Олег Ёлшин
Миллион для гения
– «ПУБЛИКА!» – осенило его. – Это самая настоящая публика! Вот откуда он это помнил, вот где видел ЭТО. Публика, которая сидит в театре, а он актер. Просто актер, который играет роль. Тамбур – это карманы за сценой, двери – кулисы, а вагон – самый настоящий зрительный зал, посередине которого находилась сцена!
И тут все встало на свои места. Чувство, такое знакомое, но давно забытое, ощущение, когда ты снова и снова выходишь на сцену, делаешь это в сотый, в тысячный раз, а публика смотрит и ждет! Так чего же ты молчишь?
Все промелькнуло мгновенно в голове. Он обернулся и неожиданно громким, уверенным голосом заговорил:
– Книги московского писателя, автора психологических историй, приключенческих новелл, романов-катастроф, романов-утопий. Все по сто рублей. Все по цене типографий. Вы получите истинное удовольствие от времени, проведенного с ними. Ваша дорога не покажется долгой, а день этот станет для вас добрым и принесет удачу. Эти истории не смогут оставить вас равнодушными…
Он долго что-то говорил, неся ерунду, околесицу, но чувствовал себя, как дома, как на сцене. А сцена и была когда-то его родным домом. Теперь ему не нужно было вдохновения. Все те годы, которые он, затаившись, провел в скучном офисе фирмы, пытаясь забыть, зачем родился, столько лет учился, ставил спектакли, играл – это чувство невысказанности восстало в памяти и теперь толкало на новую для него сцену. Он снова был перед зрителями, он играл, импровизировал, рассказывал короткие эпизоды из книг, готов был сыграть все роли, посеять интригу, заинтересовать. Ведь за право быть услышанным нужно бороться, нужно платить. Говорят, актер (настоящий актер) во время спектакля теряет столько же энергии, сколько летчик-испытатель при полете, сколько сил теряет пловец на длинной холодной воде. Но сил этих жалко не было, потому что к финалу ты сумеешь сказать то, что должен был, что хотел сказать, поделиться, отдать. Поэтому сил этих было совсем не жалко. А в награду – просветленные глаза зрителей – значит, оно того стоило…
– Дай какой-нибудь детективчик, – пропустил он мимо ушей, продолжая трепетный монолог. – Стой, куда пошел, дай книжку-то посмотреть!
Тут он замер, сначала не понял, потом уставился на незнакомого парня. Тот сидел, отпивая из металлической банки пиво, и смотрел на него.
– Что молчишь, книжку дашь или как?
Он удивился. Остановился. Свет прожекторов не слепил глаза, а зритель почему-то с ним разговаривал, вклиниваясь в спектакль! Здесь такие правила игры! – понял он. – Здесь нет четвертой стены, нет рампы. Просто ты один на один со своим зрителем! Как все изменилось. Другие правила игры, другой жанр!
– Детектива нет, – произнес он, – вот, возьми, тебе понравится.
– Не-е-е, – протянул тот, – стольник за детектив отдал бы, а так, – и с сомнением посмотрел на книгу. – А кто такой Леонидов? – спросил он. После этих слов Леонидов неожиданно для себя произнес: – А не надо никакого стольника, просто бери и читай, понравится, в следующий раз заплатишь. Как-нибудь потом, не сейчас. Или вообще ничего не надо. Держи.
– Чо! Серьезно что ли? – удивился тот, подозрительно уставившись на Леонидова.
– Бери-бери, не стесняйся.
– Без дураков?… А можно я возьму… две, – загорелись глаза паренька.
– Бери все четыре, – сказал Леонидов.
Тот выхватил из его рук бесплатные книги, отставил пиво и, забыв сказать спасибо, уткнулся в одну из них. Леонидов шел дальше какое-то время по вагону, продолжая свой монолог, у самого тамбура обернулся и посмотрел на парня. Тот сидел и неотрывно, строка за строкой, читал его книгу, прижимая к себе остальные. Банка пива стояла в стороне, он забыл он ней и теперь сосредоточенно читал. Так Леонидов впервые в жизни увидел, как его читают. Как, не отрываясь, перелистывают страницы его книги! Это было непередаваемое чувство! Он не расскажет об этом Гале, даже Петрову не расскажет, но не забудет этого никогда!
– Ну, и что ты здесь делаешь? – услышал он голос человека рядом с собой. Тот прижал его в тамбуре к стене вагона, где больше никого не было, и дышал легким утренним перегаром.
– Ты чего делаешь на моей территории? – продолжил тот. – Нехорошо!
Леонидов с интересом его рассматривал.
– Чего молчишь, давай башляй, просто так что ли?
– Это не территория, а поезд, ты контролер что ли? – спокойно возразил Леонидов.
– Это мой поезд! – ответил человек. – И разрешения здесь спрашивают у меня?
Леонидов мигом оценил весовую категорию противника. Ему ничего не стоило пнуть того, и молодой парень растворился бы в этом вагоне, не задавая больше вопросов. Но он произнес: – Рад познакомиться с человеком, у которого есть целый поезд.
Он прекрасно знал правила так называемой торговли. А они были просты – пнешь этого, через минуту придут пятеро таких же молодых, с таким же легким перегаром.
– Не надо со мной шутить, – произнес парень, – что там у тебя?
Он вынул из пакета Леонидова книги и разочарованно произнес: – Книги? – и с жалостью на него посмотрел. – По чем толкаешь?
– По сто рублей.
– По сто, – задумался хозяин поезда. – Ладно, давай пятьсот в день, а там посмотрим.
У Леонидова не было таких денег, у него оставалось только на проезд. Парень видимо это понял. Пауза затянулась.
– Что же ты без взноса пришел на точку? Новичок? Чем будешь аренду платить?
Наконец сжалился: – Ладно, давай товаром, только в следующий раз плати аккуратно. У меня порядок должен быть.
Вынув без спроса пять книг из пакета Леонидова, переложил их в свою сумку. Потом добавил:
– У меня пять поездов.
Он дал Леонидову расписание, пометив свои поезда.
– Летаем по этому времени, не перепутай.
– Летаем? – переспросил Леонидов.
– Ну! – коротко ответил тот. – От летучих архаровцев прикрою. Платить будешь утром. – И на прощанье добавил: – Иди, работай, чего стоишь?… Книги!.. Смешно! – бормоча эти слова, он исчез.
Леонидов пересчитал оставшиеся книги и пошел по вагонам. За весь день ему так и не удалось продать ни одной книги, спрашивали почему-то одни детективы, а их он не писал. Как-то раз он слышал, что одна писательница написала и издала за один год 154 детектива. Почему-то он запомнил эту цифру и этот потрясающий факт. Получается, что писала она по одному «роману» за два дня. А у него не было ни одного детектива, и работал он месяцами. И почему он не писал детективы? Может, стоило написать один, только настоящий?
Леонидов, уставший, но довольный, возвращался домой. Непроданный «товар» лежал в сумке, кошелек был пуст. Зато сегодня он впервые увидел, как человек открывал его книгу и читал, сегодня его приняли на работу, только платили не ему, а он сам – по 500 рублей в день. Работал он снова в театре, который назывался точкой, работал на сцене, которая находилась в летающих поездах, где сидели зрители-пассажиры, а поездов таких было пять! Головокружительная карьера – и все за один день!
28
Клейзмер шел по улицам родного города, взирая по сторонам. Он любовался им, смотрел с восторгом на людей, на птиц, на дома, покрытые снегом, разглядывал все это словно, видел впервые, пробудившись от долгой спячки. Раньше его внимание занимало нечто другое, то, что помещалось в памяти компьютера, на страницах исписанных бумаг, в формулах, в его голове, воображении. Но, теперь… Ему безумно интересны были эти люди. Он многие годы не видел их, не замечал, просто не смотрел в их сторону, заглядывая куда-то вглубь себя, и бился в пределах неуемной фантазии. Он рассчитывал мир, который находился в его воображении. Доказал его, и теперь, поняв, как он прекрасен, хотел рассмотреть ближе. В его руках был футляр со скрипкой, и он, как странник, гость с далекой планеты, путешествовал по родному-чужому городу, рассматривая его, словно ребенок, радуясь каждому случайному прохожему. Он привыкал к этим людям и городу, который не видел очень давно. А над головой было высокое небо, сияло яркое зимнее солнце, а там дальше… Он знал это, он чувствовал! Оставалось только рассказать кому-то еще. Рассказать всем! И глаза откроются. Поэтому, шел и улыбался.
На Невском, припорошенном снегом, сновала совсем не праздная толпа, люди спешили по своим делам, и только Казанский Собор спокойно застыл в самом центре и никуда не торопился. И он тоже не торопился. Достал инструмент, встав на ступенях перед Собором, и задумался. Уже хотел взять смычок и начать играть, он был готов к этому, но что-то мешало. Он не был публичным человеком, не выступал на улицах и площадях, лишь перед аудиторией. А теперь… Теперь замер, растерялся и смотрел по сторонам. Разве он сможет? Он должен! Он так хотел этого! Всю свою жизнь он готовился, а теперь стоит, переминаясь с одной замерзшей ноги на другую, и скрипка безвольно повисла в руке. И тут Клейзмер подумал, что все эти люди и ступени, на которых он стоял, и небольшая площадь что-то ему напоминают. Что-то очень и очень знакомое. Когда-то он видел нечто подобное. Где видел? Когда?
Какой-то молодой человек, с интересом остановился поодаль, ожидая. Клейзмер уставился на него, а парень на Клейзмера. Так какое-то время они разглядывали друг друга.
– Чего ты ждешь? Играй! Говори! Ведь ты хотел, ты столько к этому готовился! – снова подумал он.
– Ну, что, – сказал парень, – сыграешь или как? Давай, не тормози!
Клейзмер замер на возвышении-ступенях, смотрел на парня, на прочих зевак, которые любовались Собором (наверное, туристы), а теперь с интересом уставились на него. И тут он прозрел! Конечно! Он видел это раньше, он делал это много раз! Просто, ступени – это кафедра, люди внизу – публика, а площадь – аудитория, которая собрала всех для встречи с ним. Это лекция, которых в жизни он прочитал сотни, тысячи. Делал это в своем городе, в других странах. Только математика сейчас – это скрипка, а музыка – высшая математика, и теперь он будет преподавать ее с этих ступеней!
Он выхватил смычок, как указку.… Нет! Как оружие… Снова нет! Как волшебную палочку и трепетно прикоснулся к инструменту, а люди замерли в восторге и недоумении. Клейзмер водил смычком по струнам, и небо поднималось на немыслимую высоту, солнце светило ярче, превращаясь в огромную звезду, которая согревала город своими горячими лучами, а за ней…
Вселенная освещалась призрачным свечением. Кто сказал, что космос черен и мертв? Наши глаза так устроены – нам не дано увидеть этого! Не дано понять! Но в эту минуту самые отдаленные уголки галактики стали видны, они, раскрывались перед глазами людей, ясной картой мироздания разворачиваясь перед ними. Темные черные пятна превращались в уютные уголки вселенной и звали, приглашали, открывая свои тайны, дарили мудрость и знания, неведомые доселе. И на карте этой все было в истинном ясном свете. Время застыло, все замерло в ожидании. Не стало бесконечности. Мир свернулся, замкнулся, стал понятным и ясным, как сказочный домик, где уживаются человек и природа, мечта и явь. Все стало другим, незнакомым, непривычным, нереальным. И это потрясающее зрелище притягивало внимание людей.
– Эй, прекрати хулиганить, – неожиданно услышал он. Два милиционера стояли неподалеку, наблюдая за беспорядком на вверенном им участке. Они уже в третий раз повторили эту фразу, почему-то не решаясь остановить странного человека и увести его отсюда, призвать к порядку, проверить документы в конце-концов! Наверное, люди, увлеченно слушавшие его, мешали это сделать. И эти двое в форме пока не трогали бородатого, заросшего музыканта, с длинными, как у цыгана, волосами, с безумным взглядом, в нелепой шапочке и стареньком холодном пальто. Не решались, а он все играл и играл. Один из них когда-то в детстве по недомыслию и ошибке родителей ходил в музыкальную школу, пока не бросил. Целых три года ходил. Он помнил уроки, знал, что такое музыка, но эта! Эта была совсем не музыка. Тогда что? Это был непорядок! Непорядок на его участке! И от этих звуков становилось не по себе. Непонятное волнение передавалось толпе зевак и ему тоже, а в голову лезли странные мысли. Непонятные мысли! Порой становилось страшно от такого непонимания, становилось неуютно и непривычно. Словно сейчас должно было произойти нечто ужасное или необычное, во всяком случае, непонятное! И это пугало. Пора было все остановить! Прекратить!
– Прекратить сейчас же хулиганство! – закричал он.
Клейзмер остановился и удивленно на него посмотрел, потом по сторонам и неожиданно произнес:
– Почему посторонние в аудитории! Выведите, пожалуйста, его отсюда! Он мешает работать!
– Что!? – пошел на него блюститель порядка. Больше он не раздумывал ни о чем, зная, что нужно делать. А дело свое он знал хорошо.
Небо упало с высоты, накрыв холодный город, солнце спряталось за темную тучу, и пошел снег. Галактика потухла, скрыв черные уголки загадочной вселенной, впрочем, туда уже никто не смотрел. Она стала такой, какой была всегда, все те прошлые тысячелетия, забытая и не интересная, какой ее знали люди. Она трепетно ждала своего часа, но час этот еще не наступил.
Тем временем хулигана отвели в сторону, чтобы люди из толпы зевак не мешали, и приступили к допросу. Впрочем, все уже разошлись, и Клейзмер больше не интересовал никого.
– Тебе кто разрешил хулиганить на площади?
Хулиган молчал, и милиционер продолжил:
– Я тебя спрашиваю, ты зачем беспорядки устраиваешь на центральной улице города? Это правительственная трасса. Голова у тебя есть?
Голова была покрыта старенькой вязаной шапочкой, а оттуда во все стороны торчали черные волосы. Взгляд исподлобья, из-под шапочки, был горящий, безумный.
– Псих, что ли? – сказал первый милиционер второму.
– Накурился, – ответил второй.
– Ты будешь отвечать? – снова спросил первый. Больше всего в этом человеке поражало то, что у его ног не было ни привычной тарелки для денег, ни шляпы. Он играл просто так! Бесплатно! Но такого быть не могло! Это непорядок! Такое невозможно! А ещё удивляло, что он не боялся, не оправдывался и ничего не говорил. Он должен бояться! Для этого они и находятся здесь, а этот стоит, молчит и смотрит куда-то вдаль. И нагло улыбается!
– Чего молчишь? – снова не выдержал первый. И тут человек в черной шапочке со скрипкой в руках неожиданно произнес фразу, от которой они оторопели:
– Я не даю интервью.
– Ты еще издеваешься! – заорал первый, – в обезьянник захотел?
– Нет-нет. Я интервью не даю, – снова серьезно повторил черный человек. Какое-то время они недоуменно на него смотрели, на скрипку в его руках, на бороду. Человек не был похож на преступника, на террориста или кого-то еще. Он был странный. Таких не бывает! Удивительный человек!
– Ладно, – ответил второй, – с психом связываться, время терять.
– Вали отсюда, и чтобы я тебя больше не видел, – добавил первый.
Псих, не долго думая, отвернулся и припустил по улице, а они стояли и, молча, смотрели вслед. Потом тот остановился в сотне метров, забрался на какую-то приступочку и… снова заиграл!
– Ах, ты? – зашелся первый, – ну, я тебе покажу! – и побежал к психу. Тот, завидев его, соскочил со своего места и снова помчался по улице. Останавливаясь, играл и снова бежал. Так продолжалось довольно долго. Этот чертов сумасшедший бегал быстро! Очень быстро! Иногда казалось, что за секунды он преодолевает десятки, сотни метров, и поймать его было невозможно. Наконец, он исчез между домами, где была не их территория, и эти двое отстали.
А он действительно быстро бегал. За мгновение мог перескочить через улицы и площади, перешагнуть через высокие дома, через Собор! Он летел, почувствовав в себе невероятную силу, которая звала, тащила по городу, оставалось отдаться удивительному ощущению и покинуть этот мир навсегда, взлететь в небеса. Но он хотел играть этим людям! Поэтому площади превращались в концертные залы, а прохожие в публику, которая слушала его. Он не желал возвращаться в одиночество. Слишком долго он находился там. Только теперь понял это, и хотел оставаться здесь.
– Да, это же Клейзмер! Посмотрите, это тот самый математик, который отказался от миллиона! – закричал кто-то в толпе.
– Миллиона… миллиона, – вторила толпа, а какой-то изголодавшийся журналист уже щелкал затвором фотоаппарата.
– Господин, Клейзмер! А зачем вы играете на скрипке?
– Почему вы не бреете бороду?
Со всех сторон начали появляться стайки собачонок, которые, почуяв запах добычи, виляя хвостами, норовили вцепиться в полу его пальто.
– А почему вы не даете интервью?
– Почему вы не получили премию?
– Почему не стрижете ногтей?
– А где зимой вы собираете грибы?
С двух сторон появились машины с милицией, люди в форме выскакивали из них, они умело рассеивали, расчленяли толпу, пробираясь к нему все ближе. Делали это молча, беззлобно и привычно. Уже добрались, почти завели его в свой воронок, оставалось немного! Всего несколько шагов, и этот человек прекратит несанкционированный концерт – этот безобразный митинг.
– Это же гениальный пиар! – вдруг закричал журналист. – Как Сальвадор Дали! Тот ездил по Парижу на козе, а над Нью-Йорком летал на самолете, разбрасывая рекламные листовки. Это ГЕНИЙ пиара, не трогайте его! Он достоин миллионов! Миллиардов!
А толпа людей, еще недавних его слушателей, теперь забыв о дурацкой музыке, повторяла эти слова: – Миллиард… Миллиард… Миллиард, – и с интересом смотрела на математика-сумасшедшего-скрипача, которого сейчас поведут в обезьянник, а оттуда он выйдет миллиардером! Теперь это было модным.
29
Несколько дней Леонидов не выходил из дома. Сразу же после того, как он нашел работу, устроил себе отпуск. Да и не на что ему было добираться туда. Денег не осталось даже на проезд. В кармане было пусто, в холодильнике жалкие остатки продуктов, а в соседней комнате уставшая от такой жизни жена. Но какое-то смутное предчувствие подсказывало, что все решится само собой. Нет, он не пойдет к издателю и не понесет ему свои рукописи, не вернется в «бизнес». Хотя всего пару лет назад, он зарабатывал за один день столько, что можно было не на метро, а на самолете слетать в другую страну, заказать в ресторане шикарный ужин, съесть его, и, вернувшись, не заглядывать в пустой холодильник. А сейчас не было денег даже на метро или на электричку. Только вспоминал глаза паренька, который, забыв про свое пиво, читал его книгу.
– Может, плюнуть на все? – и посмотрел на гору книг, подпиравших потолок, – он не будет за деньги продавать свое умение писать, не превратит это дело в фабрику, как сегодня делают многие, почти все. Вернется в бизнес… И представил себе, как на долгие-долгие годы снова ляжет на дно, не задумываясь ни о чем, будет смотреть только себе под ноги. Нет, все должно решиться само собой! Он чувствовал это.
Галя, вернувшись из магазина, принесла много продуктов.
– Заняла? – спросил он.
– Можно сказать и так, – ответила она.
Он не понял, глядя на нее выжидающе.
– У тебя заняла, Леонидов, – поройся в карманах своей одежды – это же Клондайк! У тебя миллион курток, и в каждой из них куча денег. На черный день сбережения делал?
Он действительно любил куртки – не костюмы, не галстуки, а именно куртки, которых у него было множество, а кошельков не любил, поэтому деньги рассовывал по карманам.
– Это я только в одном шкафу посмотрела. Поищи в другом.
Он неуверенно подошел к шкафу и открыл дверцу. Сняв с вешалки две старые куртки, начал из карманов доставать… деньги. Действительно, в те времена он не признавал мелочь и пользовался только купюрами крупного достоинства – их теперь и доставал. Тысячи и тысячи! Когда-то он из дому не выходил без двадцати-тридцати тысяч в кармане. А теперь… Галя посмотрела на него, и он прочитал ее взгляд. Взгляд в прошлое, когда они ни в чем не нуждались.
– Может, вернуться? Спокойно облокотиться на благополучие, не думать ни о чем? Сможет ли? Почему бы и нет? Только больше ничего не напишет. Но, почему? Неужели невозможно совмещать такие вещи! Это все книга! Та самая – последняя! Она не дает ему покоя, не дает жить! Нет, пока не допишет ее, все будет так, как есть. И снова вспомнил глаза паренька в вагоне.
Он взял пятьсот рублей на оплату «точки», сотню на проезд и много своих книг. Остальное отдал Гале (на какое-то время хватит), – он почему-то был уверен, что сегодня повезет. Билет в один конец. Так даже интереснее!
Быстро добрался до вокзала (места своей работы). Заметив старушку у высокой стены, зачем-то купил у нее пучок укропа, потом в кассе билет и вот уже электричка и знакомые лица коробейников. Они продолжали уверенно ходить по вагонам, продавая свой товар, упорно и привычно работая, люди зарабатывали свои нехитрые деньги. Он встал в тамбуре, не решаясь войти в вагон. Стоял так и смотрел. Театр! Новая роль! Что мешает? Посмотрел на пакет с книгами. С каким удовольствием он прошел бы по вагону и просто подарил их людям. – Идиот! – подумал он, вспомнив взгляд Гали, пустой холодильник и жалкие остатки денег.
– Привет, – окликнул его знакомый парнишка, которому он подарил книги. Леонидов поздоровался, с волнением посмотрев на молодого человека. Это был первый его читатель. (Галя и Петров не считаются. Они были близкими людьми. Они субъективны. А этот!) Парень, уставившись на него, смотрел как-то странно… и молчал, а Леонидов не решался спросить.
– Так это, оказывается, ты написал? Писатель!
– Ну, я! – ответил Леонидов.
– Знаешь, – продолжил тот, потом поправился, – знаете. А вы мне должны кучу денег!
– Не понял, – удивился Леонидов.
– Ты… Вы говорили, что книжка понравится? Ну, я только детективы читаю, а это…
– Что? – переспросил Леонидов.
– Короче, я прочитал вашу книжку.
– Ну?
– Что, ну? Читал долго. Книжка длинная. Проехал свою остановку, въехал в чужую зону, добрался до конечной. Сидел как дурак и читал. Потом вошли контролеры и развели меня на тысячу рублей! Вот так!
– Ну, извини, – засмеялся Леонидов.
– Понимаешь, – в запале продолжил тот, – я читаю только детективы, фэнтези, короче, попсу всякую, а тут… Я никогда раньше не проезжал своей остановки.
– Хочешь, чтобы я отдал тебе эту тысячу? – спросил Леонидов.
– Дело не в этом, я хотел спросить… А нет еще таких же книг? Ну,… те я уже прочитал. Нет чего-нибудь ещё? Я бы заплатил. Только не сейчас – с получки отдам обязательно.
Леонидов с удивлением посмотрел на парня. Тот не шутил, говорил серьезно. Он не думал, что так можно выражать свое признание.
– Пишу одну, – ответил он. – Скоро закончу, дам почитать, других пока нет.
– Жалко, – ответил парень, – да ты не заморачивайся про штраф – это я так, в шутку. Классно! Чтобы отшибало мозги – такое бывает только с девчонкой или за бутылкой, а тут… Совсем по-другому. Короче, пиши, писатель. Будет готово, дашь почитать, договорились?
– А ты пока деньги на следующий штраф готовь, – засмеялся Леонидов.
Парень ушел, а он стоял в тамбуре, смотрел в окно и думал. Яркий лучик солнца ворвался в эту крошечную железную клетку, осветив его задумчивое лицо, пакет с книгами и людей, которые с мешками и рюкзаками проходили мимо. Этому солнцу со своей высоты было интересно смотреть на человека, который вел себя по-другому, иначе, нежели остальные, прочие в этом вагоне, в поезде, в этом городе, в жизни этой. А Леонидов все стоял и смотрел в окно. Мимо пролетали деревья, дорожные столбы, полустанки, люди, стоящие на платформах, городки и поселки, и только солнце было постоянно, оно висело на призрачной высоте и никуда не исчезало, светило и согревало, а время тоже замерло и не торопилось.
– Летаем, – подумал Леонидов, глядя в окно. – Вот почему – «Летаем»! Иначе и не назовешь.
– Ты куда пропал? – очнулся он, услышав знакомый голос. Рядом стоял хозяин поезда…, пяти поездов, и дышал легким утренним перегаром.
– А, это ты? – с сожалением оторвался он от своих мыслей. Потом полез в карман за деньгами – платой за «точку».
– Прогуливаешь? – спросил тот и засмеялся. – Я тебя несколько дней искал, думал, что соскочил с моих поездов.
– Держи, – Леонидов вынул пятьсот рублей, протянув ему, – как договаривались.
– Не совсем так, – ответил человек, глядя на деньги, – условия изменились.
– Но, у меня больше нет, мы договорились, какого черта? – возмутился Леонидов.
– Ты меня не понял, – сказал тот, тоже достав из кармана пятьсот рублей, которые протянул Леонидову.
– Не понял?
– Почему не сказал, что книги твои? – строго спросил хозяин поездов.
– А что говорить? – ответил он.
– Короче, возвращаю деньги, – сказал это и добавил: – Будешь работать бесплатно, считай, что ты мой гость.
– Да? Ну, спасибо, – удивившись, протянул Леонидов, – а зачем деньгами? Вернул бы книги и все.
– Книги не верну, – ответил парень, – книги я взял себе. Купил у тебя. Четыре штуки, а пятую продал. Так что, держи, – и сунул деньги. Леонидов стоял ошарашенный. Он не знал, что сказать. А хозяин поездов, (пяти поездов!), достав из сумки одну из его книг, произнес: – Оставь мне это…, типа…, ну, как это называется, – и протянул ручку.
– Автограф? – подсказал Леонидов.
– Ну, типа того.
Леонидов покраснел, черкнул на титульной странице и вернул книгу назад.
– А больше почитать нечего? – спросил тот.
– Пока нет. Пишу, – ответил Леонидов.
– Ну, допишешь, дай почитать, – сказал тот, пожав на прощанье руку, собираясь уйти. – Расписание не потеряй, летаем строго по этому времени. Давай, писатель! Бывай! Пиши! Рад был познакомиться.
И он исчез в глубине вагона. А Леонидов долго стоял, рассматривая купюру, которая сверкала в свете яркого солнца. Когда-то он зарабатывал пачки таких денег, а тут стоял, и не мог оторвать взгляда от этой бумажки.
– Таких денег? – подумал он, – нет, таких он не зарабатывал никогда. За его книги это был первый гонорар.
30
Клейзмер снова отправился на встречу со своим городом. Он шел к его улицам и площадям, гранитной набережной замерзшей Невы к людям, живущим там. Вчера ему не составило труда унести ноги от целой армии блюстителей порядка. Ему это ничего не стоило. Он был способен на многое, на все! Вот только не знал, с какой стороны подступиться, подойти к тем людям, чтобы ему не мешали. Он «завелся» (как иногда говорят), и теперь путь у него был один – из надоевшей квартиры в город. Он шел по его улицам, легко, с удовольствием преодолевая километры пути, озираясь по сторонам. А в руках нес старенький музыкальный инструмент, скрипку, которой вчера так и не дали доиграть, и теперь он шел, оглядываясь и улыбаясь…
В незнакомом дворике увидел толпу ребятни, играющей в войну. Они построили из снега две высокие горки и, прячась за ними, расстреливали друг друга твердыми снежками. Клейзмер постоял, посмотрел на них, вынул инструмент и заиграл. Дети сначала не поняли, потом прислушались и замерли, остановив веселую игру – эту бессмысленную войну. Они смотрели на него и слушали, внимая удивительным звукам. А высокий человек с черной развевающейся бородой на холодном ветру, все продолжал играть, выводя ноты, словно таинственные символы на снегу. Он чертил в морозном воздухе неизвестные формулы, которые не требовали доказательств. Просто играл, а музыка уже заполняла весь темный двор-колодец, зажатый серыми бетонными стенами. Пространство становилось больше, музыка громче, дома раздвигались, и уже огромная площадь была под ногами, а посреди нее стояла толпа детворы и заворожено слушала музыку без мелодии, без нот, и только звуки будили в маленьких детских сердцах что-то неведомое ранее…
Вдруг смычок выпал из его руки и, словно острый кинжал, вонзился в высокий сугроб, а человек схватился за лицо, залепленное мокрым снегом. Он не успел отряхнуться, а в него уже летели десятки, сотни снежков, они больно колотили по голове, по всему телу, попадали в скрипку, которую тот пытался удержать, но, все было тщетно. Ребятня с диким восторгом продолжала свою войну. Появился удивительный противник, высокий, бородатый, с длинными волосами – прекрасная мишень! Его не защищала никакая стена, и они смело шли в атаку.
– Ни фига себе! – воскликнул парнишка, который и начал эту войну. И теперь все эти маленькие люди смотрели наверх. А на крыше одного из домов стоял черный бородатый человек, продолжая играть на скрипке.
– Давай! Стреляй в него! – опомнился мальчик, – наверх, на крышу!
Детвора забежала в подъезд, а снизу остались самые меткие стрелки, продолжая вести прицельный огонь.
– Бей его! Выше! Еще выше! – корректировал расстрел парнишка. Тут один белый тяжелый снаряд попал в окошко, и звон разбитого стекла возвестил о конце игры. Дети разбежались кто куда, и только этот человек остался один там, наверху, растерянно глядя вниз. Потом и он исчез.
Репортаж с места событий:
Мы ведем прямой репортаж с Центральной площади города. Какой-то человек, забравшись на крышу Эрмитажа, стоит там и играет на скрипке. Как он смог туда попасть, остается загадкой. Здание музея прекрасно охраняется, и попасть туда, минуя сотрудников милиции, невозможно. Тем более, что все люки, ведущие на крышу, закрыты. На площади собираются толпы людей. Они смотрят на этого странного человека, ничего не понимая. И мы тоже пока не имеем какой-либо дополнительной информации… Так. Давайте увеличим картинку… Сейчас мы видим, что это высокий человек в черном пальто, у него длинные волосы и борода. Он старательно выводит какие-то ноты смычком. Эта музыка… Впрочем, сейчас не важно, что это за музыка, поражает сам факт его пребывания там. А еще удивляет поразительное сходство со всем известным ученым, математиком, который не так давно отказался от своего миллиона. Взгляните на него. Мы даем картинку его фотографии – одно лицо! Мы ничего не хотим сказать, но это сходство может заметить каждый. Впрочем, повторяю, пока мы ничего не хотим сказать. Хотя известны некоторые чудачества этого человека. Он не взял огромные деньги – премию, присужденную ему, он любит не только математику, но и музыку. Собирает грибы и носит длинные волосы. Он никогда не бреется. Впрочем, пока мы не готовы что-либо добавить к этому комментарию, но сходство поразительное. А на площадь продолжают стекаться люди. Уже сотни, может быть, даже тысячи…
Из милицейского протокола:
По нашему заданию на квартиру Г. Клейзмера был отправлен наряд для выявления его личности и местонахождения. В дверь долго звонили. Открыл заспанный человек, похожий на математика Клейзмера. Впрочем, скорее всего, это и был Клейзмер – кому же еще находиться в квартире Клейзмера с внешностью Клейзмера, как не самому Клейзмеру? Человек, похожий на Клейзмера, на вопрос – вы ли Клейзмер, ответил странной фразой и попытался закрыть дверь, но в результате следственных действий дверь осталась открытой, и допрос был продолжен. На все требования, а именно:
