Олег Ёлшин
Anthropos phago
Дойл, выдвинув ящик стола, достал оттуда пачку купюр и бросил ее на стол.
– Заберите, – воскликнул он, брезгливо глядя на деньги.
– Вы издеваетесь? – воскликнул Франк, – вы немного отстали, эти деньги не ходят во Франции уже более десяти лет.
– Уже ходят.
– А стеклянную пирамиду у входа в Лувр кто снес? Вы?
– Пирамиду? – удивился Дойл, – ах, пирамиду. Да и зачем она нужна? Снесли. Ко всем чертям!
– За эти несколько дней я что-то пропустил?
– Можно сказать и так. Уберите это, – повторил он.
Франк, ничего не понимая, сунул деньги в карман.
– А где будет напечатано это интервью?
– Теперь это ваши проблемы, Луи… Не знаю… Об этом позже. Намного позже.
– Но я не могу оставаться у вас. У меня жена, дети! Мне нужно искать работу, забирать из ремонта машину…
– Можете. Считайте это командировкой… на тот свет, – и старик громко захохотал, потом замер и зло уставился на Франка.
– И последнее, малыш Луи! Запомни, у тебя больше нет машины, нет жены и детей, дома нет, ничего! Ты никто и ничто! И только от тебя будет зависеть, вернешься ты в свою жизнь или нет, сможешь ли ты это сделать, бездарность ты и тряпка или заслуживаешь чего-то в этой жизни… Все!
Долгая пауза зависла в спертом воздухе просторного помещения.
– Но…
– А если нет – закончим прямо сейчас, проваливай и чтобы я тебя больше не видел. Теперь все!
Дойл сел за стол и вновь уставился прямо перед собой, глядя на руки. Было видно, как он устал. Франк молчал, не зная, что ему делать. Он сходил с ума. Он не получил никаких объяснений, наоборот, все еще больше запутывалось. А эти жуткие слова о его семье! О Жоан! О детях!..
И вдруг ему стало страшно, мурашки побежали по спине, холодный пот выступил на лбу. Он сорвался с места и кинулся к выходу, но остановился…
– Я… Мне… Я должен подумать… Я вернусь, но не сейчас… Я скоро…
Он пробежал через все комнаты, выскочил на улицу, жадно глотнув свежий воздух, словно выбрался из преисподней, а перед глазами все стоял образ старика, который устало сидел за столом, за его спиной висели пустые полки, а на стене огромный коллаж отсвечивал фотографиями незнакомой женщины…
11
Он долго стоял на пустынной улице, по которой изредка проезжали автомобили. Наконец увидел такси и махнул рукой.
– Вы принимаете к оплате французские франки? – спросил он, чем вызвал неудержимый хохот таксиста.
– Только японские йены! – воскликнул тот.
– Извините, – озадаченно пробурчал Франк и отошел.
– Садитесь же! – крикнул таксист. – А какие франки еще я должен принимать? Была долгая вечеринка, дружище? Не вспомните, в какой стране проснулись? – и снова залился громким хохотом.
– То есть, эти деньги вы у меня возьмете? – повторил Франк, вынув из кармана купюры. Таксист перестал смеяться и серьезно ответил:
– Да, месье, конечно.
Пока Франк садился в машину, тот снова зашелся смехом.
– А месье, шутник! Вы не из Шапито?
– Нет, – проворчал Франк и назвал адрес. Спустя какое-то время спросил:
– Вы не знаете название улицы, где я к вам сел? Нужно бы запомнить… На всякий случай!
Теперь таксист смотрел на него с жалостью. Он записал на бумаге улицу, номер дома и протянул ему. – Ах да, город написать забыл… Или запомните? Город этот называется Париж, – добавил он, и снова нервно хохотнул.
– Спасибо, – ответил Франк. Он и сам хотел задать этот вопрос, но пока не решался.
Жоан открыла дверь, удивленно на него посмотрев. На этот раз она не улыбалась.
– Вы хотите попросить денег еще? – спросила она.
– Нет-нет! Вот, хотел вернуть долг, – и он достал кошелек.
– Так быстро?… Украли? – почему-то спросила она и в глазах ее сверкнули задорные огоньки. Как давно он не видел этих глаз, как он соскучился по ним! Только теперь в этом взгляде было что-то новое, необычное, скрывалась какая-то загадка, тайна. Эта женщина, которую он знал больше десяти лет, сейчас выглядела по-другому. Ему даже показалось, что она стала немного моложе.
– Заработал, – пробормотал он. Теперь Франк внимательно на нее смотрел, не в силах отвести глаз, словно видел впервые. Жоан заметила этот взгляд и с беспокойством спросила:
– У вас все в порядке?
Он молчал. Так продолжалось достаточно долго. Наконец очнулся и пробормотал:
– Да… Да, все хорошо,… то есть, нет, – и снова замолчал. – Извините, – почему-то прошептал он, желая уйти, но вновь заглянул в эти удивительные глаза и замер. Он не знал, что сказать, он очень волновался, и это волнение передалось ей.
– Прощайте, – наконец произнес Франк.
– Постойте! – неожиданно воскликнула Жоан. – Я только что сварила кофе. Хотите?
– Да! Да, очень! – с радостью воскликнул он и осекся.
– Ну, заходите же! – засмеялась она, заметив его нерешительность.
Франк вошел в квартиру и в удивлении замер.
– Сюда… Проходите в гостиную, – услышал он и медленно, озираясь по сторонам, как в музее, пошел по коридору. Жоан тем временем исчезла и очень скоро появилась с двумя чашечками дымящегося кофе. Заметив, что он нелепо стоит посреди комнаты, предложила:
– Садитесь… Сюда.
Но Франк продолжал озираться, наконец, взгляд его сфокусировался, он увидел знакомую вещь.
– Настоящий буфет! Ему, наверное, лет сто?!
– Около того!
Это была единственная вещь, которая сохранилась в их гостиной от прежней обстановки. Все остальное он видел впервые. А этот старинный “гроб”, как его называла жена, был наследством ее деда. Жоан ненавидела этот буфет. Он был огромных размеров и не подходил к прочей мебели. Она часто задевала его, спотыкалась, чертыхалась. В последнее время собиралась от него избавиться, но Франку почему-то было его жалко, и нередко этот старинный буфет становился предметом раздора.
– Не захотели избавиться? – спросил он.
– Разве можно? – воскликнула она. – Это память о дедушке.
– Дедушке, – прошептал Франк, впервые услышав, как она трогательно отзывается о нем.
– Вы забыли представиться. Как вас зовут? – спросила она.
– Луи… То есть, Франк! – поправился он.
– Так Луи или Франк? – засмеялась она. И снова эти огоньки в ее глазах…
– Франк. Конечно Франк!
– А откуда вы узнали мое имя? Вы следили за мной?
– Нет. Мне так показалось.
– И не ошиблись! Вы медиум?
– Нет… То есть,… иногда я могу отгадывать имена…
Он уставился на нее и, не отводя глаз, и снова долго молчал. Потом произнес:
– Например, вашего дедушку звали…
– Как?! – с восторгом перебила она.
– Сейчас скажу… Поль!
– Да!
– А вашу маму зовут… Мадлен!
– Да! Но…
– А отца Жан…
– Да, – прошептала она. – Удивительно! Откуда вам это известно?
– А вашего сына…
И тут она захохотала.
– Нет, вы не медиум, Луи! На этот раз вы ошиблись, месье Франк! У меня нет сына.
– Нет?
– Нет.
– И дочери?
– У меня нет детей. А сейчас вы назовете имя моего мужа и узнаете, есть он у меня или нет. Это такая игра? Да, месье Луи-Франк? Так вы знакомитесь с девушками!
– Нет.
– У меня нет мужа, – вдруг серьезно произнесла она. – Вернее был, но мы с ним давно расстались, вы это хотели узнать? – и она улыбнулась. Потом спохватилась:
– Но, как вы отгадали имена моих родных!? Это чудо!
Он промолчал, продолжая разглядывать знакомую-незнакомую Жоан. Она была такой милой, нежной, глаза ее искрились веселыми огоньками, он нее исходило тепло и покой, уверенность и сила, в то же время нежность и удивительное спокойствие. Словно, за окном был не 21 век, где все куда-то торопились, толкались локтями, боролись, проигрывали и побеждали, снова куда-то мчались. А эта Жоан каким-то непостижимым образом сохранила себя в сумасшедшем мире, сидела и улыбалась.
– Теперь попробую отгадать я, – воскликнула она. – Я знаю имя вашей девушки. Ее тоже зовут Жоан.
– Вы правы.
– Она сбежала от вас из-за того, что вы ей изменили с некоей блондинкой, и вы случайно в поисках ее попали ко мне. Верно?
– И да, и нет.
– Я ошиблась?
– Не совсем. Ее действительно зовут Жоан.
– Ну вот.
– Но, я не изменял ей.
– А те ужасные фотографии?
– Это подделка. Меня подставили.
– Кто?
– Не знаю.
– Зачем? Вы кого-то обидели, оскорбили? Натворили что-то ужасное?
– Нет.
– Тогда, зачем они сделали это?
– Не знаю. Знаю одно – я ей не изменял.
Вдруг спросил:
– Вы мне верите?
– Конечно! – мгновенно ответила она.
– А она мне не верит…Почему?
– Дура, – спокойно произнесла Жоан.
– Вы так считаете?
– Конечно!
– Почему?
– Если человек любит – он верит. Все очень просто.
У тебя детские представления о любви, – подумал он, но вслух говорить этого не стал.
– М-да, все просто, – повторил он.
– Вы ее любите?
Он промолчал.
– А она вас?
Он снова промолчал.
– Простите меня,… что вы решили делать дальше?
Он долго смотрел в эти глаза, вдруг медленно произнес:
– Ее зовут Жоан, вас тоже. Она мне не верит, вы верите…, поэтому я остаюсь с вами. Если, по вашей логике, вы верите, значит, сможете полюбить. Все очень просто!
Она улыбнулась и спокойно внимательно на него посмотрела.
– У вас детские представления о любви, – мягко сказала Жоан, – если бы все было так просто… Кофе понравился?
– Очень! – ответил он, вставая, – никогда не пил такой чудесный кофе. Вы волшебница, Жоан.
– Спасибо, – улыбнулась она, тоже вставая. Потом она проводила его до входной двери, открыла ее и замерла у порога. Франк обернулся.
– А вы действительно не хотите выбросить тот старинный буфет?
– Не хочу, – ответила она.
– И у вас действительно никого нет?
– Луи… Франк… У вас все будет хорошо. Вы обязательно помиритесь. Все получится. Прощайте.
– Прощайте, – ответил он. Хотел было уйти, вдруг задал еще один вопрос:
– Мы увидимся?
Она покачала головой и произнесла:
– Я не медиум. И будущего я не знаю.
Вдруг озорно улыбнулась и воскликнула: – Передайте привет Жоан! – с этими словами дверь закрылась.
12
Он снова поймал такси и, пока они ехали, внимательно смотрел по сторонам. Таксист включил радио и в салон ворвались звуки чудесной мелодии, давно забытой, но до боли знакомой. Когда-то в детстве его родители любили эту песню, и часто ставили ее на проигрывателе. Пела Далида. Франк взглянул на магнитолу, на месте которой увидел допотопное радио, из которого неслась музыка. Не было отверстий для дисков. Только радио. На панели не было навигатора, даже сотового телефона. Ретро такси, – подумал он. Снова посмотрел в окно. Там проезжали редкие машины, и он снова удивился, не заметив пробок, только сейчас понял, что по дороге едут странные авто. На таких ездили лет эдак сорок назад. Никаких новомодных моделей не заметил. Ретро машины! Люди шли по тротуарам не торопясь и не толкаясь. Они были одеты в старомодную одежду. Не было голых пупков, драных джинсов, какие теперь были в моде, пирсинга и татуировок, диковинных причесок у молодежи, только консервативные наряды, длинные юбки и платья у женщин и строгие пиджаки и плащи у мужчин. Ретро-парижане! На домах не сверкали, переливаясь неоновым светом, рекламные растяжки, только старомодные плакаты и вывески. Ретро-Париж!
– А какой сейчас год? – вдруг спросил он таксиста. Тот спокойно невозмутимо ответил:
– 2014, месье!
Это был пожилой таксист. Видимо, за долгие годы работы он насмотрелся всякого и привык ничему не удивляться.
– Вы уверены? – снова спросил Франк.
– Конечно. Сейчас октябрь 2014 года… Мы приехали, месье. С вас 25 франков.
Он остановился у ветхого одноэтажного строения и повернул рычажок механического счетчика, на котором замерла цифра 25.
Это последнее, что он решил сделать, прежде чем коснуться ручки дьявольской двери. Неподалеку заметил телефонную будку и направился к ней. Он давно не пользовался таксофоном. Собственно, за ненадобностью они несколько лет назад исчезли с улиц Парижа. (У всех давно были сотовые телефоны). Но на этой улице такая будка сохранилась. Он вошел в нее, прикрыв за собой дверь, и теперь с недоумением разглядывал телефонный аппарат, вспоминая, как им пользоваться. Наконец набрал номер и опустил в отверстие мелочь, которую на сдачу ему дал таксист. Раздались гудки и Франк с облегчением вздохнул. Ретро-телефон работал!
– Мама, это я! – воскликнул он.
– Луи, дорогой!? Что случилось?
– Мама, как ты?
– Все в порядке! – услышал он ее удивленный голос. – Что произошло?
– Нет, ничего, – только и смог вымолвить он.
– Я же слышу, у тебя встревоженный голос! – продолжала она.
– Все хорошо, мама. Как твои дела?
– Почему ты спрашиваешь?
– Вполне естественный вопрос.
– Но, ты мог задать его полчаса назад, когда уходил… Луи, мальчик, ты себя хорошо чувствуешь?
– Конечно, мама.
– Конечно?! Ты плохо позавтракал! Ты много работаешь! Кстати, хорошо, что позвонил. Вечером, когда будешь возвращаться из редакции, купи в лавке козьего сыра, я приготовлю твой любимый салат.
– Салат?… Это тот – с сыром, помидорами и кукурузой?
– Конечно! А какой еще? Или надоел?
– Нет, мама, нет. Это замечательный салат. Ничего вкуснее я не пробовал.
– Наглый врунишка! И когда уже появится женщина, которая будет тебе готовить,… а мне рожать внуков!
– Мама!..
– Все! Умолкаю! Знаю, что ответишь! Не лезу, не сую нос, ничего не говорю. Твоя жизнь! Вечером жду тебя с сыром!
– Хорошо, – пробормотал он.
– С папой говорить будешь?
– С папой?! – он был потрясен.
– Постой!.. Он пьет кофе, читает любимую “Франс Суар” и машет рукой. Не до нас ему, Луи! До вечера, мой мальчик!
– До вечера, мама… Пока.
– Пока… Луи, а ты зачем позвонил?
– Так. Хотел спросить, что нужно купить.
– Уже забыл?!!! Сыра! Триста грамм козьего сыра! – возмущенно воскликнула она.
– Забыл, – пробурчал он.
– Ох! Пожалуй, я куплю сама. Пока, Луи!
– Пока.
Он стоял совершенно изумленный. В эту минуту где-то далеко в Провансе на кухне квартиры, где прошло его детство, сидел отец. Он читал “Франс Суар”, (газету, которая обанкротилась и была закрыта пару лет назад) и пил кофе. Отец, который ушел из жизни год назад.
13
– Все? Набегались?
– Я хотел…
– Мне наплевать на то, что вы хотели. Если пришли, давайте работать и не задавайте лишних вопросов. Или до свидания!
Франк замолк.
– Ну и что вы можете, журналист Луи? Чему вас научила жизнь? Сколько вы стоите?
Франк промолчал.
– О чем вы писали, какие вам доверяли темы, в каком отделе работали?
Франк снова промолчал.
– Какой репортаж у вас был последним? О чем?
– О зоопарке!
Дойл презрительно пробормотал:
– Господи, с кем я связался… Берите ручку, бумагу и садитесь к столу, – сухо произнес он. Франк сел и взял из подставки ручку.
– Бумагу.
– Что?
– Писать на чем будете? Бумагу берите!
– Ах да. Бумагу.
– Итак, интервью. Слушаю вас? – спросил Дойл. Франк продолжал молчать, уставившись в стол.
– Что вы молчите, месье журналист? Спрашивайте!.. Вы онемели?
– Не смею задавать лишних вопросов! Вы же сами только что об этом просили.
Дойл, скривив лицо в злорадной гримасе, проворчал:
– Так задавайте их по-существу.
– Мне нужен врач.
– Что?
– Мне срочно нужен врач.
– Что с вами?
– Я только что разговаривал со своим отцом.
– Ну и что?
– А то, что уже год, как он ушел из жизни.
– Да?… Такое иногда случается. Так радуйтесь!
– Мне нужен психолог или кто там бывает еще…
– Вы думаете, что сошли с ума?
Франк промолчал.
– Поверьте мне на слово, с вами все в порядке. Скорее, это мир вокруг нас сошел с ума. Скоро вы все поймете.
– Но…
– Я не желаю больше слушать ваши бредни. Работать! Слушаю вас! – прикрикнул Дойл.
– Извольте, – пробормотал Франк и задумался.
– Где и когда вы родились? Как прошло детство? Где учились? Кто ваши родители?
– Банально и не интересно, – покачал головой Дойл. – Пишете о великом человеке, а спрашиваете ерунду.
– Детство по-вашему ерунда?
– Детство, – задумался Дойл, – хорошо, пишите:
До семи лет жил в Ирландии, где и родился. Отец – мясник, мать портниха. Брат отца переехал в Америку, а через несколько лет позвал нас к себе. Он был торговцем зерна и успел сколотить небольшое состояние… Учился в школе,… в нескольких школах. Родители постоянно меняли места работы. Времена были тяжелые. Мы часто переезжали. Мой дядя не мог содержать нашу семью, поэтому приходилось много работать. Что еще?… Потом колледж. Там я начал писать. Отец хотел, чтобы я стал адвокатом. Учебу не закончил, отправился в военное училище, а потом, когда исполнилось 18, попал на фронт. Шел 1945 год. Западная Германия. Там служил писарем при штабе. Кампания продолжалась недолго, нас скоро вернули, после чего из армии ушел…
– Я не успеваю!
– Что?
– Вы не дадите мне нормальную ручку? Я не могу этим писать!
– А эта чем не подходит?
– Из нее вытекают чернила! Вот, капля упала на бумагу…
– Капля?! Это, юноша, не капля, а клякса. Вы не знаете такое понятие?
– Дайте, пожалуйста, мне нормальную ручку. Шариковую. Я не могу этим писать!
– Пиши, двоечник! Выводи свои каракули! Учись!.. Капля!
– Вы издеваетесь?
– Эти кляксы не гнушались ставить на свои рукописи Байрон или Пушкин! Капли! Пиши! Журррналист! – зарычал Дойл.
– Средневековье какое-то! Вы мне еще дайте гусиное перо! – пробормотал Франк.
– Так, продолжим… Детство… К черту детство… Даю вам пятнадцать минут. Перепишите начисто, сформируйте фрагмент и покажите мне. Хочу знать, на что вы способны!
– Это скоро пройдет? – вдруг спросил Франк.
– Что?
– То, что происходит со мной. Когда это пройдет? Может быть, мне подсыпали галлюциногены? Это ваша работа? Когда вы сделали это?
– Еще слово и я выкину вас на улицу.
– На улицу?… Нет!!!.. Вы что-то знаете, но скрываете.
– У вас пятнадцать минут! – с этими словами Дойл вышел из комнаты.
Ровно через пятнадцать минут он вернулся.
– Давайте, – проворчал старик, брезгливо взяв в руки бумагу, – какая мазня! – и начал медленно вслух читать:
Детство гениального писателя середины 20-го столетия было далеко не безоблачным. Он родился в Ирландии, где его взору представали бескрайние поля, заливы, покрытые призрачным туманом, облака, лежащие на полях и холмах. Это было сказкой малыша. Его волшебным миром. Семья имела небольшой, но стабильный достаток, жила в крошечном провинциальном городке, где был свой дом и работа, налаженная жизнь, но… И почему случаются эти но? К сожалению, сказки кончаются – таков закон! Его дядя, который несколько лет назад покинул родину, уехав на далекий запад, написал им письмо. Семейный совет был недолгим. А вдалеке брезжила сказочная земля, которая манила и притягивала, она звала, давая надежду на безбедное будущее, заставляла бросить все и начать с самого начала. Американская мечта! Так они и поступили. Тем более что брат его отца к тому времени сумел сколотить неплохой капитал.
– Я не могу содержать твою семью, – сказал тот его отцу спустя две недели по приезду. Пора браться за дело.
И они начали искать работу.
– Я не могу больше размещать вас в своем доме!
И они начали искать жилье. А два брата-близнеца, еще недавно не разлей вода, теперь превратились в настоящих американцев, в жителей великой свободной страны, где каждый отвечал… только за себя. Запад оказался диким.
Они переезжали с квартиры на квартиру, пока не оказались в районе, где жила беднота. Возвращаться назад? Поздно. Дом был продан и на родине их не ждал никто. А деньги, привезенные с собой, к этому времени закончились. Снова тяжелый труд. Мать и отец с утра до вечера на работе, а малыш, которому всего семь лет, предоставлен самому себе. Он сменил не одну школу, но продолжал учиться. В толпе сверстников он выделялся высоким ростом и тщедушным телом, за что его часто били. Лицо его покрывали прыщи, а за это били особенно жестоко, но он учился за себя постоять. А как иногда хотелось наесться досыта, сходить в кино, познакомиться с девчонкой, но в кармане было пусто, а на лице все те же прыщи. Иногда, проходя мимо лавок, он хватал батон хлеба или яблоко и убегал, но его находили и снова били… Так прошли лучшие годы его детства. Потом колледж. К тому времени отец сумел заработать немного денег, и теперь все силы отдавал, чтобы вытащить сына с этого дна. Появились новые увлечения, привязанности. А как хотелось взять девчонку, завести в темный уголок, задрать ей юбку… Но снова этот несуразный рост, пустой карман и проклятые прыщи. Тогда юноша начал писать рассказы. И тут произошло чудо. Он больше ничего не хотел. Он мог написать себе и дикий Запад, который клонился к его ногам, и восхитительных юных дев, которые бросались в его объятия, а главное, мог написать богатство. Наконец у него было все. За неуспеваемость его выгнали из колледжа, а отец, узнав об этом, выкинул из дома. Так началась новая жизнь – он стал бездомным бродягой. Однажды, проходя мимо одного уважаемого ведомства, он увидел объявление о наборе рекрутов в военное училище. Проблемы решались сами собой. Полный пансион и довольствие, крыша над головой, а писать он сможет везде! Так в шестнадцать лет он стал курсантом. А через два года их курс в полном составе отправили в Германию. Шел 1945 год. Ему исполнилось 18 лет. Как писал Курт Воннегут – это была война детей. Детство великого писателя на этом закончилось безвозвратно и навсегда…
Дойл положил бумагу на стол и медленно прошелся по комнате. Франк не видел его лица, но надеялся, что тот в бешенстве, и сейчас это интервью закончится, а вместе с ним и весь кошмар.
– Вы бывали в Ирландии? – вдруг услышал он.
– Нет.
– Тогда откуда вам известно про облака, холмы, ирландские туманы?
– Облака и холмы есть везде, – равнодушно ответил Франк.
– Сколько вам лет, юноша?
– Тридцать.
– Откуда вы все это знаете, черт побери? Я никому этого не рассказывал!
– Обычная судьба заурядной иммигрантской семьи.
Дойл какое-то время молчал, потом спросил:
– Что же, ничего серьезнее в вашей газете, чем писать о зоопарке, вам не доверяли? Были на подхвате?
– Я сам выбрал эту тему! – вспыхнул Франк.
– Сами? Зачем? Ничего интереснее не нашлось?
– Я писал репортаж о жирафе…
Дойл хрипло засмеялся.
– Да! О жирафе! О том, как его убили!
– Кто?
– Руководство зоопарка!
– Зачем?
– Он оказался лишним. Некстати родился. За ним некому было ухаживать, негде содержать и нечем кормить.
– Замечательно!
– А убили его на глазах детей, которые в этот момент были в зоопарке, а потом служащие при всех разрезали его тушу на части и скормили тиграм.
– Прекрасно!
А через два месяца этих тигров тоже убили.
– Почему?
– Расплодились. Их стало слишком много.
– А кому скормили их?
– Детям… То есть, посетителям. Теперь, почти при каждом зоопарке есть ресторан с меню экзотической кухни.
– Куда можно заранее позвонить и заказать мясо… розового фламинго?
– Что-то в этом роде.
– Розовый бифштекс!
– С розовой кровью.
– Что же, ваше интервью имело успех, прошло на ура?
– Его не поместили в номер.
– Почему?
– Сказали, что тема неактуальна. Это гуманно – убивать лишних животных.
– Гуманно?
– Ведь мы питаемся мясом свиньи или коровы, почему же нельзя убить носорога или слона?
– Вы согласились с этим?
– Что я мог сделать?
– А что вы сами думаете на этот счет?
– Наверное, они правы.
– И вы стали бы есть того жирафа?
– Я? Нет.
– Почему?
– Потому что у него было имя, потому что его любили, черт возьми, на него ходили смотреть тысячи людей.
– А потом зарезали… Оторвали голову, – пробормотал Дойл. – Скоро они начнут питаться человечиной, и делать это, как само собой разумеющееся.
– Вас так взволновала эта история? – воскликнул Франк.
Дойл ничего не ответил.
– Вас беспокоит судьба животных? А людей?
Дойл испытующе на него посмотрел, продолжая молчать.
– Вы держите меня в заложниках?
– Я здесь не причем. Вы оказались заложником ситуации, не более того… Так. Дальше вы будете писать сами, я буду только предоставлять необходимые факты, а потом проверять… Где вы учились?
– На журфаке.
– Хорошо.
– Что делать с этим? – и Франк показал на лист бумаги с его писаниной.
– Оставьте. Только вымарайте кусок с Куртом. Не трогайте этого парня. Наша история не имеет к нему никакого отношения… Все. На сегодня хватит, ступайте к себе, завтра продолжим, – и он повернулся к стене, где висело множество фотографий.
14
– Я посмотрел ваши каракули за те три дня, которые вы у меня провели. Пишите аккуратнее – невозможно читать! – заявил Дойл.
– Я не могу писать этой ручкой, – вспыхнул Франк. За это время он успел возненавидеть этого занудливого старика и уже с трудом его переносил. Каждый день с утра до вечера они проводили в доме писателя. Никуда не выходили. Даже еду им приносили из ресторана. Ели они на убого обставленной кухне. Во время трапезы старик молчал, равнодушно съедая то, что было в тарелке, и не обращал никакого внимания на Франка. А потом они возвращались в кабинет, где он продолжал наговаривать истории из своей жизни. Иногда Франку казалось, что он потерял счет времени. Он чувствовал себя лучше и уже начал забывать кошмар тех дней. Видимо, то были последствия болезни, – думал он, – а, может быть, пора отсюда сбежать? Уйти, не попрощавшись?!
Но что-то ему подсказывало, что делать этого пока не стоит. И от своего дикого положения он бесился все больше. Так или иначе, во всем произошедшем, несомненно, виноват старик, он знал это точно! Вчера вечером Дойл все перечитал, оставил пару листов и со словами: – К черту детство, к черту проклятую войну, – порвал кипу исписанных страниц, бросив их в корзину, а сейчас грозно на него смотрел и ворчал:
– Вы разучились писать?
– Да. Уже десять лет я печатаю на клавиатуре.
– Учитесь заново.
– Неужели трудно поставить на этом столе компьютер?
– Компьютер? – презрительно буркнул Дойл. – У меня нет компьютера. На кой черт он мне нужен?
– Купите. Неужели вы себе не можете этого позволить?
– Перебьетесь.
– Тогда пишите сами.
Дойл зло на него посмотрел, но ничего не сказал.
– Нет компьютера, нет шариковой ручки… Почему у вас нет ни одной книги? Пустые полки! Интересно, чьи книги должны здесь стоять? Кто удостоился такой чести?
– Мои, – выдохнул Дойл.
– Ваши? Вы написали что-нибудь еще?
– Нет!
– Нет!? А знаете, вы могли бы поставить сюда свою книжку. Одну! А можно много своих книжек с одним и тем же названием. Получилось бы очень красиво. Сюда их поместилось бы не менее тысячи! Кстати, почему вы больше ничего не написали? И куда вы исчезли на целую жизнь? О вас полвека никто ничего не слышал! Говорили, что вы покончили с собой или куда-то сбежали. А может быть, вы преступник?… Убийца? Да, убийца! Совершили ужасное преступление и скрылись! Как я раньше этого не понял! А теперь и меня втянули в свои дела!
– Сегодня ты слишком разговорчив, Луи. Осмелел? Опережаешь события. Твое дело не болтать, а писать…
– Господин, Рональд Дойл! Вы писатель с мировым именем. Зачем я вам нужен? Вы можете сами все написать, а заставляете это делать меня… Потом все рвете! Это уже не интервью, а целая книга! Мы так не договаривались! Может, пора закончить с этим и все мне объяснить?
– Закончили! Идите.
Франк замолчал, уставившись в стол. Вдруг испуганно пробормотал:
– Куда?… Нет.
– На чем мы остановились?
– На компьютере!
– На чем в прошлый раз мы остановились? – сухо повторил Дойл.
– На звонке из редакции.
– Пишите…
Этот звонок для него стал полной неожиданностью. Ему предлагали прийти в редакцию и поговорить о сотрудничестве. К этому времени он уже успел написать несколько десятков рассказов, которые иногда покупали местные газеты, но говорили почему-то о книге. Романов он не писал, и о какой книге шла речь, не понимал. Может быть, они хотят издать сборник? Все это до него дошло, когда он повесил трубку.
На такси он добрался до окраины города, с удивлением обнаружив большое круглое здание, которое сиротливо стояло на пустыре. Других строений здесь не было. Он и не догадывался, что в их городе есть такое современное большое здание. Оно напоминало стадион с множеством входов. Он медленно зашел в подъезд, над которым висела табличка:
“Новая литература”.
Его встретил молодой человек. Он выглядел немногим старше его. Мужчине было около тридцати. Тот с улыбкой предложил присесть, и долго, молча его разглядывал. Наконец воскликнул:
– Так вот вы какой? Совсем еще юный господин. Что же, это даже лучше. Надеюсь, мы быстро найдем общий язык. Меня зовут Майкл. Давайте сразу же перейдем к делу. Мы хотим напечатать вашу книгу.
– Хорошо. Какие рассказы туда войдут? Вот все, что я написал, – и он положил на стол папку со своими работами.
– Нет! Мы будем печатать ваш роман! – весело отозвался тот.
– Но у меня нет романов, я писал только рассказы, эссе, фельетоны…
– Будет! Вы напишете роман, а мы его напечатаем!
Он с удивлением посмотрел на Майкла.
– А почему вы остановили свой выбор на мне?
– Я читал в газете ваши рассказы.
– Но я пока неизвестен. Вы готовы вложить деньги в…
– Да! Это очень хорошо, что вас не знают. Мы начнем с нуля. Очень скоро вы станете популярным писателем, а этот роман принесет вам славу. Главное, что вы чертовски талантливы, остальное наша работа.
– Но у меня пока нет замысла для большого романа.
– Он есть у нас.
– Я буду писать на заказ?
– Да!
– Но я привык писать только то, что хочу. Говорить о том, что меня волнует. Это мой принцип!
– Сколько вам платили за рассказы местные газеты?
– О!.. Десять… Нет! Тридцать долларов!
– Мы заплатим пятьсот! Кроме того, с продаж тиража вы будете получать процент. По рукам?
– Да!!!
Таких денег в своей жизни он еще не видел.
– А как же принципы? – засмеялся Майкл. – Я не хочу нарушать ваших правил. У вас свои представления о творчестве, не так ли? Мы можем обратиться к кому-нибудь еще…
Рональд покраснел, но быстро ответил:
– Ничего страшного. Я готов к работе!
– Вы готовы на все?
– Да!
– Что же, подпишите договор и начнем… А если вам не понравится тема, если вы не примете ее?
– Я приму все, что вам нужно. Вы сами сказали, что я талантлив, а значит смогу написать и телефонную книгу хорошим литературным языком. Устраивает?
– Это деловой разговор! – и Майкл протянул договор.
– Но тут написано имя Рональд Дойл? Здесь какая-то ошибка!
– Никакой ошибки! С этой минуты вас зовут Рональд Дойл!
– Но…
– Или что-то не устраивает? Вы же сказали, что готовы на все!
– Да!!!
– Вот и хорошо! – засмеялся Майкл. – А свое имя забудьте. Оно вам больше не понадобится никогда!
– Дайте мне! – сказал Дойл. Он увидел, что Франк закончил писать и потребовал у него рукопись.
– Держите. Можете рвать.
– Рвать? – пробубнил Дойл, читая. – Какая мазня!.. Нет, это мы рвать не будем.
– А как вас звали на самом деле?
– Не важно!
– Я беру у вас интервью! Почему вы не хотите мне сказать?!
– Не помню, забыл… Так, это мы оставляем… Продолжим!
– А теперь перейдем к главному! – воскликнул Майкл, вставая из-за стола. Он медленно прошелся по комнате, немного помолчал, собираясь с мыслями, потом энергично заговорил:
– Это будет непростой роман. Главный герой будет шагать по жизни с широко открытыми глазами, и смотреть по сторонам, словно видит все впервые! Здесь будет и любовь, и страсть, отношение мужчины и женщины. Семья. Да, черт возьми, семья. Матери, братья и сестры. Тот маленький мир, в котором мы рождаемся и живем. Религия. Человек будет ходить по огромному городу, величиной с планету, и смотреть, как золотятся на солнце купола, как отбрасывают тени величественные готические соборы или буддистские храмы, где тысячи, миллионы страждущих молятся своим богам. Будет детство и юность, отрочество, зрелость и старость. Школа! Непременно школа, как колыбель, откуда мы выходим обновленными, прозревшими, и смело, уверенно шагаем по жизни. На страницах вашего романа должны пастись слоны, на которых зиждется вся наша жизнь. Их соберется огромная стая, великое множество, и эти благородные животные будут смело шагать, сминая все на своем пути.
