Ольга Сергеева
На круги своя
– Удачи, – буркнула Алёна, – раньше память возвращали с помощью электрошоковой терапии – очень советую тебе попробовать!
– Алёна, – тихо сказала Маша, – ты же ему ничего не скажешь?
– Нет, конечно, – вздохнула она, – но как же вы оба достали меня своими тайнами!
– Кто «оба»?
– Я тебе рассказывала, что Дамир себе на стройке чуть палец не отрезал? Первую фалангу.
– Что? – удивлённо переспросила Маша, сделав себе пометку, что подруга не ответила на вопрос, – Всё обошлось?
– Да, пришили, только его палец теперь напоминает чудовище Франкенштейна в миниатюре.
– Какой кошмар, – скривилась Маша, параллельно думая о том, как ей весь вечер провести с Васей и не поддаться порыву разрыдаться в его объятьях, чтобы он срочно рассказал ей, что вообще происходило и придумал, как дальше жить. В этой ситуации он не мог ей помочь, а волнений ему и так хватало – в этом Маша была согласна с Катериной.
В итоге, попрощавшись с Алёной, она придумала некое подобие плана.
– Привет, Вася, – слишком радостно сказала она, выходя в гостиную. Он сидел в кресле и устало тёр глаза, – давай сходим в магазин?
– Что-то нужно срочно?
Ему явно не хотелось никуда идти, но если они будут просто сидеть друг напротив друга весь вечер, то она совершенно точно сдастся и расскажет ему всё.
– Хотела испечь пирог, но у нас закончилась мука, – Маша грустно вздохнула, – и яйца. Да, и ещё нужна вишня.
– Я понял, – усмехнулся Василий, слегка взбодрившийся при упоминании пирога, – у нас закончилось вообще всё.
– Ну, в общем-то, да, кто-то очень много ест!
– И этот кто-то – не я, ведь я всё время на работе, – он поднялся с кресла, и она шагнула ему навстречу.
– Мыша, – ласково сказал он, касаясь её щеки. Она прикрыла глаза, надеясь, что больше он ничего не скажет. Ей не хотелось ничего объяснять, хотелось просто остаться в этом оке бури навечно.
Хотелось делать пирог, ругаться, когда он будет лезть в миску с тестом «просто попробовать», краснеть, когда он поймает губами её запачканные мукой пальцы, сдаться, когда начнёт целовать её шею, нежное место за ушком, упасть вместе с ним на кровать. А потом она будет лежать у него на груди, слушать, как бьётся его сердце, чувствовать, как он задумчиво перебирает её волосы, и совсем не будет пытаться поймать мысли, летающие в голове стайкой пёстрых птиц.
Хотелось провести совершенно нормальный вечер, будто и не было никаких ссор, будто отсутствие дома муки было их главной проблемой. Они проведут этот обычный вечер, а с проблемами Маша начнёт разбираться завтра.
Глава 19
Она проснулась, по ощущениям, позже обычного – не бывает такого яркого солнца по утрам в марте. Испугавшись, что проспала, она всполошённой птицей выскочила из кровати и побежала в ванную. «Почему Вася меня не разбудил?», – думала она, умываясь, – «мне же теперь сделают выговор или вообще уволят!». Кое-как приведя себя в порядок, Маша вернулась в спальню, к шкафу. «Нужно, наверное, позвонить Альбине», – она схватила телефон и уже хотела набрать номер, когда поняла, что была всего половина восьмого – до выхода из дома у неё был ещё час. От сердца отлегло. Но как сегодня было светло! Всю прошлую неделю небо было закрыто тяжёлыми мартовскими тучами, и по утрам было темно и тоскливо, как зимой. Маша подошла к окну. Ей казалось, что что-то было не так. На ветках дерева – того, на которое она смотрела каждое утро вот уже девять лет – разместилась целая орава птиц, они пели, перекрикивались, радуясь теплу, солнцу. Приглядевшись, Маша поняла, что во дворе не было ни одного сугроба. Это было странно – ещё вчера она чуть не упала, поскользнувшись на корке льда…
Нет. Не вчера.
Маша снова схватила телефон в руки. 18 апреля, среда. Несколько мгновений она непонимающим взглядом смотрела на дату, а потом аккуратно положила телефон на тумбочку.
– Восемнадцатое апреля, среда, – сказала она вслух, – вчера, получается, было семнадцатое. Тоже апреля. Хорошо.
Она не вполне понимала, что же в этом хорошего, но с выводами не спешила. Переступив с ноги на ногу, она нерешительно пошла на кухню. «На работу мне ведь всё равно нужно собираться, верно?»
Или нет? Маша замерла в коридоре на половине пути. «На работу мне не нужно, потому что я на больничном до конца месяца, – спокойно подумала она, – и если я сейчас упаду в обморок, это будет очень кстати».
Она вернулась в комнату и присела на край кровати. Предполагаемого обморока не случилось, что было странно в данной ситуации. Маше казалось, что она должна испытывать хотя бы волнение или смятение, но её сознание оставалось ясным, как, кажется, никогда в жизни.
Она смотрела на приоткрытый шкаф с одеждой, и перед глазами мелькали бесконечные разы, когда она стояла перед распахнутой створкой и размышляла, что же ей надеть. Как обычно, это происходило в спешке и в тот момент, когда уже надо было выходить из дома – никогда она не умела собираться с вечера.
Она перевела взгляд на прикроватную тумбочку, где стояла лампа, которая напомнила ей, как Вася, перегибаясь через неё, тянулся выключить свет и обязательно наваливался на неё сверху, вызывая её возмущённый писк. Он был неисправимым жаворонком и не давал ей засиживаться допоздна.
Она встала с кровати и прошла по квартире с чётким ощущением, что вернулась сюда не две с лишним недели назад, а только что. Ей казалось, что она обрела какое-то шестое чувство, дополнительное зрение, позволяющее ей видеть не только обычные предметы, но и все истории, связанные с ними.
Вот зеркало в коридоре и напротив открытые вешалки, о которых они пожалели в первую же неделю, потому что вечно висящие на них куртки придавали прихожей неопрятный вид. Они каждый год собирались их поменять на шкаф, но, конечно, не находили на это времени.
Вот шторка в ванной на пластиковом карнизе – сейчас он был закреплен, а пару лет назад, когда она, склонившись, мыла голову, вся эта конструкция обрушилась на неё и до смерти напугала.
Кухня, которую, к сожалению, не удалось сделать цвета «голубая безмятежность», тоже была готова поделиться своими историями. Например, об их неудачной попытке сварить варенье, которое засахарилось настолько, что его пришлось выкидывать вместе с банками. Или о том, как много лет назад, когда у них не было денег на ремонт гостиной, она ютилась здесь, за кухонным столом, и готовилась к экзаменам. Или вот, самое свежее, вчерашнее воспоминание – как он прижал её к стене около этого самого стола, приводя веские доводы в пользу того, что им больше не стоит ссориться никогда.
Маша замкнула свой своеобразный обход, вернувшись в спальню. Всё в этой квартире было будто частью её, и она была частью всего этого. Всё было пропитано её жизнью, их жизнью – и она вернулась на своё место.
Добро пожаловать домой.
«Я ведь за это время ни разу не заглядывала вглубь шкафов, словно мне никогда эти вещи не принадлежали, и я жила в этой квартире, как в гостях. Ни разу толком не убралась – всё чувствовала себя лишней и виноватой. Но теперь-то я знаю, что точно Васе не изменяла. Зато с Даниилом виделась ещё несколько раз…»
– Один раз она меня подвозила, и я чуть не умерла от страха, – улыбнулась она и расправила на коленях салфетку. Встречи в этом кафе стали для них небольшой традицией. Сегодня Маша даже ушла с работы пораньше, чтобы успеть с ним увидеться. Не хотелось возвращаться домой слишком поздно.
– Да, я видел, ты была белая как мел, когда садилась к ней в машину.
– Что значит «видел»? – Маша бросила на него удивлённый взгляд.
– Не так выразился, – он улыбнулся, – я имел в виду, что прямо так и вижу эту сцену. Она так плохо водит?
– Наоборот! Она водит как… ну, как мужик. Такой резкий, дерзкий таксист, – Маша не сдержала смешка, – слушай, я вообще не понимаю, как так вышло, что мы всё время разговариваем о моей свекрови, извини, пожалуйста! Третья встреча, а я всё о ней!
– Ничего страшного. Почему бы не поговорить об интересной женщине, – он плавно поднёс чашку ко рту и, сделав аккуратный глоток, промокнул губы салфеткой. Он выглядел спокойнее, чем в их прошлую встречу – он тогда был ужасно взвинченный, дёрганый, совсем не такой, как в октябре, когда пришёл к ней с цветами. Маша невольно начала переживать за него, особенно когда он пропал почти на два месяца после их второго похода в кафе. Но, видимо, он сумел восстановить душевное равновесие.
– Ты сегодня очень красивая, – сказал он, осторожно касаясь её руки, лежащей на столе. Маша замерла, размышляя, как ей убрать свою руку так, чтобы его не обидеть.
– Даниил…
– Прошу прощения, – он сам отпустил её ладонь, и она спрятала обе руки под стол, – я действительно тобой любуюсь.
Маша вспыхнула и опустила глаза на свои колени, теребя лежащую там салфетку. Она ненавидела такие моменты и не понимала, как правильно себя вести. И, несмотря на то, что она не делала ничего плохого, ей было ужасно стыдно перед Василием.
– Январь подходит к концу, и мне бы не хотелось больше делать такой длинный перерыв в наших встречах, – продолжил Даниил, не замечая её дискомфорта, – лучше всего было бы видеться раз в две недели…
– Так часто я не могу, – испуганно сказала Маша.
– Очень жаль, – голос Даниила стал тихим и грустным, – мне очень хорошо с тобой, ты освещаешь мою жизнь.
Маша тихо вздохнула. Он пришёл к ней в октябре, печальный, с грузом на душе, и ей тогда захотелось, чтобы хоть кому-то стало легче, раз уж ей самой было не суждено избавиться от грусти, кандалами тянувшей её к земле. Она могла помочь ему почувствовать себя лучше, сделать доброе дело, почти волшебство для другого человека.
– Я ведь и не надеялся, что ты меня простишь, – будто прочитав её мысли, сказал Даниил. Он подался вперёд – тонкий, гибкий, с идеальной осанкой, – но тебе, конечно, следует поступать как дóлжно. Как и мне, – его лицо сделалось задумчивым, – некоторые обязательства и долги перед другими душами ведь никак не снять, верно?
Не зная, что на это ответить, Маша потянулась за стаканом, чтобы сделать глоток воды.
– Может быть, встретимся в марте, раз ты не хочешь меня видеть в феврале? Как насчёт седьмого числа?
– Я не могу, у нас планы на вечер, – Маша полезла с сумочку и достала ежедневник, – давай лучше после праздников, двенадцатого.
– Буду с нетерпением ждать нашей встречи.
Маша закрыла блокнот, не заметив, как из него вылетел небольшой кусок бумаги. Даниил поднял его и, держа в тонких пальцах, развернул.
– Ой, это моё, – Маша выхватила бумажку у него из рук и смущённо пояснила, – у нас раньше с мужем была традиция… В общем, не важно.
Она торопливо запихала клочок бумаги в сумку и защёлкнула замок.
– Очень милая традиция, – мягким голосом сказал Даниил, – расскажешь о ней подробнее?
Маша прикрыла глаза, чувствуя себя потрясающей идиоткой. Алёна, конечно, была права, давая нелестную характеристику её умственным способностям. Вне зависимости от причин, которыми она руководствовалась, соглашаясь на эти встречи – с этим тоже нужно было ещё разобраться, – действовала она крайне неосмотрительно. Даже по воспоминаниям и собственным впечатлениям понятно, что Даниил вёл себя с ней не как с задушевной подругой и жилеткой для слёз, коей она себя вообразила. Она ему нравилась как женщина.
Маша открыла глаза, понимая, что ей нужно было как-то всё исправить, воспользоваться информацией, которую она вспомнила. Она дотянулась до телефона и набрала Сашин номер. Он взял трубку почти моментально.
– Я как раз собирался тебе звонить, – его голос звучал довольно мрачно, – по поводу твоего вчерашнего сообщения. Я звонил своему другу полицейскому, попросил узнать про Даниила Грекова.
– И?
– Ну и там полный бесперспективняк.
– Как это?
– По всем признакам, в период твоей пропажи его не было в городе. Чтобы проверить, есть ли у него алиби, его нужно вызвать на допрос.
– Ну, так пусть вызывают! Я напишу ещё хоть десять заявлений!
– Не кипятись, – попросил Саша, – понимаешь, он не такой простой. У него влиятельный отец, и, если честно, никто не хочет связываться с этим делом.
– Ты серьёзно? – Маша не поверила своим ушам, – Я заявляю о похищении, а они не хотят связываться?
– Мы что-нибудь придумаем, – пообещал Саша, – а пока всё так же не выходи из дома одна. Ты говорила Васе про Грекова?
– Нет ещё.
– Скажи, он должен быть в курсе. Или мне сказать?
– Я скажу сама, – Маша вздохнула. Она начала мерить шагами комнату, – я, кажется, всё вспомнила.
– Что «всё»? Вообще всё?
– Вообще всё.
– О, – голос Саши звучал удивлённо, – здорово! Что-то можешь добавить по делу?
– Только то, что я встречалась с Грековым ещё два раза – в ноябре и в конце января, и собиралась встретиться двенадцатого марта.
– И, видимо, встретилась, потому что домой в тот день ты не вернулась.
– Да, – тихо сказала Маша, – и ещё деталь: я помню, что мы должны были встретиться в декабре, но он не пришёл. И, я думаю, что это он написал ту записку. Я не знаю, насколько это важно.
– Важно всё, так что, ты молодец. Если вспомнишь что-то ещё – дай мне знать.
– А какой в этом смысл, если мы ничего сделать не можем?
– Будем пока вооружаться информацией, – сказал Саша ободряюще.
– Только, Саша… Я ещё не говорила Васе, что всё вспомнила. Не проболтайся, пожалуйста.
– Даже если бы я хотел, – усмехнулся Саша, – то потерпел бы неудачу. Не буду же я его отвлекать от работы.
– Да. Вот и я тоже всегда стараюсь важные разговоры перенести на вечер.
– Ну, зато у тебя есть время подготовиться!
Маша тяжёло вздохнула.
– Именно этим я и планирую заниматься весь день.
***
Подготовиться Маше определённо стоило. Всю свою сознательную жизнь она провела, старательно избегая конфликтных ситуаций, тем более что рядом всегда были люди, с готовностью берущие напряжённые моменты на себя. Алёна, например, всегда бросалась в спор и бой очертя голову и, казалось, испытывала даже определённое удовольствие от словесных перепалок. Много раз в школе она вставала на Машину защиту, так умело огрызаясь, что невольно вызывала уважение обидчиков. Выйдя замуж, Маша попала под крыло Василия. Его тактика кардинально отличалась от Алёниной: вместо того чтобы идти навстречу проблеме, он её мягко амортизировал – так, что Маша даже не чувствовала тряски.
И вот сейчас, оказавшись с возникшими сложностями один на один, она очень хотела убежать и спрятаться где-нибудь в углу, заткнув уши. Она всегда делала так в детстве, когда ругались родители, так что навык у неё был. И теоретически она могла попросить Алёну или Сашу рассказать всё Василию, а сама просто подождать, пока всё решится как-нибудь без её участия, но она понимала, что это только всё усложнит.
Она ужасно боялась его обидеть и не хотела снова возвращаться в состояние напряжения, в котором они жили последние дни, и даже малодушно рассматривала вариант отложить этот разговор ещё на пару дней – ради этого она даже может печь по пирогу каждый вечер. Но разумная её часть напомнила, что один раз она уже не решилась ему рассказать о встречах с Даниилом, и это привело к, мягко говоря, неприятным последствиям.
Поэтому Маша провела весь день, продумывая ход разговора, что на самом деле заключалось в паническом перемалывании в голове одной и той же мысли: «Я наломала дров, и он меня не простит». От этого важного занятия ей пришлось отвлечься трижды – два раза, чтобы перекусить, и один раз, чтобы созвониться с Алёной.
Никак не помогло её душевному равновесию то, что Вася задержался, причём на этот раз не на работе – с этой причиной Маша давно смирилась. А вот то, что именно сегодня ему понадобилось сменить зимнюю резину на летнюю, Маша посчитала издёвкой судьбы.
К тому моменту, когда он пришёл домой, она была уже в таком состоянии напряжения, что казалось, тронь – и она зазвенит.
– Пришлось взять такси – оставил машину своему знакомому механику, – извиняющимся тоном сообщил он Маше, поставив сумку на пол в коридоре, – ты его, наверное, не помнишь.
Маша тяжело сглотнула, понимая, что он сам подсказал ей, как начать разговор. Она скрестила руки на груди и прижалась плечом к стене, стараясь унять дрожь в ногах.
– На самом деле, помню, – сказала она так тихо, что Василий, который разувался и раздевался чересчур шумно, её не расслышал.
– Что ты там говоришь, Мышка?
– Я говорю, – она чуть повысила голос, надеясь, что он не сорвётся, – что помню твоего механика.
– Подожди, – он свёл брови на переносице, – мы знакомы всего пару лет – может быть, ты помнишь предыдущего?
– Нет, этого. Прошлой осенью ты оставлял ему машину на целую неделю.
В прихожей на пару секунд повисла тишина. Не было слышно даже их дыхания, хотя Маша, кажется, и не дышала, напряжённо вглядываясь в его лицо. Морщинка на его лбу слегка разгладилась.
– Ты что-то вспомнила?
– Всё, – произнесла она на выдохе.
Его руки на секунду коснулись волос, но он быстро опустил их, засунул в задние карманы джинсов. Он выглядел не таким радостным, как Маша себе представляла на этом этапе разговора.
– Нам нужно поговорить, – начали они одновременно. Василий слегка кивнул, как бы уступая ей первенство.
– Пойдём присядем.
Они зашли в гостиную, и Маша, стараясь не споткнуться, прошла к креслу. Василий взял стул от письменного стола и устроился напротив.
Она расправила дрожащими пальцами одежду – в чём не было никакой необходимости – и попыталась найти в себе крупицы смелости. Всё, что она готовила заранее, вылетело из её головы, и она совершенно не представляла себе, с чего начать разговор и как передать ему свои мысли – весь этот спутанный колтун.
– Мышка, – тихо позвал он, – хочешь, начну я?
Она помотала головой, и ей показалось, что у него в лице отразилось некоторое облегчение. Маша глубоко вздохнула.
– Я хочу поговорить о том, что произошло прошлой осенью.
Он молчал, не отрывая взгляда от её лица.
– Я встречалась с ним сама.
Василий моргнул.
– Подожди, о чём ты? – он смотрел на неё так, словно ожидал услышать что-то другое.
– О Данииле. Его фамилия – Греков, и это – тот парень, от которого ты меня спас в парке. Ну, когда мы начали встречаться.
– Подожди, – его глаза расширились, он подался вперёд, – что значит «встречалась с ним сама»?
– Прошлой осенью он пришёл ко мне на работу, и мы поговорили. Ну, и я виделась с ним ещё несколько раз.
– Я не понимаю, – он нахмурился, – зачем? Он угрожал тебе, шантажировал?
– Нет-нет! Он просто извинился, говорил, что все эти годы думал о той ситуации, так искренне раскаивался…
– Просто извинился, – медленно повторил Василий, – и ты его простила.
– Вася…
– Простила его – после того, что он сделал. У меня нет слов.
Маша сцепила руки на коленях так сильно, что рисковала сломать себе пальцы.
– Прости меня, Вася, это всё так запутанно…
– Он манипулировал тобой, Маша, – покачал головой Василий, – и ты слушала его, встречаясь с ним за моей спиной.
Маша вспыхнула, чувствуя лёгкую дурноту.
– Думаешь, я не могу ничего сделать без чужого влияния? – горько спросила она, – Я так и знала, что не нужно было ничего тебе говорить, что ты не поймёшь!
– Ты сама, кажется, не до конца понимаешь.
– Нет, я всё понимаю! Я же всё вспомнила!
– Ты вспомнила не всё, – он покачал головой, но она не обратила на его реплику никакого внимания, остро чувствуя свою никчёмность.
– Я всё вспомнила, и что? Оказалось, что я сама во всём виновата, что всё разрушилось из-за меня! Вся твоя прекрасная, наполненная событиями, великолепная жизнь, с интересной работой, весёлыми друзьями и прочим, прочим, прочим! – она вскочила на ноги, в этот момент действительно чувствуя себя ярмом на его шее, – Зачем я нужна тебе, Вася? Безынициативная, без интересов! Ничего не решаю, живу себе на моральном иждивении! Мы ведь даже не завели ребёнка!
– Тебе нужно остановиться, – ей показалось, что он побледнел.
– Почему, Вася? Нам не нужен ребёнок, – Маша повысила голос, чувствуя тёплые дорожки слёз на щеках, – потому что тебе хватает в доме одного паразита?
Он смотрел на неё так, будто не верил в то, что она это произнесла. Маша и сама сразу же пожалела о своих словах. Где-то на краю её сознания билась мысль, за которую она никак не могла ухватиться. Он отвернулся, поднялся.
– Вася, я…
Молча, не слушая её, он вышел из комнаты. Разговор был окончен. И ей показалось, что она сказала что-то непоправимое.
В комнате стало очень тихо, и только звук ветра за окном говорил о том, что время не остановилось.
Глава 20
Катерина редко нервничала, но в последнее время много чего шло не так. Привычный ритм жизни рушился, заставляя её думать, что та чушь, которую ей рассказывала приятельница о ретроградном Меркурии, вполне могла бы быть правдой.
Эта надпись – отвратительная, корявая… правдивая? Стоя перед дверью и чувствуя, как холодный пот стекает между её лопаток, она усомнилась в себе всего на секунду. Но этого хватило, чтобы пошатнуть её душевное равновесие.
Она, конечно, выпила успокоительное и договорилась о срочной замене двери – один из бывших пациентов помог. Они даже успели до двадцати трёх – нужно было поменять всего лишь створку, краска от которой не оттиралась ни бензином, ни растворителем. Правда, дверь теперь не была кокетливо-глянцевой. Она была обычной, железной, не сходящейся цветом с наличниками. Ну и пусть – главное, что была. Стояла, крепкая и незыблемая.
Хорошо, что она не позвонила ему. «Каждый раз, когда что-то происходит, его нет рядом. Да и не важно – всё решила, как обычно: подумаешь, дверь поменять», – гордо размышляла Катерина. У неё, вообще, было много поводов гордиться собой, и она без лишней скромности вывешивала их в воображаемом зале почёта имени себя.
Например, там висела её личная медаль за то, что, похоронив Стёпу, она потрудилась собрать миллион бумажек и выбить от государства квартиру в качестве компенсации за смерть мужа при исполнении. Казалось насмешкой компенсировать чью-то жизнь однушкой на окраине, но Катерина прагматично рассчитала, что это – лучше, чем ничего. Продавать жилплощадь она не стала – подселила квартирантов, а когда сын вырос – отдала квартиру ему. В конце концов, это было честно. Василий потом её продал, они с Машей купили квартиру побольше, что-то там выплачивали бесконечно – она в это уже не лезла. Она свой долг выполнила – остальное её не касалось.
Были там медали и поменьше: за достижения в работе, за более мелкие успехи, да даже за ежедневный утренний подъём на работу – она не уставала себя хвалить и поддерживать. Кто, если не она сама?
Правда, про грязный чулан в конце этого зала почёта, где кучей были свалены постыдные моменты её жизни, она старалась не думать. Что об этом думать, если давно понятно, что, как ни крути, будешь жить со своим дерьмом внутри.
Но сейчас она старательно отгоняла мысли о чулане, присудив себе ещё одну медаль, за новую дверь – доказательство того, что муж ей был абсолютно не нужен. Она справлялась со всем сама – и с конями, и с избами, и с дверьми.
Он звал её замуж с завидной регулярностью, готовый наплевать на все их обстоятельства и, сев за штурвал их семейной лодки, провести через бури, неминуемо ожидавшие их на пути. Но Катерина знала, что брак – это не про счастье. В лучшем случае это – взаимовыгодное сотрудничество. А в их ситуации сотрудничать было вообще опасно.
Она ведь почти поверила, что у сына всё иначе – исключение, подтверждающее правило. Она даже хотела, чтобы всё было хорошо – иначе объяснить себе, зачем она поехала вести задушевные беседы с Машей, она не могла. Но невестка впервые в жизни проявила характер – раздражающе невовремя и неуместно, по мнению Катерины. Она бы Василию простила всё, даже если бы он миллион раз в ней усомнился, предал, да что угодно!
«А мне бы ты простила?» – вкрадчиво шепнул ей знакомый голос в голове. Катерина так удивилась этой мысли, что даже забыла её прогнать.
«Не простила бы», – правда отдавала горечью, – «не думала бы даже ни секунды. Если в меня не веришь – значит, меня для тебя не существует».
Она знала, что он верил. Иногда, в особо нежные моменты, ей даже казалось, что он на неё молится. Но, конечно, вслух никто таких вещей не говорил: скажешь – и всё растает, как сигаретный дым.
У Катерины была ещё одна причина не рассказывать ему о надписи. Она предполагала, кто мог её сделать – круг подозреваемых был не таким большим. Случайных хулиганов она стразу отмела – те бы ограничились прозаическим упоминанием половых органов. Никто из её знакомых не был в курсе той истории – прошло уже много лет. Вариант был только один. И обсуждать свои догадки она ни с кем не собиралась – вдруг он не поймёт, вдруг решит, что она наводит напраслину.
Поэтому в своих предположениях и страхах она мариновалась самостоятельно. Спокойствия ей это не приносило. Ей стало казаться, что за ней следят. Она стала плохо спать – не помогали ни шёлковые маски для сна, ни беруши – она стала чувствовать себя в них, как в ловушке. Она даже стала засыпать в гостиной под – прости господи – телевизор, до этого исполнявший в её квартире роль разве что арт-объекта.
Вдобавок ко всему, на работе начались очередные кадровые перестановки – они были ожидаемы, но сейчас она чувствовала, что для неё это слишком. Слишком много всего. Слишком напряжённо. Слишком не по себе. Интуитивно она чувствовала, что ещё одной неприятности не выдержит.
Уже к среде Катерина настолько выбилась из сил, что ушла с работы пораньше и лежала перед телевизором, тупо размышляя, какие витамины попить, чтобы вернуть былую энергию. Она не заметила, как задремала.
Проснулась она около девяти вечера, не сразу сообразив, что её разбудил какой-то стук. Она сонно озиралась, пытаясь нашарить телефон. Телевизор мерцал, наполняя комнату тусклым, тревожным светом. Стук раздавался с балкона. «Опять этот чёртов кот», – раздражённо подумала Катерина, направляясь к двери. Сегодня дурной зверь гремел особенно громко, и нужно было уже с этим что-то делать. Решительно отодвинув занавеску в сторону, Катерина замерла, не сразу разглядев, что происходит. На улице стоял сильный ветер, который раскачивал деревья перед домом. Ветви мотались из стороны в сторону в бешеном танце, а прямо перед ними, не успевая в такт, медленно и неторопливо раскачивалось что-то ещё. Оно свисало с балкона верхнего этажа, неуклюже врезаясь в ограждение. Тощие ноги, торчащие из-под длинной юбки, странно свёрнутая шея.
У каждой психики есть предел. И предел Катерины выглядел именно так.
***
Сын приехал очень быстро – быстрее, чем полиция. Катерина безэмоционально зарегистрировала тот факт, что он был на такси, никак на это не отреагировав. Всё это время она провела на лавочке у подъезда, стремительно двигаясь к установлению личного рекорда по количеству выкуренных сигарет.
– Ну, что вы так перепугались, это просто чучело, – снисходительно обратился к ней старший по званию полицейский – которого она определила как лейтенанта, – когда они вместе с напарником закончили осмотр предполагаемого места происшествия, – труп бы так звонко не стучал.
Катерину передёрнуло на этих словах. Она пригляделась и поняла, что это и правда было чучело. Если честно, чем дольше она на него смотрела, тем меньше оно казалось похожим на человека.
– И как же я так, вот глупость, – Катерина потянулась поправить волосы и заметила, что рука позорно дрожала. Она быстро спрятала её за спиной
– Нервы, – пожал плечами лейтенант, – это обычное хулиганство, знаете, сейчас все эти пранкеры…
Катерина слегка покачала головой. Она была уверена, что это не хулиганы.
– Так что, гражданка… ммм, – полицейский заглянул в паспорт Катерины, – Стрельцова? Какая-то знакомая фамилия…
– Ориентировки приходили на женщину, – напомнил ему напарник, – которая пропала.
– Уже нашлась, – подал голос Василий, до этого молча стоявший у двери.
– Ваша, что ли?
– Моя.
Катерина заметила тень на лице сына. Что-то опять было не так. «А что у нас, у них, вообще, может быть так?!», – внутренний голос явно не питал иллюзий по поводу реальности.
Пока лейтенант занимался составлением рапорта, его напарник поднялся в квартиру этажом выше.
– Что-то ещё случилось? – шёпотом спросила Катерина Василия, когда он присел рядом с ней, держа в руках стакан воды. Сын нахмурился.
– Это ты мне скажи, – в тон ей ответил он, – ты ведь не думаешь, что это пранкеры?
– Я даже слова такого не знаю, – Катерина сделала аккуратный глоток. Стук, всё ещё раздающийся с балкона, мешал соображать.
– Не увиливай, мама, – Василий забрал у неё стакан, – я знаю, тебе есть, что сказать.
– Я не увиливаю, – прошипела она, – но и говорить тебе не буду.
– Именно мне?
Катерина стойко выдержала его взгляд. Серые глаза – без примесей голубого, зелёного, какого бы там ни было – как у его отца. Очередной порыв ветра вызвал особенно громкий удар по ограждению, отчего Катерина вздрогнула.
– Когда уже можно будет его снять? – не выдержала она.
– Сейчас, разберёмся тут, – миролюбиво сказал лейтенант, – и снимете.
Вернулся его напарник – Катерина не удосужилась узнать их имена, ей просто хотелось забыть всё это, как страшный сон.
– Там пусто – соседка сказала, что квартира сдаётся.
– Ну вот – молодёжь, наверное, арендовала…
– Идиоты… – прошептала Катерина себе под нос и повернулась к сыну, – Отвезёшь меня в гостиницу? Не смогу ночевать здесь.