Олег Патров
Простые истории
Да и вдвоем с мужем побыть им не мешало, без свидетелей. Галка-то была почти не в счет, а вот бабка Дуня покою не давала. Раза четыре среди ночи туда-сюда шастала. Возраст сказывался, но памперсы пока одевать не соглашалась, хотя Татьяна предлагала.
– Будете спать спокойно. Вдруг запнетесь ночью за что-нибудь, упадете, – говорила.
– Ничего, я потихоньку. Я дорогу на ощупь знаю. Належусь еще на том свете, – отнекивалась та.
А в декабре еще одна беда пришла: увезли мать, бабушку Иру, в больницу с кровотечением, подержали два дня – и выписали.
– Доктор, что это было? – спросила Татьяна.
Врач покачала головой.
– Старость. Анализы придут позже, но я и без анализов уверен, что рак. Учитывая возраст и положение дел, нам не имеет смысла держать ее здесь. Все, что могу для вас сделать, вызвать машину и санитаров, чтобы вы ее увезли домой.
– Сегодня?
– Желательно да, у нас мало места. О результатах я вам сообщу. Звоните дня через два.
– А что дальше? Каков прогноз, если подтвердится?
– До сильных болей, она, может, и не доживет, а так колоть надо будет. Я вам дам направление, когда все прояснится. Поставите ее на учет, везти вам ее к нам не надо, сами сходите с бумагами.
~
Бабушке Ире решили ничего о ее болезни не говорить, а у той, то ли от лекарств, то ли от страха, в голове за эти два дня все перемешалось. Не может понять: то ли ездила куда, то ли ей все это приснилось. Ей и так давно по ночам мерещилось, что по комнате люди какие-то ходят, разговаривают, фонариком светят, а тут как сон наяву. Не сговариваясь, так и решили: будто и не было ничего.
– Что я, совсем сумасшедшая? – недоверчиво спрашивала бабушка Ира.
– Причем тут это. Просто кошмар. Мне тоже иногда снятся кошмары. Однажды приснилось, будто я снова с Антоном дерусь, помнишь, сосед наш, ты еще с его бабушкой, тетей Верой всё нас выгуливали, по очереди на скамейки сидели, сторожили…
– Хороший мальчуган был. И как это с ним стало?
– Кто же знает? Витьку с нижнего этажа помнишь? Еще тебе ящик спалил. Все говорили, хулиганом вырастит, недокормыш.
– Худой был страшенно. Его и в армию потому не взяли, – вспомнила баба Ира. – А откуда жир-то возьмется? На одних макаронах и картошке с матерью питались.
– Вот-вот, сейчас ничего, оправился немного. Правда, худой, как был, так и остался, но работает. На машине своей меня подвез недавно, случайно в магазине встретились. Жена у него такая дама. С маникюром!..
– Время как летит, – вздохнула бабка. – Как подумаешь, как тебя из роддома принесли, ты у меня на руках помещалась. Головка и ножки свесятся вот так, а вся на ладошке, а теперь вон какая!
– А что? На руках я и сейчас помещусь, смотри.
Галина шутливо прилегла на колени к бабушке, упершись в подлокотники кресла, чтобы той не было тяжело.
– Поместилась?
– Почти.
Посмеялись маленько, потом продолжили чтение.
«Старинная моя подружка, Ира, с днем рождения!
Здоровья тебе и пусть этот год будет лучше, чем прошедший!
Я так обрадовалась вашему с Галей посланию, что ругаться не стала за то, что вы меня заказным письмом заставили сутки волноваться, день не спать и ночь не есть. Я подумала, меня налоговая разыскивает. Видимо, совесть нечиста. Зато получила еще маленький плюс, так как из-за письма меня Витька отпустил домой с дежурства Лиды. Она эту неделю лежит в областной больнице на обследовании. Последние два месяца ей хуже и хуже, отвези в больницу с диагнозом «инсульт», но у нее больше ста не бывает давления. При многократных обследованиях определили что-то в основании мозга. Головы поднять не может, рука и нога повисли и сильнейшие боли. Сегодня сделали еще одну томографию и сказали: «Убирайтесь восвояси». Я как раз пришла с почты, и позвонил Витька, чтобы назавтра ничего не готовила. Что ему сказали, не знаю, но догадываюсь. Помочь не можем. Очередной раз расписалась наша медицина в бессилии. А то, что ты Лиду защищаешь, похвально, но я почему-то на каждое письмо отвечаю тут же, чтобы ни было. И сейчас вот плачу, но пишу и будто разговариваю. Ведь в горе лучшее лекарство – общение.
Я ей послала три письма, позвонила Света по моей просьбе узнать, что с ней. И она ответила: «Писать не хочу». Ну и маме вашей! Новости узнаю от других коллег с работы. Есть у нас там добрая душа, Ирочка. Вот уж не ожидала, что эта молодка такая участливая окажется. Звонит Света, звонит Рая и еженедельно переписываемся с Антониной. Нету днем времени, есть длинные ночи. Вот и вам спасибо, наговорилась, как меду напилась.
Перед Новым годом напишу ей, позвоню и, если она мне ответит, о себе поделюсь, а навязывать свои болячки не собираюсь. Это как игра в одни ворота. Твоя умная внучка скажет тебе, что я права. Правда же, Галя?
Ну а мои недоразумения оба, Матвей так и не пошел доучиваться, работает продавцом автодеталей и страдает, что невесты его бросают. Посоветовала я Свете поводить его к телеэкрану к передаче «Давай поженимся». Какие там требования! Два высших и три языка. Какие князья-графы и военные необыкновенные. А этому недоучке не хватает мозгов, чтобы понять, почему его бросают. Ну а Дима тоже не Дима-лапочка. Лапа сорок шестого размера, рост длинный, очень лохматый, из-за чего выглядит неряхой. В общем, вся семья у них такая, неряшливая, так как я там работаю уборщицей. И только Рая меня радует. Бывает, что ей очень холодно, что очень низкое давление или болит голова, все равно выходит хоть за хлебом, хоть просто вокруг дома пройти. А Дима лучше всех умеет водить Лиду в туалет, то есть водил. Теперь только памперсы. И погода меня испытывала на прочность. По утрам минус сорок, а мне надо ехать с пересадкой где-то час. Иногда примерзала к стене троллейбуса, а ноги к телу. Пару дней как потеплело: то есть днем двадцать, ночами тридцать. И это хорошо. Зато дома тепло и всегда есть горячая вода. Из-за морозов не поела в эту зиму винограда. Все померзло. Продают только мороженую хурму по сорок рублей.
Ну пока-пока, привет семье и любопытно, как вы поживаете?
Целую, Рита».
~
По вечерам Татьяна все больше плакала, прижавшись к мужу.
– Я отцу сказала.
– А он? – осторожно спросил Иван.
– А что он сделает? Промолчал только. С Анной вот, теткой своей вчера поговорила, вроде легче стало, а сегодня опять. Сердце болит. Ты принеси мне валерьянки с кухни. Только тихо. Наши спят уже все.
Иван осторожно освободил руку, устроил голову жены на подушку, вышел. Вот как оно оказывается смерти ждать. А его мать обезножила совсем. В прошлое воскресенье ударило давление, пришлось скорую вызывать. В больницу положили. Тоже не хотели, но их так просто уже не собьешь. Мать, как увозили, все причитала: «Оставили бы уж меня умирать. Знаю, что смерти моей желаете. Ты уж прости меня, доченька, что я все не умру никак». Вот Татьяну и пришибло опять.
Только-только вроде оправляться начала, на коньках с ней покатались. Тепло, хорошо было, шашлыков поели.
– Весна идет, – сказала ему жена. – Мать зимой не хотела умирать, почти дожила.
– Доживет еще, – попытался утешить ее Иван.
Ему теперь приходилось работать на два фронта. Одних памперсов да пеленок только успевай покупать. Все свободное время он мотался между домом, аптекой и больницей. Вот и завтра надо будет Галину с работы забрать и к матери отвезти: помыться та хотела, а Татьяну просила не беспокоить.
– Руки у нее жесткие, холодные, как у лягушки, – так и сказала.
Но Иван не обиделся. У жены действительно были холодные руки, да и нельзя было ей сейчас надрываться. Силы беречь надо.
~
– Ничего, бабушка, – приговаривала Галина, взяв бабу Дуню за руки. – Давай, тянись. Ногами толкайся. Вот и встали. Теперь держись за меня. Не бойся. Не упадем. Ты легонькая. Пушинка.
– Господи, помоги, – неловко перекрестилась та. – Хоть бы только не лежать-мучится, как баба Ирина.
– Вот это брось. Выкарабкаешься. Ты у нас боец. А главное, вовремя спохватились. Полежишь сейчас, капельницы тебе поделают, подлечат, и все опять хорошо будет. Баба Ира-то, еще когда у себя жила, ей предлагали в больнице полежать, подлечиться, она все отказывалась, боялась. Да и не любит она в чужом месте спать, помнишь по даче? – наговаривала Галя, а сама потихоньку вела больную за собой. – Осторожно, сейчас порожек будет. Сначала одну ногу, потом вторую. Давай, вот с этой начнем, – она слегка хлопнула по правому бедру бабки. – Облокотись на меня сильнее. А ты у нас общительная, и соседка у тебя хорошая.
– Да, соседка у меня хорошая, – согласилась бабушка Дуня. – Медсестру другой раз позовет, если что надо.
– Вот видишь. А мы с тобой сейчас искупаемся, вытремся, я тебя кремом помажу, где натерло, и все будет в порядке. Смотри, уже сама ходишь.
– Куда там, – проворчала баба Дуня.
– Стоишь же сама. Вот смотри, я тебя мою, не держу, а ты стоишь.
Старуха как-то сразу обрадовалась.
– Это со страху.
– Вот и пойдешь со страху. Ты только не спеши. Потихонечку.
– Милая ты моя, – жалостливо запричитала бабушка Дуня.
– А вот этого не надо. Отставить, – строго остановила ее Галина. – Все у нас хорошо будет. Сейчас помоемся, отдохнем, отец придет. Он с работы приедет, тебя навестит, меня заберет. А завтра мы опять приедем. Так что тебе и скучать некогда. Ну, пошли что ли?
– Хорошо. Легче стало, – рухнула на кровать старушка.
– Ты полежи пока так, а как будем уходить, тогда я тебе и надену памперс.
– Ладно.
«Вот как меняется все в жизни», – подумала Дуня, когда гости ушли. А ведь недавно еще ругалась, не хотела с палкой ходить, а теперь вот бегала бы с ней, да неможется!.. Одна Галина – палочка-выручалочка и осталась.
Правда, ноги чуть-чуть шевелиться стали, хотя и не чувствовала она их почти, как деревянные, еле сгибались. Сегодня вот через порог переступали, а она никак не могла сообразить, что делать нужно было. Растерялась. Куда весь ум и подевался?.. Хоть вставать приноровилась: сползет на пол с кровати, на четвереньки встанет, потом схватиться за ручку, сначала на карачки, потом только на ноги, но встает. Это она днем, когда соседка на процедуры уходила, тренировалась. Чтобы не позориться. А то скажут: «Раскорячилась старуха, срам на всю ивановскую». А сегодня до душа сама дошла по коридору. Получилось. Не зря, значит, мучилась.
~
– Девушка, ну, пожалуйста, очень кушать хочется, – обратился к Гале какой-то оборванец.
– Дай ему рубль что ли, – ответил отец.
В обеих руках он нес пакеты с вещами да лекарствами.
– Хлеба дам, возьмешь? – глядя в упор на просителя, сказала дочь.
Тот отвернулся, пошел приставать к идущей следом за ним паре.
– Жестокая ты, горит он весь.
– Знаю.
Они сели в машину, отъехали. Дороги были заняты, как всегда вечером: все возвращались с работы.
– Ты деньги тете Вере отправил? Сколько?
– Отправил. Матери только не говори.
– Ладно. Хотя все равно это, считай, бабушкины деньги. Она ведь и не ходит никуда, не тратит, так что и считать нечего.
– Все равно не говори.
– Масла камфорного купить надо еще, – вспомнила Галина. – У бабушки Иры заканчивается.
– Заедем в аптеку, купим. Еще что?
– Да вроде все. А что ужинать будем?
– Я рыбу купил, пожарим.
– И картошечки, – облизнулась дочь.
– Почистишь, так и картошечки.
– Ладно. Ты не забудь, что нам повернуть раньше надо.
~
Дуня облегченно вздохнула: осилила-таки дорогу. Наконец-то она была дома, в родных стенах. Бочком она присела на диван, ощупала, потрясла кухонный стол, будто проверяла, здесь ли он еще. Села писать. Родные были на работе.
Утром, выписавшись из больницы, она вместе с сыном приехала домой, сама забралась на нужный этаж, прошла до своей комнаты, села на кровать.
– Иди-иди, все в порядке. Я сама тут, потихоньку, – сказала она сыну, заметив, как тот тревожно смотрит на часы.
– Точно? Суп на плите. Я тебе отлил порцию, а хлеб ты знаешь где.
– Иди. Я передохну и поем.
– Если что, звони. Татьяна сегодня рано должна прийти, она отпросилась с работы.
– А Галка?
– Она дежурит сегодня. Позже приедет.
– Хорошо.
Когда сын ушел, баба Дуня достала из сумки тетрадь, купленную для нее внучкой, вырвала страницу, взяла ручку. Растерянно поглядела на руки, а потом вспомнила о фартуке в шкафу. Надела его и положила все в кармашек, чтобы вернее дойти до кухни. Ноги еще плохо слушались ее, и она цеплялась пальцами за стены, за угол, за дверной косяк. Строчки письма расплывались, наезжали друг на друга, и она стала писать крупнее, не экономя бумагу.
«Здравствуй, моя сестрица, дорогой человечек. Только на расстоянии и понимаешь цену человеческих отношений. Тут уж так сказать: ни прибавить, ни убавить. Мне хвастаться нечем, лежала в больнице, ноги совсем плохо ходят. Рука вся синяя от уколов. Но сегодня выписали, сказали, чтобы мерила каждый день давление, опять надавали кучу рецептов. Такие вот дела. Иван мой на работе. Привез меня и сразу уехал, а я вот села писать тебе письмо. Одни мы с тобой и остались на свете, с кем поговорить, поделиться горем можно. Мои, как я начинаю о смерти заговаривать, аж шипят. Но я все приготовила, чтобы они не искали.
Ты расстраиваешься из-за Сашки, пишешь, что бросил учиться. Но ты же ожидала этого. Если не хочет, насильно не заставишь. Хотя уже верзила здоровый, должен был бы понимать, что к чему. Теперь тебе надо сосредоточиться на младших. Таню, Зойку, Антона не упустите. Заставьте получить образование. Это как мой Иван. В свое время отмахивался руками. Не хотел дальше учиться, а сейчас спасибо говорит. А Ленку, это твое дело, простить – не простить. Что ушла к другому мужу, а на тебя своих деток оставила, так у нее тоже нелегкое полугодие было. Да и куда она с ними в чужую хату пойдет? Приживется, заберет. А Сашку вы упустили. Правда, не совсем. Еще можно все поправить. Но на это требуется его согласие и стремление учиться. Ему бы бойкую бабенку, она бы его подтолкнула.
Ты молодец. Ты хоть обеспечила их всех жильем. Это уже половина дела. Марфида тоже молодец. Передай ей привет большой, и пусть ходит, ходит, ходит, пока может. С нас с тобой пример не берет. А ты помогай Ленке, Наташке, чем можешь. Долго ли нам с тобой осталось, скоро отмучаемся.
Сестрица моя, ты чувствуешь, наверное, с какими потугами я пишу это письмо. Не идет, что тут хочешь делай. Ты не обижайся, возникнет подходящая минутка, я тебе еще обязательно напишу. Считай, что я тебе должна.
Сватья моя совсем плохая. Заговаривается. Галка жалуется, что есть только при них, с сиделками боится, что отравят. А кому она, старая, нужна? Господи, как бы я радовалась, коли бы меня кто-то отравил! Только чтоб сразу, не мучиться.
Недавно приходила к нам в гости сестра ее двоюродная, Анна. О чем-то с Татьяной долго говорили на кухне, но я не слышала. Потом стол накрыли, посидели. Она похвасталась, что внучка ее сдала экзамены, поступила в институт на таможню. Сессию, правда, еле сдала, но все же выдюжила. Так что все потихоньку стремятся на высшую ступеньку, чтобы чувствовать себя человеком. Соседка моя бывшая пишет, что Авдотья наша ее жива, хоть и не видит, а слышать – все слышит. А я вот и не вижу почти, и слышу через раз. Телевизор включу, а они кричат: сделай тише! Вот и сижу, как корова на завалинке, с пятого на десятое разбираю. А дочка ее, видимо, имеет какие-то неприятности. Полгода не подавала о себе знать, а теперь пишет, что хочет к матери приехать пожить, вроде как в отпуск, но Авдотья не поняла до конца, что и как. Я ей написала, что ничего, все устроится. Работа есть, квартира есть, муж есть, а если что и не поделили, так это дело молодое. Побудет дома, обмякнет душой и телом, а там и решит, что делать дальше. Не думаю я, чтобы она у матери задержалась. Огород она не любит, любит общаться. И душа требует общения.
А я тоже, как и ты, перекладывать свои болячки ни на кого не хочу… Что-то у нас третий день погода плохая. Извини, что письмо какое-то незаконченное получилось. Ничего, исправимся.
Завершая, хочу сказать, надо быть мягче и прощать людей, которые по глупости попали в ту или другую ситуацию. А Петьку не ругай больно, где сейчас мужика работящего найдешь. Вспомни Ленкиного. Только и работа у него была, что жену по огороду гонять. Может и Сашка такой непутевый, что отца приличного не видел. Антон-то маленький был, а сейчас вроде ничего. Так что ты простишь, и тебе простят. Ну, ладно. Здоровья тебе. Сейчас, на данном этапе жизни нам нужно только здоровье и больше ничего. Да напиши побольше о себе, своей жизни. Я тут сижу в четырех стенах, ничего не знаю, ничего не вижу. Мои-то мне особенно ничего не говорят. Видно, стара стала, думают, не пойму. А я все понимаю.
Ну до свидания. До следующей оказии.
Твоя старшая сестра Дуня.
С приветом, Иван, Галя, Татьяна».
~
Большую часть дня Ирина спала, то лежа, то сидя в кресле. Закрывала глаза и проваливалась в какую-то дрему. Только когда приходила Галка или дочь Татьяна немного оживала, вглядывалась в их лица, просила сесть ближе. Если дальше руки, пятном на свету казались, призраками. Они теперь часто к ней приходили. Говорили между собой. Иной раз Ирине казалось, что это сиделки приводят кого-то в квартиру, но днем понятно, а ночью что им делать? «Мерещится», – уговаривала она себя, а все-таки сомнение нет-нет да и закрадывалось в голову. Колом не выбьешь. Тем более что одну она так поймала. Привела мужа своего, обедом на кухне накормила, а тут Галя с работы зашла, лекарства занести забыла, вот и пришлось забежать. Но потом Ирина дочь уговорила от сиделки той избавиться. Боялась, что та отыграется, отомстит ей как-нибудь. Долго ли беспомощную старуху обидеть.
– Что ты, мать, опять за свое? На тебя не угодишь. Все прямо против тебя замышляют, – сопротивлялась Татьяна.
– Но и доверчивой такой быть нельзя. Ты хоть проверяй, что они тебе в ведомостях пишут, подписываешь не глядя. Поживи с мое, узнаешь.
Но сиделку дочка другую нашла, а еще стала чаще захаживать в гости сестра Анна. Сядет, вроде как мимо шла, достанет свои книжки да давай читать про жития святых.
Ирина старалась много про бога не думать. Она жизнь свою по-простому прожила, не свято, но честно, а вот бог попустил-таки под конец ей та-ко-е устроить. Одно радовало: побывала у дочери на дачи, по травке походила, ягодку поела.
В последний свой год, когда Ирина еще ходила сама в лес, даже стволы деревьев потеряли для нее свою отчетливость. Она помнила, как они белели среди высокой зелени светлой полосой, слегка рассеивающейся по краям, и только когда она подходила ближе, обнимала березку, просила дать ей силы, снова обретали привычную твердость. Вот и теперь, когда Ирина говорила с кем-то, чувствовала неодолимое желание держать в своих руках руку собеседника, как будто это удерживало ее в этой жизни.
В последнее время она часто вспоминала молодость, заставила дочь перебрать фотографии, выбрала одну, нужную ей.
– На памятник пойдет, запомни, я так хочу.
– Хорошо, мам, – на удивление не стала спорить Татьяна.
– Я на ней хорошо получилась. Это мы в фотоателье фотографировались с твоим отцом. Сначала вместе, а потом по отдельности. Рядом где-то должны лежать фотографии.
– Да. Я нашла.
– Перебрать раньше надо было. Да ты мне опиши, что на них. Выкинуть ненужные надо, а остальные себе забери.
– Зачем? Пусть у тебя побудут.
– Забери. Мне они ни к чему. Я и так их вижу, по памяти. А тебе останутся. Дед твой на них изображен, отец. Галке потом передашь. Не хочу, чтобы потерялись в суете, когда хоронить будете. Квартиру продадите или Галке оставите?
– Не знаю, мама, – дочь поправила ей платок, потрогала руки. – Холодные, давай разомнем.
– Давай. С одной стороны, оно хорошо, к вам близко, а с другой не очень эта квартира удобная. Ну, это уж как вы решите. Вещи только при мне не выбрасывайте, если и ненужные. Дождитесь моей смерти. Всю жизнь наживала, тебе, Галке хотела передать. Не выдержу, если выкинете. Ткань там всегда сгодится, книги внукам еще перейдут, хорошие, я их уже почистила, лишние давно отдала, посуда всегда нужна.
– Ну что ты, мама. Не беспокойся. Ничего мы не выбросим.
~
Ирина специально испытывала дочь, проверяла свою догадку, а ту словно подменили. Почти не спорила с ней Татьяна в последнее время, со всем соглашалась. Значит, и вправду смерть близка. Не говорят только. Пыталась вызнать у Галки, да та только отнекивалась да отшучивалась. А Ирина слышала, как они на кухне шептались и не раз.
– О чем это вы там? Идите сюда.
– Да они уходят уже, уезжают на дачу с ночевой. Теплицу надо накрыть, в доме прибраться, – как ни в чем ни бывало отвечала Галя.
Ей соврать, что пряник съесть. И в кого пошла?
– И все?
– И все, – невозмутимо ответила внучка.
– А что так долго? Не хочешь говорить, не надо, – обиделась бабушка Ира.
– Говорю же, о пустяках договаривались, – раздраженно бросила Галина.
– Знаю, что вы меня все обманываете. Только от тебя такого не ожидала.
– Началось опять!.. – притворно вздыхала обманщица. – У коллеги одной моей сын родился, вот я и попросила, чтобы они заехали в детский, купили что-нибудь на подарок. Им проще, а мне туда пешком не с руки мотаться.
– Так бы и сказала. А вес какой?
– Три девятьсот. Крупненький, а она сама худышка, но ничего, сама родила. Благополучно. Все смеются, говорят, где уж она его прятала. И незаметно почти было, всю беременность хорошо проходила.
~
Татьяна с мужем только на даче теперь и отдыхали. Порой ей казалось, что она уже никогда не сможет избавиться от запаха камфорного масла и чего-то еще неуловимого, ассоциирующегося со старостью, который въелся в одежду, проникал сквозь все двери. Но здесь, в деревянном доме, пахло по-другому. И спалось по-другому. Спокойно. Иван здесь тоже спал крепко, не просыпался среди ночи, что значит природа.
Последние месяцы заставили пересмотреть Татьяну некоторые из ее приоритетов. Неделю назад, на страх и риск, они оставили бабок с Галей и на два дня ушли на сплав по реке. Собралась веселая компания, хорошая погода. Она хоть смогла пообщаться с коллегами мужа, а то так, больше по именам их знала. Очень даже неплохие люди оказались, веселые, компанейские, и Ивана любили, по-доброму к нему относились, Татьяна даже удивилась. У нее на работе все больше подлости друг другу пытались сделать, да и некогда было разговаривать. Только успевай чужие деньги считать, да и текучка была страшная!.. Молодые долго не задерживались. Перелетали с одного места на другое, как бабочки, искали, где полегче да получше. Как с такими работать?..
Только научишь на свою голову –а он фьють! – и все начинай сначала. А двое еще недавно в декрет ушли. Одна только вышла из первого и сразу во второй, вот так. Татьяна ее уговаривала месяц хотя бы подождать, сменщицу бы без аврала нашли – не соглашалась. Принесла справку, что ей лежать надо, а что Татьяне эта справка липовая? И без того все знали, что мать у той красавицы в женской консультации работает. Она дочери какую хочешь справку сделает, никакой ответственности, да та и не скрывала.
Утром встали рано, позавтракали. Пошли накрывать теплицу.
– Поддержи здесь, мне закрепить надо, – попросил ее Иван. – Не отпускай, я за гвоздями.
Ушел в дом и пропал. Потом вышел с телефоном в руках.
– Да, я ему все объяснил, а вчера мы поговорили. Теперь вы можете общаться с ним напрямую.
– Ну, ты чего? – нетерпеливо крикнула Татьяна мужу.
– Подруга твоя, – недовольно заметил Иван. – Все сына пристроить хочет, а он практику завалил, грозят отчислить.
– Так ты бы взял его к себе, подучил.
– У меня работать надо. Мне такие люди нужны, чтобы я мог на него положиться.
– И чего ты ей ответил? – спросила Татьяна, меняя руку.
– Сказал, пусть приходит в понедельник к Пашке, ему в отдел рекламы как раз человек нужен. Если не совсем дурак, устроится.
– А институт?
– Да поставлю я ему практику. Жалко мне что ли? – отмахнулся Иван. – Натяни на себя, вот так. Не ослабляй, закрепляю. Навязала ты мне его на мою голову.
– Сашку-то своего ты взял, а он тебе кто? Сын товарища по техникуму, вы и не виделись лет двадцать.
– Так он хоть малость соображает.
– И этот сообразит, как поработает.
Вечером они растопили печку, поужинали, выпили по бокалу вина, посидели вдвоем, как раньше.
– Давай заведем кота или кошку, – предложил Иван.
Татьяна удивленно приподняла голову, посмотрела на мужа.
– Ты чего?
– На работе у нас кошка восьмерых родила, а топить жалко. Умная, красивая, пушистая такая, почти всех разобрали. Двое котят только и остались. Один рыжий, а другой такой серенький, в мать. Пропадут, ты же знаешь, какие у нас собаки. А так матери все веселее будет, поговорит с ним.
– А мебель, обои? – переспросила жена.
– Да и шут с ними. Все равно скоро ремонт делать.
– А для меня ты обои пожалел, когда я хотела собаку завести, – с укором сказала Татьяна. – А Галка как?
– Так у нее аллергия на собак только. Она согласилась.
– Конспираторы, – Татьяна ущипнула мужа за бок. – С вами только зазевайся, руку откусите. Ладно, посмотрим. Только не кота, не хочу, чтобы он всю квартиру обгадил. Вы, мужчины, такие вредные.
– Ах, так…
~
Котенка они взяли. Как и подозревала Татьяна, кормить и ухаживать за животным пришлось ей. Иван на работе, дочь не фанат живности, баба Дуня и то ворчала, что кошка путается у нее под ногами.
– Только я пойду, она тут как тут идет, о мои ноги да палку трется, уронить хочет.
Зато спала киса исключительно с хозяйкой. Только Татьяна ляжет, кошка сразу залезет на нее, примостится в ногах или на груди и мурлычет. Иван по первости ругался, что места ему они не оставляют. Однажды во сне ногу вытянул, а кошка как вцепится!.. Ох и смеялась же Татьяна: «Сам выбирал». Но живность и вправду умная оказалась. Ко всем подход нашла. К каждому хоть раз за вечер подойдет, даст себя погладить. У бабы Дуни на ноге лежала, грела ее, а та с ней разговаривала, когда дома никого не было. Оживилась свекровь, да и в доме обстановка мягче стала. Захочется крикнуть, поглядишь на мордочку звериную, а та: «Вы чего, люди ругаетесь?» – и вроде отходишь потихоньку. Боль головную хорошо снимала. Обовьется вокруг головы, обнимет лапами, носом волосы ворочает, вылизывает чего-то.
– Уйди-ты, – отпихивала ее Татьяна, как становилось легче.
Теперь уж Иван смеялся.
– Это она вошек у тебя выискала. Наверно, вкусные. Вон как облизывается.
– Я тебе покажу сейчас вошку, – сердилась жена. – Ты корм кошке купил? Сколько напоминать можно?
– А ты мне позвонила?
– Съест она вас с голодухи, – заметила Галина, входя на кухню. – Есть у нас, что покушать?
– Так ты же от бабушки?
– Мы там борщ постный ели, а мне бы чего-нибудь существенного…
– На ночь глядя? – заметила Татьяна. – Студень возьми. Я в столовой нашей взяла, ничего, вкусный.
– Ладно.
– А она с тебя начнет, ты у нас самая молодая, – ответил дочери Иван.
– С меня? Нет. Она начнет с того, кто поближе. Ночью самый аппетит, а спит она с вами. Так что проснемся мы с бабкой утром, а от вас одни косточки и останутся.
~
Хоронили бабушку Ирину, как она и хотела, на пригорке, летом. Татьяна плакала, но заботы почти все взяла на себя сама. Так ей легче было не думать. Иван, как мог, поддерживал жену. Решили домой никого не приглашать, посидели в столовой, даже баба Дуня и та выбралась наружу.
– Хорошо в машине новой ехать? – спросила Галя.
– Отлично. И залезать удобно, сиденье какое интересное, выдвигается, как на лифте.
– Ага.
Отец с матерью еще зимой купили вторую машину, выбирали с прицелом, чтобы было удобно возить бабок на дачу, а вот как вышло.
– Так что поживем еще, – заметила внучка.
Баба Дуня с сыном и Галкой уехали раньше, потому как сидеть бабка долго не могла, голова кружилась и кренило ее на бок, а Татьяна осталась. Высадив их у подъезда, Иван спросил:
– Сами доберетесь?
– Да. Поезжай назад.
Не спеша они поднялись в квартиру, отдохнули. Спешить теперь было некуда.
– Как она умерла-то? – спросила бабушка Дуня.
– Быстро. Они и приехать не успели.
– Хорошо.
– Страшно было?
– Да нет, – ответила Галина. – Ничего.
~
Приступ у бабы Ирины начался часов в двенадцать, но они еще успели сходить в туалет, умыться.
– Давай, поднимайся, мне тебя не унести, – кричала Галина бабке в ухо. – Обопрись мне на спину, а я тебе помогу. Левой, правой, левой, правой.
Шустро добежали до кровати, легли. Потом позвонили матери. Родители были на даче, но приехали быстро, только все равно опоздали. Потом вызвали скорую. Врачи даже не стали осматривать тело, спросили анамнез и констатировали смерть. Через три дня похоронили. Вот и все.
Растерялась ли она? Нет. Галина помнила, как бабушка сжала ее руку, а потом снова закинула голову, тяжело, с протяжным хрипом дыша.
– Отмучилась, сердечная, теперь бы и мне вас освободить, – промокнув глаза, всхлипнула баба Дуня.
– Это ты брось. У вас в семье все долгожители по материнской линии, так что ты свое еще не нажила. Прабабка вон как в твоем возрасте бегала, все кур гоняла.
– А ты помнишь? - недоверчиво спросила баба Дуня.
– Я все помню. Стою я в огороде в желтой курточке, а она мимо меня с веником, а мне смешно. Цыпленок там один был, точь-в-точь моего цвета, а она и кричит: «Пшли, собаки несчастные. Вишь, повылезали. Нате, поклюйте» – и зерно им посыпала. А когда черемуху мы на крыше ели, она тоже с нами ягодку сосала. Зубов-то уже совсем не было. Пососет и выплюнет. А как мы с тобой подсолнух лущили на крыльце, помнишь? А за водой ходили, ты меня в тележке везла, а нам козел навстречу, встал и смотрит. Шарик рядом бежал, залаял, не выдержал такого безобразия, а тот только бородой крутанул – и в чужой огород.
– Гляди-ка, помнишь!..
– Конечно. Так и ты помнишь. Ты у нас еще крепкая. Подлечилась вот, сейчас немного оправишься, на дачу поедем, а там и бегать начнешь. Кошку возьмем, на даче гулять будет, кроликов соседских дразнить. Козу-то мы заводить не будем, как считаешь?
– Ну тебя, – рассмеялась баба Дуня.
– Ой, помнишь? Уморила. Пишет сестра-то твоя: стоит коза, шатается, к стенке прислонилась. Это надо же так животину довести. Как с голодухи-то у них не подохла? Корову они там не думают покупать? Что пишет баба Вера?
– Куда там. Для козы сколько сена надо, а для коровы и подавно, а где у них работники, работников то и нет.
~
Легли спать рано. Даже бабушка Дуня сразу заснула, умаялась, напереживалась за день. Опять же свежий воздух да машина с непривычки.
Утром Иван встал пораньше, приготовил завтрак. Поели все вчетвером. Потом родители поехали куда-то по делам, взяли отгулы на два дня, подбросили дочь до работы.
Галина вошла в кабинет, сняла кофту, причесалась, задумчиво посмотрела на письмо, лежащее в сумке. Так и не отправила, носила, носила с собой и не отправила, а теперь уже и смысла не было. Новость другая пошла, тетка Анна сказала, что напишет.
