Олег Ёлшин
Миллион для гения
– Я тебе говорил, Леонидов, про кошку? – гневно начал он.
– Какую кошку? – удивилась Галя.
– Он знает! – воскликнул Ангел. – Ты знаешь? Ты помнишь или уже забыл?
Леонидов тупо на него посмотрел: – Чего ты хочешь? – наконец спросил он. Ангел поправил обрывок галстука на дырявой рубашке и продолжил.
– Пока вы шлялись неизвестно где, я провел некоторое маркетинговое исследование, так сказать, расследование, – начал он, – и теперь рад поделиться новостями.
Он победно на них посмотрел и добавил:
– Готов сообщить некоторые подробности, так сказать, детали, которые следуют из вашего договора.
– Не тяни, – подозрительно сказала Галя.
– Начнем-с, господа, начнем-с.
Он уселся в большое кресло, закинул ногу на ногу и закурил сигарету…, нет, сигару. Какое-то время молчал, курил и нагло на них поглядывал, понапрасну тратя время. Он явно чувствовал себя хозяином положения и издевался. Наконец сжалился и заговорил:
– Вам была обещана широкая рекламная компания в газетах, журналах и на сайтах издательства известного вам поэта господина Тепанова? Так?
Они промолчали.
Так! – ответил он за них.
– Рецензии известных критиков, а также интервью журналистов? Так? Было обещано напечатать книги тиражом 300 экземпляров каждую, продавать их через некую книготорговую компанию, которая держит добрую половину книжного рынка в стране? И, наконец, через четыре месяца обеспечить спрос на ваши книги тиражом в 5 тысяч экземпляров каждой? Так? – опять спросил он. – Так, – ответил он самому себе. – Что ж, подведем итоги.
Он затянулся сигарой и выпустил облако сизого дыма.
– Маленькая история, я бы сказал, сказка, – медленно продолжил он.
– Живет в подвале дома паучок и играется в поэта и издателя. Он один, у него нет никого в помощь, он не знает ни единого критика или журналиста, незнаком ни с одним книжным магазином, у него есть только одно – компьютер и огромное желание стать большим издателем и поэтом. А еще на двухнедельных курсах он научился делать сайты для Интернета. Паучок долго играется в своем темном углу и, наконец, в огромной паутине-интернете создает свой маленький липкий уголок – первый сайт. Но, теперь хочется чего-то еще! А чего не хватает пауку? МУХИ! – заорал Ангел, – ЖЕРТВЫ! И тогда Паучок с помощью одного друга-писателя находит дурачков, которые готовы на все ради того, чтобы их издавали и читали. Он приглашает их в эту паутинку и берет с них деньги за рекламные услуги. Одна муха, другая, третья… Дурачки несут ему деньги, а он размещает их в своем липком темном уголке. Но деньги маленькие и совсем не интересные. И тогда паучок решает стать… ПАУКОМ! Теперь он делает десять, потом двадцать сайтов, придумывает названия газет, новых поэтических порталов, и сеть его становится больше. Он печатает бланки литературных премий и уже готов их вручать новым писателям, предварительно вручив их самому себе, закатав в деревянные рамки. Клиент пошел крупнее и чаще. Тогда он начинает оказывать новую услугу – пишет рецензии, статьи, берет интервью от имени несуществующих критиков и журналистов, и, наконец, когда он уже набил руку на мелочах, к нему залетает МУХА! Она не несет миллионов и миллиардов, но готова заплатить довольно значительную сумму за его работу, за пиар-компанию. Сумму, доселе небывалую для него…
– Ты врешь! – закричала Галя, – ты видел информацию о Леонидове на этих сайтах? Тепанов делает настоящую работу!
– Да! Но об этих уголках его паутинки не знает никто, кроме него самого. На каждом сайте есть счетчики посещений, где одни нули и единички. А если туда никто не приходит, то и о Леонидове не узнает никто! Виртуальный офис! Мифический пиар! Не верите – посмотрите сами! – орал Ангел. Они кинулись к компьютеру, находя маленькие квадратики внизу каждой страницы «поэта». Нули, единички, всего несколько человек каждый день посещали эти сайты (видимо, предыдущие жертвы, которые еще на что-то надеялись).
– Каким, интересно, образом можно будет продать тысячи книг, когда о Леонидове не узнает никто? – продолжал Ангел. – Никаким.
– Ты все равно врешь, – произнес Леонидов, – у него есть газета, отпечатанная пятитысячным тиражом, а там мое интервью.
Ангел засмеялся, потом безжалостно произнес: – Я тебе говорил про кошку? Позвони в типографию этой газетенки, – и он поднял с пола смятую страницу, которую принес с собой, – здесь телефон. Позвони и спроси, какой тираж они печатают.
Галя бросилась к телефону. Трубку снял совершенно пьяный мужичок, дыхнул немыслимым перегаром и рыгнул. (Была пятница, был конец рабочего дня). Несмотря на это, она задала вопрос:
– Вы печатаете Литературный журнал господина Тепанова?
– Ну, – только и ответили ей.
– Я хочу купить у вас четыре тысячи экземпляров! Это возможно?
– Двести, – тупо ответили ей.
– А остальное уже забрал Тепанов? – спросила она.
– Двести напечатал, двести и забрал.
– Всего двести напечатали? – тихо переспросила она.
– Ну, – коротко ответил голос, потом добавил: – А на кой вам этот журнал? Спросите Тепанова, если разрешит, так я хоть миллион напечатаю, только он там своих придурков печатает, им же потом газетку и продает. А больше она не нужна никому.
– Это вам Тепанов сам сказал? – возмущенно спросила она.
– Ну, – коротко ответил голос, напоследок рыгнув, и повесил трубку.
Ангел подошел к окну и открыл его настежь, чтобы проветрить. Да, проветриться этим двоим сейчас не помешало бы. Ему жалко было на них смотреть, но он должен был закончить этот разговор, чтобы в следующий раз неповадно было:
– Так что забирай, Леонидов свои книги, которые и десятой доли не стоили того, что ты заплатил. Правда, он отредактировал их, и теперь в них попадаются грамматические ошибки – «поэт» оказался безграмотным. Зато, слава Богу, обложки изменить не смог – пока не научился. Кроме того, у него нет договора ни с одним магазином в Москве, и продать он не сможет не то, что 5 тысяч. И десятка не продаст. А его знакомая книготорговая компания, которая «держит добрую половину рынка в стране» – такой же паучок, как и он сам. Ставит книжки в Интернет-магазины, где их никто не покупает. Забирай их Леонидов, пока он не выкинул книги на помойку.
– Выкинуть? Книги? – удивился Леонидов, – это невозможно!
– У такого как он, возможно! Покажет их тебе, потом скажет, что продал, вернет за них деньги-копейки, а остальное на помойку.
– На кой черт он предложил мне тот договор? – спросил Леонидов. Ангел ответил: – Потому что он прописал там фразу… фразочку: «Договор обратной силы не имеет». То есть, если ты захочешь передумать и вернуть свои деньги…
– Понятно, – перебил его Леонидов и замолчал.
– И последнее его изобретение, – безжалостно заканчивал свое исследование Ангел, – «Союз писателей 3 тысячелетия». За членство будьте любезны по три тысячи рубчиков! Вроде бы немного? Зато, теперь можно подтянуть сотни дурачков, прошу прощения, писателей. Корочки продавать будем. Полиграфическая промышленность в стране работает нормально – напечатаем премии, корочки, членство, грамоты – все что угодно. Напечатаем за три копейки – продадим за тысячи.
Они сидели и молчали. Говорить ни хотелось. Говорить было не о чем. А на полу лежал листок глянцевой газеты, на которой крупным шрифтом в черной благородной рамке было выбито:
«Издательский центр Тепанова – это многоуровневая консалтинговая структура, лидер по продвижению книг на рынок! Мы обеспечим продажи ваших книг в Москве, России и по всему миру! Издадим ваши книги и сделаем их автора популярным и известным! Наши авторы получают эксклюзивные возможности для PR-сопровождения! Путь от рукописи до признания в мире будет для вас самым коротким только с нами».
Ангел положил лист в пепельницу, придавил окурком сигары, чиркнул зажигалкой, и зеленый ядовитый дым рассеялся по всей комнате.
– Какой смрад, – произнес он и добавил: – Ну, я пойду?
Потом хитро посмотрел на Галю и спросил: – Никому привет передать не нужно?
– Кому? – удивилась Галя.
– Может быть, господину Пушкину? – прищурился он. Потом подошел, стащил с ее руки длинную белую перчатку, нагло поцеловал выше локтя и отправился восвояси. Леонидов ничего не сказал, только сурово покосился на жену.
24
– Господин, Леонидов! Рад слышать ваш голос! – жизнерадостным тоном приветствовал его знакомый издатель-грузчик. Сегодня на нем был фиолетовый пиджачок и черная рубашка. И как всегда, был он без галстука.
– Встреча без галстуков, – подумал Леонидов, здороваясь.
– Господин Леонидов, я просматривал информацию о свежих изданиях и случайно набрел на ваши книги. Вы снова печатаетесь? Вам удалось продать свои тиражи?
Леонидов посмотрел на горы книг, подпиравших потолок, и уклончиво ответил: – Не совсем, – и замолчал. Говорить ему было нечего, говорить не хотелось, особенно после тех последних событий, а человек в фиолетовом пиджаке продолжал:
– Может, это не мое дело, но я хотел спросить, как вас угораздило связаться с мошенником?
– Мошенником? – тупо переспросил он.
– Вы знаете, о ком я говорю?
– Да, пожалуй, теперь знаю, – ответил он.
– Вы бы спросили меня, прежде чем нести деньги неизвестно кому, мы ведь давно знакомы, я не отказал бы в информации. Я только что просматривал, так сказать, списки жертв этого господина и случайно наткнулся на ваше имя. Даже обидно стало за вас и за себя тоже, – и он немного помолчал, – вы отказались сотрудничать с моим издательством, а заплатили деньги этому…
И он подавился именем, в котором чего-то не хватало. Леонидов молчал, издатель тоже какое-то время молчал.
– Вам не хочется говорить на эту тему? Понимаю. И во сколько же, если не секрет, вам обошлось это, так сказать, сотрудничество?
Леонидов почему-то ответил на бестактный вопрос, хотя, не понимал, какое дело этому человеку до него, и какого черта он лезет со своими вопросами и помощью?
– Надеюсь, вы еще не успели вступить в так называемый Союз писателей третьего тысячелетия? – продолжал тот.
Леонидов вспомнил вывеску на стене большого особняка, вспомнил город призраков-улиц и площадей, карточных домов и спросил:
– Скажите, как человек с улицы может создать целый Союз и стать во главе?
Издатель засмеялся:
– А как сегодня создаются целые академии?
– Академии? – удивился он.
– Конечно! – воскликнул издатель. – Для того чтобы проснуться академиком, достаточно собраться втроем, написать кое-какие бумаги, подать их в нужные инстанции, и доброе утро. Только обязательно втроем.
– Почему втроем?
– Чтобы голова с утра болела. Шучу! Такие правила. Учредителей должно быть как минимум трое.
– Но, зачем все это? – удивился Леонидов.
– Как зачем? – воскликнул издатель. – Теперь вы уважаемый человек, член-корреспондент Академии чего-то там, не важно чего. Двери перед вами открыты! Вы вешаете это звание в красивой рамке на стене своего офиса, пишете на визитке! Вас объявляют и принимают, а потом… Потом вы начинаете принимать новых членов в эту армию академиков, присуждая им такие же регалии и звания, брать за это деньги или принимать услугами! Это же бизнес! Обыкновенный бизнес! Пиар!
– Экшен! – сорвалось у Леонидова.
– Точно! Экшен! Да что там академики! Мы живем в замечательное время, когда любой человек, имеющий фирму, может назначить себя президентом, генеральным секретарем, хоть Председателем почетного собрания директоров или императором. Кем угодно! Одним росчерком пера! Может выпустить любые премии и награды от имени своего предприятия, учредить и назначить, заявить и презентовать. Все это просто бизнес и ничего более.
Он поправил на себе фиолетовый пиджак и продолжил:
– Вы, господин Леонидов, далеки от этого и не знаете некоторых правил бизнеса.
– Почему же, я работал в бизнесе 15 лет, – возразил Леонидов.
– В каком? – спросил тот, и, узнав о тех нехитрые делах, которыми Леонидов занимался, сказал:
– Все это цивилизованный бизнес. Вы занимались реальными делами, где товары и услуги имели четкую цену, а как можно оценить стоимость Пиар-компании, как взвесить, какой здесь может быть эквивалент цены? А мошенники этим пользуются, создают видимость работы и делают целые состояния. На сегодняшний день, пожалуй, это один из самых криминальных видов деятельности. Здесь вращаются крупные суммы, а значит и желающих погреть руки у этого костра много, а желающих стать знаменитостью еще больше… Господин, Леонидов, – бодро продолжил издатель, – а не пора ли вам закончить валять дурака? – откровенно спросил тот. – Вы пишете замечательные книги, они стоят того, чтобы их читали, а вам платили за труд. А вы тратите свое время и деньги на…
– Вы, наконец, прочитали, мои книги? – удивился он.
Голос издателя изменился: – Ну, господин Леонидов, это вы уже слишком, не перегибайте палку, надо бы и честь знать. Я вам уже говорил – я не читаю книг! Я, вообще, ничего не читаю! – горячился он. Потом успокоился. – Но мои специалисты рекомендуют вас. А давайте-ка вернемся к нашему договору, начнем работать и зарабатывать. У меня есть интересный сюжет. Нам заказал его один уважаемый господин. Писать он не умеет, зато имеет приличный бюджет и огромное желание стать писателем – работа как раз для вас. Отличный гонорар!
– Я подумаю, – неожиданно для себя произнес Леонидов.
– Вот! Конечно! Подумайте! Так-то лучше! Совсем другой разговор!
– Скажите, – перебил его Леонидов, – а почему вы хотите мне помочь? Сотни писателей не могут пробиться в ваше издательство, бегают за вами, уговаривают, а вы звоните мне?
– Тысячи писателей! – поправил издатель. – У моих людей скопилось три тысячи непрочитанных рукописей, и все гениальные, все хотят.
– Ну вот, а вы звоните мне?
– Почему вам? – задумался тот. – А черт его знает, почему, – воскликнул издатель, – сам не знаю… Вы мне нравитесь!.. Сказать по правде… Вы первый человек за десять лет моего бизнеса, который меня «послал». Откровенно, нагло послал! Такое невозможно, такого не может быть, – он промолчал немного и добавил: – Леонидов, скажите честно, а почему вы не приняли условия моего договора, почему отказались работать на моих условиях, ведь они лучше, чем у других?
– Вы не поймете! – неожиданно для себя воскликнул Леонидов.
– Почему? – искренне удивился издатель.
– Потому что я не могу вам этого объяснить, – произнес он и в ужасе отшатнулся от телефонной трубки. Он не понимал, что с ним происходит, но слова эти он уже где-то слышал, точно слышал, и теперь, как в гипнотическом сне, вынимал их из своей памяти и повторял.
– Но, почему вы не можете этого объяснить? – уже горячился издатель.
– Потому что… вы не поймете, – тупо повторял Леонидов, он действительно не мог этого объяснить.
– Значит, объясните мне так, чтобы я понял!
– Не могу!
– Но почему?
Что он мог сказать человеку, сидящему в шикарном пиджаке, зарабатывающему миллионы на книгах, которые писал кто-то другой, а он их даже не читал. Как он мог рассказать о том, чего порой стоили ему эти страницы, строки, как они вымучивались, рождались. Бывали моменты, за которые можно было отдать все. А он и отдал. Но объяснить не мог.
– Я подумаю, – повторил он, – я подумаю над вашим предложением и перезвоню,… потом,… позже.
– Но, вы не ответили на мой вопрос! – настаивал издатель.
– Потом! До свидания, – сказал Леонидов и повесил трубку.
– Чертова книга! – мелькнуло в сознании. – Он попал в плен собственным фантазиям, это та самая книга, последняя, недописанная не дает ему покоя, она тащит его за собой, не дает спокойно работать, делать деньги, жить! И почему этот Клейзмер не взял свой миллион… миллион… миллион? – билось в сознании, стучало в висках, разрывало мозги на части, колотилось по черепу, не давая покоя, не давая дышать и жить.
Уже знакомым маршрутом они с Ангелом скользили по холодной заснеженной Москве. Вот та улица, старинный кирпичный дом, Храм без крестов. Они шли забирать свои книги, напечатанные за сумасшедшие деньги «небольшим тиражом». Леонидов не мог оставить их в темном подвале, не мог оставить этому человеку, словно часть его самого находилась здесь. Ему было их жалко. Он шел, и думал и вспоминал:
Что мешает ему уничтожить это ничтожество, разобраться с ним как в старые времена. Ему это ничего не стоило! Он стал совсем другим. Если бы раньше вел себя так, не смог бы выжить в бизнесе и одного дня. Он хорошо помнил те правила и умел решать вопросы… разные вопросы, но теперь. Все изменилось. Что-то мешает. Что? Книга? Она связывает руки, заставляет смотреть по-другому, думать иначе, чувствовать. Теперь не хотелось пачкаться, прикасаться к этому жалкому человечку. А, может, все же…
– Не стоит! – перебил его мысли Ангел. – Он сам себя уже наказал.
Леонидов сначала его не понял:
– В каком смысле?
– Ты хочешь знать, что будет с этим человеком после… потом?
Ангел улыбался совсем не ангельской улыбкой. Ангел очень изменился за последнее время, а может, всегда был таким, просто он его плохо знал или не знал совсем.
– Хочешь, я покажу тебе кое-что, чего человек знать не должен?
И странный незнакомый блеск засиял в черных глазах Ангела призрачным светом.
– Только скажи, и ты узнаешь все.
На мгновение в глазах Леонидова померкло, и только свет, исходивший от Ангела, притягивал его. Он смотрел, и оторваться не мог. Уже не хотел смотреть туда, хотел не знать, не видеть, но Ангел стоял и ждал ответ на свой вопрос, в глазах его застыл светящийся образ, а в глазах Леонидова ужас.
– Пожалуй, не надо, – пробормотал Леонидов, отрываясь от этого зрелища. Нет, он ничего не понял, он не успел понять, но то, что он за короткое мгновение увидел, леденило душу.
– Я тоже так думаю, что не надо, – произнес Ангел, – просто поверь мне на слово.
И тут Леонидову стало жутко, стало страшно за того несчастного человека, стало не по себе.
– Стоило ли того? – тихо пробормотал он.
Маленький В-дом находился рядом. Вокруг собралось множество народу, люди волновались, оживленно говорили, о чем-то спорили. Они облепили В-будку бумагами и что-то на них писали. Леонидов хотел было спуститься в подвал, но Ангел уже пнул ногой старенькую дверь, и та пронзительно заскрипела. Люди у будки закричали, замахали руками и кинулись к ним.
– Членство! Вы за членством? Идите, пишитесь в списках! Здесь очередь на неделю вперед! Вы в третье тысячелетие? Идите, пишитесь!
Гвалт нарастал. Дверь на старых несмазанных петлях отчаянно скрипела, приглашая зайти в темноту подвала. А над головами гордо висела вывеска… та самая – «Союз писателей 3 тысячелетия». Обеспокоенные люди уже начали высовываться из окон ближайших домов, вороны, спрыгнув с веток, ходить прямо под ногами, угрожающе каркая. Вдруг из черного проема появился человек. Это был Тепанов. На нем сверкал новенький пиджачок из магазина знакомого нам Медильяне, горло его перехватывал новенький галстук, а в руках его был калькулятор.
– Что за шум? – недовольно воскликнул он, – что за безобразие?
Вороны присмирели.
– Членство… Членство… Членство…, – слышались голоса замерзших людей.
– Ах, господин Леонидов? – воскликнул он, не обращая внимания на остальных, – вы ко мне?
Узнав, что он хочет забрать свои книги, ничуть не удивился, даже обрадовался этому.
– Сейчас вам их вынесут, не волнуйтесь, – произнес он. – А ну-ка, тихо тут, – шикнул он на толпу, и отдал распоряжение маленькому человечку, который возник у него под ногами. Тот кинулся исполнять приказ, а они остались ждать на улице.
– Вы не желаете к нам в 3 тысячелетие? Посодействую без очереди! – сказал Тепанов.
Леонидов был немногословен, после увиденного в глазах Ангела, смотрел на этого человека с искренней жалостью. Даже с ужасом. Тот, ничего не заметив, продолжил: – Ну, что же, тысячелетие большое, еще успеете, всегда пожалуйста, всегда рады-с. Всего три тысячи рубчиков-с, пока расценки не поднимались.
Потом он посмотрел на толпу: – Все, господа, я устал, у меня обеденный перерыв. Мне нужно отдохнуть, я с самого утра торчу здесь. Я семнадцать лет кручусь в этом дерьме. В конце концов, я строю загородный дом… домик… домишко! – засмеялся он. – А вы знаете, как это нелегко, как непросто! Везде одно ворье! Стоит засмотреться, проглядеть – моментально надуют. Одно ворье… ворье-с, – пропел он. Изящно поправил новенький пиджачок и посмотрел на Леонидова.
– Ну, что, господин Леонидов, рад был с вами работать, вы талантливый писатель, заходите к нам еще.
Из дома выскочили маленькие люди и начали выносить книги. Все они были низкого роста и были чем-то похожие друг на друга. Детский сад. И только лица их были сморщенными, глаза умудренные опытом долгой жизни, с лукавыми, порочными улыбками. Они ехидно посматривали на Леонидова и зло косились на Ангела, как будто могли его видеть. А может могли? Но кем тогда нужно быть?
Коробки с книгами стояли на снегу, маленькие помощники суетились, Ангел подогнал такси, и человечки начали грузить. Как Ангел это сделал, было непонятно – такси само подъехало и двери открылись. Водитель молча вышел, открыл багажник и начал помогать. Леонидов хотел было пересчитать книги перед тем как за них расписаться.
– Пересчитай, пересчитай Леонидов, – поддержал Ангел.
– Ну, что вы? – прочитал такие намерения в его глазах Тепанов. – Дома пересчитаете, дома. Все в порядке-с, все под ключ-с!
А Леонидову хотелось уехать отсюда быстрее, он уже не мог видеть этого человека в костюме, в липком темном уголке Москвы, под этой вывеской.
– До свидания, господин Леонидов, до встречи. Заходите еще.
– Заходите-с, заходите-с еще-с, – возник под ногами один из маленьких помощников, подмигнув ему и гнусно улыбнувшись, а голос этот показался удивительно знакомым. Ему бы еще кудрявые рыжие волосы, бакенбарды и котелок на голову.
В последний раз он оглянулся на эту улицу, посмотрел на трансформаторную будку, которая мнила себя целым домом, на человечка в новом пиджачке, который мнил себя издателем, на старинное здание, бывшее некогда церковью, на притихшую толпу людей. Этот дом действительно был когда-то Храмом, только давно уже не было на нем крестов.
Вернувшись, они с Ангелом пересчитали книги в новеньких коробках. Не хватало ровно тридцати штук. И тогда он словно увидел, как уважаемый поэт и издатель, владелец газет и журналов, учредитель Союза писателей третьего тысячелетия в темном подвале раскрывал эти коробки и украдкой тонкими пальцами музыканта по одной их оттуда таскал, и ему стало невероятно жалко этого человека, в имени которого чего-то не хватало.
25
Телефонный звонок разорвал тишину комнаты. Звонок был неожиданным, звонить ему было некому. Он никого не ждал, уже не надеялся на чудеса, а потому равнодушно снял трубку. Петров жизнерадостно поприветствовал его.
– Старик, собирайся! – громко произнес он, и голос его заполнил пространство маленького помещения.
– Завтра едем на кинофестиваль. Состоится премьера моего фильма.
Он был рад за друга, наконец, хоть у него что-то сдвинулось с места. Голос Петрова был уверенным с победными нотками, и это настроение постепенно начало передаваться ему. Это был голос человека, на котором изящно сидел черный смокинг, черная бабочка забралась под воротничок, подчеркивая ослепительную белизну рубашки и лица, которое светилось в свете прожекторов на сцене под огромным киноэкраном. Красная ковровая дорожка осталась позади, она почтительно проводила его друга на киношный Олимп, продолжая встречать гостей кинофестиваля.
– Обязательно костюм и галстук? – уныло спросил Леонидов, – он так и не успел полюбить этот наряд, да и полюбит ли?
– Куда подъехать, в какое время?
– Старик, – последовательно отвечал на вопросы Петров, – костюм вовсе не обязателен, здесь публика специфическая – ходят в том, что по душе, главное, чтобы тебе было удобно, а подъезжать никуда не нужно, нас повезут на транспорте, организованно. Так что завтра сбор в таком-то месте в такой-то час. И передай приглашение Гале, – потом добавил, – уезжаем на два дня.
– Уезжаем? – удивился Леонидов.
– Да, уезжаем, все, остальное потом,… завтра… завтра… До встречи, старик. Пока.
Леонидов повесил трубку и вновь остался в тишине маленькой комнаты наедине с молчащим телефоном, потухшим компьютером и горами книг под потолком. Он был рад этому звонку, он не мог и не хотел больше оставаться здесь, и Петров с его поездкой оказался спасением.
Они долго ехали на автобусе, битком заставленном техникой, коробками, прожекторами. Оказалось, что фестиваль будет проходить не в Москве, а в другом городе. И теперь они все дальше удалялись от столицы. Широкие шоссе превращались в узенькие дороги, потом в дорожки, города в городки, деревья на обочине становились выше, солнце ярче, а голубое небо висело над головой. Куда они ехали? Леонидову было совершенно все равно. Главное ехать. Главное, куда-нибудь подальше, а там будет видно. Галя, сославшись на усталость, осталась дома, и они могли спокойно поговорить. Петров был одет вовсе не во фрак и никакого намека на бабочку. Да и багажа не было, куда бы он мог спрятать костюм. Знакомый свитер и старенькие брюки. Это был Петров – просто Петров, каким он знал его много лет. Пассажиры в автобусе, судя по одежде, тоже не собирались на набережную Круазет. Люди как люди, самые обыкновенные. Некоторых он узнавал – то были актеры и режиссеры из старой, давно забытой эпохи.
– Старик, сожалею, – произнес Петров. Он уже знал историю, произошедшую с ним.
– Дело даже не в договоре. Ты прав. Договор сегодня ничего не значит. Бумажка, фикция. Тебе нужно было сделать одну простую вещь, прежде чем везти деньги этому,… – он промолчал, – этому…, – и подавился именем, так и не сумев его произнести.
– Когда ты мне обо всем рассказал, я поинтересовался, что же это за поэт такой и что он написал? – Петров посмотрел в окно, о чем-то задумался, наконец продолжил:
– Тебе нужно было прочитать «стихи» этого поэта, и уже никакой договор был бы не нужен. Знаешь, я давно понял одну простую вещь, – задумчиво продолжал он, – бездарность страшнее всего. Страшнее, чем ребята-грузчики, умеющие делать на нас деньги. Это даже хуже, чем желание украсть или заработать на ком-то. Бездарь повинуется особому, ему одному понятному принципу, инстинкту, получая от этого удовольствие. Ты талант, ты творец? Гений? Ну и что? Таких как ты, много, а я один. Пиши свои нетленки, снимай картины, а я приду и кину тебя. Закатаю в такое, потом будешь долго отмываться и отрабатывать долги. Ну, кто ты такой? Никто. Гений! Вас тысячи, миллионы, а я один.
– Ты уверен, что он такой один? – спросил Леонидов.
– Конечно, не уверен, – засмеялся Петров, – но надеюсь, что этих убогих не больше, чем просто людей, коммерсантов, не со зла, собирающих бабло. Зависть что ли какая-то? Зависть особого рода. Удовольствие – от собственного бессилия угробить стоящее дело. Духовная импотенция. Тебе нужно было прочитать, так называемые, стихи и ты сразу бы понял все… Ладно, проехали, – закончил он, посмотрев в окно, – не расстраивайся, мы сильнее этих. Ты пишешь замечательные книги, это главное!.. Посмотри, красота вокруг какая! – внезапно воскликнул он.
Они ехали уже несколько часов, пока автобус не начал вязнуть в глубокой колее дороги. Или не дороги, а как говорится, «направлении». И действительно, эта узенькая колея уже не напоминала дорогу, а лишь указывала путь. За окном за это время произошли невероятные изменения. Всего за несколько часов они словно попали в другую страну, в другой мир. Исчезли сугробы, и яркое солнце освещало зеленые поля и деревья. Они оставили холодную московскую зиму далеко позади и въехали в чье-то лето! Как по волшебству! Всего за несколько часов!
Наконец их пересадили в машины с открытыми бортами и табличкой «ЛЮДИ», а впереди, весело урча мотором, выбрасывая клубы дыма, прокладывал дорогу трактор смело ведя их за собой. А вокруг бесконечные поля колосящейся пшеницы, маленькие речушки без переправ, которые на вездеходах они преодолевали с легкостью и щемящим восторгом людей, изголодавшихся по высокому небу, солнцу и запаху скошенной травы. «ЛЮДИ» – было написано на окошке, и как-то необычно и приятно было почувствовать себя Человеком. Человеком в этом теплом лете.
Леонидов долго смотрел по сторонам, и удивительное чувство охватило его. Захотелось улечься на огромном лугу, утонуть в зеленой траве, закутаться, натянуть на себя облачко, которое проплывало над ними, и потом широко открытыми глазами смотреть туда, где высокое небо и яркое солнце. Слушать стрекот кузнечиков, жужжание пчел на цветках, вдыхать аромат луга и леса. И не думать больше ни о чем. Просто чувствовать, ощущать все, что тебя окружает, и раствориться, остаться навсегда. Здесь была настоящая земля, настоящие деревья, вода в речушках, где плавала рыба, настоящие облака плыли по небу, и настоящее, неизвестно откуда взявшееся лето, согревало и звало за собой в покрытые зеленью луга и леса. Он уже забыл о том, куда они ехали. Просто тряслись в высоком кузове машины, кивая в такт каждому ухабу и кочке. Женщины смеялись, визжа от восторга. Ну, где еще найдешь такое развлечение, никакие американско-русские горки, мчащиеся по своему предсказуемому железному рельсу, никакие аттракционы не доставят столько радости и пьянящего восторга, разбавленного ароматом скошенной травы. Гениальный тот инженер или чиновник, который не проводит в такие места дороги. В этом есть великий, глубоко продуманный смысл. Сюда не доедешь на джипе, не прорвешься на свирепом мустанге с мигалками и спецсигналами. Может быть, проедешь, но обязательно увязнешь или просто испугаешься или не захочешь вовсе – стоит ли колеса топтать по такой грязи и бездорожью, по этой колее. Колее, которая называется Россией. Потому и деревья здесь настоящие, небо высокое и яркое солнце. Солнце, которое не заметить нельзя и лето. Жаркое-жаркое лето…
Вдалеке показался населенный пункт. Покосившаяся вывеска подсказала его название – «Дальнерусск». Они въехали в городок, скорее даже поселок, и подкатили к зданию старенького клуба. Их уже встречали! Два мужичка заканчивали приколачивать длинную вывеску над входом. «Приветствуем участников кинофестиваля» – красовалось на ней. Вывеска была прибита немного криво, но смотрелась хорошо и даже нарядно. А криво, потому что на ступеньках стояла здоровенная початая бутыль самогона, к которой эти двое уже успели приложиться. Настоящего деревенского самогона, который не перепутаешь ни с чем. Бело-мутная водица в высокой бутылке с закрытой пробкой. И что больше всего удивляло – самая настоящая красная ковровая дорожка, извивающаяся по ступеням. Дорожка была старенькая, захоженная до дыр, она сверкала протертыми местами. Лет 50 назад по ней, наверное, поднимался местный «генеральный секретарь» (или кто там у них был), чтобы поздравить какую-нибудь доярку с выдающимся надоем. Это была самая настоящая дорожка, которая так нужна была сейчас, со своей историей и залысинами.
