Олег Патров
Простые истории
– Да, если бы не опаздывала постоянно, можно было оставить.
– Веселая зато девка была, поговорить любила. А тоже жизнь не сахар. Мать с отцом разошлись, он их с квартиры выгнал, потом вот мать сошлась с другим, приютил ее, а куда девке деваться в таком возрасте? Вот и шляется по парням. Я уж ей говорю: «Найди какого-нибудь подходящего да держись его». А она мне: «Баб Ира, да они все для этого дела подходящие, а только толку с них, как с козла молока. А я жить хочу».
– Бойкая девка, – вздохнула Ирина. – Настроения что-то писать нет. Ты расскажи, как вы на даче там, что делаете? Что посадили?
~
Через месяц они вывезли бабушку Иру на дачу, на свежий воздух. Долго собирались, обстоятельно, лекарствами запаслись, мешок целый, вещами. Потом спускались по лестнице. Ноги-то у нее ожили немного, – и настроение сразу поднялось. Еле-еле порог перепрыгнули. Заползли в машину, поехали. На переднее сиденье посадили, боялись, что укачает с непривычки. Ничего, обошлось. «Зелени-то, зелени сколько…» – радовалась бабка, и они улыбались вместе с ней. Глядишь, так дело и пойдет.
Приехали, отвели в дом, чтобы полежала с дороги. Баба Дуня место свое уступила, а сама на крыльцо на ступеньки села, да и сидит.
После обеда вывели на улицу, вытащили кресло, посадили под березку. Ирина на зелень смотрит, на грядки, клумбы, деревья, от солнца с непривычки жмуриться, как сама ходила, вспоминает.
– А там, вон на том дереве, вороны гнездо свили, – показывала ей округу баба Дуня, примостившись рядом, пока Татьяна работала в теплице, а сын с внучкой красили забор.
– Не вижу я, так только, блики да пятна, – пожаловалась Ирина.
– Я сама одним глазом совсем не вижу, а другим иной раз ничего, а иной – как шторка какая.
Посидели, помолчали.
– Вас там не припекает? – спросила из-за кустов Галина.
– Нет, ничего. Тут тенечек, – ответила бабушка Дуня.
– Вот теперь и помирать можно…
– Да, подруга, летом помирать хорошо. Я всю зиму боялась, как землю долбить будут. Юрка-то, брат наш, в феврале помер. Костер жгли, ломом рубили, еле выкопали могилку.
– Опять, мать, разговор свой завели, – подошел Иван. – И что вам неймется?
– Старость, она не в радость, сынок, когда немощен.
– Птички поют, – встряла в разговор Галка. – А у тебя что это?
Она показала пальцем на живот отца.
– Пузом красил?
– Я тебе сейчас нос твой покрашу, – пригрозил Иван, вытирая кисть и тряпку.
– Мне нельзя. Мне на работу, это ты у нас отпускной.
– Фу ты, не могу больше, жарко, – подошла к ним из теплицы Татьяна. – Ты бы воды набрал, искупались бы вечером.
~
Ворочаясь на подушке, Галка вздохнула. Никак было не пристроится: жужжал над ухом проклятый комар – и все тут. Не поймать. Она вспомнила, как они с родителями собирали ягоду в лесу. Такая же была жара, и комары. Ей потом кошмары два дня снились: закрывает глаза – все зеленое и жужжит.
Но день прошел хорошо, гладенько, даже лучше, чем ожидали. Две бабки вроде пока друг друга не сильно ревновали, хотя баба Дуня, конечно, не очень радовалась. С сыном-то одним ей здесь свободнее жилось. Ничего, потерпит немного. Матери и Гале на работу, бабушка Ира без них тут не останется, боится, так что на субботу, воскресенье, если пару раз приедет, – и то хорошо.
Галя вспомнила, как бабушка Ирина шила ей платья, вязала кофты. Вязать-то сначала бабушка Ира не умела, сама научилась, по журналам, а потом и ее научила. Сидят они, вяжут: бабка – ей что-то, а она кукле пальто красное, – заходит соседка, жалуется на сына: «Представляете, заявил мне: «Сшей такую рубаху и все», – а как я ему из шерстяной ткани блузу сошью? Будет ходить, как жаба. Скажут, бабушка козлика очень любила. А он все причитает, сшей, да сшей. А на что?». Бабушка Ира тогда дала соседке тканей на отрез. С лихвой. С запасом. А теперь каждый вечер кружки, блюдца пересчитывала, как бы сиделки не украли. Но те тоже хороши. Две тарелки все-таки уволокли. Удобные – маленькие, но глубокие. Такие сейчас не сразу найдешь. Сколько лет продержались, пока чужих в дом пустить не пришлось…
Бабушка Дуня тоже шила, а вот вязать не вязала. И мышей боялась. Галина улыбнулась, вспомнив, как в детстве, когда кот Васька принес добытую мышь, она взяла ее за хвост да давай за бабкой по комнате бегать, а мышь придушенной только оказалась. Она ее за хвост держит, а та извивается. Крику было! Бабка тогда аж через открытый подпол сиганула… Откуда столько прыти и взялось?!.
А кот Васька тоже хитрец. Это она уж потом приметила. Мышь-то, когда они во двор выбежали, вырвалась, а кончик оставила. Так он ее потом еще два раза на крыльцо таскал: дескать смотрите, заслуживаю награды. Но бабка-то его тоже в конце концов раскусила. Как шмяк лопатой по мыши, та и сдохла. И надо же, не побрезговала тогда в руки взять…
Что значит детство…
Вот эту мышь, да огород, да черемуху, которую потом спилили (жуки завелись) – вот и все, что помнила Галина о деревне. Да еще, как в магазин за хлебом ходили и в баню. А бабушка Ира всю жизнь рядом была, а вот погляди, спроси ее: кого больше любишь, бабу Иру или бабу Дуню? – не ответила бы. Странная штука все-таки жизнь.
~
За все лето и часть осени бабушку Иру они свозили на дачу четыре раза. Два последних без матери. Сказали, что Татьяна в командировке, чтобы раньше времени не расстраивать. А та была на обследовании, потом ждали результат. Нашли опухоль по женской части, но, слава богу, оказалась доброкачественной. Вырезали. Татьяна как с ума сошла. Заставила мужа и дочь пройти полное обследование. У мужа что-то с печенью оказалось, но поправимо, а Галка тоже почти здорова. Нормально все.
Успокоилась Татьяна немного. Страшно ей стало как-то сразу, вдруг, когда в коридорах посидела да на молодых насмотрелась. Так что и не заметила, как месяцы промелькнули. Время вроде долго тянулось, а календарь бежал.
~
Под Новый год Татьяна с мужем решили подарить бабкам по новым палкам. Мать ее вроде обрадовалась, сразу подарок опробовала. Она теперь даже сама до туалета доходила, только со страховкой. А баба Дуня постучала по полу, ручку покрутила, не шатается ли, прошлась по комнате.
– Дожила, уже еле с палкой передвигаюсь.
– Зато смотри какая, специальная, о трех ножках, устойчивая. Теперь тебе вставать сподручней будет. Ты одной рукой за подоконник схватишься, а другой о палку обопрешься, вот и встанешь, – подластилась к ней Галка.
Одно слово, вредная старуха, все ей не так. Мать, правда, тоже со вторым донцем оказалась. Как ушли все – Галка в гости, Иван по делам – та и выдала дочери.
– Зачем на меня деньги переводить? Обошлась бы.
– Ты смотри, как ты ходить стала. Ведь лучше, – рассердилась Татьяна. – Скоро на улицу выходить будешь.
Ирина закачала головой.
– Это так, больно уж мне на природу посмотреть хотелось. Воздухом вздохнуть. Ты-то знаешь, как я в лес ходить любила. Теперь и умереть легче будет. Как меду напилась…
Татьяна хорошо помнила: грибов, ягод из леса особых не принесет, так маленько, зато счастливая мать всегда возвращалась. Потом по детству Галку с собой таскала, а той и в радость. По улицам дочь шастать больше любила, чем учиться. Художественную школу бросила, как ее не уговаривали, уперлась. Упрямая она с детства была. Сядет утром на полу, одели ее уже, и кричит: «Не пойду в садик, с бабкой останусь». И все дела. Хоть режь, хоть на руках неси, шагу не сделает.
Татьяна дочь к матери порой ревновала. Вот и сейчас чувствовала, что есть между ними что-то такое, неуловимое. Но с матерью они в последнее время больше разговаривать стали. Помягчели обе что ли, а, может, срок подошел: сколько можно крыситься друг на друга, да и не переделаешь ее, мать-то. С дочерью вон не сладишь, а с матерью и подавно.
– Помирать теперь можно. Одно у бога прошу: до весны дожить, чтобы вам легче хоронить было. Больше не дотерплю уж.
Татьяна в сердцах хлопнула по столу и пошла на кухню готовить чай. Иной раз так и хотелось сказать матери пару ласковых слов. А та, как каменная, словно и не понимает… Когда удар случился, тоже все к стене отворачивалась, еле есть уговаривали. Не померла. Теперь вот ноги пошли, а она все о своем. «Хоть бы в старости самой так не…», – не успела додумать Татьяна, когда прозвенел звонок в дверь.
– Таня, посмотри, кто! – истошно крикнула мать.
– Иду, не глухая, чего кричать так?
Расписавшись, где надо, она вошла в комнату.
– Тебе телеграмма поздравительная и письмо.
– Читай, – нетерпеливо прервала ее мать.
– От Риты.
«Госпожа Ирина Васильевна, с Днем рождения тебя, с Новым Годом, с Рождеством! Всем здоровья крепкого, самочувствия прекрасного, семейного благополучия!».
– Фу ты, а я уж подумала, – вздохнула с облегчением Ирина.
«Как живете, мОжете, тепло ли в ваших домиках? Какова погода в доме?
У нас улица малоснежная, тихая и солнечная, и очень морозная; дома у меня очень тепло и чисто. Сплошное безделье. Раза два в неделю езжу к Лиде работать уборщицей и иногда беру работу на дом в виде дранных штанов, курток, рубах. Делаю чистыми и новыми. Но это такие крохи для моей деятельной натуры. Ну, я молодец. По утрам делаю зарядку, ем каши и лежу, толстею, так как гулять не приучена.
И еще беда такая, не отвечаете вы на мои письма. Вот и решила отправить телеграмму с нарочным. Ты уж пересиль себя, постарайся оправдать доверие и потраченные деньги.
Тяжело мне здесь одной очень. Вот так получилось с подружками: одна не может, другая не хочет, а остальные поумирали.
Тут я так и не прижилась. Ни соседей, ни друзей и только страдание от собственного бессилия рядом с Лидой. В больницу не хочет или разуверилась, а я что? Ни сил, ни образования. Как помочь?
Летом приезжала Света, и я пару месяцев пожила взахлеб, даже решилась походить к стоматологу, в результате получила противное слово ПРОТЕЗ. А Света уехала с новым мостом.
Новый год для вас пусть будет более легким, удачным и счастливым!
С любовью, твоя неугомонная подруга Рита».
– Ты посмотри, молодец какая, а я ее и правда забросила. Садись, давай ответ сейчас напишем.
– А ужин?
– Успеем. Быстро. Пока настрой есть.
– А где у вас ручка, бумага? – с затаенной радостью спросила Татьяна.
Ей было любопытно.
Мать показала. Татьяна до этого разу не писала писем с матерью. Та всё Галкой обходилась. Скрытничали две подруги…
– Ну, садись здесь, рядом, чтобы я тебя видела. Пиши. А я как будто ей говорить буду.
«Привет из родного тебе городишка.
Перечислять всех не будем, передашь по цепочке привет и пожелания в Новом году, счастья и благополучия.
Ты напрасно грешишь на меня, я тебя не забыла. Просто сама знаешь, какие у меня обстоятельства. То голова не соображает, то еще что-то. А потом Галя моя ездила на месяц в командировку, вот и не было подходящей оказии. И Лида твоя при каждом звонке мне вспоминает тебя и жалуется, что ты забыла ее. У нее же сын умер от рака. У нее сейчас полоса такая тяжелая, ей поддержка нужна. Так что смени гнев на милость. Напиши ей теплое письмо. Она будет тебе очень-очень рада. На меня надежда, сама знаешь, какая. Надо благоприятную атмосферу, человека, который знал бы тебя – приятнее получить такое письмо. Ты у нас самый стойкий боец, поэтому должна быть снисходительна.
В настоящее время письмо мы пишем с Татьяной, она тебя тоже вспоминает, тебя и твоих девочек, как они вместе блины пекли, а тут мы с тобой пришли: дым коромыслом!.. Девчонки. Потом-то они наловчились, сами управлялись.
Но в основном, дела движутся. Время идет, год за годом отщенивается только так – посторонись, а то пришибет.
У меня со здоровьем радости мало. С каждым днем становится все хуже и хуже, и проблеска не видно, поэтому, сама понимаешь, радоваться нечему и отягощать тебя своими заботами некорректно, да и не хочется отягчать твои страдания.
Галя ходит важная. Как-никак руководитель отдела, даже не верится, что она, глупышка, достигла такой высоты. Татьяна тоже ею гордится, хоть и молчит, а пишет. Но Бог ей в помощь, пусть растет. Сейчас, говорят, женихи, кто обеспечен и имеет свой бизнес, выбирают невест только с высшим образованием, а если его нет, заставляют учиться. Это значит, мир не совсем умер. Еще есть надежда спасти его.
Напиши, как дела у Матвея, где он, что делает, с кем живет, женился или нет? Как Димочка? Маленький и большой, Раин, или я уже все перепутала, имена все. Но не серчайте на меня. Я каждый год теряю палочку ума. Теперь уже никто не скажет про меня, что я ходячая энциклопедия. Память тоже подводить стала. Одним словом, напиши про всех, кого я когда-то встречала у тебя. Привет им передавай большой, и пусть берегут свое здоровье. Его не купишь. А на меня ты не сердись. Пишу стихийно, буйно, когда подфартит. Настроение не последний участник этого события – написания письма. Нет настроения – не выдавишь ни строчки. Ну ладно, почтовый ящик закрыт. До следующего раза.
А ты не жди ни от Лиды, ни от меня частых писем. Сама понимаешь, Лиду: то муж, то сын… А ты у нас устойчивая бабочка. Да и уклад твой благополучен. Во всяком случае, в настоящее время я еще могу обойтись, а Лида в тяжелейшем упадническом настроении. Поддержи ее. Она так ждет, чтобы ты первой написала ей письмо. Она очень переживает этот момент. Я ей сочувствую, но помочь не в силах. Я даже по телефону договариваю не до конца, теряю слух и нить разговора. Мы с ней иногда даже разговаривать по телефону до конца не можем, а ты знаешь, как она любит поговорить. А мне приходится нажимать на кнопку «стоп» и прерывать беседу.
Будь здорова. Ты-то хоть полноценный по здоровью человек более или менее. Поддерживай нас своими письмами.
Ну ладно, связь прерывается до установления летной погоды. Татьяна подтвердит, как я рада твоему письму. Да она тоже с удовольствием прочитала и пишет ответ тебе. Когда она мне сообщила, что есть письмо, я спросила, кто прислал. Она ответила: «Ну кто нам может писать? Конечно, тетя Рита». Так что гордись: память о тебе неиссякаема.
С приветом,
бабушка Ира, Таня, Галя и их родные».
~
Иван закрыл гараж, дернул навесной замок, повернул в сторону от ветра. Потом нагнулся, захватил рукой горсть снега, помял между пальцами, отшвырнул от себя черный комочек, зачерпнул еще раз. Давно он как следует не отдыхал!.. Они с Татьяной не отдыхали… Надо бы съездить куда-нибудь. А что? Мать ходит, теще тоже вроде лучше, да и с сиделками наладилось. Галина опять же присмотрит. На недельки две можно, если что вернуться. Если что…
Он повернул в сторону от дороги, взобрался на косогор, так было короче, да и не хотелось месить грязь: возле домов почти не чистили, так курам на смех, больше машинами пробивали, пешеходам и деваться некуда было. А машины Иван любил. Когда купил первую, подержанную, в долг взял у свекра (Татьяна с отцом тайком от матери общалась), очень радовался, голубой мечтой машину называл. А она и была мечтой. Во всем его слушалась. Верил он ей, как себе. На ней и навыки все отладил. Потом, когда пришло время продавать, жалел, да только как иначе: надо было, пока еще ездила, пока что-то можно было с нее взять. Добавили, купили другую. Гараж появился, инструменты теперь было куда отнести.
Иван улыбнулся, вспомнив, как однажды зимой они с Татьяной и Галкой протаптывали тропинку к воротам гаража. На их сторону намело, а Галка побежала вперед и провалилась по самую макушку. Они ее потом вытаскивали, а она их роняла. Так и накувыркались в снегу. Радостные. Довольные. Мокрые до последней нитки, но счастливые.
Впереди на дороге сверкнули фары машин. Иван присмотрелся: водители озабоченно ходили вокруг первой, заглядывали под кузов, топтали снег. «Стоят, голубушки, приехали без лопат», – подумал он с улыбкой и прошел мимо. В другой раз остановился бы, помог, но после операции ему нельзя было поднимать тяжести. «Вот так жизнь и идет, а ты ее чуть-чуть не потерял. И жену чуть не потерял. Черная полоса», – раздался внутренний голос. Тьфу ты, нашел время, что вспоминать, да еще и под ночь.
Где-то за углом, возле помойки, пролаяла собака. «Собирает своих». «Не уклоняйся» – вот такой у него вышел с самими собой разговор.
Иван подошел к подъезду, посмотрел на сосульки, свисавшие с балкона. «Надо бы отряхнуть. Второй Новый год, как на поминках, – подумал он. – Хорошо, что на работе наладилось. И отпраздновали они весело, девочки из соседнего отдела целое представление придумали. И их тоже припрягли. Мужики, конечно, посопротивлялись для приличия, а потом согласились. Инженеры, они народ с юмором. С техникой без юмора нельзя. Никогда не знаешь, где что вылезет».
~
– Чем сложнее система, тем легче ее сломать, – заметила Галя в ответ на рассказ подруги, на каникулы приехавшей домой навестить родных.
Та жила с мужем в другом городе, раз в год и встречались.
Подруга продолжала.
– А она все за свое. Возьми ее мужа, да возьми, хоть на временную работу. Мой сначала не соглашался, потому как с родственниками только свяжись, да и Костя дурной этот.
– Ну и что? Уломала?
– Уломала. Посадил он его в отдел, и что же? Через неделю приходит и говорит: «Не могу в таких условиях работать. Начальник слишком давит».
Галя нарочито удивленно приподняла бровь.
– Ты посмотри.
– А еще говорит: рабочий день у вас с восьми, мне это не подходит.
– Вот и делай доброе дело.
– А у тебя как? – спросила подруга.
– Ничего. Все по-прежнему.
– Все живы?
– Живы.
– А я, когда приехала, бабка моя и говорит: «У меня уже такой возраст, что и дверью меня прищемить можно».
– Не обращай внимания, это у всех в старости.
– Каждый кусочек хлеба считает. Мы у нее остановились. У матери места нет, так я думаю теперь, что лучше бы в гостинице остановились, чем у бабки, а вроде отношения у меня с ней всегда хорошие были, а теперь как белены объелась: кран лишний раз не открывай, плиту сто раз перед уходом проверь, вечером уйдем к себе, стучится к нам, спрашивает: «А что вы там делает?». Представляешь?
– Это от одиночества. Одиноко ей, вот она к вам и врывается, а сказать не может.
Подруга вздохнула.
– Да я понимаю, но сил терпеть никаких нет. Неужели мы в старости такие же будем?
– А как же, – невесело согласилась Галина.
~
Баба Дуня скучала. Дома никого не было. Сына вызвали на аварию, Галка ушла гулять, а Татьяна была у матери. Все разбежались по углам, как тараканы, и приласкать некого. А ласки хотелось. Тепла…
Она уж думала о том, чтобы закончить все одним махом. Однажды взяла лупу, стала читать о таблетках. Запуталась. Потом решила просто их не пить. Но смерть не приходила, а голова болела мочи нет, и не всегда удавалось добежать до туалета. С ведром у кровати ночевала.
Так что не попустил бог… Хоть и грешила она порой, гадала на картах, а в бога верила. Мать ее, та вообще строгой веры была, тем, может, и держалась. Молча все горести сносила, не жаловалась, больше на лодырей да бездельников ругалась. «Трудно? А чай родиться на свет нетрудно было? Давай, шевели граблями-то», – понукала всех от мала до велика – и слушались. Такой голос у нее был, командный.
А она вот сидела сейчас у окна, бездельничала, думала, как завтра день провести. Под вечер глаза видели совсем плохо, все предметы будто отодвигались, скрывались за песочной пленкой, но зато сердце редко болело. Сердце-то у нее крепкое было, мамино. Доктор тогда так и сказал: «Пожила бы еще, кабы не горе. Сердце-то у нее крепкое было, как случилось?». А что тут не понять?..
Баба Дуня помнила, как мать велела ей воды нагреть, ноги попарить, расчесала волосы, заплела их в жидкие косички, рубаху новую надела, легла и замолчала. Даже не молилась в ту ночь. Одну молитву перед сном у иконы прочитала и все. Железной воли была человек, а жить не захотела.
Баба Дуня содрогнулась всем телом, представив, что лишилась своего единственного сына. Нет, тогда и жить на старости лет не стоит, чтобы детей хоронить. Галка-то ей о Татьяне почти сразу по секрету сказала, чтобы не обижалась, что шепчутся все о чем-то за ее спиной.
– Ты только никому не говори, особенно бабе Ире. Еще неизвестно ничего, может, обойдется.
– Что ж я, не понимаю, что ли, – обиделась тогда баба Дуня.
Потом выдумали, что Татьяну отправили на курсы учиться. Но она недолго в больнице полежала. Здесь, в городе, все современное, все быстро делали. Не то, что у них в деревне, там разве найдешь кого?
«Здравствуй, друг мой дней суровых, наконец-то я добралась до тебя и пишу письмо. Нынче погода плохая, гнетет и давит во все дырки. Я ждала, ждала от тебя письма – и ничего нет. Что-нибудь случилось серьезное? Береги себя. Ты нужна Лене, Наташе. Как, кстати, они живут? Наверняка, ты все так же опекаешь их. А иначе и не может быть. Редко, когда мать отказывается от своих детей. Как Авдотья? Все ли у нее нормально? Она уже за сто перешагнула? Часто ли ты с ней видишься? Как ваш Сашка? Знаешь ли ты о смерти Петьки Хромого, того, что купил мой дом? Думаю, что знаешь, поэтому не буду об этом писать. Это не из приятных моментов письма. Мне самой написала его жена, молодец.
У меня все хорошо. Можно сказать, даже отлично. Так отлично, что и умирать не хочется. Хотя мне кажется, смерть не раз приходила в разведку.
Про Татьяну я тебе писала. Вроде все у нее зажило. Все благополучно. Иван мой совсем заработался. Редко его вижу. Как твоя Танюша? Смешно, что про твою жизнь узнаю не от тебя, а от кого-нибудь.
Передавай всем привет, Лене, Наташе, Анне, Саше, Тане, Зое, Антону и всем-всем. Напиши, какие у твоих старших внуков дальнейшие планы, которые наверняка будут связаны с тобой.
Что-то Марфида мне давно не писала. Может быть, обиделась, что ее с днем рождения не поздравила, а я, дура слепая, конверты старые выбросила и ее адрес прихватила. Не хочу, чтобы после моей смерти хлам оставался. Так ты мне напиши ее адрес и ей напиши, буду ждать.
Ну вот и все. Напиши о себе хоть одну страничку. Жду. Будь здорова. Сама знаешь, что делать. Обязательно напиши ответ, и я буду знать, что ты еще не забыла меня. Неплохо было бы, если бы на нашем крыльце старом сидеть, чаек с молоком пить да в дурака играть.
Твоя сестра Дуня».
~
– А кто вино допил? – громко возмутилась Татьяна.
Отец с дочерью переглянулись.
– Не я, – ответил Иван.
– Тогда ты что ли? – накинулась Татьяна на дочь.
– Нет, – мотнула та головой.
– Бессовестные. Я сидела у матери, думала, приду, ты мне коктейль сделаешь, а вы…
– Давай сделаю. Откроем новую бутылку.
Муж встал с дивана и направился к холодильнику.
– Не хочу уже.
– А мы будем. Галя, спроси бабушку, она мороженое будет?
– Конечно, – отозвалась внучка. – Баб, ты же будешь мороженое?
Матери коктейль принесли отдельно в ее комнату. Она демонстративно ушла к себе, включила второй телевизор. В последнее время Татьяна увлеклась сериалами, особенно детективными. Подсела, пока лежала в больнице. У ее соседки по палате был целый диск всяких разных заковыристых историй, вот они вместе и смотрели.
Галя с бабой Дуней сели играть в карты. Бабка плохо видела, так что игра была шумная, надо было все время называть масть и стоимость, но получалось весело. Играли от души.
– Давай с нами, – предложила дочь отцу. – Втроем интереснее.
– Сейчас. Доигрывайте пока партию.
Иван забрал пустые бокалы, отнес их на кухню, потом пошел в комнату к жене, прикрыл дверь.
– Пусти, – услышали они привычный возглас матери.
– Ай-яй-яй, жульничаешь, бабка, – погрозила пальцем Галя.
– Это сослепу, – оправдывалась та, расправляя в руке карты.
– Ага, сослепу, знаем мы вас! Обычным вальтом козыря бьешь. Нет уж, бери.
– Накидала мне, бабку не пожалела, и не совестно? – прикинулась несчастной жертвой бабушка Дуня.
– А ты? У меня вон тоже рука полная.
– Ходи уж.
– Сейчас. Ну, держись! В этот раз так просто не выскользнешь.
По телевизору шел концерт. Выступали ведущие, пели песни, танцевали. Чтобы не затекли ноги, бабушка Дуня притоптывала то левой, то правой ногой.
– А давай потанцуем, – хрустнув косточками, потянулась Галина.
– Куда мне.
– А ты на месте. Раз-два.
Они сделали пару кругов, держась за руки. Потом бабка остановилась у кресла, стала пританцовывать на месте, а Галка вертелась волчком.
– Молодцы мы, а? А ты говоришь. Надо бы сфотографировать да письмо послать. Так и напишешь: проиграли и танцуем, две дурочки.
Они расхохотались.
Песня закончилась, и баба Дуня упала в кресло.
– Умаялась? Почаще нам с тобой танцевать надо. Глядишь, и бегать будешь, – заметила Галя. – А я еще пройдусь, раздавай пока.
~
Легкой дымкой стелился вдоль дороги туман, в воздухе пахло осенней сыростью. Галина посмотрела под ноги, переступила через гусеничный след, обошла выкорчеванную из земли семейку дождевых червей.
Неподалеку от их дома, на углу рощи, возобновили какое-то строительство, рыли котлован, должны быть, будет коттедж. А когда-то давно, они только переехали сюда, были на этом месте картофельные поля. Осенью они с ребятами убегали со школы, рыли картошку, жарили на углях. От родителей, конечно, всем доставалось, потому как от одежды пахло костром, но потом они наловчились, стали бросать поверх еловые ветки, получалось как кадило и дыма почти не было. Они ходили туда и позже, когда земля уже пустовала. Потом кое-где, на местах, что ближе к дороге, стали появляться гаражи, а сейчас выросли заборы. Скоро там будут стоять дома. Но часть рощи в низине уцелела. Зимой там до сих пор можно было славно прокатиться на лыжах. По оврагу спуск был задорный, крутой, а деревья и кусты только прибавляли веселья.
Сегодня, убираясь на кухне у бабушки Иры, Галина поймала какого-то жука. Вообще она терпеть не могла насекомых, но этот так забавно умывался из лужицы, вытекшей из-под цветка, потом встал на задние лапки, как суслик, хотел подтянуться к листку, тут она его и схватила. А жизнь жуку спасла песня. После обеденного перерыва включилось радио, и она, быстро стряхнув его за окно, побежала убавить звук. Хотя почему спасла? Может, и нет. Может все тоже закончилось грустно.
После Его гибели, когда чужая мать, никогда особенно ее не любившая, плакала у нее на плече, слушать новости стало особенно противно. Галина их больше и не слушала. Лжи и красивых слов хватало и без этого, на работе. Она и сама немало произносила подобного. Забавно, но, когда что-то делаешь, стараешься добиться какой-то цели, очень легко поверить в любую чепуху. А если и не поверить, то просто помогать ей воплощаться, потому что это, в свою очередь, может помочь тебе.
Забавно или грустно?..
Для того, чтобы сохранять трезвость ума необходимо усилие, что же говорить о совести…
После гибели Стаса в одной из многочисленных миротворческих операций, проводимой родиной, Галина пробовала встречаться с кем-то, пару раз, но ничего… Пока ничего не сложилось. Со Стасом ей было легко, а с другими просто и скучно, предсказуемо… Да и работа отнимала много времени, а потом заболела бабушка – одна, вторая. Как-то все пошло один к одному. Но Галина не горевала. У нее было много поводов для веселья, и люди вокруг нее тоже были в основном хорошие, а другим она просто не давала портить себе нервы.
Родители уехали в отпуск на две недели. Давно пора. Мать в последнее время срывалась по всякому поводу. Отец и тот стал подавать голос. «А так и они развеются, и мы здесь, все попросторнее, – подумала Галина, ища ключ. – Куда же я его подевала?». Ей не хотелось беспокоить бабу Дуню, той тяжело было открывать дверь. Иной раз хитрющая старушка забывала, какую ручку куда поворачивать, нажимала не на те кнопки. Отец так и говорил: «Чего ты опять нажала? Бабушка у нас мастер не те кнопки нажимать. Телевизор у нее, видишь ли, не работал. Манера такая». Внимания к себе тоже требовала по-своему.
Ключи нашлись в правом кармане куртки. Галина вспомнила: ведь специально положила поближе, а подальше взяла. Как всегда… Зато вместе с ключами на порог выпали наклейки, которые вот уже неделю она все забывала прикрепить на пульт для бабушки Дуни, чтобы той было легче ориентироваться, переключая каналы. Что в тишине еще одной делать?..
Галина понимала, что бабушка Дуня попала в безвыходную, удушающую западню. Хорошо, допустим, днем радио бабка послушает, а вечером, пока она у другой бабки, этой что делать?
Отец не мастак был разговаривать, разве что со старыми друзьями. С Татьяной бабушка Дуня не ладила. Давняя история. Взаимное непризнание. Из разного круга были люди.
Мать Галины мнила себя из рабочей интеллигенции, бабушка Дуня была деревенской жительницей. А тут еще одна кухня. И готовила бабушка Дуня лучше. Даже сейчас, когда здоровье стало сильно сдавать. Какой тут может быть разговор с невесткой? Вот и оставался одни телевизор. И у той, и у другой. Смешно.
«Хорошо, что в номере у родителей его нет,» – довольно подумала Галина. Жаловались. Мать хоть отдохнет от своих бесконечных сериалов, которые достали все семейство. Смотрела она их отдельно, в своей комнате, но, во-первых, стены тонкие, а во-вторых, сам факт того, что перед кем-то близким по тысячу первому разу звучат одни и те же фразы, выводил Галину из себя. Но Татьяна не оставалась в долгу.
– А ты по сто первому разу слушаешь одну и ту же мелодию, – отвечала ей мать. – Я же тебе ничего не говорю. Вот и ты не лезь не в свое дело.
Отец с бабкой молчали, предпочитали не вмешиваться.
Иногда, правда, то один, то другой из них подавали голос: «Хватит вам что ли», – и они расходились. В общем, ерунда какая-то была. Из-за чего ругались? Непонятно. Приедут родители, глядишь, в семье спокойнее пойдет. Отдохнут маленько друг от друга.
~
– Когда самолет у них? Не приземлились еще? – спрашивала баба Дуня.
– Нет, через полчаса. А хорошо мы перекусили.
– Да, вот Паша наш принесет зайчика, а я ему говорю: «Чего ты попался, дорогой, а? Жалко родимого, – ушла в воспоминания бабка. – А Паша: «Чего ты ешь тогда?»».
– А вкусные, смурзики они, – подхватила шутливую интонацию бабушки Галя.
– Вкусные!.. А мы еще кусочек сала положим, вообще вкуснятина! За раз зайчика съедали. А у него краешки ушек только и хвостик черненький, а так весь беленький.
– Сейчас бы зайчика.
– Да, поели бы.
~
Татьяна хорошо провела время. Они с мужем давно не отдыхали вместе. Привезли кучу фотографий, даже целый фильм. На следующий год решили опять поехать, только теперь туда, где не были. Возраст был самый подходящий, да пока работали, деньги были. Потом не больно-то наездишься.
Мать ее, Ирина, в молодости тоже много путешествовала, Татьяну с собой везде таскала. Любила смотреть новые места, встречаться с новыми людьми. Это было интереснее, чем просто походы. Что там увидишь? Горы, реки, леса – красиво, но разве в хорошей компании. А компанию еще собрать надо, договориться о времени, а у всех дела. Сплошная морока. А так купил билеты – и поехал, куда хочешь. Красота!..
