Олег Ёлшин
Миллион для гения
У него действительно был старый знакомый, можно сказать, друг, который учился на их курсе. Все они вместе учились – одна компания. «Люди, ближе которых по жизни никого и не осталось», – вспомнил он слова Петрова.
– Так, ты будешь ему звонить? – отвлекла она его от этих мыслей.
– Да! – произнес он.
Они встречались после окончания института несколько раз. Последний – два-три года назад. Тот действительно стал настоящим театральным художником – придумывал декорации к спектаклям, потом к театрализованным представлениям, потом просто к представлениям, шоу, концертам и так далее. Время шло, театр менялся, и творчество Художника менялось тоже. Чем он занимался сейчас? Наверное, тем же – писал, творил, декорировал. И, конечно, написать картинку для обложки книги ему ничего не стоило. «Стоило», – подумал он.
– Придется платить? Ну уж, нет, – неудобно даже предлагать – обидится, он и сам поступил бы так же. «Поможет, конечно, поможет». И он снял телефонную трубку. Потом положил ее на место, включив громкую связь. В последнее время по какой-то злой иронии с этим телефонным аппаратом постоянно происходили метаморфозы, и рисковать он не хотел – мало ли что!
– Леонидов! Ты, что ли? – послышался бодрый уверенный голос друга-сокурсника. Тот был очень рад, и никакие помехи не являлись из мира его собеседника. Напротив – тишина и творческий покой.
– Слава Богу, – подумал Леонидов, – этот никуда не торопится, не летит за детьми на кружки, значит, можно спокойно поговорить. И они говорили. Долго вспоминали учебу, их молодецкие вечеринки и спектакли, их юную творческую жизнь. Когда-то Леонидов ставил первый в жизни спектакль, а Художник придумывал к нему свои первые декорации – это была их дипломная работа. А потом премьера, показы, успех! Первый успех! Такое не забывается! Теперь они братья по крови – по первым шагам в искусстве. И пусть этот спектакль больше нигде не идет, он дал этим двоим пропуск в творческую жизнь, оставшись где-то на далекой-далекой планете навечно. Где каждый вечер снова и снова раздвигаются кулисы, актеры занимают мизансцены, зрители места, и начинается таинство. А эти двое – Леонидов и Художник – снова рядом, волнуются, как когда-то, словно в первый раз, пересматривают свое творение. И каждый раз, вспоминая об этом, становится хорошо и волнительно в душе, молодеешь на свои бессмысленные двадцать лет, а та весна снова по-прежнему рядом.
Они говорили уже целый час.
– Ты не забыл, как держать кисть в руке? – наконец, спросил Леонидов.
– Да, ну, скажешь тоже, сплюнь, – заворчал Художник, – работы хватает, работы навалом, так сказать, расту в своих глазах. А ты чем сейчас занимаешься? Все своим «бизьнесом»? – вспомнил он, коверкая это бессмысленное понятие.
– Скорее наоборот, – ответил Леонидов, – кстати, нужна твоя помощь.
– Да? А что такое, какой проект, какой заказ? – загорелись глаза друга-художника.
– Понимаешь, я написал несколько книг, готовлю их к печати, короче, нужно нарисовать обложки. Сможешь?
– Конечно! Какие могут быть вопросы, конечно, поможем, а как же! Поможем! Нарисуем! Натворим!
– Ну и ладно, ну и хорошо, я не сомневался в тебе, старик, – обрадовался Леонидов. – Естественно, денег не предлагаю, не рискую обидеть, – весело добавил он, а молчание уже зависло в кромешной творческой тишине. – Так, когда мы встретимся, поговорим? – спросил Леонидов.
Молчание висело, растворяясь в бесконечности, в далекой мастерской художника, в его творческой купели, где никто и ничто не могло помешать творить, рисовать шедевры, заниматься настоящим искусством.
– Алло? – молчание затянулось и уже начинало проникать сюда, в кабинет Леонидова, заполняя все пространство. И он решил разыскать Художника. Тот на мгновение пропал куда-то, растворился в этой тиши, но мгновение затянулось, и ни единого слова, ни дыхания из молчащего аппарата.
– Фу, ты, черт! Леонидов! – внезапно прорезал тишину голос друга. Он никуда не пропадал и находился рядом. Леонидов даже отпрянул от неожиданности.
– Только… я сейчас не смогу, – продолжал друг. Снова короткая пауза разделила их. – Я сейчас работаю! У меня большой заказ, большая работа! Грандиозный проект! Я расписываю Луну!
– Луну? – опешил Леонидов.
– Ну да, Луну! – ответил он.
– И сколько ты будешь там еще работать? – с уважением спросил Леонидов.
– Старик, ну, сам пойми, это же Луна, не что-нибудь, не просто так, – он еще что-то говорил, а перед Леонидовым уже представало сквозь тысячи километров потрясающее зрелище! Огромная желтая планета! Такая маленькая, если глядеть на нее отсюда ничтожными глазами, но теперь она была совсем рядом. И его друг, Большой Художник, на гигантских лесах, которые опоясывали эту планету, перемещался от кратера к кратеру, от моря Дождей к Морю Облаков и дальше к Морю Пены. Полы его длинного халата развевались на Лунном ветру, были замазаны, перепачканы краской, а он все водил лунной кистью и рисовал! Творил! И разговаривал с ним, простым смертным, с маленьким человечком, затерявшимся где-то крошечной песчинкой, каких миллионы на Земле. А тот водил лунной кистью и разговаривал! С ним разговаривал! И творил!
Так вот почему было так тихо. Это великая космическая тишина разливалась в лунной округе, да что там в лунной, во всей солнечной системе, в целой галактике! И на мгновение гордость за друга переполнила все его существо. Ничтожное земное существо.
– Ну, ты понимаешь, – вещал голос с далекого спутника, – это не просто так.
– Да, да! Я понимаю, конечно, понимаю! Старик, ты аккуратнее там. Луна – это все-таки Луна! Это не просто так! – а сколько можно было расписывать эту огромную поверхность, он не мог себе представить.
– Звони-и-и! Давай, звони-и-и! Не пропадай! – продолжал издалека его друг, – через неделю звон-и-и-и, через две-е-е! Поможем, обязательно поможем!
– Да, я и через год позвоню, и через два!
– Давай, звони-и-и через год! Через два! – вещал голос Художника с таинственной планеты.
– Да, я и через двадцать лет позвоню, – с уважением воскликнул Леонидов.
– А потом будет еще один заказ – буду мазать Сатурн! – таял вдалеке голос Художника.
– Сатурн? Мазать? – опешил Леонидов.
– Да, Сатурн! – подтвердил Художник, – так что работы завал, работы хватает. Короче, звони! Поможем! Обязательно! Через двадцать лет и ни днем позже! Ровно через двадцать ле-е-е-е-т! – таяло и растворялось в далекой космической пустоте, в кромешной тишине, где были только одинокий Художник, его удивительное гигантское полотно-Луна и кисть в руке. Он бережно отключил телефон, но какой-то метеорит, заблудившийся в просторах вселенной, все же успел пролететь мимо, прошуршав огненным шлейфом, и раствориться в бесконечной космической ночи.
– Ну, что, договорился? – услышал он Галю. Она куда-то отходила и теперь появилась, пробудив его от завораживающего зрелища.
– Да. Да. Конечно. Договорился, – пробормотал он, приходя в себя.
– Когда? – нежно спросила Галя. Она стояла рядом, такая близкая красивая нежная, но такая земная и не ведала, где он только что побывал.
– Когда? – повторила она свой вопрос.
– Через двадцать лет, – таинственно прошептал он.
– Что-о-о-о??? – возмутилась она.
– Тихо! – прошептал он, словно хотел на мгновение вернуть и сохранить частичку той волшебной космической тишины.
– Он что, издевается? Или ты издеваешься?
Тишину сохранить не удалось.
– Он расписывает Луну! – твердо произнес Леонидов, подумав, что это возымеет на нее свое действие. Она промолчала и странно на него посмотрела.
– Не понимает, женщина! Ни черта не понимает! – подумал он. – А потом он будет мазать,… то есть, расписывать Сатурн, – добавил Леонидов.
– Луну, понятно, – ответила она.
– Что тебе понятно? Ты можешь себе такое представить?
– А что там представлять? – равнодушно ответила она, – кабак, как кабак, таких сотни в Москве.
– Какой кабак? – возмутился Леонидов, – ты что несешь?
– Ресторанчик в центре, а ты не знал?
Он промолчал, потом спросил: – А Сатурн, по-твоему, тоже кабак?
– Сатурн – пивная! Леонидов, ты что, с Луны свалился? Кто из нас должен кабаки знать – ты или я?… А ты что подумал? – спросила она и внимательно на него посмотрела. Он тоже посмотрел на нее и устало спросил: – И откуда ты все знаешь?
– Телевизор надо смотреть, газеты читать – вот и будешь знать все. А ты уткнулся в свой экран и ни черта не замечаешь!
Но он уже не слышал ее слов. Маленький спутник-кабак летел по своей одинокой орбите, а большой Сатурн-пивной-ресторан освещал восхитительным светом неоновых ламп вечернюю улицу. Пьяные посетители вываливались оттуда, рыгали, рассаживались по своим машинам и разъезжались. А маленький художник стоял на лесах и декорировал, красил, мазал поверхности этих пьяных планет. Но где-то оставалась еще одна маленькая планета, там каждый вечер поднимался занавес, актеры играли спектакль, зрители сидели в темном зале, заворожено глядя на сцену, а двое, совсем еще юных мужчин, Художник и Режиссер, следили за этим действом с волнением, словно в первый раз.
– И почему он мне не захотел помочь? – подумал Леонидов.
– Странно.
19
Они с Галей сидели на синей лужайке. Вокруг поднимались небоскребы, подпирая небо. Посреди нее стоял стол, на котором гордо занимали свои места компьютер и молчащий телефон. Лужайка была блестящая, лакированная. Она сияла на солнце, мерцая серебряным светом, а они, ползая по ней, трудились в поте лица.
– Господи, – пробормотал он, – проще было написать книги, чем обернуть их в твои обложки.
– Ты чем-то недоволен? – строго спросила она.
– Доволен, всем доволен, – проворчал он.
– Аккуратно! – закричала она, – помнешь!
Они с Галей расположились на полу, равномерно покрытом свеженькими, сверкающими обложками. Вокруг поднимались до самого потолка коробки с книгами, а они сидели и оборачивали их. Уже третий день, уже неделю ползали и оборачивали.
Недавно Галя позвонила в полиграфическую фирму и заказала там обложки. Сначала узнала цену, потом долго ругалась, снова куда-то звонила. Он слышал из своей комнаты только слово «суперобложки». Наконец, уставшая, расстроенная пришла к нему.
– Дорого! – сказала она.
– Как может листик глянцевой бумажки с картинкой стоить дорого? – удивился он.
– Один такой листик стоит дороже, чем твоя книга.
– Не может быть! – засмеялся он. – Разве это возможно?
– Возможно! – устало ответила она.
– Не верю!
– Позвони сам, вот телефоны полиграфических фирм, все говорят одно и то же. Будешь с ними разговаривать, называй правильно – суперобложка. Ты меня понял?
– Понял, – улыбнулся он. – Теперь все понял.
Он выбрал первый попавшийся номер и позвонил:
– Сколько стоит суперобложка? – спросил он. Приятный женский голос уточнил: – А что это такое?
– Обложка. Я хочу обернуть свои книги.
Узнав размеры и тираж, ему выдали такую цену, что он присвистнул. – Это дороже, чем стоило напечатать саму книгу! – воскликнул он.
– Вы хотите, чтобы ваша книга смотрелась красиво? – произнесла девушка.
– Конечно!.
– Поэтому такая цена. Это же суперобложка! Супер! Вы понимаете?
– А я тебе что говорила! – громко сказала Галя. Но он трубку класть не стал и, улыбаясь, продолжил: – Вы печатаете буклеты?
– Буклеты? – разочарованно переспросила девушка.
– Да-да! Обыкновенные цветные буклеты?
– Конечно, печатаем! Это наша специализация!
– Тогда посчитайте, пожалуйста, сколько будет стоить такое же количество буклетов таких же размеров, с точно такой же картинкой.
На другом конце провода зашуршало, забормотало, застучало по калькулятору, и, наконец, выдало… сущие копейки…
– Меня вполне устраивает! – воскликнул он.
– А суперобложки вы уже не хотите? – спросила девушка.
– Нет, не хочу, – ответил он и, повесив трубку, гордо посмотрел на Галю.
– Но это одно и то же! – воскликнула она.
– Конечно! – засмеялся он.
– Тогда, какого черта?
– Все дело в названии, – ответил он. – Если без «супера», все намного дешевле – такова жизнь.
И теперь, сидя на полу, не спеша, книгу за книгой, они оборачивали буклетами-суперобложками. Люди выходили из домов-небоскребов и не понимали, зачем их квартиры-книги заворачивают в красочные бумажки? Раньше было неплохо, было строго, красиво, со вкусом, а теперь они стали, как фантики от конфет. Можно жить в книгах, но, разве можно жить в конфетах, пусть даже таких пестрых? Как интересно почувствовать себя начинкой – карамелью, орешками или шоколадом! Какие странные эти двое! Сначала они написали их, потом напечатали, дали им жизнь, приготовили к встрече с читателями, уже готовились поведать свои истории, судьбы, поделиться опытом, а теперь превращают все в начинку, а книги, где они живут, в конфеты. Осталось еще приклеить какую-нибудь ерунду, и можно будет сдавать в сувенирную лавку.
А этим двоим все нравилось, и они, как дети, ползая по синему блестящему ковру, делали из книг конфеты.
Это просто игра. И если ты можешь себе позволить играть в сорок или не в сорок (Гале было 36), если ты способен на это, значит, не утратил, сохранил частичку юности и детства, а, значит, ты еще живешь! Ты жив! И, действительно, была ли в этом многомиллионном городе еще хотя бы одна такая квартира, где два взрослых человека могли заниматься подобным? Конечно же, нет!
Наконец, последняя книга была обернута, и город небоскребов стал разноцветным и пестрым. Он стал больше и теперь горделиво сверкал всеми цветами радуги, переливаясь, как в известном Парке развлечений. Не хватало только карусели. Не хватало – напишем. И карусель напишем. Теперь Леонидов мог написать все. Только в последнее время редко подходил к компьютеру. Совсем к нему не подходил! Не мог. Раньше он только догадывался об этом, интуиция подсказывала, что можно писать или вовсе не писать – третьего не дано, есть вещи несовместимые. И сейчас он наблюдал, как Галя упорно висит на телефоне, предлагая его книги, а коробки, словно невесты, сидели на своем приданном и ждали жениха. Но, тот все не появлялся. Ни один магазин не брался купить их книги. Не то чтобы купить, даже взяться их продавать, а деньги потом.
– У вас что, сотни наименований? – спрашивали они.
– У нас не наименования, а книги, – отвечала Галя.
– А мы берем наименования – не менее ста штук.
И так по кругу.
– Вы не посоветуете, куда можно обратиться? – наконец, не выдержав, разговорила она одного товароведа. А тот, почувствовав себя главным торговым консультантом страны, главным специалистом по продаже книг, снизойдя до нее со своей торговой горы, объяснял:
– Вы, девушка, зря звоните в магазины. Мы берем наименования.
– От ста штук, я знаю, – перебила она.
– От ста? – возмутился тот. – Наш магазин берет от тысячи!
Но, видимо, Галин голос ему понравился, и он поучительно продолжал, – а у вас их всего четыре! Девушка, милая… с красивыми глазами и нежным голосом… Несчастная подруга писателя… Это даже хуже, чем жена декабриста… Кстати, что вы делаете сегодня вечером?
Девушка терпела такое отношение, хотя в другой ситуации он давно получил бы по морде. Но, девушке нужна была информация, и она терпела:
– Не отвлекаемся, господин товаровед, продолжаем.
– Не товаровед, а начальник отдела продаж! – строго поправил он.
– Хорошо! Начальник! – согласилась она.
И он, как на привязи, продолжал свою речь:
– Во-вторых, ни один магазин не возьмется работать с частным лицом. У вас что ИП или ПБОЮЛ?
– Что? – возмутилась она, – у меня Леонидов.
– ИП Леонидов? – спросил он.
– Нет, В. В. Леонидов, – сказала она, – какая вам разница, как зовут моего мужа?
– Мне все равно, как его зовут, но магазину не все равно, с кем работать. У вас должна быть фирма. Она у вас есть?
– Нет, – ответила Галя.
– Нет. – Повторил консультант. – И в третьих, ни один уважающий себя магазин не возьмет вашего Леонидова.
– Но, почему? – воскликнула она.
– Кто такой Леонидов? Ну, кто он такой? Без пиара, без поддержки вас никто не захочет… Во всяком случае его. Так, как насчет вечера?
– И все-таки, если не магазины, тогда кто сможет работать с нами? – уже нервно пытала его она.
– Издательства!
– Неинтересно!
– Ну, тогда… книготорговые фирмы… Девушка, если хотите, я могу вас проконсультировать по всем вопросам в приватной беседе. Так сказать, на досуге…
– Пошел к черту старый, лысый козел, – закончила она и бросила трубку. Ангел от такого посыла подпрыгнул на месте. Подпрыгнул и подумал: – А я им говорил!
Книготорговые фирмы!
И снова завертелось! Фирма за фирмой, звонок за звонком:
– Леонидов? Кто такой Леонидов? Ну, кто такой Леонидов? Он спортсмен, олимпийский чемпион, депутат, генерал милиции? Он космонавт или светская львица? Он сын или внук, внучатая племянница? Как мы будем продавать Леонидова? Никак!
Наконец Галя устала и подошла к нему. Она делала это уже вторую неделю! Она больше не могла!
– Леонидов! Кто ты такой, Леонидов? Ну, кто? Ты просто, Леонидов.
Посмотрела на него и добавила: – Мой Леонидов. Просто мой и все…
А книги с укором на нее посмотрели с высоты небоскребов. На каждой из них было написано это имя, они теперь тоже были Леонидовыми, став членами семьи. Такая большая семья! А там какой-то депутат или дива. Да, кто такие они? – думали книги…
– Давай, я схожу на книжную ярмарку, – пожалел он Галю.
– Что там делать? – спросила она.
– Все равно ничем не занимаюсь, пройдусь, посмотрю, поговорю с людьми. А ты оставайся дома, я сам.
Он достал с самого верха крыши одного из зданий несколько книг и пошел на выход.
– Веди себя прилично! – на прощанье грозно бросил он, – хватит приставать по телефону к мужикам, тем более, к товароведам. Они работают только оптом!
Он вышел из метро и направлялся к месту, где была та самая книжная ярмарка, книжный центр, книжный район Москвы. Неподалеку стояли аттракционы, разгоняя летнюю жару, кружились карусели, летели в разные стороны лодочки качелей, а посереди этого парка развлечений гордо стояло чертово колесо.
– Карусель, – вспомнил он. – Как кстати. Вот и карусель!
Он долго на нее смотрел, пока голова не начала кружиться. Она вращалась где-то наверху, а ему казалось, что она стоит на месте, а весь мир и он вместе с ним вращается вокруг нее. Все относительно – как посмотреть. Подошел поближе – билетик стоил 500 рублей. Его книга 100 – так он хотел ее продавать. За сколько напечатали, за столько и отдать (хорошо, что рядом не было Гали). Значит, чтобы прокатиться 3 минуты, нужно продать 5 книг. Интересная арифметика.
Пошел дальше. На большой площади были видны торговые ряды и много-много летних палаток. А ещё дальше увидел огромное здание, на котором гордо красовалось – «Книжная Ярмарка». Сразу же бросились в глаза пестрые вывески на палатках – «Все по 20 рублей»! Он не поверил и подошел поближе. Подумал, что там мороженое или вода. Нет, мороженое продавалось рядом, но стоило немного дороже. А «все по двадцать рублей» уже манило, притягивало его внимание. Наконец, он добрался до цели. Толстой, Чехов, Достоевский, Тютчев, Пришвин… Он не верил своим глазам. Вся эта старая гвардия распродавалась по… 20 рублей. Они гордо смотрели на него серенькими одноцветными обложками, и только имена, эти великие имена украшали их. Леонидов вытер лоб, было очень жарко, и посмотрел по сторонам. Карусель вертелась, приглашая проветриться и прокатиться… за 500 рублей. Дальше стоял маленький ларек – «Все по 30 рублей»! Интересно! Он подошел: Кортасар, Хемингуэй, Сэлинджер, Р. Бах, Фолкнер. Все по 30! Почему не по двадцать? Потому что иностранцы, – подумал он. – Логично!
Снова ларек с мороженым. Достоевский стоил дешевле, чем эскимо, но Фолкнер все же оказался дороже. На целых 5 рублей! Ему стало жарко! Он захотел выпить чего-нибудь. Бутылка воды – 50 рублей. Чехов и Кортасар вместе «тянули» на одну бутылку сладкой газировки – воды из крана, разбавленной липкой пищевой добавкой. А карусель вращалась…
И все-таки ему захотелось купить несколько книг. Когда-то было мечтой иметь такую библиотеку. Он взял в руки томик, открыл его – «Палата номер 6». Его любимая повесть. Вдруг захотелось спасти все эти книги, купить, вывезти отсюда. Уже полез в карман, но снова посмотрел на ценник – 20 рублей.
– А ничего дороже у вас нет? – спросил он продавщицу.
– Вот же написано – все по 20. Дороже там! – и она махнула в сторону здания ярмарки, – у них аренда дороже и книги тоже, а у нас все по 20.
Она жевала пирожок, перед ней, прямо на книгах, были разложены сальце, огурчики и стаканчик с водой.
– Что же вы, прямо на книгах? – спросил он.
– А чо? – удивилась она, – салфетки дороже стоят. Ну, будете брать? Я вам чистенькие дам, новые!
Он достал деньги и посмотрел на книги. Он смотрел на них, а они на него. Так какое-то время они глядели друг на друга. И тут ему стало перед ними стыдно. Он не мог купить Толстого или Чехова за двадцатку, не мог подать 30 рублей Фолкнеру или Кортасару. Как милостыню. Ему стыдно было перед любимым Хемингуэем. Потом перевел взгляд на свои книги – Леонидов, ну кто ты такой? Кто?
И возникло странное желание в опустошенной душе – взять свои «творения» и выкинуть, положить их в урну, отдать на салфетки вместо тех. А карусель вращалась, маленькие кабинки летели, в них сидели любимые писатели, лежали их великие книги, и голова шла кругом. И тут, словно ударило по голове, сверкнуло, резануло по глазам странными заголовками:
«Как заработать миллион» – 500 р.
«Как заработать миллиард – 1000 р.»
«Бабло» – 1500 р.
Они нагло уставились на него и требовали денег. Его денег! Можно товаром! Давай свои книги! За «Бабло», пятнадцать твоих книжонок! Жалких книжонок! Леонидов, ну, кто ты такой?
– Ну, нет! – подумал он, бережно обхватив свой пакет обеими руками. Потом бросил прощальный взгляд на любимых классиков и пошел восвояси. Он не отправился дальше на ярмарку – там аренда была выше, все было понятно и так…
– Как сходил? – спросила Галя, когда он вернулся ни с чем, – поговорил с людьми?
– Поговорил, – ответил он, – катался на карусели.
Но больше объяснять ничего не стал.
– На карусели? – удивилась она. – Ну, и правильно, – на карусели! Так и надо!
– На карусели… карусели… карусели, – эхом повторяли книги. Но он уже их не слышал. А перед глазами все кружилась карусель, летели в разные стороны лодочки качелей, а посереди этого Парка развлечений гордо стояло чертово колесо. Чертово! Только мир больше не вращался вокруг него – все относительно, как посмотреть. Там сидели Фолкнер и Достоевский, Толстой и Кортасар. Они смотрели вниз и не могли понять – кто теперь такие они? Ну, кто они такие? Пожалуй, никто! И голова продолжала кружиться.
20
– Галя, скажи, что теперь смотрят? – как-то раз спросил он её.
– Что теперь носят, ты хотел спросить? – поправила она.
– Нет, смотрят… по телевизору? – неуверенно повторил он свой вопрос, и она захохотала. – Ты, старый динозавр, решил посмотреть телевизор? Я не верю! Что должно было такое случиться, чтобы ты подошел к этому ящику? – продолжала она, смеясь. А ему действительно необходима была помощь. Он многие годы не включал его. Просто, было не интересно. Было жаль время тратить на это – до позднего вечера сумасшедшая работа, потом масса любимых игрушек – книги, музыка, кино по видео. А телевизор стоял и пылился в его комнате, и он, не глядя и не замечая, проходил мимо. Иногда включал новости и невидящим взглядом и неслышащим ухом уделял им внимание. Потом выключал этот бубнеж, и снова комната превращалась в его мир. Только его, где никто не мог появиться без ведома, отвлекая и отравляя жизнь. Но, теперь! Он хотел знать! Он должен был знать все! Чем живут эти люди? Чего они хотят? Поэтому сейчас начиналась познавательная экскурсия в новый для него мир. Целый мир! А гидом служила Галя! Она была в курсе происходящего, шагая в ногу со временем.
Они сели на диван, включили какой-то канал и погрузились в длительное сосредоточенное созерцание. Все мелькало перед глазами, он не мог сосредоточиться, уловить нить и смысл происходящего.
– Действительно, отстал, – подумал он, продолжая смотреть. Поняв, что это реклама, взял пульт и переключил канал. Там тоже была реклама. Щелкал снова и снова. Везде только реклама. Он недоуменно посмотрел на нее.
– Сейчас закончится, – улыбнулась Галя, – просто нужно подождать.
Он терпеливо стал ждать. Потом появились люди. Они готовили какую-то еду, веселились, болтали всякую ерунду, получая от этого сказочное удовольствие. По-видимому, зрители тоже должны были испытывать подобное. Он снова бросил взгляд на Галю. Она в восторге смотрела передачу, рассказывая об этих людях. Ведущая была дочерью известного актера, а ее гости – тоже чьи-то дети, мужья или жены, не важно, но, обязательно чьи-то. И она знала о них все! Снова реклама ударила по ушам. Звук сам собой становился громче. Несравненно громче. И в его мозги теперь вколачивались стиральный порошок, крем, гигиенические прокладки и средства для похудения. Было очень интересно и он увлекся. Потом снова те же люди готовили еду. Он уже давно позабыл о них, но они продолжили свое занятие, неустанно веселясь. Леонидов попытался сосредоточиться, он хотел знать, что они готовят! Но как молотом по наковальне резкий звук, и снова реклама ворвалась в его жизнь, в комнату, барабаня по ушам. Теперь жевательная резинка и чистящее, моющее средство. И так по кругу.
– Как это смотреть? – не выдержал он, хватаясь за голову, затыкая уши.
– Вот кнопочка, – сказала она, показав на пульт. – Убираешь звук и ждешь. Потом включаешь снова.
– Они специально дают рекламу намного громче, чтобы мы убирали звук? – спросил он.
– Конечно, – спокойно ответила она. – А иначе зачем?
– Тогда зачем, вообще, нужна такая реклама? – спросил он. – Если ее никто не услышит?
– Какой-нибудь идиот обязательно услышит, не станет все время тыкать в пульт, и тогда он попал!
– Понятно, значит эта реклама рассчитана на идиотов.
– Ты быстро схватываешь, – порадовалась она. И все-таки он решил испить эту чашу до дна. Больше не отключая надоевшую рекламу, досмотрел передачу до конца. Еда была приготовлена и съедена. Невинная детская радость потомков знаменитостей, мужей или жен, их именитых гостей исчерпала себя, и снова реклама, только реклама по всем каналам. Он так и не успел понять, что там готовилось, по-видимому, это было не важно, но к этому моменту уже весь был перемазан кремом, рот его был забит восхитительной жвачкой, гигиенические пакеты торчали из карманов, ушей, выпадали из рукавов, как из одеяния фокусника. Вся его одежда была замочена и постирана в стиральном порошке, а лоб и щеки натерты до блеска чистящим средством и сверкали в жизнерадостном отблеске экрана телевизора.
– Можно подумать, что раньше в твои времена динозавра, не было рекламы, – сказала она, посмотрев на него.
– Была! – вспомнил он, – выплевывая жвачку. – Точно помню! Была! Крем «Балет» и еще… «Храните деньги в сберегательной кассе»! – выдал он.
– Вот, – воскликнула она, – значит, не так уж страшно?
– Не страшно, – подумал он, – совсем не страшно!
И почувствовал себя на аттракционе, но не на карусели, а, скорее, на американских горках – теперь русских. А события одно за другим мелькали на экране, словно поднимая вверх ногами, и ты уже летишь в своей кабинке, немного прищурившись, а реклама, пугая, поджидает за каждым поворотом, за каждым витком. Он с удовольствием уселся в кресло глубже, но почему-то захотелось пристегнуться.
Теперь на экране кого-то судили – делали это в прямом эфире, потом зачитали приговор и повели, по-видимому, на расстрел или что там бывает еще. Потом короткий страшненький фильм, где кто-то за кем-то гнался. Уже догонял, готов был вцепиться в глотку, разорвать, но справедливый конец настигал его. А кабинка все летела и летела, и билась о край рельса. Где-то под ней был тот самый рельс, который не давал ему оторваться, не давал соскочить или упасть и уверенно гнал его тело, голову и мозги по накатанной колее. Снова реклама, снова в кого-то стреляли, а справедливый конец сменился на гору трупов. Видимо, справедливость наступит потом, в самом конце. Когда всю эту гору закопают, тогда и наступит момент очищения – катарсиса! – вспомнил он о том, что несет в себе искусство – очищение, обновление души, трепетный финал!
И он, вцепившись в подлокотники дивана, снова ждал. Но его все не было! Не было этого финала и трепетного конца тоже, только гора трупов…
Потом шли криминальные новости. Жвачка снова полезла в рот, а маньяк уже разгуливал по городу, поджидая малолетних жертв. Какая-то женщина в пьяном угаре топором рубила своего сожителя на части, какой-то автомобиль сносил остановку с людьми, чиновника хватали с поличным, а тот запихивал толстые пачки купюр себе в рот. Пачки были большими, но рот был тоже большой. Гигантский рот! Но пачек было много! Очень много! А он все запихивал и глотал! Он уменьшал хорошим аппетитом «срок». Это было захватывающее Шоу! А все следили и даже болели за него. Стоит этому толстяку съесть все деньги – игра продолжится. Он снова будет на свободе. Он победит! И опять станет есть такие же пачки, но уже в другом кабинете или на другой передаче…
Маньяк приближался, он уже достал свою удавку и вот-вот наброситься на свою жертву. Удавка с удовольствием вцепится в горло и будет сдавливать и ломать хрупкие кости. Последние звуки из задушенной гортани вырвутся наружу, а дальше конец! Он уже очень близок! Он уже настигает! Реклама! Где эта чертова реклама? Когда она так нужна – почему ее нет?
Наконец, спасительные памперсы и гигиенические прокладки полезли с экрана, закрывая его целиком. И он, спасенный, счастливый, с памперсом на голове и ртом, забитым жвачкой, мог немного расслабиться и перевести дух. Кабинка остановилась, приглашая сделать еще круг. Кружок. Еще один виток.
Он покосился на Галю. Она с интересом глядела на экран.
– Привыкла, – подумал он, подивившись ее мужеству. – Разве к этому можно привыкнуть? А где-то сейчас сидит ребенок у телевизора. Он вернулся со своего кружка, а родители его на работе! И сейчас он включит этот канал! Или другой! Или третий! Ему станет страшно! Он испортит психику, да просто сойдет с ума! Тоже – привык?
Кабинка американско-русской горки замерла на месте, приглашая сделать еще кружок. Пожалуй, стоит прерваться. Ненадолго. А потом все с начала. Он должен знать все!
Леонидов сделал звук тише, взял программу передач и начал читать. Читать все подряд:
«Передача – Криминальное происшествие».
«Передача – Встать – суд идет».
«Кинофильм – Погоня за монстрами».
«Передача – Преступление без наказания».
«Новости – Криминальная Россия».
«Фильм – Убийство на лестнице».
«Продолжение фильма – Убийство под лестницей».
