Николай Гейнце
В действующей армии

XXXVIII. Ляоян

Ожесточённый бой на ляоянских позициях снова приковывает к этому городу внимание всего мира.

Движение японцев на Ляоян не явилось неожиданностью. Его ожидало ещё в начале июня, когда из Ляояна начали массами уходить китайцы, игравшие в данном случае роль мышей на кораблях, которым предстоит опасность. Молва, как всегда, преувеличивала страхи.

Говорили о намерении японцев окружить Ляоян и создать таким образом второй Седан.

Всё это, конечно, относилось к области «вранья на войне», которое как известно, достигает геркулесовых столпов.

Но люди с натянутыми до невозможности нервами всему этому верят.

Я помню тревожную ночь на 9 июля, перед которой был возбуждён даже вопрос о переезде редакции «Вестника Маньчжурской Армии», помещавшейся в кумирне бога войны у западных ворот Ляояна, и типографии, находившейся в товарном вагоне в Тьелин.

Наутро оказалось, что опасения были несколько преждевременны.

Хорошим барометром служил в данном случае русско-китайский банк, который продолжал существовать в Ляояне.

Но и он был с первых чисел июля наготове.

В конце июля и редакция, и типография, и банк переехали в Тьелин, туда же стали вывозить все тяжести и запас, и там же искал себе помещения лазарет Красного Креста.

Словом, Ляоян уже давно приготовился к встрече врага на позициях, которые, по отзывам знатоков фортификационного дела, представляют из себя последнее слово военной обороны.

Тут имеются и окопы, и рвы, и волчьи ямы, и проволочные заграждения, и подземные мины и фугасы.

Словом, не забыто ничего для встречи «жданных гостей», но…

Об этом роковом «но» говорил мне один артиллерийский полковник, выдержавший четыре компании – русско-турецкую, ахалтекинскую, китайскую и нынешнюю – русско-японскую.

– Но, – сказал он, – увы, все эти «последние слова обороны» теряют своё значение при современных дальнобойных орудиях и «математической стрельбе», которая практикуется японцами… Они разделяют обстреливаемую местность на квадраты и засыпают эти квадраты массою снарядов…

Так действуют, несомненно, японцы и у Ляояна.

Противопоставить силе их артиллерии необходимо ту же орудийную силу.

Бой под Дашичао показал, что наша артиллерия находится на должной высоте своего признания.

Таким образом под Ляояном встретились равные силы.

И кроме того, окрестности Ляояна представляют сравнительную равнину, т. е. говоря словами поэта,

 
Есть разгуляться где на воле…^[15]
 

Но это далеко не значить, чтобы бой под Ляояном имел какое-либо решающее значение и чтобы оставление русскими войсками этого города что-либо изменяло в плане кампании.

Ляоян – одна из позиций, прекрасная позиция, но и только!..

Кроме того она также страдает общим недостатком маньчжурских позиций – она обходима.

Ляоян, собственно говоря, не особенно значительный китайский город, получивший европейскую известность со времён «китайских событий» ввиду проявленного его китайскими властями особого зверства над русскими. Тут был замучен инженер Верховский, голова которого долгое время висела в железной клетке у западных ворот города.

Тут изрезанные ножами умирали заживо съедаемые червями, под лучами палящего солнца, русские мученики – маньчжурские пионеры.

Во время настоящей русско-японской войны Ляояну снова пришлось играть выдающуюся роль, но уже в другом смысле.

В нём находилась главная квартира командующего Маньчжурской армией А. Н. Куропаткина.

Сам китайский город представляет из себя одну большую улицу, тянущуюся на протяжении двух вёрст от западных до восточных ворот, всю состоящую из лавок со скрытыми за ними фанзами для жилья.

Есть несколько узких и тёмных переулков и боковых улиц.

Обрусение города выражается в двух русских убогих магазинах и двух-трёх гостиницах, носящих громкие названия «Интернациональной», «Европейской» и т. п., ютящихся в плохо вычищенных китайских фанзах.

У западных ворот находится кумирня бога-войны – Ляо-Мяо, – несколько кумирен есть и в других местах города – а за ней идёт предместье.

В последнем убогие фанзы-мазанки, где снова проявляется «русский дух» в виде приютившихся в тех фанзах гостиниц-притонов, если впрочем их содержателей, в большинстве оборотистых греков и армян, можно считать за носителей даже этого «русского духа».

Всё это предместье идёт по берегу оврага, на дне которого протекает не то грязная речонка, не то большая проточная лужа. Совершенным особняком стоит русский посёлок, расположенный вокруг станции железной дороги. Он состоит из однообразных деревянных и каменных домиков, построенных по ранжиру.

Во главе их надо назвать дом командующего войсками, отличающийся и более изящной архитектурой и шпицем, на котором во время пребывания А. Н. Куропаткина в Ляояне развевается флаг.

Тут же все учреждения, почта, телеграф, разведочное отделение.

На запасных железнодорожных путях стоят вагоны, тоже служащие, лучше сказать, служившие для жилья.

Под особым деревянным навесом во время пребывания А. Н. Куропаткина стоял его поезд.

Лазаретные бараки Красного Креста находились в двух верстах от русского железнодорожного военного посёлка.

Местом прогулки и развлечения для жителей Ляояна был прекрасный тенистый сад, разросшийся вокруг древней и замечательной по своей архитектуре корейской башни.

Этот редкий живописный уголок ляоянской природы был испорчен скверным рестораном.

Нечего и говорить, что ни в городе, ни в посёлке нет ни одной мощёной улицы и во время дождей грязь стоит невылазная.

Ляоян теперь горит!

Он подожжён залетевшими в него снарядами.

Железнодорожная станция разрушена.

Мне жаль этой станции, по ещё совершенно свежим недавним воспоминаниям!

Довольно широкая и длинная деревянная платформа шла около невысокого и тоже длинного строения самой станции, большая часть которого отведена была под буфетную залу.

Рядом помещалась товарная касса. вход в которую был слева в пролёте, ведущем к выходу.

Справа находилось почтовое отделение и телеграф, а затем в особой деревянной же пристройке – багажная касса.

Над зданием станции возвышалась традиционная деревянная башенка со шпицем, на котором развевался флаг.

У платформы громыхали приходящие, отходящие и маневрирующие поезда.

И теперь ничего этого нет.

А между тем не более месяца тому назад здесь кипела чисто-военная жизнь, в которой и я принимал участие.

Тут в буфетной зале с утра до позднего вечера толпились офицеры всех чинов от генерала до безусого подпоручика и полуштатского прапорщика, призванного из запаса.

Все столики, как в зале, так, в хорошую погоду, и на платформе перед залой был заняты.

Гудел военный улей.

Передавались рассказы об эпизодах войны, об удачных и неудачных разведках, о подвигах отдельных лиц и целых частей, слышались шутки, остроты, словом, кипела жизнь по соседству со смертью, со всё приближавшимися к Ляояну передовыми позициями.

Каждый день с этих позиций появлялись здесь приехавшие офицеры.

Одни из них вследствие той или другой хозяйственно-войсковой командировки, другие легкораненые и отправленные, часто против их воли, в ляоянский госпиталь для излечения.

Рассказываются новости, сообщаются впечатления…

И так до позднего вечера, когда вся эта меняющаяся каждый час толпа людей, живущих сегодняшним днём, так как завтра их быть может ожидает могила, перекочёвывает в сад Гамартели под Корейской башней, угрюмо поднимающейся к небу и как бы сообщающей ему свои вековые воспоминания о других более ранних кровавых распрях людей.

И здесь, за столиками, отвратительно сервированными, с салфетками, напоминающими плохо выстиранные солдатские онучи, снова льются горячие речи, вместе с замороженным вином, продаваемым за баснословную цену.

И всего этого уже теперь нет!

Мне жаль Ляояна!

Это сожаление, конечно, чисто штатское и, пожалуй, немного сентиментальное.

С военной точки зрения, как я уже имел случай говорить, отступление от Ляояна предвиделось заранее и ничего не изменяет в общем плане компании.

Мне многие сегодня после прочтения телеграммы о том, что Ляоян горит, задавали вопрос:

– Что же горит в Ляояне?

Я постараюсь на него ответить.

Несомненно, что в телеграмме речь идёт не о китайском городе, где конечно могли лишь произойти пожары от залетевших снарядов, там все строения или каменные, или глинобитные, т. е. огнеупорные, а о, так сказать, новом русском Ляояне – железнодорожно-военном посёлке, правильными рядами и четырёхугольником раскинувшемся около станции.

Тут гореть, конечно, есть чему.

Во-первых, целые кварталы деревянных домиков, где жили железнодорожные служащие, офицеры, военные и гражданские чиновники; во-вторых, дом командующего войсками – обширное деревянное строение, железнодорожная больница, здание полевого штаба и, наконец, пакгаузы, где хранились запасы как специально-военные, так и продовольственные.

Большая часть их была вывезена ранее, в последних числах июля.

А перед самым наступлением японцев на позиции под Ляояном, последний уже, конечно, освободился от тех жилых помещений, которые могли быть увезены из него.

Я говорю о тех вагонах классных и товарных, которые стояли в разных пунктах обширного близ станции железнодорожного полотна, и в которых жили приезжие офицеры, иностранные агенты, помещалась столовая для последних, а в товарных вагонах находились разного рода небольшие склады, типография, где печатался «Вестник Маньчжурской Армии», вагон командующего армией, вагон его канцелярии и типографии поднесённой ему петербургской фирмой Леман.

Всё это, повторяю, выехало из Ляояна своевременно, и во многих местах русского Ляояна образовались пустыри.

Железнодорожное полотно конечно тоже разрушено.

Деревянные постройки, вероятно, горят жарко и быстро.

Сгореть всему Ляояну недолго, и японскому главнокомандующему придётся устроить свою главную квартиру, если верить берлинским газетам, на пожарище.

Мне всё же жаль Ляояна!

XXXIX. Мукден и Тьелин

Мукден или по китайскому произношению Мукде, на который, по словам телеграмм, двигается 10.000 японцев – чисто азиатский китайский город с населением в полмиллиона.

Мукден – главный город Маньчжурии с дворцом императоров маньчжурской династии, находящимся в полном запустении, и знаменитыми императорскими могилами.

Самый город выстроен по плану Пекина и разбит на кварталы, по сословиям, проживающих в них.

Главная кумирня святого Хаяма.

Мукден расположен на холме, у подножие которого протекает большая река Ляохе.

Самая местность не отличается особой живописностью – она совершенно ровная.

Город с высоты птичьего полёта имеет вид двух расположенных один на другом правильных четырёхугольников.

Во внутреннем четырёхугольнике помещается дворец цзянь-цзюня и присутственные места.

Все улицы, сравнительно широкие, и невозможно узкие переулки сплошь представляют из себя торговые ряды – лавки, лавки и лавки со всевозможными товарами.

Вонь, специально китайская вонь, невыносима, особенно в кварталах города, где расположены «обжорные лавки».

Представить даже себе, что можно потребовать те кушанья, которые там готовятся, для европейца прямо невозможно.

Я, по крайней мере, не мог без «боли сердца», как говорят французы, выносить вида и запаха этих китайских яств, которые грязные сыны поднебесной империи уплетают, видимо, с большим аппетитом.

Кроме торгового, политического, как столица Маньчжурии, город Мукден имеет ещё для китайцев и религиозное значение.

Последним он обязан «императорским могилам».

Первый железнодорожный путь шёл даже за двадцать вёрст от города, вследствие того, что китайцы не желали тревожить праха императоров шумом железнодорожного поезда, и уже только после «китайских событий» дорога прошла в расстоянии всего четырёх вёрст от Мукдена, между городом и «императорскими могилами».

Я посетил их в бытность мою в Мукдене.

Этот памятник «китайской истории» действительно интересен.

Вы въезжаете в наружные ворота, устроенные в огромной стене, и попадаете в густую аллею многовековых деревьев.

Эта аллея приводит вас ко внутренним воротам.

Здесь надо выходить из экипажа и идти пешком.

Внутренний двор огромен и весь вымощен крупными каменными плитами.

По середине его аллея, но уже не из деревьев, а из колоссальных фигур слонов, верблюдов, мулов, лошадей и проч.

Затем вход в храм.

В нём находится огромная каменная черепаха, особо чтимая китайцами.

Позади этого храма, по бокам которого находятся другие кумирни, возвышается гигантский искусственный холм – это могила Нурхаци – родоначальника ныне царствующей в Китае династии.

На вершине этого холма растёт многовековой дуб, осеняющий могилу своими густолиственными и огромными ветвями, как бы колоссальным шатром.

Под самым Мукденом, кроме того, находится буддийский монастырь с 500 лам.

В известные праздничные дни сюда стекается масса богомольцев.

Императорские могилы были любимой целью утренних прогулок наместника Дальнего Востока Е. И. Алексеева, имевшего до самого своего отъезда во Владивосток свою резиденцию в Мукдене.

Наместник жил не в самом городе, а в военном посёлке, раскинувшемся возле станции железной дороги.

Посёлок этот состоит из нескольких десятков однообразного типа домиков, среди которых по своей величине выделяется дом наместника, с развевающимся над ним флагом, и дом офицерского собрания.

Около Мукдена есть очень хорошая, по словам знатоков, укреплённая позиция.

Работы по её укреплению начались ещё с апреля месяца текущего года.

Ввиду религиозного значения Мукдена, он является сосредоточием разного рода религиозных сект, враждебных европейцам.

Здесь, как говорят, было положено начало секте «больших кулаков», руководившей восстанием 1900 года.

Война преувеличивает слух.

Если верить последним, то и в настоящее время в Мукдене образовалась религиозная секта, подготовляющая антиевропейское движение.

Так, по крайней мере, говорили в бытность мою в Мукдене, Ляояне и Харбине.

Станция Тьелин восточно-китайской железной дороги, – третья станция от Мукдена к северу.

Между Мукденом и Тьелином находятся станции Хушитой и Синьтайцзы и три разъезда.

Расстояние между этими двумя пунктами сто вёрст.

Вблизи станции Тьелин китайский город того же названия.

У Тьелина, собственно говоря, оканчивается горная Маньчжурия и постепенно начинается равнина, которая тянется до Харбина и по всей северной Маньчжурии.

Но в самом Тьелине ещё горные хребты, образующие даже, как говорят специалисты военного дела, в одном месте «дефиле», прозванное маньчжурскими Фермопилами.

– Разница только та… – замечают скептики, – что эти Фермопилы можно легко обойти.

В Тьелине устроены позиции и по всей вероятности здесь тоже разыграется бой, подобный боям у Дашичао, Хайчена и Ляояна, бой, целью которого будет задержание японской армии и её обессиление.

Для людей штатских, для профанов в военном деле отступление войска представляется чуть ли не его поражением, а между тем «искусство отступать», задерживая наступающие более значительные силы противника, высоко ценится военными авторитетами.

В мировую военную историю наряду с одержанными победами занесены и знаменитые отступления, окончившиеся истощением врага, а затем и его поражением.

Отступление с боем часто только искусная тактика, которая, увы, никогда не оценивалась большой публикой в тот же момент.

Ей давали цену лишь впоследствии, когда появлялись результаты.

Мы убеждены, что и настоящее отступление русской армии будет занесено на страницы мировой военной истории, как пример выдающейся тактики в колониальной войне, каковой несомненно является для России война с Японией на полях Маньчжурии.

Но вернёмся к Тьелину, от которого нас отвлекли соображения тем более ценные, что они были сообщили нам на театре войны лицами, посвящёнными в самую суть настоящей кампании.

Местность за Тьелином представляет из себя, как мы уже говорили, равнину.

Земледелие процветает.

Кругом прекрасно обработанные поля.

Сотни китайцев, обнажённых до пояса, кропотливо работают на них.

XL. Военные впечатления и встречи

Войска идут и идут.

«Сибирский экспресс», который уносит меня, кстати сказать, по Сибири, «медленно поспешая», в Россию, почти на каждом разъезде встречает идущие эшелоны.

– Газеток позвольте, господа, газеток… – просят солдатики.

Желание узнать что-нибудь новое оттуда, куда им приходится совершать путь, очень сильно.

К сожалению и у привилегированных пассажиров «сибирского экспресса» газет немного.

Удивительно, как слабо организована продажа газет на восточно-китайской, забайкальской и сибирской железных дорогах.

Это большое лишение в наше время, когда газеты читают все от мала до велика, когда они обратились в предмет первой необходимости, так сказать, в «духовный хлеб».

И этого «хлеба» лишены войска.

Организация доставки армии газет из Петербурга, видимо, не осуществилась, так как на месте результатов её не видно.

Да и едущие с Дальнего Востока пассажиры, как я уже говорил, лишены газет по Восточно-Китайской, Забайкальской и Сибирской железным дорогам.

Попадаются московские газеты, но более полные свежими сведениями о войне, петербургские почти отсутствуют.

Но вернёмся к проходящим войскам.

У солдатиков бодрый, весёлый вид.

Слышится смех, меткое словцо, игривая шутка, удалая солдатская песня.

Из окон классных вагонов выглядывают лица офицеров.

Среди них видимо, испытанные воины и совершенно юные подпоручики и поручики.

На их лицах играет румянец, их глаза блестят и искрятся.

Они полны молодой отваги и жгучего одушевления.

* * *

Азиатская натура японцев проявляется на войне во всей своей отвратительной откровенности.

Мне рассказывал уполномоченный воронежского отдела Красного Креста В. И. Стемпковский со слов раненых, находившихся в лазарете, расположенном в Тьелине, что раненые японцы по окончании сражения стараются подползти к раненым русским и стреляют по ним.

– В меня желтолицый выстрелил, да промахнулся, – говорил один из раненых, – ну да я его ошарашил так, что было моих сил, шанцевым инструментом…

Какое зверское остервенение!

* * *

Воздушные шары в Забайкалье.

Как известно, из Забайкалья то и дело шли, если не идут и теперь, известия о появляющихся тут и там японских воздушных шарах.

Я говорил с местным жандармским полковником, производившим расследование по этому поводу.

– Всё это оказалось вздором, плодом разгорячённого воображения обывателей…

Один допрошенный им солдатик показал, что видел шар величиною с вагон, но какой он был формы, точно определить не мог… Один капитан пограничной стражи рассказал ему, что он видел очень низко на горизонте блестящий шар, казалось паривший над ближайшей сопкой, но когда он с разъездом въехал на эту сопку, то шар скрылся за следующей сопкой…

– Почему же вы думаете, что это воздушный шар? – спросил полковник.

– Я служил на западной границе и видал немецкие шары, по форме было сходство…

Без сомнения, капитан видел просто метеор.

В настоящее время толки о шарах прекратились…

* * *

Японские пленные.

Пленные японцы с потопленных транспортов «Идзуми-мару» и «Садо-мару» в количестве 27 офицеров и 110 нижних чинов живут в настоящее время в Томске в ожидании отправки в Пензу, где им приготовляется помещение.

О их житье-бытье там рассказал мне инженер, постоянно живущий в Томске.

– Они находятся под довольно строгим надзором, но помещены очень удобно и хорошо в здания военного клуба. Японский майор говорит по-французски, а один лейтенант довольно чисто по-русски. Русский рис им не понравился. но зато русская водка и борщ пришлись очень по вкусу… При них состоит жандармский ротмистр Ламени-Македон, которого они очень полюбили, а потому все возникавшие и возникающие недоразумения улаживаются очень быстро.

* * *

Ещё в мае пронёсся слух о созыве сибирского ополчения, которому будет поручена охрана железнодорожного пути, причём ныне охраняющие его войска будут двинуты на театр военных действий.

Теперь это ополчение уже созвано.

Почти на каждой станции сибирской железной дороги можно видеть отряды ополченцев, отправляющихся по тому или другому назначению.

Костюм – суконный чёрный кафтан или серая рубашка с погонами красного сукна и жёлтым кантом, фуражка военного образца с красным околышем, на тулье которой пришит, вместо кокарды, металлический ополченский крест, а на околыше номер из жёлтого сукна; такой же номер и на погонах.

Ополченцы, всё молодец к молодцу, выглядывают бодро и весело.

Сибирь, для которой настоящая война и исход её имеет огромное экономическое значение, выслав своих сынов в ряды ополчения, напрягла этим все свои силы.

* * *

Интересное и вполне разумное нововведение.

В воинских поездах, на крышах большинства товарных вагонов, в которых перевозятся нижние чины, носящих название «воинских теплушек», устроены брезентовые ящики, в которых везётся груз Красного Креста, интендантский и т. д.

Как известно, сорок человек, помещающихся в товарном вагоне, далеко не исчерпывают грузоподъёмность вагона, а дополнительный груз на крыше ничуть не обременяет поезда, делая экономию в численности подвижного состава.

Следовало грузить крыши вагонов до нормы на всех «воинских теплушках».

* * *

Нынешняя война выдвинула и женщин-героинь.

Я уже имел случай говорить о разведчице и переводчице Соломке, или Смолке.

Она носит мужской костюм, говорит про себя в мужском роде и, говорят, чрезвычайно отважна.

Другая разведчица и переводчица носит тоже мужское имя – Иосиф Клячко.

Выделилась храбростью сестра милосердия г-жа Щеголева, тоже бросившая стеснительный женский костюм и отважно гарцующая под пулями верхом на коне.

Такой её видели под Тюренченом.

Облеклись в казацкое платье и жёны одного степного коменданта близ Ляояна и пограничного офицера на посту, около Тьелипа.

Обе они с необычайным бесстрашием являются товарищами по оружию своих мужей.

Современные «кавалерист-девицы»!

* * *

Почтовые порядки на войне оставляют желать многого.

Слышатся постоянно жалобы на пропажу писем.

Характерную сценку мне рассказывал один офицер.

– Выхожу на одной из станций, но не помню какой, не доезжая Мукдена, хочу опустить письмо в почтовый ящик, вижу – боковая дверца его открыта…

– Что же это такое, ящик отперт? – спрашиваю стоящего тут же на платформе юного почтового чиновника, меланхолически курящего папироску.

– Это всё равно!

– Как, всё равно?

– Открыт ли, или закрыт, всё равно писем никуда не отправим.

Просто, откровенно и решительно!