Олег Ёлшин
Anthropos phago
Франк долго молчал. Он вжался в спинку и крепко сжимал подлокотники кресла. Он сходил с ума. Теперь он знал точно, что назад дороги нет. “Вы останетесь там один, и вам никто не поможет”, – вспомнил он слова Блэйка.
– Не тряситесь, пока наш разговор не закончится, с вами ничего не сделают. Вы имеете право на свое интервью. Последнее. Вы же так этого хотели, не правда ли? – и Дойл усмехнулся.
– Откуда вы обо мне узнали? – вырвалось у него.
– Мне доложили, что в агентство пожаловал мой внук. Малыш Блэйк все правильно рассчитал, только он не знал, что существую я, думал тот клон – единственная версия Рональда Дойла, как и не знал, что у меня нет внука. Эта наркоманка и пьяница не родила никого.
– Вы о своей дочери?
– У меня нет дочери и никогда не было, – пробормотал Дойл. Только теперь Франк смог оглядеть комнату – глаза его привыкли к полумраку и резкому свету настольной лампы. Повсюду были расставлены статуэтки, старинная мебель, на стенах висели картины. И пыль… Она была повсюду. Но не это его сейчас волновало. За спиной Дойла виднелась стена, которая была увешана полками, а на них стояли книги. Их было очень много, и если приглядеться, можно было заметить, что название у всех было одно. Это была единственная книга писателя Рональда Дойла. Она сотни раз переиздавалась, была переведена на многие языки, и вся эта гигантская библиотека находилась здесь. Вдруг Франк по привычке перевел взгляд налево, где у того Дойла в том Париже на стене находились фотографии дочери. Заметил множество рамок. Их были десятки, но все они зияли пустыми глазницами. Ни одной фотографии там не было. Напоминало иконостас, только без икон.
– Но почему? – вдруг воскликнул он.
– Потому, – ответил Дойл, проследив за его взглядом.
– Не хотите отвечать?
– Отвечу. Вы же берете у меня интервью. Это не моя дочь. Та шалава родила ее от Майкла. В далекие пятидесятые она частенько наведывалась в город и встречалась с ним. Там и нагуляла.
– Откуда вы это знаете?
– Майкл сам мне в этом признался лет двадцать назад, когда был слишком пьян. Потом все отрицал, но было поздно. Я дал поручение медикам, и те расставили все по своим местам.
– Поэтому вы его убили?
Дойл какое-то время молчал.
– Не я. Он сам. Я лишь предложил ему маленькую капсулу, и он не смог мне отказать. Мы же были друзья! – и он зловеще захохотал, – потом добавил, – Майкл достаточно выпил моей крови. Захлебнулся, мерзавец.
– Дороти вы тоже убили?
– Зачем же? Забрал у нее все, что ей не принадлежало, и на старости лет выкинул на улицу. Она мне никто.
– А дочь? Ее дочь?
– Говорят, спилась. Долгое время принимала наркотики. Дурная кровь. Не моя… Мне все равно, черт возьми, меня не интересуют эти порочные женщины, – громко и четко выкрикнул он. – Что вы еще хотите узнать, месье Франк?
– Меня вы тоже убьете?
Дойл улыбнулся, его глаза отражали отблески огня, идущие из камина, и напоминали две свечи, стоящие у кладбищенской плиты. У Франка проступил на спине пот. Сейчас решалась его судьба.
– А вы как думаете?… Страшно?… Вы зашли слишком далеко… Не бойтесь – это совсем не больно. Вы кое-что потеряли, – и он показал на маленькую капсулу, которая лежала на столе. – Две минуты и все будет закончено… Страшно. Я понимаю… Вам всего тридцать. Вы никогда больше не увидите своих детей, жену. Они будут всю оставшуюся жизнь думать, что вы террорист. Будут стыдиться вас. Вы испортили им жизнь, месье Франк…
Он долго молчал…
А знаете,… у вас есть другой выход, месье журналист. Хотите работать у меня? – вдруг спросил Дойл.
– У вас? – опешил Франк.
– Да. Сделаете карьеру, заработаете деньги. А в той жизни вы никому не нужны – согласитесь. Даю вам последний шанс. Я не зверь.
– Да, вы не зверь, – пробормотал Франк.
– За кого вы меня принимаете, черт возьми? – засмеялся Дойл. – За всю свою жизнь я и мухи не обидел. Я писатель, и вы знаете это. Вы тоже писатель. У вас, как и у меня, написана книга. Единственная и последняя. Кстати, вы талантливый человек, месье Франк. Мне такие люди нужны.
– Я не буду на вас писать, – неуверенно воскликнул Франк.
– Писать больше ничего не нужно, это бессмысленно. Идите в агентство, вас обучат, потом дадут отдел, станете человеком. Что-то смущает? Вы же видели – у меня работают милейшие люди. По рукам?
– Нет, – прошептал Франк.
– Не понял?
– Нет, – повторил он.
– Да, вы просто безумец! Кем вы себя возомнили? Что вы можете и на что надеетесь? Если бы вы ушли отсюда, что вас ждало бы там?
– Я просто хочу вернуть свою жизнь, которую вы у меня отобрали.
– Зачем? Что вы будете там делать? Кому вы нужны? Вы знаете, что вашу книгу никто не прочитает. Вас не возьмут на прежнюю работу. Вы даже не знаете, что происходит с вашей женой за время вашего отсутствия. Может быть, она давно нашла себе другого.
– Откуда вам это известно? Этого не может быть.
– Бывает всякое, – проворчал Дойл.
– Не судите по себе.
– А вы наглец!
– Зачем я вам нужен?
– Мне жалко вас, Франк. Просто хочу помочь. Вы родились не в то время.
– Ваш двойник тоже хотел мне помочь.
– Я не желаю больше ничего слышать о том ничтожестве! – заорал он и осекся. Потом эти двое долго молчали.
– Кажется, я начинаю понимать, – наконец пробормотал Франк. – Пригласив меня к себе в агентство, вы хотите оправдать свою жизнь. Не так ли?
– Мне не нужно ни перед кем оправдываться!
– Можно просьбу, мистер Дойл?
– Да.
– Мы можем говорить друг другу только правду?
Тот улыбнулся.
– Вы не ответили.
– Последнее желание? Хорошо.
– Помните ваш давнишний разговор с Майклом? Тогда ему было всего 32 года. Вы ему сказали: «Так или иначе, придет твое время, ты станешь старым и ненужным. Что ты будешь делать, о чем будешь думать? Как будешь уходить туда, после того, что натворил? За все придется отвечать.»
Помните? Что вы скажете на это? Или ваше время еще не пришло?
– Иди ты к черту со своим допотопным мышлением! – засмеялся Дойл. – Это я ненужный? Кто тебе это сказал? Кто ты и кто я? Что сделал ты в своей жизни? Написал книжку под диктовку, которую никто не прочитает? Что у тебя есть еще? А чего добился я?! Прожил за свой век две жизни!
– Первую вы тоже прожили под диктовку. А вторая – ради чего она? Зачем вам это агентство? Чего вы добиваетесь? Зачем эти ложные идеи? Они порочны, и вы знаете об этом. Это вы говорили, что есть другой закон, – и он поднял палец кверху.
– А ты не понимаешь? – все больше заводился Дойл.
– Нет.
– Это бизнес. Просто бизнес.
– И всего-то? И это ваши принципы? – Франк был потрясен. Он широко открытыми глазами с изумлением смотрел на старика, словно видел его впервые, и Дойл заметил этот взгляд.
– Всего-то? Да, мой клон Рональд был прав, когда называл тебя идиотом! – уже кричал Дойл. – Ты не можешь понять, что такое власть?! Это контроль практически за всеми государствами на планете. Мы контролируем цены на нефть, на золото, на пшеницу, черт возьми. На любое дерьмо! Контролируем курсы всех национальных валют. Мы можем устроить кризис военный, экономический, какой угодно в любой точке на планете. Это триллионы долларов! Всего-то? Мальчишка! Щенок! Всего-то! Ты в своей жизни видел хотя бы один миллион. А миллиард?…
И тут Франк захохотал. Он смеялся и остановиться уже не мог. Его трясло, слезы катились из глаз. Он раскачивался из стороны в сторону, желая что-то сказать, махал рукой, хватался за грудь. Его уже трясло. Это была истерика…
Неожиданно пришел в себя и горячо воскликнул:
– Все эти россказни о правах человека, о демократии, о свободе личности, о священных целях, о миссии, черт возьми, блеф? Все это только ради денег? Какое убожество! Великий писатель! Гений! Обыкновенный толстосум! Какой печальный финал!
– Убожество? – уже рычал Дойл. – Так было всегда! Во все времена! Так было на протяжении тысячелетий. Только раньше никто не мог контролировать всю планету, а мы сможем. И очень скоро. Осталось разобраться всего с несколькими государствами и мы победим. Осталась ерунда!
– А что потом?
– Что? – и он осекся.
– Сколько у вас денег?
– Не твое дело… Триллионы! Больше, чем у любой развитой европейской страны!
– Сколько вам лет, Рональд Дойл? Что будет потом?… Я все понял, – вдруг прошептал Франк. – Я понял. Вас тоже не хотят Туда забирать. Вам страшно. Вы тоже пытаетесь обмануть Бога, но у вас ничего не получается. Вы не устали? А вы знаете, как он хотел умереть, как был счастлив, когда отправлялся туда. Хотите, я вам расскажу?
Франк вскочил, продолжая говорить.
– Я был с ним рядом. Он умер у меня на руках. В тот день он надел на себя самый приличный костюм, галстук. Казалось, это был лучший день в его жизни! Задуматься только – день, когда человек получает право умереть – лучший. Это как нужно было жить? Какой кошмар. Какое убожество! Мечтать о смерти, десятилетиями ждать ее, молить Бога и не находить…
Вдруг Франк замолчал, в ужасе глядя на Дойла. Казалось, тот задыхался, старик начал стучать кулаком по столу, другой рукой хватаясь за грудь.
– Да! – наконец через силу застонал Дойл, как раненый зверь. – Меня тоже не хотят видеть Там. Меня не берут Туда, дьявол тебя побери. Будь ты проклят, мальчишка. Что ты можешь понять?… Если бы кто знал, сколько я сделал и как устал… Сколько я боролся, через что прошел…
Вдруг Дойл стал совершенно спокоен. Он взял со стола капсулу и начал крутить ее в руке. Долго молчал так, потом снова заговорил:
– А ты жестокий человек, месье Франк. Нельзя говорить людям такие вещи. Ты закончил? Что же – теперь скажу я… А, знаешь что? Я не буду тебя лишать жизни. Это было бы слишком просто! Банально! Какая-то пилюля, две минуты и все! Живи. Но там ты не сможешь ничего. Беда твоя в том, что ты талантливый человек, а, значит, не сможешь просто так сидеть, выполняя бессмысленные обязанности. Талант – это не только дар свыше, это крест, это проклятье. Ты почувствовал, что он у тебя есть, как вампир чувствует запах крови, и деваться от этого некуда. Всю свою жизнь ты будешь мучиться, как и я. Будешь хотеть исполнить свою дурацкую миссию, только тебе не дадут. А по-настоящему жить будут лишь те, кто работают у меня. Остальные чернь, рабы, мясо на бойне. Только нашим богам ты должен молиться. А не сможешь – похоронишь себя заживо. И не дай тебе бог прожить такую долгую жизнь, как я. И выход у тебя будет только один,… нет два – сойти с ума или покончить с собой – третьего не дано. И пока живо наше дело – тебе не будет места в этом мире. Ты даже не сможешь родить ребенка, потому что ты мужчина…
Дойл замолчал. Было видно, как он устал. Но собрался с силами и снова заговорил:
– А я. Что я? Буду продолжать жить. Если меня там видеть не желают, если не пришелся ко двору, значит, останусь здесь. Придумаю что-нибудь, начну третью жизнь… Все, месье Франк. Как ты понимаешь, рукопись остается у меня. Надумаешь ее восстановить – знаешь сам, у тебя жена, дети. Надумаешь увести семью к Блэйку – я тебя предупредил, отвечать за это придется тебе. То, что произойдет с ними в том парке, будет на твоей совести. Живи в этом счастливом мире. Радуйся. Скоро здесь наступит настоящее веселье.
Дойл замолчал, он безвольно сидел, уставившись прямо в стол. За его спиной в свете отблесков огня камина мерцали пестрые обложки книг, на другой стене висели рамки. Их было великое множество, они были разных размеров и форм, инкрустированные серебром и золотом, бриллиантами, только ни одной фотографии в них не было.
– Все, ты мне надоел. Ступай прочь, и чтобы я больше тебя не видел…
Франк оцепенело замер.
– Я сказал, вон из моего дома! Иди в свою никчемную жизнь! Ты свободен!
Франк сделал несколько шагов к двери.
– Карусель, – вдруг услышал он за спиной.
– Что? – пробормотал он.
– Ничего. Ступай, – устало выдохнул Рональд Дойл…
40
Франк вернулся во Францию. Он поселился в недорогом отеле в пригороде Парижа. Денег, которые ему дал знакомый Блэйка, хватило бы на несколько месяцев, а дальше… Что ему делать дальше он не знал. Он не писал книгу, восстанавливая ее по памяти, не искал работу, он не мог вернуться к матери в Прованс, поскольку не хотел ее волновать, как не хотел находиться рядом с Жоан и детьми, боясь им навредить, зная, что за ним следят. В этом он был абсолютно уверен. К такому положению уже привык и теперь смиренно ждал. Ждал, сам не зная чего. Он даже не хотел пройти между двумя высокими деревьями в парке и попасть в другой Париж. Ему нечего было делать там без своей семьи. Он купил телефон, взамен того, что отобрал у него Блэйк, иногда звонил домой. Жоан поднимала трубку, но, узнавая его голос, бросала ее. А потом и вовсе ее не снимала, глядя на определитель номера. Говорить с ним она не хотела. Теперь он был в черном списке. Несколько раз он приезжал на свою улицу и, прячась за остановкой автобуса, наблюдал за окнами своей квартиры, видел, как по утрам Жоан выводит детей, сажает их в машину, отвозит в школу, а вечером возвращается. Нет, он не следил за ней, но видел, что у нее никого нет. Дойл подло обманул его. У Жоан были только дети. Ее дети, и его. Но приближаться к ним он не решался, боясь навлечь беду. Так продолжалось месяц.
Париж ярко осветился разноцветными гирляндами, засиял улыбками прохожих, замелькал предпраздничной суетой. Скоро Рождество, а потом Новый Год. Люди соберутся в шумные компании или просто семьями и будут отмечать праздники, которых ждали целый год. Прохожие на улицах тащили, перевязанные пестрыми ленточками, коробки, авоськи с продуктами. Очень скоро они приготовят угощения и все вместе усядутся к праздничному столу. И только он никуда не торопился, ничего не хотел, зная, что эти дни проведет один.
Однажды Франк проснулся в номере отеля и долго смотрел в потолок. Он вспомнил, что сегодня Сочельник. В этот день по традиции они с детьми каждый год ездили в парк и катались на карусели. Она горделиво сверкала праздничными лампочками, стояла нарядная, как невеста, зная, что сегодня в последний раз в этом году будет радовать парижан. А завтра снова закружится, начиная новый год, который принесет людям радость, и улыбки, и счастье. Принесет обязательно, потому что в такой день думать не хотелось ни о чем другом. Потом они забегали в какую-нибудь закусочную, ели сладости, запивая восхитительной апельсиновой газировкой, а после возвращались домой. Жоан уходила на кухню, откуда доносились удивительные запахи, а они прыгали на большой диван и гадали. Сочельник, а значит то, что сегодня нагадаешь, в следующем году обязательно исполнится. И уже поздно вечером все садились к праздничному столу…
В номер постучала горничная. Он оторвался от своих мыслей и возмущенно воскликнул, открывая дверь:
– Мадам, еще только десять часов утра.
– Завтра Рождество, месье. Можно я уберусь сейчас? До вечера еще столько нужно успеть, – и улыбнулась.
– Хорошо, через десять минут я уйду завтракать, приходите.
– Спасибо, месье. А где вы будете отмечать Рождество? – почему-то спросила она.
– Здесь.
– Один?
– Я никому не нужен, мадам.
Она немного подумала и произнесла:
– Так не правильно. Еще только десять часов утра. Время есть, до вечера вы обязательно найдете себе замечательную компанию. У вас все будет хорошо… С наступающим, месье!
– И вас.
Он быстро собрался и подошел к двери, вдруг услышал звонок телефона. С недоумением достал его. За этот месяц ему никто не звонил, да и не мог позвонить. Он действительно никому не был нужен. Вдруг понял, что это Жоан. Это был ее номер!
– Франк?
– Да.
– Франк, прости меня.
– И ты меня.
В трубке повисла тишина.
– Приезжай, – прошептала она.
– Конечно…
Он был озадачен.
– Что-то случилось?
– Я прочитала твою книгу.
– Книгу?!
И снова долгая пауза разлучила их. Он подумал, что сошел с ума. Потом закричал:
– Где ты ее взяла? Кто тебе ее дал? Это опасно! Эти люди…
– Купила в магазине, – просто ответила она.
– В каком? – ужаснулся он.
– Она продается во всех магазинах Парижа. А ты не знал?
– Нет!
– О тебе пишут во всех газетах.
– Не знал, – пробормотал он.
– Франк, прости меня, – снова тихо прошептала она.
– И ты меня…
– Ты в Париже? Ты приедешь. Ты скоро?
– Лечу, – вдруг замер, – ты ее прочитала?
– Да.
Он немного помолчал.
– Но,… в том Париже у меня была…
– И что?
– Ты меня не ревнуешь?
– Глупый, я не могу тебя ревновать к самой себе. А хочешь…
– Что?
– …хочешь, я брошу свой банк и пойду работать в зоопарк?
Он засмеялся.
– А хочешь, я выброшу из квартиры всю мебель и оставлю только дедушкин шкаф?
– Ты сумасшедшая! – уже хохотал он.
– Приезжай, Франк, мы тебя ждем!
– Да! – закричал он.
Франк вскочил и кинулся к двери. Столкнулся с горничной. Та с изумлением на него посмотрела. Он схватил ее за щеки, притянул к себе и чмокнул прямо в губы.
– Месье? – не поняла она.
– Ваше предсказание уже сбылось! Вы чудо!
– Не я, месье. Сегодня Сочельник. Сегодня предсказания сбываются все, даже самые невероятные. С наступающим!
– И вас!
Он уже летел по ступенькам вниз. Быстро рассчитался за номер и кинулся на улицу, потом заскочил в первый попавшийся книжный магазин и замер у полки. Вдруг услышал:
– Месье!.. Это вы?… Дайте пожалуйста автограф!.. И мне!.. И мне!..
Его уже окружала толпа. Он неумело черкал на чьих-то страницах, потом бросил на прилавок деньги и заорал продавцу, перекрикивая толпу:
– Дайте мне книгу.
– Вашу? – улыбнулся тот.
– Конечно! – воскликнул он.
– Месье, денег не надо, для нас это большая честь. Возьмите, это подарок к Рождеству.
– Спасибо.
Он отбежал от магазина всего на несколько шагов и в нетерпении замер, книга жгла ему руки. Прямо посреди тротуара раскрыл ее и начал листать. Все походило на правду, ничего не было переиначено и переписано, изменено. Долго так стоял и листал. Потом добрался до конца, обнаружив еще одну главу. Ее он не писал. Он не мог ее написать, потому что все происходило в страшном замке, откуда он чудом вырвался на свободу. Кто-то слово в слово записал их разговор с Дойлом. Словно тогда их подслушивали или снимали на камеру. Неужели… Он снова открыл первую страницу. Там стояло название – “Чертова карусель”. Почему – чертова? Почему карусель? Так он книгу не называл. Он вообще никак ее не назвал. К тому времени он еще не успел придумать названия. “Чертова карусель”, – снова прочитал он. Потом долго с недоумением смотрел в самый низ титульной странички, где было написано, что тираж книги составляет… семьдесят миллионов экземпляров, дальше шел длинный список стран, на чьи языки она была переведена и где сейчас продавалась, а в самом начале шло предисловие, подписанное знакомым именем. Имя это было – Рональд Дойл.
41
И закружилась карусель в сумасшедшем вихре, в безумном безудержном порыве. Восторженные крики детей и взрослых слышны были в самых отдаленных уголках парка, они стелились по земле, взмывали в вышину, уже неслись над сиятельным Парижем, который торжественно мерцал иллюминацией, бесконечными вереницами гирлянд, и готовился встретить незабываемый праздник, который почти наступил. А эти четверо сходили с ума. Они снова и снова заскакивали на лошадок и слоников, на ослов и жирафов, потом карусель останавливалась, и они бежали за билетами.
– Почему нельзя сразу купить много билетов и не слезать с карусели? – наконец не выдержал он.
– Нельзя! – серьезно ответила Жоан, и он понял, что другого ответа и быть не могло. Нельзя и все!
Сейчас Жоан напоминала ему ребенка. Она сидела на лошадке, крепко обхватив ее за шею, а глаза ее светились от счастья. Оборачивалась, махала им рукой и вновь на белом скакуне уносилась прочь. Он плелся следом на несуразном ослике, а дети, забравшись в большой паровоз, преодолевая встречный ветер, уверенно пробивали себе дорогу. Вдруг Франк неподалеку увидел знакомую фигуру и, когда круг закончился, сказал Жоан:
– Я ненадолго отойду.
– Куда?
– Куплю газированной воды.
– Хорошо, милый – мы будем ждать тебя здесь.
И снова знакомая скамейка, а на ней Блэйк.
– Что вы здесь делаете? – удивленно спросил Франк.
– Пришел вернуть вам это, – с этими словами он протянул телефон и водительское удостоверение. Франк взял документ и повертел его в руке.
– Вы возвращаете мне мою жизнь?
– Нет, месье Франк, вы сделали это сами.
Они немного помолчали. Потом Блэйк вынул газету.
– Что это? – не понял Франк.
– Прочитайте, – и показал на статью, где Франк увидел знакомое лицо. Фотография была крошечная черно-белая. А дальше мелким почерком шла короткая надпись – “На 87-ом году жизни скончался известный американский писатель Рональд Дойл”. Франк задумался, потом прошептал:
– Ему это удалось. Наконец его забрали. Он выполнил свою миссию.
– Миссию? Не знаю. Думаю, он снова обманул Бога. Откупился. Что же, это его судьба.
– Вы пришли сюда. Это не опасно?
– Сейчас им не до меня. После известных событий в агентстве произошли некоторые изменения. Они вынуждены изменить политику своей деятельности.
– Как?
– Не знаю. Сейчас это досье читают во многих странах мира…
– Досье?
– Извините… Вашу книгу. Теперь все снова зависит от людей. Только от людей. Тот редкий случай, когда это происходит. Обычно все решают за них. А воспользуются они правом жить по-другому или нет, покажет время. Только время.
Они снова помолчали. Вдруг Блэйк воскликнул:
– Вы ни о ком не хотите меня спросить?
– О ком?… Жоан? – вздрогнул он.
– Да.
– Что с ней?
– Вы забыли дать ей адрес Луи. Прованс – провинция большая.
– Откуда вы все знаете?
– Это моя работа.
– Да, забыл… Кошмар, – пробормотал Франк. – Что же делать?
– Ничего.
– Но вы могли ей помочь! Вы наверняка знаете, где живет Луи.
– Конечно.
– Почему же не сделали этого?
– Так было бы слишком просто. На следующий же день она отправилась на юг и объездила массу городов от Ниццы до Альпийских гор. Заходила во все редакции, во все газеты.
– И что?
– Нашла. Она сделала это.
– Что же Луи?
– Пойдемте, – и Блэйк встал со скамейки. Очень скоро они подошли к двум высоким деревьям и сделали еще несколько шагов.
– Посмотрите туда, – произнес Блэйк. И тут Франк увидел на карусели две знакомые фигуры. Это были Жоан и Луи. Франк замер. Он впервые в жизни видел свою абсолютную копию. Подойди ближе и посмотри этому мужчине в лицо, покажется, что смотришься в зеркало. Франк глядел, не отрываясь.
– Им хорошо вдвоем, – наконец пробормотал он.
– Да, – просто ответил Блэйк, – поэтому и не помог. Она все сделала сама. Зато теперь у нее есть свой маленький Париж.
Франк шагнул в сторону карусели, но Блэйк, взяв его за локоть, остановил:
– Думаю, не стоит им мешать, – произнес он.
– Да. Вы правы… Вы совершенно правы.
– Прощайте, месье Франк.
– Прощайте, мистер Блэйк. Бог даст – еще свидимся.
Тот немного помолчал, подумал, посмотрел на Франка и ответил:
– Не дай вам Бог. Живите в своем Париже. Путь и у вас все будет хорошо.
– Будет, все будет…
– Но помните одно. Если когда-нибудь вы опять услышите замечательные слова о толерантности, о свободе и правах граждан, значит агентство на умерло и все начинается с самого начала – болтовня, а потом войны и террор. Ну, это я так… Будем надеяться на лучшее. Прощайте!
Через минуту Франк вернулся к карусели, где его ждали Жоан и дети. Они с радостью его встречали, словно он исчезал на целую вечность.
– А где же вода? – удивилась Жоан.
– Что? – не понял он.
– Ты ходил за газировкой, папа! – воскликнул сын.
– Да, ходил, – пробормотал он.
– Ну и где она? – спросила дочь.
– Забыл… Ходил, чтобы ее купить, а потом забыл.
И все радостно засмеялись.
– Пойдемте, купим ее все вместе, – воскликнула Жоан. И они направились в дальний уголок парка. Вдруг Жоан тихо спросила:
– У них все хорошо?
– Да, – ответил Франк, – все хорошо.
– А у нас?
– И у нас теперь тоже будет все хорошо.
– Ты в это веришь?
Он немного подумал, посмотрел на детей. Те гордо шагали впереди, о чем-то радостно говоря и размахивая руками. Потом оглянулся на карусель, которая беспечно кружилась, переливаясь в свете ярких фонарей, сверкая гирляндами и праздничной мишурой. Она была великолепна! Она была божественна! Тогда он заглянул в красивые глаза Жоан и твердо сказал:
– Да.
