая, что Анна клонит куда-то не туда.
– Ты – кремень, – наставляла её Алёна всё утро, – ты – скала!
– Я – скала, – послушно повторяла за ней Маша.
– Ты не дашь этой с…терве тобой манипулировать!
– Я не дам ей мной манипулировать!
– Ты быстро выяснишь, что нужно, и она не запудрит тебе мозги. Да?
– Да!
– Если любимый человек просит меня участвовать в похищении, я, вероятно, откажу, – сказала она ровно, глядя на Анну в упор.
– Да что же такое! – Анна выругалась, – Никто не планировал тебя похищать! Это вышло случайно!
– Случайно? – Маша даже слегка задохнулась от возмущения, – Случайно сломали мне всю жизнь? Держали взаперти?
Анна хлопнула руками по столу – так, что кофе из Машиной чашки выплеснулся наружу. Они не обратили на это внимание.
– Ты хочешь помочь мужу, или нет?
– Конечно, хочу!
– И что ты готова сделать ради этого?
– Всё! – вырвалось у Маши, и она сразу поняла, что попалась. Глаза Анны торжествующе блеснули.
– Об этом я и говорю. Готова сделать всё. Ты должна меня понять.
Маша открыла было рот, чтобы возразить, но Анна не дала ей этого сделать.
– Слушай! Когда ты сбежала из ресторана, Даниил уехал – боялся, что ты всё вспомнишь и пойдёшь в полицию. Он был почти уверен, что отец его отмажет – не зря я ему долгие годы твердила, что нужно налаживать с ним отношения, – но решил перестраховаться. Проблема была в том, что у него здесь были срочные дела, которые пришлось завершать мне, – Анна понизила голос, вынуждая Машу склониться к ней, – я помогла один раз, второй… Эти просьбы были очень странными – я ничего не понимала, но не могла ему отказать. Я не знаю, как он может так влиять на меня даже на расстоянии.
Анна поджала губы, словно удивляясь самой себе. Она не выглядела коварной или агрессивной – скорее, растерянной. И Маша, к своему ужасу, почувствовала, что разделяет её чувства. Что-то было такое в Данииле – какое-то магнетическое обаяние, красота, заставляющая окружающих верить ему. Машина решимость дать Анне отпор таяла, как снег на солнце, но она предприняла слабую попытку сопротивления.
– Я не понимаю, как это относится к делу.
– Почти никак, – она заглянула Маше в лицо, – но ты, наверное, единственный человек на свете, кто может меня понять. Не то чтобы мне это нравится, но больше мне не с кем поговорить.
Маша глубоко вздохнула. Откажет ей – и никогда себе не простит, что упустила этот шанс.
– Хорошо. Только давай быстро.
Анна подобралась, заговорила торопливо.
– Когда в школе он к нам перевёлся, я сразу пропала. Он был не таким, как остальные – умным, красивым, начитанным. Я смотрела на него, и у меня перехватывало дыхание, – Анна глядела куда-то сквозь Машу, – когда он обратил на меня внимание, я была счастлива. Наверное, такого счастья, чистого, без примеси горечи, я больше не испытывала никогда.
Она замолчала, задумавшись, и ушла в свои мысли настолько, что Маше пришлось кашлянуть, напоминая о своём присутствии. Анна быстро заморгала, прогоняя видения прошлого.
– А потом на его пути появилась ты. Не знаю, как ты попалась ему на глаза, где выскочила перед ним, что сделала, чтобы свести его с ума, но он больше не был моим. Вроде бы всё было так же: я так же переставала дышать, когда он был рядом, я так же собирала крупицы его внимания. Только вот для него я переставала существовать. У меня не было шансов. Ты знаешь, что ты чем-то похожа на его мать? Такая же тощая блондинка, – она издала нервный смешок, – Можешь себе представить? Он ведь повёрнут на своей матери!
– О, господи, – пробормотала Маша, – я совсем не хотела этого знать.
– Как видишь, я не подхожу ему ни по одному из параметров! – продолжила Анна, – Но это я приняла его обратно, я была с ним рядом в самые сложные времена! Ухаживала, когда с ним случались срывы!
– Какие срывы? – вырвалось у Маши.
– У него бывают, – Анна поджала губы, – что-то нервное, он не любит об этом говорить. Такое и случилось с ним зимой.
– Послушай, неужели ты позвала меня сюда, чтобы рассказать эту историю? Мне никогда не нужен был Даниил, я тебе не соперница.
– Ещё какая соперница! Одно время я верила, что у нас с ним есть будущее. Верила, что всё вернулось на свои места. Я так сильно этого хотела! Но он всё время то притягивал меня, то отталкивал, то просил о паузе, то снова говорил, что без меня не справится… – Анна сморщилась, словно от боли, – Я ведь никогда до конца не могла разгадать, что творится у него в душе. И мне кажется, что понять его не способен вообще никто. Прошлой осенью… он вдруг стал сам не свой, начал вести себя как одержимый. Строил жуткие планы, рассказывал мне, что хочет убить человека…
– Что? Убить? – слишком громко сказала Маша, ловя непонимающий взгляд баристы.
– Тише ты, – Анна склонилась над столом, заставляя Машу повторить её позу, – я боюсь. Я не хочу в этом участвовать. Хочу уехать из этого города, бежать. Хочу больше никогда с ним не встречаться.
– А как же твоя любовь? И причём тут я?
– После этой аварии я поняла, что он втянул меня во что-то нехорошее. А я не могу – на мне мать и брат, понимаешь? Я не могу рисковать!
– Подожди, аварию подстроил он? Зачем ему это было нужно?
– Я не знаю, он не говорил мне! – Анна смотрела ей в глаза, – Но мне очень, безумно жаль, что в этой ситуации оказался твой муж. Он тут совсем ни при чём.
– Я уже ничего не понимаю, – развела руками Маша, – какое тебе дело до Васи?
– Василий Степанович, он… в общем, братишку моего оперировал в прошлом году. У нас разница большая – семнадцать лет. У брата что-то сложное было, мать по дурости запустила. В поликлинике на неё наорали – заведующая сказала, что мать угробила мальчишке жизнь. А она робкая, тихая, ответить толком никому не может. Ждала, что в больнице отношение к ней будет ещё хуже, но нет. Когда их выписывали, она готова была руки твоему мужу целовать за человеческое отношение и за то, что смог всё исправить. И я тоже хочу отнестись к нему по-человечески. Хотя бы попытаться.
– Он этого точно заслуживает, – сказала Маша, в её голосе звучала гордость.
– Да, – Анна посмотрела на неё с грустью, – и ты любишь его. А Даниил никогда не был тебе нужен. Поэтому тебе нужно пойти к нему.
– Что? К кому? К Даниилу?
– Да! Послушай, времени не так много, – Анна схватила её за руку, – он вернулся на днях, потому что с машиной я бы не разобралась! Я и так боялась, что меня кто-нибудь заметит! У меня-то нет отца, который меня прикроет, я сама тащу на себе мать и брата-подростка!
– О чём ты…
– Слушай! Тормоза в машине, на которой ехал твой муж, были повреждены. Но когда проведут экспертизу – там всё будет прекрасно, понимаешь? Даниил подкупил эксперта. Получится, что это ошибка водителя, и твоего мужа точно посадят.
Маша поражённо молчала, чувствуя, что в ушах начинает жужжать.