полная версия

Николай Иванников
Вепрь

Вепрь с глубоким вздохом, который выражал глубокое сожаление, похлопал его по плечу.

– Это очень печальная история, Миша. И очень долгая. Чтобы рассказать тебе все, потребуется много времени. Ну а если быть кратким, то нам с твоим отцом стало тесно в Городе. Кто-то из нас должен отойти от дел. Совсем.

– Как так – совсем?

– Очень просто. Кто-то из нас должен умереть… – Вепрь впился взглядом в пустые глаза шакалёнка. – Знаешь, если бы я хотел, он давно бы уже стал покойником. Ты веришь в это?

Миша верил.

– Но в последний момент я почему-то подумал о тебе. Ты же пропадешь без хорошего наставника. Тут же угодишь на зону, где из тебя сразу сделают петушка. Ты ведь не хочешь этого, Мучачо?

Миша запрокинул голову, продолжая глядеть на Вепря из этого неудобного положения. Быть петухом ему явно не хотелось.

– Правильно, сынок. Этого никто не хочет. Я же хочу сделать из тебя настоящего мужчину. А ты хочешь им стать?

– Конечно. А что мне для этого надо сделать?

– Самое главное – ты должен быть на моей стороне. И никаких чувств. Ты способен на это?

– Для друга я способен на всё! – с неожиданной гордостью заверил тот.

Похоже, он и в самом деле был настолько туп, как о нем говорили.

– Рад слышать от тебя такое! С тобой действительно приятно иметь дело! – Вепрь сжал кулак в жесте "но пасаран". – Мы пойдем с тобой до конца. "Спина к спине у мачты", а?

– До конца, – эхом отозвался Миша. – Спина к спине. Что я должен делать, Серёга?

Продолжая широко улыбаться, Вепрь достал пистолет, сдув с него невидимую пыль, положил перед Мишей.

– Ты должен доказать, что на моей стороне. С минуты на минуту здесь появится твой отец, и тебе надо сделать выбор – со мной ты или с ним.

Миша бережно взял пистолет и, словно бы взвешивая, покачал его. Губы его слегка кривились в какой-то странной улыбке. Вепрь нащупывал под пиджаком рукоятку своего пистолета – если Миша в последний момент сделает свой выбор не в его пользу, надо быть готовым.

Впрочем, шакаленок вряд ли способен на решительные поступки, да и пистолет в его руках выглядит немного смешно – умеет ли он правильно с ним обращаться? Ничего, научится, это несложно.

Вепрь дружески похлопал его по щеке.

– А со временем я сделаю из тебя настоящего Волчонка. Перед тобой на цырлах будет ходить весь Город. Ты, главное, мотай на ус, что я тебе говорю. И прочь чувства. Учись быть железным…

Вепрь что-то еще говорил ему о мужской дружбе и взаимовыручке, о слюнтяях, которых надо уничтожать, о том, что вдвоем они свернут горы. Потом они выпили за это. Вепрь не отводил взгляда от Мишиного лица и вскоре успокоился – никаких фокусов с его стороны не будет. Он на них просто не способен. Самый обычный трусливый сопляк. К тому же пьяный.

– Мотор гудит, – услышала вдруг Люська. – Кто-то подъехал.

– Жирный, – уверенно сказал Янсон. – Ну-ка, Керя, сходи проверь, один он или привёл с собой кого.

Заросший смуглый уголовник вышел из комнаты. На какое-то время воцарилась тишина, потом хлопнули двери. В коридоре послышались шаги. На пороге возник Керя и стал не спеша раскуривать трубку.

– Жирный, – он выпустил большой клуб дыма. – Один.

– Пускай входит, – велел Янсон.

Керя выглянул в коридор:

– Заходи.

Вепрь напрягся.

Жирный вошёл. Огляделся, прищурив злые глазки. Усмехнулся.

Прозвище его ему не совсем подходило – он был просто очень крупным человеком. Рост почти метр девяносто, руки неотесанными брёвнами свисали вниз, мерно покачиваясь, словно выбирали жертву. Веса в нём было килограммов двести. Вепрь поражался, как такая туша может передвигаться по земле. Голова его, до блеска выбритая, напоминала старый баскетбольный мяч, смятый со всех сторон.

Он ещё раз усмехнулся, показав мелкие акульи зубки.

– Хорошее дело! Вот это компания! Сынок, а ты-то как сюда угодил? О, Вепрь, дружище, ты о чём-то хотел со мной поговорить?

Подняв руку, Вепрь раскрыл ладонь и посмотрел на пальцы. Они слегка дрожали. Он подошел к Жирному. Какое-то время они смотрели друг на друга, потом Вепрь спросил:

– Не узнаешь меня?

Жирный скривился:

– Где ж тебя не узнать! Я начал узнавать тебя с тех пор, как ты смешал с дерьмом банду Папочки.

Вепрь помотал головой:

– Нет. У тебя короткая память. Мы с тобой раньше повстречались. Забыл?

Жирный вновь пристально посмотрел на него:

– Где? Напомни. Я забыл… Да нет же, Вепрь, мы с тобой раньше не виделись. Может, на зоне? Да нет, ты не сидел…

Вепрь горько усмехнулся:

– Ты за что в первый раз угодил на зону, Жирный?

– В первый раз? – удивился тот. – В первый раз… В семьдесят шестом, ты тогда ещё пешком под стол ходил.

Он и представить себе не мог, как глубоко в прошлое уходили корни безумства Сергея Комо-ва. И как кипела с тех пор в нем жажда мести.

– Ты ошибаешься, Жирный. Просто ты забыл. Но я-то всё помню. И помню, как ты от страха брякнулся со скамьи подсудимых, когда я выпалил в Витька из батиной «вертикалки»… Теперь вспоминаешь?

У Жирного отвисла челюсть.

– Сядь за стол и выпей, – предложил Вепрь. – Тебе это пригодится. Правда, Мучачо? – обратился он к Мише.

Тот кивнул, терзая сигарету с марихуаной. Пистолет по-прежнему лежал перед ним на столе. Жирный посмотрел на него недоверчиво.

– Садись-садись, – Вепрь подтолкнул его к столу.

Янсон подвинул ему стакан с водкой. Скривившись, Жирный покосился на него, но выпил. Похоже, на душе у него было довольно мрачно. Хотя, кто его знает… Какая может быть у Жирного душа?

Проглотив водку, закусывать не стал, впрочем, ему и не предлагали. Утерев кулаком губы, шумно выдохнул.

– Выпил? – на удивление трезвым голосом спросил сын.

– Ты, я смотрю, тоже времени даром не терял, сынок… Что ж, спасибо за угощение, мы, пожалуй, поедем домой, – Жирный повернулся к Вепрю. – История интересная, дорогой, но она чертовски стара. Я многого уже не помню. Так что извини, новых фактов рассказать не могу.

– А я тебя об этом и не прошу. Мне и без того известны все факты. И то, что второй удар ножом, который ты нанес уже после Витька, оказался смертельным, мне тоже известно. Алексей Комов имел шанс выжить, если бы не ты. В семьдесят шестом суд почему-то не учел этого.

– Советский суд – самый гуманный суд в мире, – ухмыльнулся Жирный.

– И именно поэтому я и вызвал тебя сюда. У меня свой суд… Мучачо, огласи приговор, – велел Вепрь.

Со стуком отодвинув стул, Миша встал из-за стола. Взяв в руки пистолет и сдернув предохранитель, вышел на середину комнаты. Вепрь спиной почувствовал на себе его цепкий взгляд. И снова засомневался: успеет ли выхватить свой пистолет? О чем сейчас думает сопляк? Настолько ли пьян и сбит с толку, чтобы выстрелить в собственного отца?

Но Вепрь так и не повернулся. Он наблюдал, как Жирный удивленно поднял глаза на сына, посмотрел на пистолет и во взгляде его мелькнул страх.

– Мишок, ты что это? – спросил он осипшим голосом. – Где ты взял пистолет? Собирайся, поедем домой… И брось пушку, она может выстрелить!

– Конечно, – ответил Миша, и Вепрь едва не вздрогнул, когда за его спиной грохнул выстрел.

Пуля вцепилась Жирному в левую ключицу. Резко запахло порохом. Люська забилась в дальний угол, накрывшись платком.

Жирный побледнел. Пытаясь рукой зажать рану, встал.

– Мишка, сука! Придушу собственными руками!

– Я так не думаю, батя, – грохнул ещё один выстрел.

Кровь из раны на груди фонтанчиком выплеснулась на пол. Жирный со сдавленным стоном рухнул.

– Мишка, за что? – просипел он. – Я же твой отец…

– Ты враг моего друга, – театрально пояснил Миша, словно участвовал в школьном спектакле. – Враги моего друга – мои враги… Ну и дурак же ты, батя, оказывается. А я-то считал, что ты у меня крутой.

За столом коротко хохотнули. Вепрь захлопал в ладоши.

Миша подошёл к окровавленному отцу, и, сплюнув на пол, всадил в него ещё три пули. Хотел выстрелить ещё, но Вепрь отобрал пистолет.

– Не надо, Миша, он уже мёртвый… Зачем же ты так?

– Что зачем? – не понял тот.

– Зачем, говорю, ты его убил? Он же твой отец, ты что, не узнал?

– Но… – губы у Миши дрогнули. – Но ведь… Ты же сам сказал…

– Ничего такого я тебе не говорил, не обманывай. Я просто хотел, чтобы ты решил, на чьей ты стороне, но никого убивать при этом не просил. Что я, зверь какой, заставлять человека убивать собственного отца?

– Нет, ты говорил, – плаксиво произнёс Миша. – И пистолет ты мне дал!

– Ладно, не хнычь! Что сделано, то сделано. Утри сопли…

Миша рукавом провёл под носом. Шмыгнул. Посмотрел, как труп его отца быстро заворачивают в большое покрывало и куда-то уносят. Люська половой тряпкой стирала с досок кровь.

Повернувшись к Янсону, Вепрь вынул из кармана пачку зеленых. Кинул ее на стол.

– Пересчитай, здесь десять штук. Как и уговаривались, за услугу. Сначала избавьтесь от трупа, а потом займитесь мальчишкой.

– В каком смысле? – спросил Янсон.

Он пересчитывал доллары, морщась от дыма, который тонкой струйкой тек ему в глаза из зажатой в золотых зубах сигареты.

– В каком сочтешь нужным. А впрочем, это и не важно. Обстоятельства сложатся таким образом, что сейчас убрать его у тебя не получится, а через год он сам всадит тебе в затылок свинцовый сюрприз.

Вепрь потрепал Мишу по волосам, щелкнул по макушке.

– Хороший мальчик. Вот только жаль, что ты нанюхаешься кокаина, ворвешься в квартиру к хромой старушке и, постреливая в окно, начнёшь требовать миллион долларов и самолёт до Амстердама… Да, Мучачо, сколь верёвочка ни вейся… Снайпер с крыши соседнего дома проделает в тебе единственную аккуратную дырочку, из которой и крови-то будет немного, а ты так и не успеешь понять, что же все-таки произошло…

– Что за базар, Вепрь? – удивился Янсон. – Ты кто, прорицатель? – добавил он, стараясь, чтобы прозвучало иронично. Но в голосе слышался лишь страх.

– Чародей… Что ж, бывайте, молодые люди, а у меня еще сегодня много дел…

Спустя полчаса он подъехал к двухэтажному «хрущевскому» дому на улице Кленов.

Было уже начало второго ночи, когда Вепрь постучал в двери квартиры номер четыре, в которой проживал Вениамин Андреевич Трохин.

***

– Уголовный розыск, – представился Вепрь. – Извольте, Вениамин Андреевич.

Он уверенно подал открывшему ему двери взлохмаченному заспанному человеку в пижаме удостоверение на имя старшего оперуполномоченного капитана Ковригина Юрия Васильевича.

Протерев слипающиеся глаза, хозяин просмотрел удостоверение, кивнул, скрывая зевоту, и вернул документ "оперу".

– Чем обязан… э-э… Юрий Васильевич, в столь поздний час? Что-то случилось?

Трохин, напоминавший в своей полосатой пижаме бежавшего из застенков Синг-Синга узника, впустил ночного гостя в квартиру.

– Случилось, – оглядывал Вепрь обстановку. – Уже случилось и ещё может случиться… Вам такие имена, как Курженко Валерий Анатольевич и Рюмин Игорь Валентинович, что-нибудь говорят?

Трохин мгновенно переменился. Сон слетел с него, и на беглого заключенного он уже не походил, а пижама сидела на нём элегантней, чем на некоторых крутых тысячедолларовый костюм.

– Так. Разговор, как я понимаю, предстоит долгий. Проходите, Юрий Васильевич. Лучше на кухню, а то ведь, сами понимаете, квартирка у меня не ахти: в одной комнатке я уже на ночь расстелил, так что вдвоём там не развернуться, а во второй дочка спит… Вы проходите, а я скоро, только оденусь.

Трохин исчез в комнате, а Вепрь проследовал на крохотную кухоньку.

Вепрь сел за стол и стал ждать, когда вернётся хозяин.

Вскоре вернулся Вениамин Андреевич в тёмно-синем спортивном костюме «Adidas» китайского производства. Он причесался, приосанился, очень напоминая сейчас высокопоставленного чиновника на утренней пробежке.

– Кофе? – предложил он.

– Не откажусь, – отозвался Вепрь, ему в самом деле хотелось кофе, и вообще он бы съел сейчас что-нибудь мясное, но требовать этого от хозяина было бы наглостью.

– Юрий Васильевич, – попросил Трохин, присаживаясь на табурет, – воткните, пожалуйста, в розетку кофейник, он за вашей спиной. Сами видите, какая у меня кухня. Мимо вас к кофейнику я не просочусь.

Повернувшись, Вепрь воткнул штепсель в розетку.

– Вы что-то спрашивали о Курженко и Рюмине? – напомнил Трохин.

– Да. Вам что-то говорят эти фамилии?

– Конечно. В детстве мы дружили, потому что жили по соседству, потом гуляли в одной компании, а в семьдесят шестом пошли по одному делу. Да что там – вы и сами об этом знаете, раз пришли ко мне.

– Так-то оно так… – изображая задумчивость, проговорил Вепрь. – Видите ли, Вениамин Андреевич, дело в том, что сегодня утром гражданин Курженко застрелился в собственной квартире. Он не оставил никакой записки, и вообще нет объяснений этому поступку, неизвестно откуда у него оказался револьвер. А сегодня же вечером был обнаружен труп гражданина Рюмина Игоря Валентиновича, более известного в криминальных кругах по кличке Жирный… Связи, собственно, никакой, кроме того, что двадцать лет тому назад они проходили по одному делу. Точно так же, как и вы, Вениамин Андреевич.

Трохин смотрел на него вопросительно. Лицо у него несколько вытянулось, посерело, он нервно ковырял пальцем клеенку на столе.

– Что вы хотите от меня?

– Я хочу, чтобы вы мне все рассказали. Это важно не только для следствия. Прежде всего для вас, Вениамин Андреевич.

Кофейник на столике у плиты издал резкий звук, и Трохин вздрогнул. Скользнул ногтем по клеенке, оставив на алой розочке короткую царапину.

Вепрь обернулся на мерно загудевший кофейник.

– Не пугайтесь, – успокоил Вепрь. – Скоро закипит.

– Я знаю. Что именно я должен вам рассказать? Что вас интересует?

– Видите ли, Вениамин Андреевич, в тысяча девятьсот семьдесят шестом году на скамье подсудимых по делу о смерти Алексея Комова сидели четыре человека. Один из них – главный, как я понимаю, виновник – был убит в первый же день суда. Спустя двадцать с лишним лет в один день погибают еще двое. Из той четверки остались только вы, Вениамин Андреевич. Поэтому следствие пришло к выводу, что на вас готовится покушение.

Трохин сидел перед ним, опустив голову. Какое-то время он молчал, сцепив на столе пальцы.

– Знаете, Юрий Васильевич, на скамье подсудимых я просидел недолго, – заговорил наконец он. – Суд довольно быстро установил, что ни прямой, ни косвенной вины в смерти Комова за мной нет, меня освободили из-под стражи, и далее по этому делу я пошел свидетелем.

– Вот как? – искренне удивился Вепрь. – Я как-то упустил этот момент… И чем же такое решение было аргументировано? Разве вы не участвовали в той пьяной драке, когда Алексею Комову дважды всадили нож в спину?

Трохин вскинулся. Пристально посмотрел на Вепря, во взгляде его мелькнуло что-то: страх ли, гнев или радость – понять было трудно.

Вепрь ответил ему заинтересованным и слегка высокомерным взглядом старшего оперуполномоченного, молодого, но весьма перспективного.

Поединок взглядов продолжался целую вечность.

Первым заговорил хозяин.

– Извините меня, Юрий Васильевич, я на минуту отлучусь. Проверю, как там Светка. Это моя дочь, – добавил он.

– Сколько же ей лет? – Вепрь считал, что у Трохина взрослые дети, не нуждавшиеся в ночных проверках.

Ответ Вениамина Андреевича снова удивил его.

– Пять исполнилось в июле.

– А супруга ваша, извините?.. – осторожно спросил Вепрь.

– Она умерла, когда рожала Светланку.

Вепрь поёрзал на табурете.

– Извините. Я не знал этого.

Он действительно ничего об этом не знал. И уже начинал сомневаться, правильно ли он поступил, решив брать Трохина наскоком.

Тот отсутствовал не больше минуты. Когда он вернулся, кофейник уже дьявольски завывал, но закипать почему-то категорически отказывался. Хозяин, протиснувшись к холодильнику, извлек мгновенно запотевшую бутылку "Сибирской тройки".

– А мы сейчас с вами жахнем по рюмочке, Юрий Васильевич…

– Я за рулём, – не очень уверенно заметил Вепрь.

– За каким рулём, не морочьте мне голову. Какой гаишник будет останавливать старшего оперуполномоченного?

– Хорошо, – сдался Вепрь. – Но только по одной. Я к тому же еще и при исполнении.

– У вас что, день ненормированный? – на столе появились рюмки и бутерброды с колбасой.

– Нормированный. Только неизвестно кем и как.

На какую-то секунду Вепрь вдруг в самом деле почувствовал себя старшим оперуполномоченным уголовного розыска капитаном Ковригиным Юрием Васильевичем, которому по-настоящему обидно за свой ненормированный рабочий день, убогую зарплату и сволочного подполковника, являвшегося, видимо, по совместительству ещё и воротилой городского криминального мира.

– За знакомство, – сдавленным от обиды голосом провозгласил Вепрь, рюмки звякнули, и он выпил, не почувствовав никакого вкуса.

С удовольствием закусил. Трохин лишь понюхал кусочек колбасы.

– На чем это мы с вами остановились, Юрий Васильевич?

– На том, что вас освободили из-под стражи.

– Ах да… Так вот, несмотря на то что прокурор инкриминировал мне соучастие, суд учёл все обстоятельства, и из обвиняемого я перешёл в свидетели. Собственно, так оно и было. Я никого не убивал и даже не подрался с ним толком. Да это было и бесполезно, я понял это с первого же удара, когда он мне, играючи, заехал кулаком в лоб, и очухался я только спустя несколько минут, сидя в сугробе. О существовании ножа я, естественно, знал, но никак не думал, что Виктор пустит его в ход. Он ведь был ужасным трусом, только бахвалился больше, да и то, когда рядом стояли мы втроем. Один бы он никому и грубого слова не сказал. Никто и не подумал, что он за нож схватится. Как он оказался у него в руке, я даже не знаю – ведь это был нож Жирного. Я видел только, как Витек прыгнул на Комова со спины и воткнул ему нож где-то на уровне пояса. И сразу отскочил. А потом добавил Жирный. Не знаю уж, зачем ему это надо было, но потом говорили, что именно второй удар оказался смертельным.

– Да, так оно и было, – подтвердил Вепрь, и Вениамин Андреевич как-то странно посмотрел на него. – А какую роль в этом сыграл Курженко?

– Валерка-то? Я плохо помню его, что только доказывает, что роль в этом деле он тоже сыграл небольшую. Он хулиган был большой, Валерка. А как выпьет, обязательно подерется с кем-нибудь. Хотя чтобы до смерти… и с ножом – это нет. Но заводилой у нас считался он. И на все драки толкал именно он. Хотя что значит толкал: нас и толкать-то особо не надо было, достаточно лишь собственного примера, а там уж мы за друга шли горой. Валерка был здорово пьян в тот день. Прокурору главным образом что не понравилось? Что при аресте он оказал сопротивление, матом крыл пришедших за ним милиционеров, а одному даже вышиб зуб. Вот за это в основном его и раскручивали. А вообще-то я не возьмусь судить. Кто знает – не начни он первую драку, ещё там, у подъезда, возможно, ничего и не случилось бы.

– Вот именно, – поддержал Вепрь, а хозяин снова посмотрел на него с изумлением. Опер вёл себя довольно странно.

– И потом, – добавил он, – не зря же двадцать лет спустя он пустил себе пулю в лоб. Значит, чувствовал, что вина за ним имеется.

– А если его толкнули на этот шаг? – спросил Вепрь.

– Конечно, толкнули, сам бы он вряд ли решился, но ведь решился. Видимо, вина есть.

– А вы не предполагаете, Вениамин Андреевич, кто мог бы его толкнуть на это? – спросил Вепрь. – У вас есть мнение на этот счет?

И в третий раз Трохин странно посмотрел на него.

– Конечно, есть, как не быть. В тот день на суде Витька застрелил семилетний сын Алексея Комова, Сергей, кажется, его звали. Он обрезал у ружья стволы, приклад и диаболом размозжил ему голову. Как я понимаю, он хотел тогда убить всех нас, но ему не дали. А сейчас, думаю, он решил продолжить начатое двадцать с лишним лет назад дело.

– Я почему-то тоже так думаю. Троих из той четвёрки уже нет. Вы последний, Вениамин Андреевич.

Тот, закусив губу, налил ещё по рюмке. Вепрь пить отказался. Трохин выпил.

Из глубины квартиры послышался скрип открывающейся двери и шлёпанье босых ног по полу. Трохин вскинул голову.

– Светка проснулась. Время третий час? Она обычно в это время просыпается…

Он повернулся. Из темноты в кухню шагнуло крохотное пухлое создание в светлых кудряшках. Под ногами путалась фланелевая ночная рубашка до самого пола.

Девочка подошла к отцу и, глядя сквозь ночного гостя, громко спросила:

– Пап, уже что, утро?

Вениамин Андреевич, приговаривая: "Босиком. По полу", подхватил ее на руки и усадил себе на колено.

– Нет, доча, сейчас ещё ночь.

– А почему ты не спишь?

– Скоро лягу, доча. У нас гость.

– Гость? – Девочка на коленях у Трохина покрутила головой. – Кто?

Вепрь попытался поймать взгляд её широко раскрытых карих глаз, но это ему так и не удалось. Взгляд ее блуждал по кухне, словно заново ощупывая давно знакомые предметы. Дважды он проскальзывал по лицу Вепря, не задерживаясь на нем, словно бы его здесь и не было.

И тогда он понял.

Слепая!

Наткнувшись взглядом на неподвижное лицо хозяина, Вепрь отвел глаза в сторону.

– Это Юрий Васильевич, доченька, он из милиции. Нам надо с ним поговорить о делах. Пошли, я уложу тебя.

Они ушли, через несколько минут Трохин вернулся, сев на прежнее место. Вепрь искоса посмотрел на него, думая, что же ему делать дальше.

– Да, Юрий Васильевич, она слепая, – сказал хозяин. – Это у неё давно, но не с рождения. Так что представление об окружающем мире она имеет. На умственном развитии не отразилось.

– Я ничего подобного и не думал, – смутился Вепрь. – А почему это должно было отразиться?

– Есть мнение, что при рождении человек начинает получать информацию о происходящем вокруг четырьмя способами: обонянием, осязанием, слухом и зрением. И если ребёнок лишён одного из этих способов, он остается без той информации, которая поступает этим путём. Считается, что это сказывается на его умственных способностях.

– Однако есть ещё один научно доказанный факт, – возразил Вепрь. – При утрате одного из перечисленных вами способов все остальные обостряются до предела. И количество, а также качество полученной информации ничуть не уменьшается. А порой даже увеличивается. И вообще не вижу повода говорить на эту тему. Ваша девочка, Вениамин Андреевич, производит впечатление абсолютно нормального ребенка. Я, правда, видел ее всего пару минут, однако то, что она слепая, я заметил не сразу. И потом, мне кажется, слепота сейчас с успехом лечится, разве не так?

– Так, – согласился Трохин. – Безусловно, лечится. С разными шансами на успех, конечно, но всё-таки… Вы видите мою квартиру, Юрий Васильевич? А совсем недавно у меня была неплохая трёхкомнатная квартира в центре, в высотном доме. Операция стоит денег. Мне пришлось сделать размен. Первая операция прошла впустую. На вторую денег хватило почти впритык. Но и от нее толку оказалось не больше. Врачи возлагают надежду на третью операцию, к ним поступило какое-то новое оборудование, но теперь я перед дилеммой: либо зрячая дочь, либо жилье. Неплохой выбор, а, Юрий Васильевич?

Вепрь ничего не ответил.

Но для себя он уже все решил.

Поднявшись из-за стола, гость посмотрел на часы. Был уже третий час.

– Пожалуй, мне пора. Извините, Вениамин Андреевич, за столь позднее вторжение. И спасибо вам за ваш рассказ. Думаю, он очень поможет следствию… Да, и ещё, – он не смотрел на Трохина, и со стороны могло показаться, что гость разговаривает сам с собой, – вы можете не беспокоиться, Вениамин Андреевич, вам не будут мстить за дела давно прошедших дней, к которым вы к тому же не были причастны. Спите спокойно.

Вепрь направился в прихожую и потянулся к замку, как вдруг за спиной раздался голос хозяина:

– На вашем месте я бы так не торопился, Серёжа. Ни к чем хорошему это не приведёт.

Вепрь замер. Медленно повернулся.

Трохин по-прежнему сидел на кухне спиной к нему. Гость убрал руку с замка.

– Как вы меня назвали, Вениамин Андреевич?

– Я назвал вас Серёжа, – ответил тот. – Именно это ваше настоящее имя, не так ли? По крайней мере так звали сына человека, в убийстве которого нас тогда обвиняли.

– Да, вы правы, – медленно проговорил Вепрь, – именно так его и звали.

– Зря вы решили, Серёжа, что я не смогу вас узнать. Я узнал вас почти сразу же, вы как две капли воды похожи на своего отца. И взгляд… У вас точно такой же взгляд. Это та самая мелочь, которая запоминается навсегда, – предсмертный взгляд человека, который всю жизнь не дает тебе покоя.

– Не стоит беспокоиться, Вениамин Андреевич, – все так же медленно и раздельно сказал Вепрь. – Вы ни в чем не виноваты. Сатана оставляет вас в покое… Он заставил одного пустить себе пулю в висок, уговорил сына второго застрелить собственного отца, он вложил в руки семилетнего мальчишки тяжеленное охотничье ружьё и лишил его рассудка, но вас он отпускает с миром. Живите спокойно и лечите свою дочь.

Вепрь погасил в прихожей свет, снял с двери цепочку и повернул ручку замка.

– Неплохой человек этот Сатана, – проговорил Трохин. – При удобном случае передавайте ему привет. Но открывать двери я вам по-прежнему не советую.

Вепрь замер. Нехорошее предчувствие кольнуло в груди тупой иглой и заставило его механически повернуть замок в обратную сторону. Так же механически на свое место вернулась и цепочка.

– Почему? – спросил он коротко. – В чём дело?

Не договорив эту коротенькую фразу, он уже все понял.

– А дело в том, Серёжа, что не далее как вчера вечером, приблизительно в это же самое время, ко мне приходил еще один гость. Белкин Андрей Семенович – вам это имя знакомо?

– Гораздо лучше мне знакомо его прозвище, – ответил Вепрь и, видя вопрос на лице Трохина, добавил: – Мне он знаком по прозвищу Сосунок.

Трохин удивлённо развёл руками:

– Капитан Федеральной службы безопасности, высокий крепкий молодой парень, и, похоже, с головой на плечах… Не знаю уж, почему вы его так окрестили. Как раз он-то и предупредил меня, что в самом ближайшем времени вы можете навестить меня. И что цель у вас одна – месть. Впрочем, он сомневался, что вы решите убить меня, однако оставил на всякий случай номер телефона, по которому я смогу найти его и вызвать вместе с отрядом специального назначения…

Вепрь покачал головой:

– Как я понимаю, вы так и поступили. Когда же вы успели сделать это, Вениамин Андреевич?

– Как только понял, что мент вы липовый. Простые оперы вряд ли носят кашемировые пиджаки. И ваше лицо… В общем, я пошёл проверять Светку и позвонил. Белкин заверил, что спецназ будет минут через десять. Прошло уже гораздо больше. Вы не слышали за дверями никаких подозрительных звуков?

– Как-то не обращал внимания. Мало ли какие могут быть ночью звуки… А вы смелый человек, Вениамин Андреевич. Почему вы решили, что я не возьму вас с дочерью в заложники, чтобы прорваться из квартиры?

– Потому что мне известно ещё кое-что. Вы и есть тот самый Вепрь, о котором ходят легенды даже среди таких далёких от криминальных структур людей, как я, например. Думаю, никакой спецназ не помешает вам спокойно уйти из квартиры.

– Не совсем спокойно, – заметил Вепрь, – но, в общем-то, вы правы… Где у вас тут балкон? Придётся поиграть в Рэмбо.

Хозяин проводил его в комнату, такую маленькую, что разложенный на ночь диван занимал ее почти полностью, и, раздвинув шторы, открыл балконную дверь.

– Прощайте, – сказал Вепрь. – Приятно было провести с вами время.

Он шагнул на балкон, огляделся и, никого не приметив в свете слегка задернутой тучками луны, встал на ограждение. Одной рукой придержался за стену, а второй, встав на носки, попытался дотянуться до крыши.

Получилось.

Пусть самыми кончиками пальцев и неизвестно за что он там ухватился, но – получилось. Вепрь немного закрепился, подергал – не отвалится ли, если повиснуть всем телом?

Кажется, держится крепко.

Он уцепился второй рукой, перехватился и, оттолкнувшись ногами от стены, в одну секунду закинул тело на крышу. Перекатился подальше от края, ударился плечом о гнилую трубу вентиляции и вдруг услышал почти над самым ухом:

– Вот и отлично! Так и лежи и не вздумай дёрнуться!

Мысленно выругавшись, он потер ушибленное плечо и повернулся на голос.

Так и есть – двое. Спецназ. Тёмные одежды, тёмные маски. На головах: в круглых прорезях светятся белки глаз; бронежилеты, укороченные "АКСы".

Крепкие решительные парни. Тренированные. Глупенькие.

Один из них без лишних слов бросился к нему, отцепляя от пояса наручники.

Второй, широко расставив ноги, держит его на прицеле.

Ну что ж, ребята, играть в Рэмбо – так до конца.

Когда спецназовец подбежал к нему, уперся коленом ему в позвоночник и собрался нацепить наручники, Вепрь перехватил его руку, вывернулся, и через мгновение спецназовец уже сам был окольцован и прицеплен к решетке, закрывающей вентиляциионную трубу.

Второй кинулся на Вепря, но, получив ногой в переносицу, тут же рухнул.

– Пикнешь – убью, – предупредил Вепрь первого, приставив ему ко лбу его же автомат. – Ты меня хорошо понял, мальчик?

Спецназовец кивнул. Вепрь отобрал у него ключи от наручников и сорвал с головы маску. «Мальчик» оказался бородатым сорокалетним мужиком с нахмуренным от досады лбом.

– Отдохни, дядя.

Вепрь врезал ему автоматом в нахмуренный лоб, и тот сразу обвис на наручниках.

Отбросив автомат, Вепрь, пригнувшись, подбежал к противоположному краю крыши и посмотрел вниз.

У подъезда ещё двое. Один, услыхав на крыше шум, отошел от стены и посмотрел наверх. Помотав головой, вернулся к подъезду.

Молодец. Там и стой.

Вепрь подошел к торцу и прикинул расстояние до соседнего дома.

Метров шесть. Перепрыгнуть нельзя, но между домами очень кстати возвышался старый тополь, раскинув в стороны могучие ветви, которые почти доставали до стен обоих домов. Не воспользоваться этим было просто глупо. Вепрь встал на край крыши и прыгнул. Удачно.

Тяжелая ветвь под ногами опустилась, спружинила и медленно приподнялась.

Он закачался, взмахнул рукой, пытаясь удержать равновесие, но не удержался и едва не ухнул вниз. В последний момент схватился за ветку над головой. Сделал вперед три быстрых шага и, почувствовав неожиданную опору, замер. Посмотрел вниз – никого. Переступая мелкими шажками, дошел до ствола, обнял его и перешагнул на такую же мощную ветвь с противоположной стороны.

Крыша соседнего дома была уже совсем рядом, и Вепрь Прыгнул. Не совсем удачно: подвернул ногу и упал. Чертыхнулся.

Поднялся и захромал к- открытому окошку чердака.

Потом он спустился вниз и, стараясь держаться в тени домов, прихрамывая, побежал на стоянку, где бросил свою машину. Она по-прежнему стояла там в гордом одиночестве. Вепрь открыл дверцу и упал на сиденье. Хотел достать из внутреннего кармана пиджака ключ зажигания, но в этот момент в затылок уперлось холодное дуло пистолета.

– Приехали, – проговорил Вепрь. – Это Сосунок, или я ошибаюсь?

– Нет, ты не ошибаешься, – довольным голосом ответил Сосунок с заднего сиденья. – Это действительно я… А ты теряешь форму, Вепрь. Что это были за выкрутасы там, на крыше? Рядом со мной лежит «СВД» с прицелом ночного видения, и я запросто мог снять тебя, когда ты появился на балконе… Лишаешься прежней классности, Вепрь, и ходы ленишься просчитывать.