bannerbannerbanner
полная версияУ ночи длинная тень

Ольга Александровна Коренева
У ночи длинная тень

Полная версия

– Эх вы, – с сожалением взглянула она на них. – Ты, Серегин, круглый идиот. Ты не мужчина. Вот Иванов настоящий мужчина. Он настоящий испанец.

Она вдруг скинула сапожки, пальто, выхватила у Витьки бак и поволокла на кухню. Там Маришка вскочила на стол и принялась развешивать белье под низеньким пожелтевшим потолком.

– Витя, подавай. А вы все катитесь отсюда! – властно скомандовала она.

И они тихо вышли из Витькиной квартиры. В дверях Лена оглянулась. Иванов смотрел им вслед, и лицо у него было такое, такое! Словно ему с неба свалился приз, который уже не нужен… И еще что-то было во взгляде, какая-то боль, что ли… Странное такое лицо. Может, он понял, что никогда не будет настоящим испанцем, потому что он русский, и что Маришка его просто пожалела? А каково это, чувствовать себя ничтожеством, к которому снисходят из жалости? Это хуже всего на свете. Это как иголка в яйце… Ну, в той сказке про Кощея… – подумала Лена.

Фитк снова замолчал. Он сидел глубоко в кресле, положив ноги в потрепанных кроссах на круглый зеркальный столик, невесть откуда появившийся вдруг. Я тоже молчала. Просто молча переваривала всю эту историю. Потом мы долго бродили по кладбищу, гуляли среди осенних могил. В некоторых оградках торчали березы с начинающими уже облетать, чуть тронутыми желтизной, листьями. Мы периодически разглядывали фото на памятниках, и вспоминали кладбищенские анекдоты, мрачновато-смешные. Мы все блуждали среди захоронений восьмидесятых, словно это был какой-то Бермудский треугольник, из которого не вырвешься, и опять оказались на могиле школьницы, но другой, постарше. Сюда мы зашли просто отдохнуть. Но Фитк тут же завелся на историю ее жизни.

– Нет, ты послушай, это же забавно, послушай, – сказал он. Здесь мы сидели на бархатном диване. – Тут тоже Лена, но другая, постарше. И тоже ученица. Вот она бежит с подружкой, ты смотри, какая шустрая. А что говорит-то, посмотри на нее, ну!

– Вот бы закатиться куда-нибудь, а? Где итак, блеск, весело и все танцуют… А то все уроки да уроки, скучища! – Ленка Слоникова на ходу размахивает портфелем, встряхивает кудлатой головой. Ленкина голова похожа на большой разлапистый кочан капусты. Ленка шагает, не глядя на Машу, и вздыхает: – Да ещё на выходной задано у-у сколько… Да ну! Пошли куда-нибудь, а?

– Можно, вообще… – неуверенно поддакивает Маша. Она сама, без старших, еще ни разу не бывала в «злачном» месте.

Маша не очень-то разговорчива. Маленькая, складненькая, светленькая, с короткой стрижкой, она не такая заметная, как Лена Слоникова, закадычная подружка. И всегда ей вторит, но больше для виду, а делает по-своему. Но сейчас понемногу поддается Ленкиному настроению…

– А давай в кафе, а? – говорит Ленка.– В самое хипповое. Давай?

Она строптиво мотает лохмами, торчащими в разные стороны, толкает прохожих. И сама она вроде хиппи – просто тощий вихлястый пацаненок в джинсах, сорванец.

Маша молчит. Обдумывает. Ей начинает грезиться кафе, где в синем полумраке медленно танцуют пары, звучит смех, на эстраде звездами мерцают и вспыхивают огоньки…

Девчонки размахивают портфелями, идут мимо ярких витрин, глубоко вдыхают морозный и по-весеннему уже влажный, радостный воздух. Так не хочется домой! Хотя – вечереет и животы подвело.

– В кафе «Молодежном» всегда музыка, – мечтательно говорит Маша.

–Значит, пошли в «Молодежное»! – решает Ленка. – Портфели забросим, ты натянешь джинсы, чтобы как я, и – в кафе. Только дома не задерживаться!

Последний урок был физкультура, Ленка так и осталась в джинсах. Она продолжает:

– Войдем в кафе, а там музыка, танцы, а мы подсядем к каким-нибудь ханурикам и обольстим их, и они в нас втюрятся, – тут Ленка попробовала завилять бедрами, но у нее что-то не очень получилось.

Маша чуть-чуть вильнула бедрами тоже, за компанию с Ленкой, и, взглянув на Ленку, прыснула: уж очень комично пошла извиваться вся тощая угловатая Ленкина фигура. А длинная шейка качалась, словно ножка опенка.

Девчонки весело пошли к дому… А портфели все-таки тяжелые, долго не размахаешься ими – все руки отмахаешь. Там битком набито: и учебники, и библиотечные книжки, и кеды для «физры», и старенькие в¬заные шапочки… Вот и дом, подруги разошлись по своим подъездам.

Минут через сорок встретились во дворе. Обе в джинсах и свитерах, пальто – небрежно нараспашку, волосы начесаны, торчком, так и стоят нимбами вокруг сияющих девчачьих лиц, в руках – мамины сумочки.

– Мелочь наскребла?

– Ага, полтинник…

– У меня рубль шестьдесят.

– Сойдет… Гидальго доплатят!

– Это которых обольстим?

– Угу… Рыцари.

Девушки пошли к автобусу. Денежный вопрос все же беспокоил более рассудительную Машу.

– Доплатят, говоришь? – недоверчиво спросила она. – Ну да-а… Они «доплатят»! Теперь знаешь какие рыцари пошли…

– Ничего, – расхрабрилась Лена. – А мы только мороженное возьмем.

Еле втиснулись в переполненный автобус. Час пик, народ с работы едет. Даже билеты брать не пришлось, девчонки лишь запахнули пальто плотнее, чтобы не застрять в давке. Выбрались через три остановки.

– Ни фига себе! – вздохнула ленка. – Как сквозь джунгли продираешься. Чуть пальто не оставила.

– Народишку слишком много развелось, – заметила Маша. – Вот и тесно.

– Пожалуй, в кафе не попадем…

У кафе «Молодежное» и в самом деле уже толпилась очередь. Встали в хвост.

– Сколько на твоих?

– Без четверти семь.

– Скоро пустят.

Кругом на улице уже вспыхивают, горят вечерние огни: бегущие буквы реклам, яркие витрины. Студено, ветрено… Как и вся публика, девчонки ждут открытия кафе. Отворачиваются от ветра, поправляют ладонями прически. Но ветер все равно взвихривает и треплет волосы… У Ленки ее «нимб» совсем разлохмачивается, а по бокам пряди выгибаются, как бараньи рога. У Маши еще ничего, терпимо – ее светлые кудри кажутся лишь пышнее. Девчонки чуть продрогли на ветру, ежатся, пританцовывают. Скорей бы уж пускали!..

Очередь вдруг ожила, заволновалась. Изнутри к стеклянной двери прошествовал швейцар. Отпирать, однако, не спешил. Генеральская осанистая фигура его, начальственная ухмылка четко рисовались внутри кафе, сияющего как аквариум. Казалось, в волшебно осиянном сосуде важно плавает крупная аквариумная рыбина, в экзотическом оперении, какой-нибудь губастый гуппи или барбус. Он наслаждался в одиночку светом, теплом и музыкой, уже доносившейся из глубины зала: оркестранты репетировали, что ли… А снаружи – синеватые лица жаждущих были в мурашках от холода.

Наконец, дверь открылась. Швейцар запускал попарно, чтобы не было пробки. При этом он тонко разбирался в социальном положении клиентов. Кое-кого, кто пристроился случайно и вообще с виду невзрачнее, он молча оттеснял, пропуская вне очереди солидную пару. Но вот проникли в мир света и тепла и девчонки. Разделись, вошли в зал. Он был уже полон, мест не было, гремела музыка, медленно порхали официанты…. Девушки затоптались на месте, озираясь, куда бы поскорее сесть? Маше стало совсем неловко, ей казалось, что весь зал на нее уставился. Переложила из руки в руку сумочку, та, как на грех, раскрылась, все посыпалось на пол – помада, мелочь, еще что-то. Маша заалела от досады и смущения, нагнулась, чтобы все собрать, а Ленка зашипела:

– Зачем эту сумку взяла, псих, она старомодная. Такие до войны…

Маша и сама знала, что это не то. Она не умела обращаться с маминой сумочкой – какие-то замочки-защелки, в молодежной современной сумке через плечо все проще, молния или кнопка. Ленка тоже растерянно топталась, но пыталась изобразить лихую улыбку. Правда, улыбка вышла какая-то кривая: один угол рта полез по-пиратски вверх, а глаза глядели угрюмо. Тут на них чуть не налетел официант с подносом, где стояли всякие салаты и бутылка.

– Чего толчетесь на ходу? – рявкнул он шепотом. – Садитесь куда-нибудь.

Девушки неловко двинулись вперед, отыскивая место.

– Назад возврата нет! – трагически продекламировала Ленка. – У меня, кажется, на заду джинсы лопнули… Ой, мама! – Она провела ладошкой сзади. – Это когда на физре ядро метали…

– Давай скорей сядем! – отозвалась Маша. – Вон столик у окна… Слушай, повяжи на бедра шарф, он у тебя широкий, очень даже классно будет, оригинально, и зад прикроет. Как будто мода такая новая, классно.

Ленка так и сделала, получилось неплохо.

Два стула возле оконного столика пустовали. Напротив пили кофе и деловито беседовали два парня.

– Мальчики, можно? – произнесла Ленка и жеманно присела на свободный стул.

За ней села и Маша.

Те кивнули. Ленка нагнулась к Маше и шепнула в самое ухо:

– Вот они, наши ханурики… Сейчас завяжем знакомство!

Парни продолжали свой разговор, не глядя на соседок. Время шло…

– Что-то нас долго не обслуживают, – сказала Маша.

– Безобразие! – возмутилась Ленка и даже плечиком передернула. – Человек!

Ребята замолчали и посмотрели на нее. Та обратилось к ним:

– Разрешите меню! А… а меню тут есть?

Парни пошарили взглядом по столику. Один из них встал, принес с соседнего столика меню и протянул Лене:

– Пожалуйста.

– Благодарю вас, – галантно улыбнулась она и ответ. И тут же сунула меню Маше: – Давай выбирай.

– В общем, сдавал я зачет, – продолжил парень разговор с приятелем. – А учебник-то взял не Пахомова, а Малькова, сокращенный. Вот и сел. Думал, лучше, а вышло наоборот. Той главы там как раз и нет. Полистал, полистал, сунул его назад в стол, и пошел так, на авось… А принимал сам декан.

– У декана на авось не пройдет, – отозвался другой парень.

– На тройку вытянул… А степуха накрылась.

Девушкам стало не по себе. Общего разговора что-то не получалось. Гидальго за их столом были какие-то не те. И вообще – в кафе они не привыкли сидеть одни, без своей школьной компании. Маша теребила салфетку и оглядывалась по сторонам.

А вокруг них звучала музыка – медленный блюз, ближе к эстраде уже танцевали внимательные пары, сновали официанты. Официанты были все какие-то загадочные – изящные, высокие, с интеллигентно-красивыми лицами – «наверно, студенты подрабатывают», решила Маша, – один даже очень красивый: смуглое удлиненное лицо, большие глаза. Он уже кивнул на ходу девушкам, что, мол, сейчас подойдет…

 

Ленка прокашлялась, чуть коснулась соседа локотком, и неожиданно сказала:

– Познакомимся, мальчики! – Маша испуганно глянула на Лену, но та каким-то не своим голосом продолжала: – Я Лена, а это Маша.

Ребята поглядели на них так, будто увидели инопланетян.

– Саша, Сережа, – ответил один, с короткой, непривычной для парней стрижкой и широким носом картошкой.

Ленка повертела головой направо, налево, увидела приближающегося официанта. И спросила:

– Ну, что закажем, мальчики?

Она протянула руку к меню и опрокинула пепельницу.

Саша – с короткой стрижкой – отодвинул в сторону свой кофе, подал Лене меню, спросил:

– А что вы хотите?

– Кофе с мороженым. – сказала Лена.

Подошел официант, и Сережа, небрежный блондин с худым умным лицом, распорядился:

– Два кофе с мороженым, пожалуйста.

Официант пометил в блокнотике, исчез. С эстрады полилась лирическая песня.

– Пахмутова, – вполголоса сообщила Лена. – Эх, потанцевать бы!

Всюду танцевали, между столиками тоже покачивались в такт музыке пары.

– Приглашай своего, чего ты! – возбужденно зашептала Лена и незаметно кивнула на Сережу.

Для Маши она почему-то определила хмуроватого Сережу, а себе выбрала попроще, Сашу.

– Давай ты первая…

– Боюсь чего-то, призналась Ленка.

– Брось! Вы уже знакомы, – успокаивала Маша. – Он тебе меню подавал…

Маша прыснула. Девчонкам стало смешно. Посмеялись, пошептались, музыка тем временем кончилась. Вскоре оркестр снова заиграл – какую-то быструю мелодию.

– Пойдемте танцевать, – сказала Лена.

– Я не танцую, – отозвался Саша.

– И я тоже, – заговорила Лена и настойчиво потянула студента за рукав. – Это очень просто, пошли. Надо только двигаться под музыку, и все.

Саша усмехнулся, потер свой нос-картошку. Ленка решила, что он стесняется. Она громко заговорила:

– Да ну же, Саша, не стесняйтесь! И ты, Сережа, то есть, вы, Сергей, берите Марию… Не надо робеть… – добавила она упавшим голосом и встала, ожидая Сашу.

Парень поднялся. Сергей тоже вышел из-за столика, пригласил Машу. Стали танцевать в проходе, возле столика. Лена обвила руками Сашину шею; вихляя, стала переминаться в такт музыке.

– Ну вот видишь… – киношно-вкрадчивым тоном принялась она шептать, – вы отлично танцуете…

И наступила ему на ногу. Саша добродушно улыбнулся. Ленкины движения все убыстрялись. И вышло так, что музыка – сама по себе, а Ленка – сама по себе. Саша никак не мог приноровиться к резким движеньям партнерши.

– Что-то у нас не в такт получается, – не выдержал он.

– Ах да? – Лена громко рассмеялась. – Правда?

– Надо слушать музыку… – заметил Саша.

– Ах, скажите!… – ей стало досадно. Хотелось что-то еще сказать, веселое, надменное, но она не нашлась.

Танец наконец кончился. Саша вздохнул. Сели за столик.

Мороженое в железных вазочках уже ожидало девушек, вкусно белело. Дома подруги так и не успели толком поесть. Есть хотелось всерьез, и мороженое казалось им особенно вкусным. Приятно насытил, отогрел душу и черный кофе. Лена снова повеселела. Загремела быстрая музыка. В проходе отплясывали шейк.

– Ребята, пойдем? – позвала Лена.

Парни, казалось, не слышали.

Оркестранты поднажали, выдали звук на всю катушку. Стало совсем весело…

– Пошли, а? – Ленка пыталась перекричать джаз.

Сухощавый Сергей все поглядывал на столик сзади и, наклоняясь, говорил что-то Саше. Тот тоже посматривал назад. Лена обернулась… Сзади, через пару столиков от них, сидели две девицы неопределенного возраста, во всяком случае не первой молодости – как показалось ей. Короткие юбки, мосластые ноги в больших туфлях. «Какие-то копыта», – подумалось Лене. Потертые физиономии в умеренном гриме. Парней они тоже заметили. Одна из них повернулась на стуле и закинула ногу на ногу. «Еще и мелькает своим копытом, вот наглость…»

Рядом сидели и другие женщины – парами, со своими компаниями, – многие по вечернему нарядные. Они напоминали ей манекенов в витрине, хотя она им немного завидовала. Она украдкой оглядела себя. «Одеться можно было бы получше», – решила она. – «А, ничего, сойдет. Зато я моложе и лучше, и волосы у меня классные» …

Она тряхнула пышной своей гривой, и потянула Сашу за рукав.

– Ах, на мне сегодня жуткий свитер, – изрекла она. – Это, знаете, мой старый. Я в нем на лыжах хожу.

«Тьфу, дура! – охнула Маша. – Что она несет! – Ее взяло зло. – Вечно Слоникова

невпопад болтает, а теперь еще про свитер сморозила. Наверно, ребята думают, что за дуры! Нет, надо сгладить впечатление».

Она раскрыла рот, чтобы высказать что-нибудь этакое, остроумное, ироничное, но у нее вдруг вылетело:

– И у меня кофта ужасная.

– Почему? Нормальная кофточка, – обернулся к ней Сережа.

Он встал, подошел к заднему столику и пригласил танцевать одну из «парнокопытных» девиц. Саша потер свою картофелину и тоже подошел к одной из тех.

– Слиняли, гады, – сказала Ленка, прихлебывая кофе. – Ну ничего, следующий танец мой…

– Может, пойдем? – спросила Маша.

– Крепись, друг. Еще кофе недопито. – Ленке было все нипочем. – Может, нас другие рыцари-ханурики пригласят. А, Маш?

– Кадровых рыцарей тут что-то больше нет, – в тон ей отозвалась Маша. – Ну, посидим, ладно…

Танец кончился. Оркестр ушел на перекур. Сергей и Саша пересели за другой столик, к тем девицам с большими ногами. Лена вертелась во все стороны, громко говорила и все смеялась. Другие парни их не замечали. Было как-то неловко.

Маша чувствовала, что назревает что-то ужасное. Между столиками прохаживался администратор и, как ей казалось, подозрительно косился на них с Ленкой.

– Пошли, Лен, – повторила она.

– Погоди еще, – ответила Лена.

Маше стало скучновато, да и неловко сидеть перед пустой вазочкой из-под мороженого и пустыми кофейными чашками. Да еще Ленка! Только привлекает к себе внимание…

– Ну, мне пора. – Она взглянула на часы, выложила из сумочки мелочь.

– Постой, – сказала Лена. – Сейчас официант подойдет. – И, щелкнув пальцами, крикнула пробегающему официанту: – Эй, молодой человек! Кельнер!

Маша сделала вид, что страшно увлечена содержимым сумочки. Выкладывала из нее то расческу, то ключ, и аккуратно прятала все это опять в кармашек сумки. Подошел официант. Маша не видела, как Ленка расплачивалась. Ей послышалась какая-то ехидца в голосе официанта, когда он вслух подсчитывал их заказ… Обошлось, хватило!

Особенно не хотелось проходить мимо тех ребят, недавних соседей. Они сидели в новой компании и не скучали.

Встала, не оглядываясь пошла к раздевалке.

Ленка догнала ее на остановке. Не смотрели друг на дружку. Молча влезли в полупустой автобус. «Вот тебе и закатились в кафе, повеселились!» – думала Ленка.

Домой они пошли разными дорогами.

Фитк оборвал свой рассказ, его глаза переливчато блестели.

– Да, очень интересно, – отозвалась я. – Давай прошвырнемся, я присмотрю очередную могилку. Я уже «подсела» на твоих покойничков.

– Детка, а я не говорил тебе, что ты становишься цинична? – засмеялся он.

Я промолчала. Мы шли, шурша осенними листьями, которых становилось все больше, и дышали могильной свежестью.

– Во, тут давай остановимся, – сказала я. – Вот опять фотка девушки на памятнике. Хочу в ее жизнь окунуться.

– Ну что ж, зайдем к ней в гости.

Мы вторглись на узкую территорию могилы и расположились. Фитк произнес:

– Это Галя здесь лежит. Ну, отчего она откинулась, не важно. А жизнь ее вот она, слушай и смотри:

Ой, ну жутко устала она сегодня. Вычиткой завалили – конец квартала, все недоделки пришлось дожать.

После работы шла расслабленно, впитывая в себя оживленный гул улицы, пытаясь отвлечься. Голова раскалывалась, Галя чувствовала, как в висках пульсирует кровь, как шум в ушах то затихает, то снова накатывает, будто волны во время прилива.

Ее слегка пошатывало. Времени еще достаточно, чтобы в кино сходить, или в любимое кафе "Шоколадница". Но ничего не хотелось.

"Поскорей бы добраться до дому. Напиться горячего чаю с сахаром и завалиться в постель…" – всю дорогу от работы до дома думала она. И еще ей думалось: "А наверно, все-таки нельзя делать то, чего не можешь и не любишь. Что не по силам. Только из-за того лишь, чтобы в трудовой книжке красовалось интеллигентное: "корректор"… нельзя… А может, зря я так уж? Что я, хуже других? И к работе привыкну, и в институт поступлю…"

– Галк, привет, – окликнули сзади.

Она обернулась. Ей улыбалась симпатичная девушка. Галя не сразу угнала в ней Нину, недавнюю одноклассницу. Нина ушла в ПТУ из девятого, теперь она уже слесарь какого-то разряда на заводе. Каждый раз, сталкиваясь с Галей, Нина азартно рассказывала о парнях в цехе, и от этого становилось, почему-то, неуютно на душе. Галя выдавливала из себя деловую и, в то же время, ироническую усмешку, говорила:

– Извини, Нин, тороплюсь. Дела. У нас же, знаешь, редакция, а не конвейерное производство…

При чем тут "конвейерное производство", Галя и сама не знала. Так, ляпала, потому что не могла придумать, о чем еще говорить.

Сейчас, увидав подругу, Галя кивнула ей и заспешила домой. Дверь подъезда, дверь лифта…Вынула из сумочки ключ, вошла… Дверь, опять дверь, замызганный паркет, шлепанцы, дверь… Так можно с ума сойти… Она быстро разделась и бухнулась в постель.

А утром разбудил ее мамин голос:

– С пробуждением тебя, коллега, – весело сказала мама. – Садись завтракать.

– Сейчас, оденусь только.

Галка захлюпала по коридору разношенными шлепанцами. Рыжий шкаф, похожий на большого медведя, привычно дремал в комнате с ободранным углом: сюда Галку в детстве ставили после очередной взбучки, и она от злости сдирала обои. Мама их заклеивала, а Галка снова сдирала, и наконец мама махнула на обои рукой…

Распахнула зеркальную дверцу – шкафий глаз, как она говорила, когда была маленькая. Вытащила свое синее с полосками платье. Сама его в прошлом году заузила и укоротила. Раньше ходила в нем на школьные вечера, теперь – на работу… Застегнула ремешок часов. Как всегда, тоскливо взвыла кухонная дверь, задетая плечом.

Мама звонко разбалтывала сахар в красно-коричневом чае.

Раньше Галка думала, что закончит школу и поступит в институт. На филфак. Сразу. Ну, пусть даже и не сразу. Поступают же люди… А вышло вон как. Похоже, что всю жизнь теперь придется проработать в корректорской. Как маме. В первые дни Галка еще занималась, и после работы, и в перерывах. Сотрудницы посмеивались: "Долго так не потянет, выдохнется!" И правда, выдохлась. Глаза болели и слезились, резало в животе, ныл позвоночник. После работы стала сразу заваливаться в постель. Без ужина. Завернется в одеяло и смотрит телевизор. Тупо, не разбирая, что к чему…

– Ну, пора наводить марафет.

Мама быстро размазала крем по лицу, достала из сумочки компактную пудру. С худым, густо набеленным, озабоченным лицом, она напоминала сейчас знаменитого мима Марселя Марсо перед выходом на сцену.

Галка плюнула в тушь для ресниц, пересохшую в узкой пластмассовой коробочке, зашебуршила щеточкой. От туши больно защипало глаза.

– Между прочим, знаешь, твой отец приехал, – мама мелкими частыми движениями начесывала пегую прядь волос на макушке. – Я тебе вроде говорила, что он был в командировке на Севере…

– Ага. Говорила.

Каждый раз, стоило только маме заговорить об отце, Галка начинала злиться. А мама любила поговорить о нем. "Наш отец большой человек", или "вон такая же "Волга", точь в точь, как у нашего". "У нашего – дача в Пицунде", «Наш-то сейчас, знаешь где? Наш, представь себе, сейчас отдыхает в

Ялте"…

Разговоры бесконечные эти, бестолковые разговоры, они жутко угнетали Галку. Ну, просто жуть, ну просто ужас-ужас-ужас-ужас-ужас, да и только! Да что же это за отец, в самом-то деле!

Ну какой же он отец, если за всю свою жизнь Галка видела его раза четыре, не больше? Ведь он даже не расписан с мамой, вот так "отец". Правда, он изредка помогал деньгами. Будь Галка на месте мамы – оскорбилась бы этими подачками. Но мама, как ни в чем не бывало, брала деньги, да еще и благодарила.

– Мне кажется, наша жизнь скоро должна измениться.

Мать макнула расческу в фиксатор, осторожно, не отводя глаз от зеркала, подправила челку. Галка скептически хмыкнула. "Изменится, держи карман. Слыхали про это, и не раз. Мама слишком уж доверчива. Всегда была такой…"

 

Мать тщательно подкрасила губы. Промакнула клочком бумажной салфетки, подкрасила еще раз.

Сегодня она гримировалась особенно тщательно.

"Кардинально закрасилась, насмерть", – подумала Галка. "И сиреневый свитер новый надела, брюки, лакировки праздничные…"

– Мне кажется, наша жизнь скоро изменится, – повторила мать. Порылась в сумочке, извлекла распечатанный "Дымок". – Закуривай, коллега.

Закурили от одной спички, соединив сигареты концами. По-мужски.

Мама вдыхала дым, закидывая голову, показывая худую жилистую шею.

– Кажется, пора.

Она взглянула на Галку. Подумала немного, еще раз критически оглядела дочь.

– Знаешь, надень-ка лучше свое шерстяное платье, – сказала она. – То, голубое.

– Зачем?

Галка проверила свою сумку, пересчитала мелочь.

Мать отвела глаза, помолчала, медленно втягивая дым.

– Вечером – свидание с отцом, – медленно произнесла она. – Хотелось бы мне, чтобы и ты пришла. В кафе "Луна", ровно в семь. Придешь, а?

Галка молча пожала плечами.

– Приходи, ведь отцу тоже хочется поглядеть на тебя, – попросила мать.

– Ладно, приду.

– Значит, в кафе "Луна", в семь, не забудь.

Она взглянула на часы и заторопилась.

Пока шли до остановки, мама весело болтала о своей корректорской, о знакомых мужчинах, эстрадных певцах, артистах… Галя всю дорогу молчала. Почему-то сегодня ей было очень одиноко. Рядом шла мама, единственный, самый близкий человек, шла рядом и болтала с ней, как с равной, а Галке от этого нисколько не было легче. Наоборот, в самом этом равноправии чудилось ей обидное равнодушие и отчуждение.

– Ты будущим летом никуда не сдаешь? – мама имела в виду, собирается ли Галя поступать в институт. – – Нет, избави бог! – при мысли об экзаменах Галя содрогнулась.

– Ну и отлично, – сказала мама. – Я тоже считаю, сколько можно!.. Тогда махнем на море, классно отдохнем!

Мать вскочила в подъехавший двенадцатый.

– Гуд бай, коллега!

– Пока!

Когда была маленькой, Галя мечтала вблизи увидеть настоящее море. Потрогать его. Погладить. Море представлялось ей чем-то большим и ласковым, чем-то вроде синей пушистой кошки. Таким оно снилось.

Мысль о поездке к морю взволновала. Как будто она снова сможет стать маленькой. И все начать сначала. Конечно, это невозможно, она знала, но чувство было такое, будто чудеса все-таки бывают. Какое-то странное, радостное чувство. Как в детстве, или когда скоро весна. Вот-вот, еще немного, и случится что-то особенное, самое лучшее! А что, если удастся поступить в институт? Конечно, она поступит! Обязательно! Сегодня же начнет заниматься!

Подошел ее пятнадцатый. Он, казалось, нетерпеливо подпрыгивал, как подросток.

Водитель был молод и светловолос. Галка уже знала в лицо почти всех водителей. Когда она опаздывала, автобус вел мужчина в клетчатой рубашке. Этот автобус подкатывал, как назло, очень медленно, и как-то лениво – казалось Галке – кренился на левый бок. Выходит, у каждого автобуса своя походка… Галка влезла, как всегда, с передней площадки, попросила кого-то передать билетик. За стеклом – знакомая замшевая куртка водителя, на краешке пульта управления – таблица каких-то математических формул. Зачем ему? Может, в институт готовится? Или уже студент? Она давно заметила эту табличку. У других ее не было. У мужчины в клетчатой рубахе была фотография круглолицей девушки. Дочери, наверно. Или жены в юности…

Водитель взглянул в зеркальце наверху. Обернулся и кивнул. Гале показалось, он узнал ее. Взял микрофон:

– Сивцев Вражек следующая.

Светлые волосы перьями лежали на замшевом воротнике.

Она пробралась к свободному месту, села, и стала смотреть на убегающую линию домов, вывесок, на деловитое стадо троллейбусов, автобусов, машин…

Как всегда, соскочила напротив гастронома. Через дорогу – издательство. Тяжелая дверь с большой серой ручкой, ворчливая старуха-вахтерша у телефонного столика. Четыре сту¬пеньки, очередь у лифта.

Вот и корректорская.

– Здравствуйте…

Скинула куртку, повесила на вешалку. Потом достала из стола работу.

– Нарядная сегодня, – сказала Лида, напарница. – Куда собралась? В театр?

– Нет, в гости.

– Рогожка приятная какая, – Лида пощупала ее рукав. – Смотри, осторожнее, этот стул с гвоздем.

Лида положила перед собой на стол сверток с пирожками и принялась не спеша есть. Розовое лицо светилось довольством и покоем. Пухлый белый подбородок слегка замаслился, она то и дело утирала его платком.

Сзади кто-то загремел бутылками.

– Сколько можно повторять, не ставьте еду в стол, вчера опять таракана нашли!

– А при чем тут кефир, он же в бутылках, это Лидия бутерброды оставляет, – возмутилась за соседним столом тонкая, желчная Ира. – Может, хватит тараканов разводить?!

У этой Иры ресницы были такие длинные, что сначала Галя приняла ее за какую-то сказочную красавицу. Это когда впервые Галя вошла в корректорскую. Потом – то уж она разглядела, что ресницы приклеенные, и что Ира совсем не красавица, скорее даже – наоборот. И голос у нее ужасно резкий…

– Чего придираешься, – лениво отозвалась Лида. – Сама немытые бутылки в столе копишь, а на других говоришь… Ой, девочки!..

Лида вдруг скомкала пакет с недоеденными пирожками, засунула в ящик стола.

– Ой, девочки, кому индийские техасы нужны?

Она зашелестела свертком. Обступили, стали щупать материю.

– Какой размер?

– За сколько отдаешь?

А где достала? -

– Дай померить, пошли в туалет, померяем…

Дверь то и дело открывалась, стена обрастала разноцветьем плащей, курток. Галя долила чернила, и стала точить карандаш.

Вошла заведующая корректорской, положила на стол сумку, небрежно бросила на спинку кресла плащ.

– Что новенького?

– Здравствуйте, Раиса Сергеевна!

– Вам не нужны индийские техасы, сорок восьмой размер?

– Раиса Сергеевна, я закончила сверку…

Заведующая корректорской достала из шкафа кипу печатных листов, шлепнула на свой стол.

– Садитесь к Любе, я вам дам журнал. Тише, девочки! Начали работу!

Секунда тишины. И вот, корректорская машина заработала. Забубнили голоса:

– "С каждым годом увеличивается выпуск валовой продукции масширпотреба…" – монотонно читает Галкина напарница.

– "Он схватил ее за талию и притянул к себе…" – бубнят за соседним столом.

– "Я, батыр, шагаю по земле,

А вокруг леса, луга, поля,

Я, чабан, несусь на скакуне,

Как прекрасна родина моя"… – доносится сзади.

– Заголовок, "Советская экономика"… – сбоку разрезают журнал.

– Курсив, перевод с казахского Нефедова…

Лида мягко толкает ее в бок, шепчет:

– Погоди, я в туалет…

Напарница исчезает, и Галка остается одна среди жужжащего улья.

–Курсив, перевод с адыгейского…

– "Виктор ударил его ножом в спину"…

– длб"Налажено протезное производство"…

– "Он страстно впился ей в губы"…

И совсем уж некстати – пронзительный вопль Иры:

– Вы! Можно потише?! Мешаете работать!

– А мы что же, не работаем, по-твоему?

Мягкий, но властный голос заведующей:

– Что такое, девушки! Что такое!… Ира, не мешайте им.

Гудение возобновляется.

Без напарницы все равно делать нечего, и Галя сидит, сгорбившись, уныло рассматривает лица, прически, спины, такие знакомые и надоевшие. Впереди – две шерстяных кофты: зеленая и серая, два обесцвеченных, спутанных пучка волос. Женщины склонились над столом, будто работают, а сами читают какое-то письмо. Хихикают, толкают друг друга в бок.

"Любовное, что ли?" – думает Галя… Сбоку – желто-смуглый профиль Иры. Ире, видно, не понравилось замечание заведующей – хлюпает носом, прикладывает к глазам скомканный платочек. Вдруг вспоминает про свои приклеенные ресницы, и торопливо прячет платочек в карман…

А напарницы все нет. Галя косится в сторону заведующей, но та углубилась в работу – перелистывает какую-то папку. Когда наклоняется над бумагами, дряблые щеки нависают… А все-таки Раиса Сергеевна симпатичная. Строгая, ее боятся все, только Гале она все равно нравится. Бабушку напоминает. Бабушка, конечно, была совсем другая, а все-таки чем-то похожа. Хорошая была. Когда укладывала Галю, подсовывала одеяло под бок, гладила по голове и напевала: "Баю-баюшки-баю, сидит Галюха на краю"… Добрая. Хотя часто наказывала, ставила в угол… Когда бабушка была жива, всегда ругала маму, называла ее беспутной… И Галя долго жила у бабушки. Потом бабушка умерла…

– Галя!

Она вздрогнула.

– Галя, – повернулась к ней Раиса Сергеевна, – что такое случилось с твоей напарницей? Поди, посмотри.

Рейтинг@Mail.ru